Книго
Илья Варшавский 
                               Опасная зона
   Петлявшая среди холмов дорога неожиданно кончилась у металлических ворот
в кирпичной стене. В свете фар вспыхнула белая табличка с надписью: "Въезд
категорически запрещен".
   - Вот здесь, - сказал шофер. - Проходная направо. Если Арсеньев будет
спрашивать, скажите, что я вернулся на базу.
   В караульном помещении пахло свежим ржаным хлебом, овчиною и еще
чем-то, чем пахнет только в караульных помещениях и сторожках.
   Старенький вахтер долго изучал пропуск, сличал его с паспортом и
несколько раз поверх очков оглядел меня с ног до головы.
   - А справка есть? - спросил он, возвращая мне паспорт.
   - Что за справка?
   - Насчет прививки. Без справки не велено пускать. Сам Алексей
Николаевич распорядился.
   - Не знаю, о какой прививке вы говорите, - сказал я. - Мне выдали
пропуск на базе без всякой справки.
   - Без справки не пущу.
   - Хорошо, - сказал я, - у вас есть телефон?
   - Есть.
   - Соедините меня с Арсеньевым.
   - Нету их. С утра уехали с Максимовым в город.
   - А кто его замещает?
   - Никто не замещает. Одна барышня осталась.
   - Какая барышня?
   - Известно, какая. Беата!
   Я сел на топчан.
   - Что же мне делать?
   Вахтер пожал плечами.
   - Без справки пропустить не могу. Ждите Алексея Николаевича.
   Минут десять прошло в молчании.
   - На базу от вас  позвонить?
   - С территории , а отсюда нельзя.
   - Арсеньев когда должен вернуться?
   - Кто их знает. Может, сегодня, а может, завтра. Он мне не
докладывается.
   Я не знал, что предпринять. Нечего сказать, приятная перспектива:
   добравшись с таким трудом до цели, просидеть всю ночь в проходной!
   - А этой барышне  позвонить?
   - Звоните, - сказал он, указывая на полевой телефон в углу.
   Я покрутил рукоятку и снял трубку.
   - Слушаю.
   - Здравствуйте, - сказал я. - Моя фамилия Шеманский. Арсеньева должны
были предупредить о моем приезде.
   - А-а-а. Вы в проходной?
   - Да. Меня не пропускают. Требуют справку о какой-то прививке.
   - Разве вам ее не сделали на базе?
   - Нет.
   - Ну, хорошо, - сказала она после долгой паузы, - сейчас я к вам выйду.
   Через несколько минут в караульное помещение вошла девушка в накинутом
на плечи пальто. В левой руке она несла брезентовую сумку с красным
крестом.
   Забинтованная правая рука была подвешена к шее на темной повязке.
   - Здравствуйте, - сказала она, кладя сумку на стол. - Меня зовут Беата.
   - Здравствуйте. Извините, что побеспокоил, но я попал в глупейшее
положение. Никто мне не сказал, что требуется прививка.
   - Да. Против лучевой болезни. У нас здесь зона повышенной радиации.
   - Что же делать?
   - У меня есть ампулы и шприц. Только... - она посмотрела на свою руку,
- придется вам уж как-нибудь самому.
   Беата вынула из сумки спиртовку, никелированный бачок, налила из
чайника воды и приступила к стерилизации иглы.
   Укол был очень болезненным. Может быть, сказалась моя неловкость.
   - Надеюсь, все? Теперь меня пропустят?
   - Через четыре часа. Сейчас вам нужно лечь. Не возражаете, - обратилась
она к вахтеру, - если он полежит тут у вас?
   - Пускай лежит.
   Я лежал на узком жестком топчане, прислушиваясь к шуму дождя,
барабанившему по крыше. После укола болела и чесалась рука. Вахтер курил
одну самокрутку за другой. От табачного дыма и тепла чугунной печурки, на
которой стоял солдатский котелок, трудно было дышать. Ломило виски и
затылок. Кажется, у меня начинался жар.
   - Поешьте грибного супа, - сказал вахтер, ставя на стол котелок.
   - Спасибо, не хочется. Я лучше посплю.
                                   * * *
   Меня разбудил треск подъехавшего мотоцикла. Вахтер оправил гимнастерку и
метнулся в проходную.
   Через открытую дверь я увидел высокую, широкоплечую фигуру в плаще с
капюшоном.
   Вернулся вахтер.
   - Алексей Николаевич приехали.
   Вскоре в проходной появилась Беата.
   - Пойдемте, - сказала она, - я вас проведу к Арсеньеву.
   Мы поднялись по лестнице во второй этаж.
   Освещенный одной тусклой лампочкой коридор был завален ящиками и
частями каких-то аппаратов. Ловко лавируя между ними, Беата подошла к
двери, обитой черной клеенкой.
   - Вот здесь.
   В глубине комнаты, за столом, сидел бородатый человек в комбинезоне и
пил чай. Перед ним красовался большой, начищенный до блеска самовар.
   - Это Шеманский, - сказала Беата. - Он приехал вечером.
   - И что же?
   Вопрос был задан совершенно безразличным тоном.
   - Мне говорил Лабковский...
   - Я вас сюда не приглашал, - перебил он меня, - и мне совершенно не
интересно, что вам говорил Лабковский. Туда я вас все равно не пущу.
   - Вот разрешение комитета.
   Я подошел к столу и положил перед ним запечатанный конверт.
   - Комитета, комитета! - Его лицо покрылось красными пятнами. - А что
они там понимают, в вашем комитете? Попробовали бы влезть в мою шкуру, а
потом давали бы разрешение всяким...
   - Алексей Николаевич!
   - Ладно, - Арсеньев виновато взглянул на Беату, - садитесь пить чай,
переночуете у нас, а утром я вызову с базы машину и отправлю вас обратно.
   Я молча сел за стол. Беата налила мне чаю в толстую фарфоровую кружку и
придвинула тарелку с печеньем.
   - Послушайте, Шеманский, - в голосе Арсеньева звучали мягкие, мне
показалось, даже заискивающие нотки, - я хорошо знал вашу жену. Понимаю
чувства, которые вами руководят. Но в зоне вам делать нечего. Не так там...
   - он на мгновение запнулся, - не так там все просто.
   - Поймите, - сказал я, стараясь сохранять спокойствие, - что мне...
   - А почему вы не хотите понять, - перебил он меня, - что ваше
присутствие здесь никому не нужно? Мы топчемся, не решаясь даже выяснить,
что же там произошло, и вот является человек, который... Впрочем, все это
пустые разговоры, - махнул он рукой, - не пущу, и все тут! Можете
жаловаться на меня в комитет.
   - Я отсюда не уеду, не побывав там.
   Мне хотелось быть твердым и решительным, но выдал голос.
   Беата кинула на меня сочувственный взгляд.
   Мое волнение привело Арсеньева в ярость.
   - А кто вы такой?! - загремел он, ударив кулаком по столу. - Может, вы
физик и объясните, почему уровень радиации не падает, а повышается? Или вы
- биолог, разбирающийся в этих, как их, дендритах и светлячках с
температурой в триста градусов? Да, кто вы такой, кроме того, что муж
Шеманской? Можете мне сказать? Почему вы молчите?
   - Я... лингвист...
   - Лингвист! - захохотал он. - Вы только подумайте! Лингвист! Нет, -
сказал он, неожиданно переходя на серьезный тон, - к счастью, лингвист
пока не требуется.
   Я молчал. Арсеньев допил чай и встал.
   - В общем, все ясно. Завтра я вас отправлю назад. Беата покажет вам,
где  переночевать. Спокойной ночи!
   Дойдя до двери, он обернулся, посмотрел на меня долгим, изучающим
взглядом и вышел.
   Несколько минут мы сидели молча.
   - Скажите, - нерешительно спросила Беата, - вы... очень любили Марию
Алексеевну?
   - Очень.
   - Тогда... действительно, вам лучше туда не ходить.
   - Но почему? Объясните мне, ради бога, что это все значит. Честно
говоря, я меньше всего ожидал такого приема.
   Беата задумчиво мешала ложечкой остывший чай.
   - Не сердитесь на Алексея Николаевича. Ему тоже не легко. Вчера он
опять получил нагоняй в комитете.
   - За что?
   - За все, по совокупности. Неделю назад отправили в город Люшина со
смертельной дозой радиации, а тут я еще со своей рукой. Арсеньева, с одной
стороны, обвиняют в медлительности, а с другой - в пренебрежении
опасностью, связанной с работой в зоне. Ну, я-то, допустим, сама виновата,
а Люшин?
   Разве кто-нибудь мог предполагать, что там такие виды излучения,
которые не задерживаются скафандрами? Теперь нужно переделывать скафандры
под электростатические ловушки, но нет батарей. С ними какая-то задержка.
В дополнение ко всему еще вы.
   - Но я все-таки не понимаю, почему вы считаете, что мне туда лучше не
ходить. Если речь идет об опасности, то...
   Беата неожиданно положила свою ладонь на мою руку.
   - Не надо, - сказала она, глядя мне в глаза. - Пожалуйста, не надо об
этом говорить. Все гораздо сложнее, чем вы думаете. Пойдемте, я покажу вам
вашу комнату. Вот только... - замялась она, - постельного белья не
найдется.
   - Не важно, - сказал я, - обойдусь и без белья.
   Она провела меня по коридору и открыла одну из многочисленных дверей. В
пустой комнате стояла кушетка, какие обычно бывают в кабинетах врачей.
   - Вот здесь. К сожалению, больше ничего нет.
   - Спасибо, - сказал я, - спокойной ночи!
   - Спокойной ночи! - ответила она. - Как хорошо было бы для всех, если
бы вы утром уехали!
                                   * * *
   Ворочаясь на неудобной кушетке, я снова перебирал в памяти события
прошедшего дня.
   Мне не в чем было упрекнуть работников комитета, хотя разрешение я
получил только после длительных и настойчивых просьб. Во всяком случае,
там все были со мной вежливы.
   Хотя в грубости Арсеньева чувствовалось что-то нарочитое, у меня не
возникало сомнений, что он приложит все усилия, чтобы вернуть меня в город.
   По-видимому, у него были какие-то причины не допускать меня к месту
аварии.
   Самое странное было то, что он все равно ничего от меня не мог скрыть.
Я читал все, что печаталось в официальных отчетах, и внимательно следил за
дискуссией в журналах. Значит, в зоне было что-то, что не фигурировало в
его донесениях, и он боялся, что я об этом узнаю. Мне вспомнился взгляд,
который бросил на меня Арсеньев, выходя из комнаты. Так смотрит врач на
больного, приговоренного к смерти, но еще не подозревающего об этом.
   И что могла означать последняя фраза, оброненная Беатой? Почему для
всех было бы лучше, чтобы я уехал? Если к этому и есть какие-то причины,
то отчего мне прямо о них не сказать, хотя бы из уважения к памяти Марии?
   Нельзя же меня считать совершенно посторонним человеком!
   Я уснул с твердым намерением не уезжать отсюда, не добившись посещения
зоны.
   Когда я проснулся, было уже светло. Мне не хотелось откладывать разговор
с Арсеньевым и, кое-как приведя себя в порядок, я вышел в коридор.
   - Как вы спали?
   Я не сразу узнал в мальчишеской фигуре, облаченной в мешковатый
комбинезон, мою вчерашнюю знакомую.
   - Спасибо, наверно, хорошо. Скажите, где я могу видеть Арсеньева?
   - Он уехал в город, будет не раньше обеда.
   - И вернется таким же злым, как вчера?
   Беата рассмеялась, обнажив ослепительные зубы безукоризненной формы.
   Вечером я не заметил, что она такая красивая.
   - Можете его больше не бояться. На прощанье Арсеньев сказал, что пусть
все решает Максимов. Сейчас я вас с ним познакомлю. Он, наверное, выходит
из себя, ожидая нас завтракать.
   Мы направились в столовую.
   - Знакомьтесь, Юра, - сказала Беата курчавому юноше, пытавшемуся
открыть перочинным ножом банку консервов. - Это Шеманский.
   - Здравствуйте, - ответил он, - может быть, у вас есть консервный нож?
   Ножа у меня не было.
   Завтракали мы молча. Поднимая глаза от тарелки, я каждый раз ловил
устремленный на меня взгляд Максимова.
   Первым заговорил я.
   - Вы бывали в зоне, Юрий...
   - Просто Юра, - ответил он. - Нет, там были только Люшин и Беата, оба
не очень удачно. О зоне я знаю только по их рассказам. Сейчас Арсеньев
запретил работу до переоборудования скафандров.
   - Неужели последствия взрыва...
   - Да никакого взрыва не было, - перебил он меня. - Просто, когда
установка вышла из-под контроля, из нее вырвался поток излучения
невообразимо большой энергии. По-видимому, здесь мы имели дело с
неизвестными до сих пор частицами. Они-то и вызвали вторичную радиацию.
   - Скажите, - спросил я, - они... тогда... очень мучились?
   Максимов бросил быстрый взгляд на потупившуюся Беату.
   - Нет, не думаю, - ответил он каким-то деланно небрежным тоном. -
Вероятно, они перестали существовать как материальные образования за
какие-нибудь миллионные доли секунды. На пути потока не могло остаться
ничего живого.
   - Но Арсеньев говорил о каких-то светлячках.
   Он замялся.
   - Видите ли... ничего... с точки зрения тривиальных представлений о
формах жизни. Однако там было много металла, в котором излучение породило
очень странные явления. Впрочем, об этом вам расскажет Беата лучше, чем я.
   Ведь она у нас первый в мире металлобиолог.
   Максимов поднялся из-за стола.
   - Прошу меня извинить. Мне нужно поехать на базу.
   Он подошел ко мне и крепко пожал руку.
   - Так вы все-таки настаиваете?
   - Да, - ответил я.
   - Зачем вам это? - спросил он совсем тихо.
   - Там погибла моя жена... Я не могу...
   - Хорошо, - сказал он, - вы туда попадете.
                                   * * *
   - Не знаю, чем вас занять, - сказала Беата. - Пойдемте в библиотеку,
может быть, что-нибудь подберете почитать.
   Мы прошли по коридору и поднялись на третий этаж.
   Книги в библиотеке были свалены на полу. Вероятно, их собирались
вывезти.
   Я подошел к окну.
   - Это там? - спросил я, указывая на гигантское сооружение, напоминавшее
формой бублик.
   - Нет, это ускоритель. Пульт - в конце левого крыла.
   Я посмотрел на ее руку.
   - Результат посещения пульта?
   - Да, те самые светляки с температурой триста градусов. Я пыталась
взять одного, но он расплавил перчатку.
   Мне вспомнились слова Максимова о металлобиологии.
   - Они металлические? - спросил я.
   - В основном, по-видимому, они состоят из металла. Точный химический
состав пока неизвестен, хотя по аналогии с дендритами  считать их
состоящими из сложных металлоорганических соединений.
   - Живые?
   Беата задумалась.
   - Пока еще трудно сказать. В них протекают окислительные процессы,
напоминающие дыхание, и восстановительные - на базе реакций фотосинтеза.
Они могут ассимилировать металлы из сохранившихся там конструкций и
некоторые элементы почвы. Может быть, они даже размножаются делением. Это
еще не ясно.
   - А дендриты?
   - Там все гораздо проще. Это - металлоорганические растения. Многое в
механизме обмена веществ у них уже разгадано.
   - Эти светляки летают?
   - Нет, ползают, и то очень медленно. Значительно медленнее улиток. Их
движение очень трудно заметить.
   - Чем занимается сейчас Арсеньев?
   Кажется, я задал вопрос, на который ей не хотелось отвечать.
   - Видите ли, - сказала она после длинной паузы, - Арсеньев человек со
странностями. Он не может простить себе, что уехал в тот день в город.
   Считает, что все произошло по небрежности. Впрочем, - спохватилась она,
- не нужно было вам этого рассказывать. Ведь ваша жена...
   - Замещала его в тот день?
   - Да.
   - Беата, - спросил я, - вы можете совершенно честно сказать, почему
Арсеньев не хочет пускать меня туда?
   - Совершенно честно? - переспросила она, глядя себе под ноги. - Нет,
честно не могу. И, пожалуйста, вообще больше ни о чем меня не спрашивайте!
                                   * * *
   За обедом Арсеньев и Максимов разговаривали о каких-то счетчиках. На меня
они не обращали никакого внимания. Беата молчала, погруженная в изучение
толстой тетради, которую ей передал Арсеньев.
   Мне не хотелось есть. Я все время пытался найти объяснение странному
поведению Арсеньева. Вообще вся эта атмосфера недомолвок и нескрываемой
холодности начинала меня раздражать.
   Арсеньев прервал разговор с Максимовым и повернулся к Беате.
   - Ну, как?
   - Замечательно! - ответила она, с трудом отрываясь от листка, покрытого
формулами. - Просто изумительно!
   - Живые? - спросил Арсеньев.
   - Никаких сомнений.
   - Ну что ж, поздравляю.
   Арсеньев отодвинул стул и направился к двери. Я тоже встал.
   - Алексей Николаевич!
   Он скосил глаза в мою сторону и шагнул в коридор.
   - Договаривайтесь обо всем с Максимовым.
   Я снова опустился на стул.
   - Ладно, ладно, - примирительно произнес Максимов, - завтра начнете
помогать мне готовить скафандры.
                                   * * *
   Подготовка заняла пять дней. Я помогал Максимову крепить на скафандрах
металлические сетки ловушек, пришивал карманы для батарей, таскал в
грузовик кислородные баллоны, отправляемые на зарядку.
   Рабочих на территории не было. Максимов сказал мне, что весь
вспомогательный штат экспедиции находится на базе.
   - Арсеньев, - пояснил он, - не любит, когда кто-нибудь тут
околачивается.
   В зону поражения должны были отправиться Арсеньев, Максимов и я. Однако
в последний момент Арсеньев передумал и велел Максимову находиться в
главном корпусе "в готовности номер один", как он выразился.
   Вероятно, я выглядел очень жалким в тяжелом скафандре, согнувшись под
тяжестью кислородного баллона, потому что, увидев меня в полном облачении,
Беата не могла сдержать улыбки.
   Зато Арсеньев был просто великолепен. Выпрямившись во весь свой
двухметровый рост, он, казалось, совершенно не чувствовал веса
многочисленных приборов, висевших у него на груди.
   Наконец, приготовления были закончены. Максимов проверил поступление
кислорода в шлемы.
   - Готово! - услышал я его голос в наушниках.
   - Пошли! - ответил Арсеньев. - Идите, Шеманский, за мной.
   Тяжелые ботинки со свинцовыми подошвами скользили на гладком полу. Я
пытался приспособить свой шаг к легкой, размашистой походке Арсеньева, но
мне это плохо удавалось.
   Коридор завернул вправо. Арсеньев скрылся за поворотом.
   - Вот черт!
   Я поскользнулся и шлепнулся на пол.
   - Ну, что там случилось? - спросил Арсеньев.
   - Ничего.
   - Ничего, так идите!
   Я встал на ноги.
   - Может быть, вернетесь, Шеманский? - раздался в шлеме голос Максимова.
   - Нет.
   Арсеньев поджидал меня, нетерпеливо постукивая перчаткой по стене.
   - Старайтесь не отставать.
   - Хорошо.
   Мы прошли еще несколько десятков метров. Коридор кончился. Впереди была
массивная металлическая дверь.
   - Вхожу в зону, - сказал Арсеньев. - Вы слышите, Юра?
   - Слышу.
   Арсеньев открыл дверь, и мы начали спуск по винтовой лестнице.
   Я изнемогал под тяжестью баллона. Дышалось с трудом. Липкий пот заливал
глаза. Казалось, что этому спуску не будет конца. Низ лестницы терялся во
мраке.
   - Осторожно! - сказал Арсеньев. - Не споткнитесь.
   Я почувствовал под ногами пол.
   Арсеньев зажег висевший у него на груди фонарь. Мы находились в большом
зале, облицованном белой плиткой, со множеством панелей на стенах.
   - Как связь, Юра? - спросил он.
   - Ничего. Много помех.
   Их голоса прерывались в наушниках моего шлема треском разрядов.
   - Пишите, Юра, - сказал Арсеньев. Он начал диктовать цифры,
перемежающиеся короткими фразами: "жесткая составляющая", "градиент",
"вектор".
   - Перестаньте сопеть, Шеманский, - неожиданно сказал он, - вы что?
Плохо себя чувствуете?
   - Нет.
   - Если вам трудно дышать, прибавьте кислорода.
   Я повернул рычажок на груди. Сразу стало легче.
   - Все? - спросил Максимов.
   - Все. Сейчас я пройду в сектор А три. Оттуда, наверное, связи не будет.
   Вы, Шеманский, ожидайте меня здесь. Слышите, Юра? Шеманский остается в
диспетчерской.
   - Слышу.
   Арсеньев пересек зал и шагнул в темный проем. Некоторое время я еще
видел отблеск его фонаря на стенах уходящего вдаль коридора.
   В шлеме опять раздался голос Максимова:
   - Алексей Николаевич!
   - Да.
   - Хорошо бы попытаться там снять векторную диаграмму вторичного
излучения.
   - Попробую, если... - дальше я не расслышал. Мешал треск разрядов.
   Прошло минут пять.
   - Ну, как у вас дела, Шеманский, - спросила Беата.
   - Стою, как соляной столб.
   - Вот и умница! - В ее голосе мне почудилась насмешка. Все это начинало
меня бесить. Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы останавливаться на
полпути и служить объектом иронии какой-то девчонки.
   Я сделал несколько глубоких вдохов и отправился искать Арсеньева с
твердым намерением объясниться здесь же начистоту.
   Пройдя по коридору несколько сот шагов, я обнаружил, что он
раздваивается.
   - Алексей Николаевич!- позвал я.
   Никакого ответа.
   Не имело смысла гадать, в каком из коридоров он мог находиться. Я
свернул налево.
   В красном свете неоновой лампочки индикатора электростатического поля,
горевшей на моем шлеме, многочисленные двери, обитые свинцовыми листами,
отливали тусклым металлическим блеском. Я попробовал открыть одну из них,
она оказалась запертой.
   Я пошел дальше. Мария много рассказывала мне об установке, но я никогда
не предполагал, что это такое грандиозное сооружение. Настоящий подземный
город.
   Неожиданно впереди мелькнул голубоватый свет.
   - Алексей Николаевич! - снова позвал я.
   Опять нет ответа, только треск разрядов.
   Сначала мне показалось, что одна из дверей усеяна сотнями маленьких
лампочек. Подойдя ближе, я понял, что это светлячки, о которых
рассказывала Беата. Они сидели на свинцовой обивке двери среди странных
наростов, напоминавших кактусы.
   Я уже не мог тратить время на то, чтобы получше их разглядеть. Прошло
более двадцати минут, как я расстался с Арсеньевым. Он уже мог вернуться.
   Легко представить себе его ярость, когда он увидит, что меня нет на
месте.
   Я прошел еще немного, и уже собирался повернуть назад, когда заметил
яркое пятно света вдали.
   Часть коридора в этом месте была разрушена. В большом проломе виднелось
голубое небо. Впереди коридор был завален обломками бетона вперемешку со
стальными конструкциями. Слева в стене зияло большое отверстие. Я заглянул
туда. В огромном зале перед параболическим экраном стояла человеческая
фигура.
   "Арсеньев? Но почему он без скафандра?" - В его неподвижности было
что-то зловещее.
   Я пролез в проем и побежал к нему. Бешено колотилось сердце от бега. Я
задыхался, перед глазами мелькали красные пятна. Смотровое стекло запотело
от учащенного дыхания.
   Я остановился, чтобы продуть шлем...
   Это был не Арсеньев. Вполоборота ко мне, прижав левую руку к груди,
стояла... Мария! Нет, не Мария, а ее статуя, отлитая с необычайным
искусством из зеленоватого тусклого металла.
   Я сделал несколько шагов вперед.
   Очень медленно, как это бывает только во сне, она повернула голову и
улыбнулась.
   Дальше все потонуло в клочьях серого тумана, перешедшего в густой
плотный мрак.
                                   * * *
   Мне очень трудно восстановить в памяти все, что было дальше.
   Очевидно, я долго находился в бессознательном состоянии. Когда я открыл
глаза, то лежал на полу без шлема. Моя голова покоилась на гладких
металлических коленях.
   - Очнулся? - спросила Мария, кладя мне на лоб ледяную руку. - Мне
пришлось снять с тебя шлем. Кончился кислород, и ты начал задыхаться.
   "Теперь уже все равно", - подумал я.
   - Я знала, что придешь.
   - Что с тобой случилось? - спросил я.
   - Не знаю. Я очень плохо помню тот день. В памяти осталась только
вспышка света, а потом наступила вот эта странная скованность.
   Она провела рукой по моим волосам.
   - Ты мало изменился.
   - Вот, только поседел, - сказал я.
   - Как я рада, что ты здесь. Ведь мне почти никого не приходится видеть.
   . - Разве... у тебя кто-нибудь бывает?
   - Один раз приходил какой-то парень с девушкой. Они были в таких же
скафандрах, как ты. Я просила их забрать меня отсюда, но они сказали, что
это пока невоз. Я очень радиоактивна. Обещали потом что-нибудь
сделать.
   Вот теперь я и тебя погубила. Ведь ты без шлема.
   - Ах, теперь все равно, - сказал я.
   - Милый!
   Зеленая металлическая маска склонилась над моим лицом. Я в ужасе закрыл
глаза, почувствовав прикосновение холодных твердых губ.
   - Милый!
   Острые, как бритвы, ногти вонзились мне в плечо.
   Дальше терпеть эту пытку не было сил.
   - Пусти!!!
                                   * * *
   Я открыл глаза. Склонившись надо мной, стояла Беата.
   - Ну вот! Опять расплескал все, - сказала она, стараясь разжать ложкой
мне губы.
   - Беата?!
   - Слава богу, узнали! - засмеялась она. - А ну, немедленно принять
лекарство!
   - Где я?
   - На базе. Ну и задали же вы нам хлопот! Арсеньев в Юрой целый час вас
разыскивали в этих катакомбах. Назад тащили на руках. Ваше счастье, что
были в бессознательном состоянии. Дал бы вам Алексей Николаевич перцу!
   - Где меня нашли?
   - У статуи.
   - Значит, это правда?!
   - Что именно?
   - То, что... статуя... живая.
   - Глупости! С чего это вы взяли?
   - Но... она... шевелилась.
   - Игра расстроенного воображения. Наслушались моих рассказов о
светляках, и вот почудилось невесть что. Не зря Арсеньев не хотел вас туда
пускать. А я-то, дура, еще за вас просила!
   Я никак не мог собраться с мыслями.
   - Откуда же эта статуя?
   - В момент аварии ваша жена стояла перед параболическим экраном, на
пути потока излучения. Очевидно, пройдя через нее, поток как-то изменил
собственную структуру и выбил из поверхности экрана ее изображение,
сконцентрировавшееся в фокусе параболоида. Впрочем, Юра вам расскажет об
этом более подробно, я не сильна в физике.
   - А что Арсеньев намерен с ней делать?
   - Положить в свинцовый гроб и зарыть в землю. Она вся состоит из
радиоактивных элементов. Люшин облучился, когда пытался ее исследовать.
   - Скажите, - спросил я, помолчав, - Алексей Николаевич очень на меня
сердится?
   - Очень.
   - А вы?
   - Убить готова! К счастью, вас сегодня отправят в город.
   Я подождал, пока за ней закрылась дверь, расстегнул на груди рубашку и
поглядел на левое плечо... Там были четыре глубоких ссадины... Вероятно, я
поранился, когда упал.
    
  
Книго
[X]