Александр Зорич

                                Семя ветра

 

     Пути Звезднорожденных #2

 

     LAVanda

 

     ПРОЛОГ

 

     Забытье   завладело   памятью   Герфегеста,   и   прошлое   перестало

существовать для него. Осталось только родовое имя - как маяк в ночи,  как

стук сердца.

     Он был Конгетларом - в этом у  него  не  было  никаких  сомнений.  Но

ничего  больше  Герфегест  не  помнил.  Семь  долгих  лет,  проведенных  в

Сармонтазаре, не возвратили ему памяти о Конгетларах. Только три раза  ему

пришлось назваться Конгетларом, и ни разу имя его Дома не вызвало ни в ком

даже тени понимания. Это имя было чужим в Сармонтазаре.

     Память вернулась Герфегесту только вместе с  Семенем  Ветра,  которое

попало к нему в руки после долгих лет, проведенных в скитаниях и  жестоких

битвах. Вначале оно принесло ему знание о Ветре. Затем - о Пути  Ветра.  И

наконец - о идущих  Путем  Ветра,  мужчинах  и  женщинах  его  Дома,  Дома

Конгетларов,  восьмого  и  самого  своеобычного   из   Благородных   Домов

Алустрала.

     В снах перед Герфегестом раскрывались картины ушедших в небытие дней.

Безбрежные моря Синего Алустрала, гордые крепости,  многоярусные  корабли,

штандарты, гербы и символы...  Ученичество  в  Обители  Ветра  и  жестокие

схватки. Иногда - за победу, чаще - за жизнь. Звон стали,  посвист  стрел,

надсадный крик, медленно уходящий в стон...

     В некоторых картинах прошлого он видел свое лицо. В остальных -  лица

своих родичей.  Они  проступали  сквозь  алую  пелену  непоправимого.  Они

повествовали о Падении Дома Конгетларов.

     Семя  Ветра,  наиденное  им  в   подземельях   цитадели   Тайа-Ароан,

возвратило Герфегесту утраченную книгу родовой памяти. И все страницы этой

книги были обагрены кровью.

     Живя в аскетическом уединении среди  Хелтан-ских  гор,  Герфегест  не

знал, стоит  ли  радоваться  обретенному  знанию.  Едва  ли  оно  способно

изменить его жизнь к лучшему. Едва ли такая тяжесть  по  силам  последнему

отпрыску испепеленного Дома.

     Так думал Герфегест, вдыхая ледяной воздух гор. Он  был  уверен,  что

путь в Алустрал  закрыт  для  него  навсегда.  Потому  что  Врата  Хуммера

непроницаемы. Потому что в Алустрале его уже четырнадцать  лет  дожидается

смерть. Потому  что  -  и  это  самое  главное  -  пропитанный  страхом  и

ненавистью мир Алустрала не стоил даже сухой былинки под его,  Герфегеста,

ногами.

     Герфегест не сомневался в том, что горькие воспоминания об Алустрале,

подаренные ему Семенем Ветра - последнее прощание с землей его предков. Но

судьба распорядилась иначе.

 

     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

     МИР СУШИ

 

     Глава первая

 

     ПОСЛАНЦЫ АЛУСТРАЛА

 

     Врата Хуммера не пропускают живых  тварей.  Только  мертвых.  Человек

может, если знает правильные  слова  на  Истинном  Наречии  -  прикинуться

мертвой тварью и остаться живым. Лошадь -  нет.  Поэтому  прошедшие  через

Врата были пешими. Они перемещались совершенно бесшумно,  и  им  не  нужно

было  беспокоиться  о  том,  что  конский  храп  выдаст  их  в  безмолвный

предрассветный час. Слепец, который был с ними,  нетерпеливо  грыз  прутья

стального намордника. Он чуял Семя Ветра лучше самой  натасканной  ищейки,

он привел их сюда и жаждал получить причитающееся ему по  праву.  Его  уже

давно не кормили ничем вкусным. Очень давно.

     Круглое строение, прилепившееся к краю каменистого холма среди корней

исполинской  сикоморы,  было  окружено  полностью.   Предводитель   отряда

произнес слова, ошибиться в которых означало умереть. Слепец ответил  едва

различимым голубым проблеском в трех буграх на его  омерзительной  голове.

Предводитель - сейчас его звали  Мелет  -  не  ошибся.  Он  хорошо  помнил

заклинание.

     Мелет снял со Слепца намордник, освободил его передние роющие лапы от

кожаных перевязей и отстегнул поводок вместе с кованым стальным ошейником.

Теперь Слепец был предоставлен самому себе. Не прошло  и  минуты,  как  он

исчез под землей.

     Пластинка лунного камня, врезанная в ошейник Слепца, просветлилась, и

в ее молочно-белых недрах Мелет теперь мог  видеть  нить  бытия  страшного

паука-убийцы, которого Врата Хуммера пропустили в этот мир  без  малейшего

неудовольствия. Слепец не был живой тварью. У него не было  жизни  -  лишь

бытие.

 

     2

 

     В эту ночь к нему в сны снова пришел Алустрал.  Герфегест  уже  успел

привыкнуть к этим снам, привыкнуть к тому, что любая ночь  может  принести

страшную реальность прошлого. Каждый сон рассказывал ему  что-то  новое  о

его жизни в Алустрале, и каждый  раз  он  проклинал  непрошеное  вторжение

прошлого в свою мирную спокойную жизнь последних лет.

     Это была страшная война. Страшная и жестокая. Так не истребляют крыс.

Так люди могут истреблять только людей. Весь мир против Дома  Конгетларов.

Армия против  отряда.  Флот  против  галеры.  Сорок  убийц  против  одного

человека с секирой на  длинном  и  легком  древке.  Таком  длинном,  таком

легком...

     Герфегест видел смерти всех членов своего Дома, видел, как  плавились

камни цитадели Наг-Туоль, видел,  как  исполинские  каракатицы,  послушные

флейтам  Пастырей,  сокрушили  трехмачтовый  корабль  его  отца.   Видения

сменялись с непостижимой быстротой. Но вдруг бурные потоки его сна,  будто

наткнувшись на преграду, замедлили свой бег...

     Вечер. Древнее круглое святилище, прилепившееся у корней  исполинской

сикоморы. Он, Герфегест, сидит на камне, погрузив ног.и в ледяной ручей, в

двадцати шагах от своего дома. В его  руках  -  меч,  его  глаза  закрыты,

солнце медленно погружается в океан серых, лишенных листвы  деревьев.  Это

не Алустрал. Это Сармонтазара.

     Уже совсем темно, но все-таки Герфегест видит, как стремительная вода

несет к нему что-то новое. Еще не опасность,  но  уже  ее  тень,  ее  эхо.

Большой дохлый паук, светящийся на поверхности ручья, как в пучинах  синих

морей Алустрала светятся орды гигантских медуз и полчища жирных  креветок,

которых на южных островах называют "крак", а на северных -  "эльор".  Паук

совсем близко, меч Герфегеста словно бы невзначай  проворачивается  в  его

ладонях, и вот  уже  две  половинки  паука,  рассеченного  лезвием  вечной

волосяной  заточки  -  гордостью  Элиена,  Белого  Кузнеца  Гаиллириса   -

продолжают путь вниз по течению.

     Сон  обнажает  свои  черные,  как  смоль,  клыки.  Четыре   бронзовые

статуи-хранительницы  в  жилище  Герфегеста  разрываются  в  оглушительном

стоне.

 

     3

 

     Герфегест открыл глаза  вовремя.  Статуи-хранительницы  действительно

надсадно  гудели.   Непонимающе   ойкнула,   вцепившись   в   его   плечо,

пробудившаяся Тайен. Он не видел, но знал, что  утоптанный  земляной  пол,

единственным украшением которого  была  плетенная  из  тростника  циновка,

вспучился на пол-локтя.  Путь  Ветра  не  лжет  тем,  в  ком  течет  кровь

Конгетларов.

     - Все хорошо, - совершенно спокойно сказал Герфегест Тайен, ловя себя

на мысли, что так бессовестно он еще не лгал никому.

     Мгновение спустя он, перекатываясь через левый бок,  стрелой  вылетал

из-под медвежьей шкуры. Его правая рука безошибочным движением выдергивала

меч из ножен., повешенных в изголовье, а глаза Гер-фегеста, расширяясь  от

ужаса, видели, как из-под земли,  разгораясь  мертвенным  бледным  светом,

появляются многоколенчатые ноги.

     Первым ударом Герфегест укоротил Слепца на одну  ногу.  Но  остальные

одиннадцать, вкупе с телом, уже полностью выпростались  из-поу  земли,  и,

глухо зашипев. Слепец обрушил на Герфегеста  удар  сдвоенного  ложноязыка.

Жгучий бич свистнул там, где Герфегеста не было. Уже не было - Ветер быстр

и изменчив; всякий из Конгетларов, кто не  постиг  этого,  умирал  слишком

быстро. Остальные жили дольше, жили, чтобы исчезнуть навсегда  в  жерновах

войны. Герфегест был лучшим из Конгетларов. Теперь уже безусловно  лучшим,

потому что некому было оспорить его первенство.

     Но  Слепец  был  все-таки  очень  опасным  противником.  Три   выпада

Герфегеста не достигли цели - тварь ловко отскакивала назад,  а  в  третий

раз полоснула ложноязыком по ногам Герфегеста. Он упал на спину, и  тотчас

же две пары передних лап Слепца впились Герфегесту  в  грудь,  пришпиливая

его к земле, как булавки итских любознателей  пришпиливают  ни  в  чем  не

повинных клопов и бабочек.

     Гортанный вскрик Тайен - и длинная цепь, увенчанная  шипастым  шаром,

вошла Слепцу прямо между трех  слуховых  бугров.  Слепец  ослабил  хватку,

озадаченный таким оборотом дела. Вкусное-мягкое-беззащитное оказалось тоже

противником. Противника надлежит уничтожить.

     Тайен имела неплохую реакцию. Но она не  имела  такого  безошибочного

чутья в темноте, как Герфегест, и ложноязык Слепца заставил ее  вскрикнуть

вновь. На этот раз от боли.

     Благодаря Тайен Герфегест получил  возможность  сражаться,  и  ярость

утроила его силы. Он откатился в сторону, подальше от острых  лап  Слепца,

вскочил на ноги и, видя, как  тварь  подобралась  для  рокового  прыжка  в

сторону Тайен, всадил меч между ороговевших  пластин  -  туда,  где  брюхо

паука сочленялось  с  грудью.  Слепец  рванулся,  вывернул  меч  из  кисти

Герфегеста и в испуге  отпрыгнул  назад,  недоумевая.  Боли  он  почти  не

чувствовал, но теперь где-то внутри у него бьша мерзкая  полоса  стали,  и

она мешала ему.

     Герфегест слышал, как стонет раненая  Тайен.  Он  видел  перед  собой

неслыханно живучего противника - грютский  паук,  который,  как  известно,

тоже отнюдь не дитя, от такой раны умер бы в одно мгновение. Он понял, что

против этого гостя не  поможет  ни  стрела,  ни  боевой  цеп,  ни  десяток

"крылатых ножей". Герфегест чувствовал, что рано или  поздно  тварь  убьет

их, изможденных боем в темноте. Статуи хранительницы  вторили  его  мыслям

печальным гудением.

     Кроме силы  своих  рук,  кроме  силы  своего  оружия,  удесятеренного

искусством Пути Ветра, у Герфегеста не было ничего. Ничего - кроме  Семени

Ветра.

     Он хранил его в небольшой каменной чаше, не тая,  потому  что  судьбы

вещей неподвластны смертным. Подчас спрятанное за семью замками уходит  от

человека, как вода из растрескавшегося кувшина, и  никому  не  дано  знать

плетения Нитей Лаги. Герфегест не знал, в чем сила Семени Ветра, он просто

хранил его. Если оно сейчас  не  поможет  ему  -  значит  не  поможет  уже

никогда, и многолетние поиски его были просто глупой кровавой возней.

     Эти мысли пронеслись в голове Герфегеста  быстрее  проблеска  молнии,

пока он, уклоняясь от очередного броска Слепца, в одном диком,  немыслимом

прыжке достигал угла, где на простом деревянном постаменте стояла  чаша  с

Семенем Ветра. Он схватил его - небольшое, граненое, тусклое - и,  сжав  в

кулаке,  развернулся  навстречу  Слепцу,  осознавая,  что  от  смерти  его

отделяет ровно одно неправильное движение. Что теперь? Он не знает  нужных

слов, он не знает сути Семени, а его едва  заметная  тяжесть  в  ладони  -

ничто перед тварью-убийцей.

     И тогда Тайен произнесла слова, которых он не слышал от  нее  никогда

раньше.

     Последний раз звуки этого наречия касались его слуха семь лет  назад.

Говорившие   на   нем   не   были   людьми.   Говорившие   на   нем   были

звезднорожденны-ми: его врагами и друзьями, и были они могущественны,  как

само небо. .

     Но сейчас ему было совершенно безразлично, откуда Тайен,  девушка  из

крохотной горной-деревни,  знает  Истинное  Наречие  Хуммера.  Потому  что

вместе с первыми звуками ее голоса  Семя  Ветра  в  его  ладони  полыхнуло

живительным огнем, который мгновенно  поднялся  вверх  по  руке,  вошел  в

сердце и мозг, заставил все тело радостно вздрогнуть и принять Изменение.

     Ложноязык Слепца, ринувшийся в незащищенное лицо  человека,  встретил

шершавую, твердую,  как  сталь,  кору,  стремительно  прорастающую  шипами

навстречу врагу. Слепец не мог постичь происходящего.  Безошибочное  чутье

подсказывало  ему  одно  -  отдернуть  ложноязык.  Но  сделать  это   было

невозможно - две руки-лианы изменившегося Герфегеста обвили ядовитую плоть

Слепца и притянули его к  себе.  Прежде  чем  Слепец  успел  по-настоящему

испугаться, в его тело,  проникая  сквозь  сочленения  хитиновых  пластин,

вошли тысячи мелких, быстрых, всепроникающих корней...

     Мелет, предводитель отряда убийц, с непониманием и  страхом  смотрел,

как в пластине лунного камня блеснула яркой вспышкой, а  мгновение  спустя

поблекла и погасла нить бытия Слепца.

 

     4

 

     Тайен зажгла факел, хотя в нем теперь не было особой нужды  -  где-то

за высокими пиками Хелтан-ских гор медленно подымалось солнце и прозрачная

весенняя ночь сменялась мглистой  предрассветной  серостью.  Сквозь  узкие

проемы под потолком в святилище вползал приглушенный туманом свет.

     Понимание  происходящего  вернулось  к  Герфегес-ту  сразу  же,   без

переходов, одним рывком.

     - Я... я был растением?

     - Не вполне, - серьезно покачала головой Тайен. - Но ты полагал  себя

растением и благодаря Семени Ветра смог собрать в  себе  силу  деревьев  и

трав с  десятков  окрестных  лиг.  Ты  вобрал  ее  в  себя,  как  срез  со

стеклянного шара собирает солнечные лучи  в  одну  ослепительную  точку  и

прожигает лист черного папируса. Ты смог направить силы  растущего  против

этой твари - и ты разрушил ее. Разрушил, но не убил, ибо невозможно  убить

неживущее.

     Герфегест посмотрел себе под ноги. Пол святилища был устлан страшными

останками паукообразной твари. Разодранные пластины  хитина.  Вывороченные

из суставов лапы, покрытые сотнями  коготков.  Стеклянистые  внутренности,

похожие на сгустки омерзительного студня. Все  пребывало  в  мелком,  едва

замёт-ном движении,  бессильно  поскребывало  по  распоротой  тростниковой

циновке, судорожно сгибалось, едва заметно дышало.

     Откуда Тайен ведомо Истинное  Наречие  Хуммера?  Какова  полная  сила

Семени Ветра, если сейчас ему - не более чем опытному воину, но отнюдь  не

искушенному магу - удалось разрушить страшного  врага?  Что  привело  сюда

тварь, о которой никто и не слыхивал в Сармонтазаре?

     Вопросы теснились в гудящей  голове  Герфегеста,  саднила  израненная

грудь, но статуи-хранительницы не умолкали. Они лишь сменили  той    лад

своего  предупредительного  гудения,  и  это  означало,  что  времени   на

разговоры  у  них  нет.  День  обещал  быть  солнечным   и   жестоким.   В

подтверждение мыслей Гер-фегеста снаружи донесся щелчок тетивы, и в  дверь

что-то ударило. Конечно, стрела.

 

     5

 

     Если тебя хотят убить, незачем выпускать стрелу в твою  дверь.  Нужно

целиться в твое горло. И всадить железное жало точно в кадык.

     Герфегест не сомневался в том, что паук-убийца и неведомые  гости  за

дверью связаны одной неразрывной, хотя пока еще и не осознанной  причинной

цепью. Вначале они хотели его убить, теперь хотят разговора. Значит,  надо

поговорить. Других вариантов у него, похоже, нет.

     Герфегест был по-прежнему наг, но отнюдь не смущался  этим.  Подобрав

среди останков Слепца свой меч, он  подошел  к  двери.  Немного  помедлил.

Потом распахнул дверь настежь.

     Выстроившись полукольцом у ручья, напротив святилища  стояли  полтора

десятка человек.  Они  были  одеты  в  пластинчатые  панцири  с  огромными

декоративными наплечниками. На головах у них красовались гребенчатые шлемы

с полумасками,  прикрывающими  глаза  и  нос.  Вооружены  незнакомцы  были

преимущественно секирами на длинных древках, трое имели  короткие  луки  с

крутым прогибом, а один, стоящий чуть  впереди  остальных  и  выделяющийся

небольшим церемониальным щитком на  левом  локте,  опирался  на  палицу  с

массивной многогранной главой. Он поигрывал цепью с разомкнутым ошейником,

который пришелся бы впору теленку, но отнюдь не собаке.

     Три лучника -  значит,  застрелить  его,  в  совершенстве  владеющего

"веером бражника", будет непросто.

     Десяток  обалдуев  с  секирами  -к-  значит,  его  все-таки  зарубят.

Зарубят, оставив своих шестерых.  Плохо.  Два  черных  лебедя  на  пурпуре

церемониального щитка - значит, Алустрал пришел в Сармонтазару. Потому что

черные лебеди - птицы Гамелинов. Очень плохо.

     - Я  имею  два  вопроса,  -  сказал  главный,  когда  приличествующий

молчанию  срок  истек.  Теперь  по   привычным   установлениям   Алустрала

полагалось либо говорить, либо сходиться в танце стали, либо  расходиться.

Расходиться, похоже, никто не собирался, рубиться  было  рано,  оставалось

говорить.

     - Я имею  два  вопроса,  -  повторил  главный,  смакуя  каждое  слово

("Наверное, общаться с людьми ему  выпадает  редко",  -  некстати  подумал

Герфегест). - Где мое животное  и  ты  ли  Герфегест  из  проклятого  Дома

Конгетларов?

     - Твое животное... - Герфегест усмехнулся. - Оно  очень  устало.  Ты,

наверное, кормил своего конька овсом, а надо было бы - своим хреном. Тогда

мог бы выйти толк.

     Оскорбление удалось на славу. Один из лучников одобрительно хмыкнул -

похоже. Слепца недолюб-ливали,даже свои. Мелет в  гневе  швырнул  цепь  на

землю, но сдержался.

     - Отвечай на второй вопрос! Ты - Герфегест? - рявкнул он.

     - Да, я Герфегест,  -  <  достоинством  поклонился  Герфегест,  -  из

бесчестно истребленного  Дома  Конгетларов,  -  добавил  он.  И  в  глазах

Герфегеста помимо его воли блеснули кровавые отблески пламени. Пламени над

башнями Наг-Туоля.

     - Хорошо, Герфегест из проклятого Дома Конгетларов, - сказал Мелет  с

особым нажимом на "проклятом".  -  Мое  животное  приходило  не  за  твоей

жизнью. (Герфегест был другого мнения, но он счел за  лучшее  промолчать.)

Оно искало одну вещь, которая принадлежит пославшим меня. Имя этой вещи  -

Семя Ветра. Отдай его нам, и мы уйдем. Уйдем так же, как некогда  ты  ушел

из Алустрала. Мы не причиним вреда ни тебе, ни твоей женщине.

     С последними словами Мелет  едва  заметно  улыбнулся,  бросив  взгляд

куда-то за спину Герфегеста. Герфегесту не нужно было оборачиваться, чтобы

понять, что в дверях святилища давно стоит Тайен. Стоит, так же как и  он,

не стесняясь своей наготы, и в ее руках сейчас напряженный  лук,  а  через

плечо повешены колчан и широкая перевязь с метательными ножами. Все это он

видел в глазах Мелета, и еще,  к  своему  огромному  удивлению,  Герфегест

видел, что Мелет не лжет. По крайней мере, предводитель отряда верил своим

словам. В противном случае лицо раскрыло бы  Герфегесту  темные  намерения

его обладателя.

     Со своей стороны Герфегест счел ложь унизительной.

     - Твое животное не ошиблось. Семя Ветра  действительно  со  мной.  Но

ответь - по какому праву вы пришли требовать с меня то, что оплачено  моей

кровью и моими ратными трудами сполна? Я искал  Семя  Ветра  семь  лет,  я

истоптал Сармонтазару от Када до Магдорна, от Цинора до Хелтанских  гор  и

сделал это не единожды. Семя Ветра  принадлежит  мне,  как  мои  легкие  и

печень.

     Мелет рассеянно пошевелил носком сапога  свившуюся  у  его  ног  цепь

Слепца.

     - Твои легкие и печень слишком легко  достать  те--перь,  человек  из

проклятого Дома Конгетларов. Слишком легко, чтобы ты мог спорить.

     Мелет  был  прав.  Его  правота  была  воплощена  в  мощных  панцирях

пятнадцати воинов,  принадлежащих  Дому  Гамелинов.  Его  правота  тусклым

пламенем .жила в широких лезвиях секир. Его правота была вплетена  в  жилы

куцых складных луков.

     Когда-то у Герфегеста был друг. Единственный настоящий друг, которого

он встретил в Сармонтазаре. Друга звали Элиен. Сын  суровой  и  прекрасной

северной страны Харрены прожил очень короткую человеческую жизнь длиною  в

двадцать два года. На ее исходе Элиен начал войну за спасение своего Брата

по Слову. "Слишком долгая история, чтобы вспоминать ее перед  лицом  своих

убийц", - подумалось Герфегесту. Элиен выиграл войну, спас Брата по  Слову

и обрел преданного друга - Герфегеста. Но, главное, в  войне  Элиен  нашел

свою любовь, странную и непостижимую Гаэт, девушку-тень.

     Герфегест навсегда запомнил тот день - второе число месяца Вафара.  В

тот день закончилась их дружба.  Элиен,  идущий  Путем  звезднорожденного,

пережил второе рождение, превзошел свою человеческую сущность и необратимо

изменившийся остался, чтобы навсегда забыть о войне и жить во имя любви  к

Гаэт. Герфегест, последний из Конгетларов, ушел, чтобы найти Семя Ветра  и

раствориться в Хелтанских горах.

     Тогда Герфегест не понимал Элиена, не  понимал,  что  означает  новая

отрешенность в его взгляде. И только встретившись с Тайен, он понял, что в

жизни нет и не может быть ничего  лучше,  чем  любовь  и  спокойствие.  Ни

слава, ни могущество, ни даже борьба во имя призрачной  справедливости  не

стоят ничего.

     Сейчас, стоя с обнаженным мечом перед своим кровавым прошлым, которое

жестоко и  решительно  вторглось  в  безмятежность  настоящего,  Герфегест

принял решение, о котором -  он  это  знал  совершенно  доподлинно  -  ему

никогда не придется жалеть. Ни ему, ни Тайен.

     Герфегест разжал левый кулак и протянул Семя Ветра Мелету.

     - Вот оно. Возьмите его и уходите прочь. Навеки.  И  можете  передать

Гамелинам, что Герфегест из Дома Конгетларов умер сегодня ночью  от  укуса

горной сольпуги.

     Мелет, удовлетворённо кивнув, пошел к нему. Пошел, чтобы  взять  Семя

Ветра и уйти. Без лишних слов. Так велел ему тот,  кому  он  служил.  Люди

Алустрала жестоки, но люди Алустрала никогда не язвят побежденных  -  если

это не указано свыше. Поэтому Мелет шел молча, и  ничто  не  выдавало  его

торжества над Герфегестом.

     -  Этого  нельзя  делать,  Герфегест,  -  россыпью  "крылатых"  ножей

прозвенели слова Тайен. Она говорила на языке герверитов - так,  чтобы  не

быть понятой людьми Алустрала.

     Вслед за этим  зазвучало  уже  слышанное  Герфегестом  заклинание  на

Истинном Наречии Хуммера и произошло многое.

     Тайен, вскинув лук  и  рывком  натягивая  тетиву,  послала  стрелу  в

Мелета. С ужасом наблюдая, как Мелет падает, неловко подворачивая раненную

в бедро ногу, Герфегест почувствовал, что его тело охвачено  уже  знакомым

порывом  обратиться  в  средоточие  древесной  плоти.   Тайен   оставалось

произнести еще ровно два слова, чтобы Изменение завершилось  окончательно,

но лучники выстрелили, и три стрелы рассекли утреннюю дымку.

     Часть силы Семени Ветра уже вошла в Герфегеста, и только  это  спасло

его от смерти. Стрела лопнула в четырех пальцах от его  груди,  и  упругие

волокна расщепленного ивового  прута,  хлестнув  его  по  лицу,  отпрянули

назад, слизнули с ладони Семя Ветра, упали на  землю.  Две  других  стрелы

были назначены Тайен, и обе отведали ее плоти. У Тайен еще оставались силы

произнести заклинание до конца, но в нем уже не было смысла  -  в  руке  у

Герфегеста  больше  не  было  Семени  Ветра;  и   он   почувствовал,   как

незавершенное Изменение стремительно обратилось вспять, оставляя  его  при

своей прежней человеческой сущности.

     Мелет во всю глотку призывал Ярость Вод Алустрала снизойти на  головы

вероломных обманщиков, но и без его приказаний  люди  Гамелинов  были  уже

совсем близко. Истекающая кровью Тайен с убийственной  последовательностью

наградила Мелета еще одной стрелой - на этот  раз  .слишком  самоуверенно.

Стрела истратила всю убойную силу, чтобы пробить  ромбовидное  зерцало  на

груди Мелета, и вошла едва до середины наконечника.

     Перенапряженные струны  зыбкого  равновесия,  когда  еще  можно  было

разойтись миром, лопнули все до последней.  Герфегест,  бросив  прощальный

взгляд на Тайен - его подруга умрет быстрее, чем он, любое из двух ранений

смертельно - почти неуловимо и пугающе быстро приблизился на полтора  шага

навстречу  нападающим.  Ровно  на  полтора  шага  -  чтобы  расстояние  до

ближайшего воина сократилось быстрее, чем тот, ослепленный жаждой мести за

своего  предводителя,  успел  остановиться.  Быстрый  удар  с   полузамаха

пришелся между щегольским наплечником и шеей  воина.  Недостаточно,  чтобы

перерубить позвонки, но более чем достаточно, чтобы  из  вскрытой  артерии

забила струя крови.

     Отпрыгнув от падающего тела, Герфегест увидел  разом  два  полукружия

секир, рушащихся на него из разбавленной синевы утреннего неба, и что было

силы швырнул свое тело назад. Докрутившись до полного прыжка через  спину,

он снова оказался на ногах у стены святилища. Прямой колющий удар  секиры,

направленный в его живот, пришелся по камню. Прежде чем  нападающий  успел

подать древко назад, Герфегест проткнул  его  чуть  выше  тяжелой  поясной

бляхи - там, где у всякого ежа есть мягкое подбрюшье. Удар ноги под колено

еще одному человеку Алустрала заставил того на несколько мгновений  забыть

себя от боли. Этих мгновений хватило Герфегесту, чтобы,  захватив  его  за

короткую  косицу,  выбившуюся  сзади  из-под  шлема,  обрушить  податливую

тяжесть под ноги двум праздным зевакам с оружием.

     Он пока еще совсем не устал. Он плевать  хотел  на  глубокий  надрез,

оставленный острием чьей-то неучтенной секиры на предплечье. Он  мог  себе

позволить до поры до времени не  замечать  рваную  рану  между  ребрами  и

кровавое пятно на месте снятого лоскута  кожи  с  ягодицы.  Проведя  серию

обманных выпадов, Герфегест ранил еще одного и оказался наконец  там,  где

ему следовало бы быть с самого начала - в дверях святилища, служившего ему

домом последние семь лет и, похоже, становящегося теперь усыпальницей  для

него и для Тайен. Здесь можно было продержаться еще какое-то время. Зачем?

Зачем вся эта кровавая бессмыслица, если против него еще девять совершенно

здоровых и готовых к схватке головорезов? Этого Герфегест не знал.

     Люди  Алустрала,  убедившись,  что  Герфегест  -  почти   непобедимый

противник в рукопашной -  расступились,  предоставив  трудиться  лучникам.

Новые три стрелы искали сердце Герфегеста, но он не  дал  им  убить  себя.

"Веером бражника" прогудел его меч, и стрелы, перерубленные, измочаленные,

сломанные, застучали по деревянной двери.

     - Никому не вверяй Семя Ветра, Герфегест. Никому.

     Это были последние слова Тайен. Она умерла у его  ног,  по  щиколотку

вязнущих в замешенной на крови земле. Герфегест  понял,  что  у  него  нет

больше сил терпеть  все  это-холод  ясного  чужого  утра,  гнетущий  рокот

статуй-хранительниц  и  невыносимое  ощущение   близкой   смерти,   каждое

мгновение которого тянется дольше века.

     Герфегест хрипло вскрикнул и ринулся  навстречу  лучникам.  Пусть  на

крыльях трех стрел его душа отправится  в  Святую  Землю  Грем.  Последний

Конгет-лар  уйдет  с  легкостью,  как  и  подобает  Ветру,  который  волен

приходить и уходить, и ничто не держит его в этом мире.

 

     6

 

     Лучники смотрели на Герфегеста, бегущего к ним по прямым  дорогам  их

стрел. Лучники понимающе улыбались самоубийце.

     Все  трое  захрипели  разом,  и  улыбки  троих  сменились   гримасами

предсмертного отчаяния. Их луки дрогнули, стрелы ушли в небеса.

     Герфегест, который ждал смерти, увидел, как его несостоявшиеся убийцы

упали на берегу ручья. Воины с секирами, которые  спокойно  ждали  роковой

развязки, благородно предоставив Герфегесту самому выбирать  свою  смерть,

сорвались со своих мест. Они понимали только одно  -  последний  Конгетлар

почему-то жив, стрелки почему-то мертвы и,  следовательно,  убить  гибкого

фехтовальщика придется им самим.

     Герфегест,  получивший  отсрочку  рокового  приговора,  не  испытывал

никаких чувств, кроме легкой досады. Он жив, а все происходящее  спуталось

в один загадочный  клубок.  Невидимый  союзник,  в  расположение  которого

верилось с трудом, убил  его  палачей.  И  вот  теперь  -  делать  нечего,

милостивые гиазиры - меч  Герфегеста  вновь  встретился  с  чужой  сталью,

раскалывая вычурный  прогиб  лезвия  на  три  нескладных  осколка.  Секира

выказала неожиданно дурную закалку.

     Он не заметил, как на поляне, уже порядком вытоптанной  и  окрашенной

алым, появились трое странных людей.  Герфегест  не  успел  разглядеть  их

толком, всецело поглощенный  сложной  каскадной  защитой  от  двух  весьма

опытных бойцов. Нападающие, отбросив  секиры,  обнажили  короткие,  но  от

этого едва ли безопасные клинки. Герфегест рубился с ними по всем правилам

и  не  обращал  внимания  на  то,  как  именно  трое   новых   незнакомцев

расправляются с последними людьми Гамелинов. Сейчас Герфегесту было  важно

только одно: эти трое отлично управляются со своим  оружием  и  оружие  их

отнюдь не служит делу Гдмели-нов.

     Все закончилось быстро.  Герфегест,  сплошь  залитый  своей  и  чужой

кровью и этим отвратительный себе до тошноты, подошел к раненному стрелами

Тайен Мелету. Глаза предводителя блеснули ненавистью. Как он  ни  силился,

он не мог подняться, и меч Герфе-геста был полностью властен над ним,  как

над беспомощным младенцем.

     -  Ты  стоишь  своей  девки  и  своего  проклятого  Дома,  Конгетлар,

предавший смерть своих, - в словах Мелета было слишком много правды, чтобы

их мог вытерпеть любой из достойных людей  .Алустрала.  Но  Герфегест  был

человеком Сармонтазары,

     - Зачем Гамелинам Семя Ветра? - спросил Герфегест почти спокойно.

     - Гамелинам? - В глазах Мелета Герфегест  увидел  загадочный  отблеск

тайного знания. - Ты не поймешь, человек из проклятого Дома Конгетларов...

     Удар двуручного топора расколол  голову  Мелета  до  самой  шеи.  Две

половины гребенчатого шлема,  опав  на  его  наплечники,  ужасающе  быстро

окрасились алым. Безжизненное тело беззвучно опало на землю.

     Сознание  Герфегеста,  замутненное  быстрой   чередой   необъяснимых,

ужасных и пустых событий излета сегодняшней ночи и  зачатков  нового  дня,

встретило происшедшее почти бесстрастно. Герфегест поднял  тяжелый  взгляд

на убийцу. Им был один из его неожиданных союзников, до которых  ему  пока

не было никакого дела.

     - Мелет - низкий пес, -  очень  тихо  сказал  низкорослый  обладатель

хищного боевого топора. - Его слова не стоят горсти  пустых  ракушек,  его

жизнь дешевле кружки морской воды.

     Карлик говорил на языке Алустрала. Герфегест  оказался  прав  -  день

выдался ясен и жесток. Такого дня не выпадало ни ему, ни Сармонтазаре  вот

уже долгих семь с половиной лет.

 

     7

 

     Итак, еще вчера он был счастлив, спокоен, умиротворен,  вечен.  Вчера

их было  двое  -  слишком  много  для  отшельничества,  слишком  мало  для

воинства, вполне достаточно для любви. Вчера их было двое - он и Тайен.

     Сегодня Тайен была мертва, поляну между святилищем и  ручьем  покрыли

пятнадцать тел чужаков из Алустрала, его бывший дом  был  усеян  останками

омерзительной членистоногой твари. Он, Герфегест, чудом остался жив.  И  с

ним были трое непрошеных спасителей.

     Все было до безумия непривычно,  и,  когда  четверо,  даже  не  успев

познакомиться, оказались в ледяной воде ручья, чтобы смыть  пот,  кровь  и

усталость, это никого не удивило. Но когда один из воинов,  ловко  сбросив

одежду, оказался женщиной, Герфегест смог только мысленно развести руками.

Такого оборота дел он ожидать не мог. Тем более, когда она,  встретив  его

удивленный взгляд мимолетной понимающей улыбкой, запросто сказала ему:

     - Киммерин.

     Так не представляются люди высокого происхождения.  Слишком  коротко,

слишком просто. Люди высокого происхождения  говорят  так:  "Герфегест  из

Дома Конгетларов", да  еще  зачастую  прибавляют:  "...на  службе  у  Дома

такого-то" или "...на службе у Империи".

     - Герфегест, - коротко кивнул Герфегест, сочтя, что довесок наподобие

"из павшего Дома Конгетларов" будет совершенно неуместен. Дева-воительница

и ее  двое  молчаливых  спутников  еще  подумают,  что  он  кичится  своим

происхождением перед ними, низкородными. Такая  скромность  -  или  что-то

еще, ускользнувшее от  Герфегеста,  -  была  встречена  двумя  молчаливыми

спутниками Киммерин столь же короткими и столь же понимающими улыбками.

     - Двалара, - слегка поклонился один.

     - Горхла, - представился другой, карлик.

     И все. Киммерин легла на дно ручья - к  ледяным  омовениям  подобного

толка  питал  слабость  и  сам  Герфегест.  Назвавшийся  Дваларой  фыркал,

втягивая воду носом и сплевывая ее через рот. Тоже дело.  Горхла  стал  на

руки и застыл. Теплая компания.

     Это совершенно никуда не годилось. Имена  у  всех  троих  были  очень

странные. О принадлежности их обладателей  к  какому-либо  из  семи  Домов

Алустрала они ничего не сообщали, а Герфегест был не из тех, кто  способен

удовлетвориться неведением.

     Слишком многое изменилось, слишком  быстро  за  сегодняшний  день,  и

Герфегест мог позволить себе быть предельно откровенным. И на все  вводные

формулы вежливости ему было в этот момент глубоко наплевать.,

     - Кому вы служите? - спросил Герфегест, ожидая  услышать  либо  ложь,

либо спесивое "никому".

     - Ганфале, - ответил Горхла, заваливаясь из стойки на  руках  вниз  и

подымая огромную тучу брызг. - Бр-р-р, холодно.

     Его ответ ошеломил Герфегеста.

 

     8

 

     Ганфала. Кто такой Ганфала для Синего Алустрала, милостивые  гиазиры?

Тот же, кем был Леворго для Сармонтазары.  Главный.  Пастырь.  Охранитель.

Тот, дому до всего есть дело. Тот, кому ни до  чего  нет  дела.  И  никто,

ровным счетом никто и никогда не смел называть  Ганфалу  просто  Ганфалой.

Ганфала  Рыбий  Пастырь  -  Синеву  Алустрала   Предержащий,   Ганфала   -

Надзирающий над Равновесием. Нет в Синем Алустрале последнего  слабоумного

попрошайки, который не знал бы о  Ганфале,  и  мало,  очень  мало  сыщется

людей, которые могли бы похвастать тем, что видели Ганфалу.  Герфегест  не

видел. И никто из Кон-гетларов его не видел. И никто из Конгетларов ему не

служил. Вообще, Герфегест мог дать правую руку на отсечение,  что  Ганфале

не служил никто. И в то же время служили все. Луна и звезды, рыбы и камни,

песок и  Синева  Алустрала  -  потому  что  все  было  обязано  ему  своим

существованием и, следовательно, служило.

     - Ответь передо мной за свои слова, - сухо сказал  Герфегест  Горхле,

выходя на берег, и, якобы для  согрева,  пустил  меч  бесконечным  "веером

бражника".

     Киммерин, поднявшаяся из вод ручья, словно  ва-ранская  дочь  Пенного

Гребня Счастливой Волны, и Двалара, взявшийся  растирать  ее  тело  куском

грубой морской губки, с интересом воззрились на Герфегеста.

     - Ответить за слова? - Горхла нахмурился. - Меня редко просят о таком

одолжении. И все просители встретились с Синевой Алустрала раньше, чем  ты

бы успел сосчитать пальцы на своих руках. Но Ганфала не велел делать  тебе

злого. Рожденный в Наг-Туоле. Мы прошли через  Врата  Хуммера  -  вот  мой

ответ за мои слова.

     - Это не ответ, - отрицательно качнул головой  Герфегест.  -  Я  тоже

прошел некогда через Врата Хуммера. И все люди, убитые нами сегодня,  тоже

прошли через Врата Хуммера.

     - Хорошо, - Горхла слегка пожал плечами. - Хорошо.  Тогда  я  добавлю

совсем немногое. Ты - Герфегест из Дома Конгетларов, ты  владетель  Семени

Ветра, и именно поэтому мы здесь. В Алустрале нет никого, кто знает это, и

подавно в нем  нет  никого,  кто  смог  бы  отыскать  тебя  на  необъятных

просторах Сармонтазары. Никого - кроме Ганфалы и Гамелинов.

     Людей, присланных Гамелинами, ты уже видел, и ты видел их  намерения.

Мы очень спешили, и опоздай мы на несколько мгновений  -  ты  был  бы  уже

мертв.

     -Ты говоришь о многом и не говоришь ничего. Твои слова - шелест ветра

в ветвях сикоморы, твои слова - скрип снега под моими ногами.

     Карлик  побагровел.  Медленно,  чтобы  не  уронить  достоинства,   он

наклонился и поднял с земли свой страховидный топор.

     - Ганфала не велел делать тебе злого. Но он ничего не говорил о  том,

что есть для тебя зло. Я вижу, что зло для тебя  -  твой  язык.  Я  сделаю

доброе тебе, если вырву его из твоей велеречивой глотки.

     Двалара одобрительно хмыкнул. Киммерин (взгляд Герфегеста помимо  его

воли  все  время  соскальзывал  с  лица  Горхлы  к  притягательному   телу

девы-воительницы), - Киммерин поглядела на них с тревогой.

     Герфегесту стало весело. Весело безо всякой  видимой  причины.  И  он

рассмеялся.

     - Подумай над тем, что сделает с тобой Ганфала, когда  вместо  Семени

Ветра ты принесешь ему мой язык, - сказал Герфегест, хотя никто  из  троих

еще не говорил ему о том, что они посланы за Семенем Ветра. Не нужно  быть

ни мудрецом, ни знатоком Наречия Хуммера, достаточно среди ночи  разодрать

в  клочья  тварь-убийцу,  а  на  рассвете  перебить  пол-отряда  из   Дома

Гамелинов, чтобы понять: кому-то в Алустра-ле понадобилось Семя  Ветра.  И

едва ли нечто большее.

     Сказанное Герфегестом не пропало  даром.  Карлик  пробормотал  одними

губами  невнятное  проклятие,  из  которого  Герфегест  расслышал   только

"...Хуммер..." и "...глубокая утроба...",  но  топор  опустил.  Неожиданно

подала голос Киммерин.

     - Ты прав и не прав. Рожденный в Наг-Туоле. Ты прав  в  том,  что  не

веришь всему, что слышишь. Но ты не прав в том, что не берешься  дослушать

до конца.

     Мы действительно служим Ганфале, потому что  для  Алустрала  начались

тяжелые времена; и Ганфала, Надзирающий над  Равновесием  -  единственный,

кто может  остановить  Дом  Гамелинов  в  его  стремлении  к  безудержному

сокрушению. Но посланы мы не  только  за  Семенем  Ветра.  Ты  сейчас  все

услышишь из уст самого Ганфалы. Помоги мне,  -  последние  слова  Киммерин

были обращены к Дваларе.

     Двалара понимающе кивнул. Он расстелил свой плащ на земле и извлек из

походной  сумы,  сшитой  из   оленьей   шкуры,   две   небольших   изящных

курительницы.

     Вслед  за  этим  на  свет  появился  каменный  флакон  с   загадочным

содержимым и маска из тонкой кожи, лишенная каких-либо  характерных  черт.

На маске не было прорезей для носа и для глаз - только для рта.

     Дальше происходило вот что. Киммерин легла на спину и  надела  маску.

Двалара установил по обе стороны от ее головы  курительницы  и,  несколько

раз щелкнув огнивом, поджег благовонные палочки. Затем он поднес  к  губам

Киммерин открытый каменный флакон. Несколько капель, отразив  показавшееся

из-за хелтанских вершин солнце, исчезли в приоткрытых устах Киммерин.

     Горхла, которому, похоже, все это было не впервой, сделал  Герфегесту

пригласительный жест - садись, мол. Сам  он,  окинув  быстрым  оценивающим

взглядом бездыханные тела, пошел к Мелету. Он  содрал  с  его  левой  руки

церемониальный щиток с черными лебедями Гамелинов, поднес  его  к  уху  и,

пару раз стукнув по нему костяшками пальцев, одобрительно кивнул  головой.

Что-то ему понравилось.

     Герфегест наблюдал  за  всем  происходящим  с  выражением  абсолютной

отрешенности. В своей жизни он навидался всякого.  В  мире  слишком  много

книг и еще больше способов их прочтения. Так говорили мудрецы Ита. И  если

кто-то думает, что под книгами они разумели  пухлые  тома  желтой  бумаги,

испещренной красными чернилами - тот не видит дальше собственной руки.

     Горхла подошел поближе к Киммерин. В его руках, кроме щитка с  гербом

Гамелинов,  теперь  был  кинжал  с  вилообразной  гардой.  Быстрым  жестом

опытного каллиграфа он нанес на горло Киммерин крохотную царапину.  Потом,

спокойный и уверенный в себе, не примериваясь, он плавными взмахами  кисти

покрыл царапинами запястья и щиколотки Киммерин. Выступили крохотные капли

крови.

     Потом Горхла заговорил глухим низким голосом.  Это  не  было  Наречие

Хуммера. Это был высокий язык Синего Алустрала - и не больше.

     - Волею Синевы  Алустрала,  волею  Двух  Взаимо-борителей  и  Великой

Матери Тайа-Ароан, именем Надзирающего  над  Равновесием  и  именами  Трех

Идущих Путем Его, да откроются Пять Скважин тела твоего  и  да  пробудится

память о создателе твоем.

     Горхла замолчал,  и  тогда  заговорил  щиток  с  гербом  Гамелинов  -

перехватив свой  кинжал  за  лезвие,  карлик  принялся  мерно  постукивать

костяной рукоятью по щитку.

     Дым от курительниц, стоявших у головы Киммерин, бьш тяжел как свинец.

Он не восходил к небу и не рассеивался  в  воздухе.  Дым  опадал  тяжелыми

складками И струился по телу Киммерин. По маске, скрывающей  ее  лицо.  По

обнаженной груди, по животу, по рукам и ногам, по лону.

     Дыхание Киммерин учащалось в такт постукиваниям Горхлы, ее тело  едва

заметно  вздрагивало.  Ноги  Киммерин  медленно  согнулись  в  коленях   и

разошлись в стороны. Двалара подошел к Герфегесту и протянул ему флакон.

     - Подставь ладонь, - шепнул Двалара. Герфегест протянул  ему  тыльную

сторону кулака.

     Он уже догадывался, что ему предстоит сделать.

     Не колеблясь, он слизнул четыре капли, которые  вытрусил  из  флакона

Двалара.

     Стоило жидкости коснуться его языка, как в  голове  пронесся  горячий

вихрь. В уши ворвался тяжелый  грохот  -  так  ему  теперь  слышался  стук

рукояти кинжала о щиток. Киммерин показалась  ему  невыразимо  прекрасной,

манящей, той, обладание которой необходимо.

     Двалара недвусмысленно ткнул пальцем в сторону Киммерин. И  столь  же

недвусмысленно отвернулся.

 

     9

 

     Теперь все пространство, весь мир были пропитаны  грохотом.  Не  было

мыслей, не было ни стыда, ни страха, было только желание. Герфегест  вошел

в Киммерин быстро и жадно. В нее - ждущую,  захлебывающуюся  экстатическим

стоном, окутанную благовонным дымом.

     В висках Герфегеста бешено стучала кровь. Перед глазами  расплывалась

туманным пятном кожаная маска Киммерин. Прошлое рушилось в пучины небытия,

будущего не было.

     Последние часы были слишком  тяжелы  для  него.  Он  истек  быстро  и

бессильно закричал вдогон ускользающему наслаждению. И в этот момент маска

Киммерин ожила. На ней наметились  черты  лица,  скулы,  глазницы  и  нос.

Герфегест отпрянул назад, но стальные руки обхватили его плечи, и Киммерин

заговорила далеким, чужим голосом. Этот голос принадлежал мужчине.

     - Останься, Рожденный в Наг-Туоле. С тобой говорю я, Ганфала.

     Маска на Киммерин полностью преобразилась и уже не была маской. Прямо

в глаза Герфегесту смотрел оливковокожий человек. Он не был  ни  стар,  ни

молод - казалось, что он  вообще  лишен  атрибута  возраста.  Два  длинных

черных уса сходились под подбородком и были сплетены вместе в одну косицу,

конец которой был-схвачен простым медным кольцом без узоров  и  украшений.

Его дыхание несло свежий запах-штормового моря,  в  его  глазах  Герфегест

прочел лишь одно: это Рыбий Пастырь, и никто более. Это Ганфала.

     - Ответь мне. Рожденный в Наг-Туоле, ты слышишь меня?

     Герфегесту пришлось приложить огромное волевое усилие, чтобы  разжать

судорожно сведенные челюсти.

     - Я слышу тебя.

     - Хорошо. Ты силен.  Идущий  Путем  Ветра.  Могущество  Гамелинов  не

смогло взять над тобой верх.  Тебе  удалось  отверзть  Пять  Скважин  тела

Киммерин и именно благодаря твоей силе я сейчас  говорю  с  тобой.  Теперь

слушай и молчи.

     Герфегест, в общем-то, и без того молчал.  Еще  не  хватало  перечить

самому Надзирающему над Равновесием!

     - Над Синим Алустралом простерли свои черные крылья лебеди Гамелинов.

Их  могущество  растет   слишком   быстро,   и   равновесие   стремительно

разрушается.  Ты  -  отпрыск  самого  могущественного  и  искусного   Дома

Алустрала. Только ты можешь  остановить  Гамелинов.  Ты  нужен  Алустралу,

Герфегест. Я знаю - ты нашел Семя Ветра. Иначе ты сейчас не говорил бы  со

мной. Я хочу, чтобы ты пришел в Алу-страл, чтобы ты принес  Семя  Ветра  и

свое искусство Идущего Путем Ветра. Эти трое - Двалара, Горхла и  Киммерин

- были посланы мной, чтобы уберечь тебя и указать тебе дорогу обратно. Все

мы - они, ты и я - вервие одного каната.

     Пока  Ганфала  говорил,  мир  вокруг  Герфегеста   плавился   воском,

растекался водой, истончался до дыма и исчезал без  следа.  Исчез  грохот,

исчезло тело Киммерин, канули в ничто  ручей,  поляна,  усеянная  мертвыми

воинами, курительницы и память о прошлом.

     Герфегест и Ганфала неторопливо вышагивали по  тропе,  мощенной  едва

шероховатыми  плитами  нежно-зеленого  цвета.  Тропа  вилась   по   берегу

неглубокого прозрачного озера. В  озере  были  камни  и  островки  -  один

довольно большой и много помельче. В левой  руке  Ганфала  держал  длинный

посох, увенчанный двурогим металлическим лезвием. На поясе  у  него  висел

небольшой мешочек, сплетенный из пурпурных  водорослей  -  в  таких  носят

фигуры для игры в нарк.

     Герфегест не удивился новому превращению. Он уже не удивлялся ничему.

     - Ты не согласен со мной, Герфегест, - заметил Ганфала так, будто они

давно вели какую-то пустую беседу. О лошадях или, к  примеру,  о  тягловых

каракатицах.

     - Ты прав, Рыбий Пастырь, - неожиданно  для  самого  себя  согласился

Герфегест. - Я ничего не должен Синему Алустралу. Мой Дом был истреблен по

тайному сговору чужих Домов, я обрел себя в Сармон-тазаре и вновь  лишился

всего по вине  людей  из  Алустрала.  Если  Гамелины  вознамерились  вновь

вывернуть наизнанку Синеву Алустрала - пусть сделают это.

     - Пусть сделают это, - эхом отозвался  Ганфала,  извлекая  из  своего

мешочка "лебедя", и, ловким щелчком большого пальца подбив плоскую  резную

фигурку, отправил ее в зеленую траву одного из островков посреди озера.

     - Ты узнаешь эти земли? - спросил Ганфала, ткнув  пальцем  туда,  где

упала фигура.

     Герфегест всмотрелся повнимательнее.  Да,  надо  быть  полным  ослом,

чтобы не понять сразу смысл и  назначение  озера,  окольцованного  мощеной

тропой. Это земли мира, а озеро - океан, моря и заливы. Герфегест теперь с

легкостью  различил  восточное  побережье   Сармонтазары,   длинный   язык

полуострова  Цинор,  бычий  желудок  моря  Фахо,  ромбовидный  Тернаун   и

скалистый обломок Хеофора. Западнее тянулись  длинные  цепи  Хелтанских  и

Онибрских гор, а за ними раскинулись архипелаги Алустрала.

     - Узнаю, - сказал Герфегест. - Узнаю, но едва ли  сейчас  помню,  как

называется тот островок, куда упал "лебедь".

     Ганфала невесело усмехнулся.

     - Священный Остров Дагаат. Герфегест равнодушно повел плечом.

     - Мне ничего не говорит это название.

     - Еще десять лет назад оно никому ни о чем не говорило.  А  теперь  -

смотри. Священный Остров Дагаат восстал из вод Синего Алустрала уже  после

того, как пал Дом Конгетларов.

     Столь же ловко, сколь и в предыдущий раз, Ганфала отправил щелчком на

островок  второго  "лебедя".  В  изумрудной  траве  раздался  тихий   стук

соударения двух костяных фигурок.

     По безмятежной воде озера пробежала  мелкая  рябь.  Что-то  ухнуло  в

глубине  -  далекое,  непостижимое,  ужасающее.  Герфегест   увидел,   как

рукотворный мир Сармонтазары побежал трещинами. Пожухла хар-ренская трава.

Докрасна раскалились пески Легередана. Над морем Фахо встало  колеблющееся

парное марево.

     Спустя несколько коротких варанских колоколов Сармонтазара  полностью

погрузилась в кипящую воду, а на  месте  разрозненных  островов  Алустрала

вздыбился черный неведомый материк, от  которого  веяло  холодом  векового

ужаса.

     - Что это значит? - спросил Герфегест, который никогда  не  стеснялся

выказать себя недоумком. В  тех  случаях,  когда  это  было  действительно

важно.

     - Это значит, что  на  Священном  Острове  Дагаат  находится  ключ  к

судьбам мира. И этот ключ в любой момент может попасть в руки Гамелинов. И

есть только  одно,  способное  обратить  Дагаат  не  в  ужас,  но  лишь  в

воспоминание о нем, - Семя Ветра. И  есть  лишь  один  человек,  способный

посеять Семя Ветра в каменную твердь Дагаата. Этот человек - ты, Герфегест

Конгетлар.

     - А если не сделать этого?

     - Гамелины сейчас сильны как никогда. На  их  стороне  еще  три  Дома

Алустрала. В любой момент Гамелины смогут взять Священный Остров Дагаат  в

свои руки и открыть тайну сокрушения мира. И тогда не останется ничего.  И

тебя. Рожденный в Наг-Туоле, тоже.

     - Пусть, - непокорно  тряхнул  головой  Герфегест,  вспоминая  смерть

Тайен. - Пусть. Этот мир похож на слишком  старый,  проржавленный  до  дыр

панцирь, чтобы жалеть его.

     - Ты упрямый осел, -  сказал  Ганфала,  и  в  его  голосе  Герфегесту

послышалось  восхищение.  -  Но  Заклятие   Конгетларов   сильнее   твоего

упрямства. Так вспомни его!

     Перед глазами Герфегеста  блеснуло  двурогое  лезвие  боевого  посоха

Ганфалы. В горле полыхнуло пламя чудовищной боли. И вместе с болью  в  его

мозгу сверкнуло нестерпимым белым светом Заклятие Конгетларов.

     Вначале был Лед предвечный,

     И более ничего.

     Лед греет души Лорчей -

     УЛорчей пламя его.

     В грохоте молотов тяжких

     Миру явилась Сталь.

     Сталь дана Гамелинам,

     Их беспощадным клинкам.

     Два Тунца звонкобронных -

     Порождены Синевой -

     Южным Домам опора,

     Юга хранят покой.

     Над заводями колеблем

     Ветром гибкий Тростник.

     Танец его - для Хевров.

     И Три Головы - для них.

     Для Пелнов крылья простерты

     Птицы, мощной, как смерть.

     Им - Альбатроса дерзость,

     Им - сила его и честь.

     Тур, ярый в битве который,

     Подъял на рогах небеса.

     Тур - воитель Эльм-Оров,

     Ужас в его глазах.

     Лед изойдет водою,

     Ржавчиной Сталь изойдет.

     Ветер, один лишь

     Ветер Над прахом

     Домов воспоет.

     Песнь о падении сильных.

 

     Герфегест умирал. И вместе с  Заклятием  в  него  входила  боль  всех

погибших Конгетларов. И вместе с болью к  Герфегесту  приходило  отчаяние.

Теперь ему уже никогда не отомстить за смерть родичей, никогда  не  стоять

на смотровой площадке отстроенного Наг-Туоля и никогда не  вдыхать  полной

грудью крепкий утренний ветер, прислушиваясь к рокоту близкого моря...

 

     10

 

     Ноздри Герфегеста щекотал благовонный дым. Все тело раскалывалось  на

куски  от  нечеловеческой  усталости.  В  беспредельной   высоте,   широко

распластав крылья, парил черный кондор.

     К его щеке прикоснулась холодная женская рука.

     - Тайен? - прошептал Герфегест.

     - Нет, Рожденный в Наг-Туоле.

     Идущий Путем Ветра знает, что  самое  последнее  дело  -  поддаваться

навалившейся усталости. Герфегест поднялся на ноги одним рывком. В  голове

далеким эхом отозвалась боль. Вместе с ним поднялась с корточек  Киммерин.

Киммерин. Откуда он знает это имя?

     Трупы воинов были сложены в один  ряд  вдоль  берега  ручья.  Двое  -

карлик в потертой зеленой залме и высокий тридцатилетний  воин  в  длинном

темно-коричневом плаще - перебирали небогатые  трофеи.  Мечи,  шлемы,  три

лука, несколько секир, поясные бляхи, наплечники, щиток  с  двумя  черными

лебедями.

     - Я... - неуверенно сказал Герфегест, ощупывая глазами лицо  девушки,

- я... мне нужно в Алустрал. Меня ждет Рыбий Пастырь.

     - Я знаю, - кивнула Киммерин. К ним подошел Двалара.

     - Тебе понравилось с ней? - спросил он, прищурившись и слегка склонив

голову набок.

     - О чем ты говоришь, Двалара? - спросил Герфегест, не вполне понимая,

как на язык ему подворачиваются нужные имена.

     - Пройдет совсем немного времени, и ты вспомнишь. Когда  вспомнишь  -

знай, что все мы служим Ганфале и выполняем любые его приказания. Не  будь

на то его воли - я и Киммерин спорили бы только об одном: кто  убьет  тебя

быстрее.

     Киммерин едва заметно улыбнулась, будто бы извиняясь.

     Герфегест не понимал их, да это сейчас было и не важно.

     - Где Семя Ветра? - тревожно спросил  он,  бросив  быстрый  взгляд  в

сторону святилища. Последнее, что помнил Герфегест о Семени  Ветра  -  это

свое незавершенное превращение от заклинаний Тайен. Тогда Семя Ветра  было

в его руках, а после обломки расщепившейся стрелы слизнули его с ладони  и

оно упало в траву. Поляна была истоптана и залита кровью. Чтобы  разыскать

на ней Семя Ветра, могли уйти дни и недели.

     - А это мы узнаем. Это  мы  сейчас  узнаем,  -  чем-то  исключительно

довольный сказал-пропел Горхла.

 

     11

 

     Слепец  не  умер,  потому  что  не  жил.  Останки  его  растерзанного

Герфегестом тела, повинуясь слепому - ведь он за то и назывался Слепцом  -

стремлению самовосстановиться и  вновь  обрести  целостность,  успели  уже

отчасти собраться вместе.  В  дверях  святилища  Герфегеста  и  его  новых

союзников ожидало не самое приятное зрелище.

     Вкривь и вкось сросшаяся головогрудь твари беспомощно мялась на  трех

лапах. Голова, перебирая несколькими жвалами, медленно подбиралась к телу.

Извивающийся змеей ложноязык,  однако,  по  неведомой  Герфегесту  причине

стремился отнюдь не к воссоединению с головой. Он  медленно  пробирался  в

траве вдоль стены  святилища,  все  более  удаляясь  от  всего  того,  что

осталось от Слепца.

     Герфегест занес над Слепцом меч.:

     - Не трать зря время, - остановил его Горхла. - Ещеуспеется.

     Герфегест покосился на карлика с раздраженным недоумением.

     - Мы что, будем ждать до тех пор, пока он не соберется до конца и  не

прикончит всех нас?

     - Нет. Не будем. Мы расчленим Слепца перед уходом. А  пока  -  найдем

Семя Ветра.

     Герфегест уже успел заметить на правой руке Гор-хлы рукавицу, искусно

сплетенную из крошечных железных колец. Карлик ловко схватил  извивающийся

ложноязык, пренебрегая хлесткими ударами по  плотной  холщовой  ткани  его

залмы, на которую были  нашиты  медные  бляхи  в  виде  зверей  и  чудовищ

Алустра-ла. Горхла спросил у Герфегеста:

     - Где ты стоял, когда выронил Семя Ветра?

     - Приблизительно здесь, - Герфегеет сделал несколько шагов в  сторону

и ковырнул землю носком сапога.

     - Хорошо.

     Горхла подошел к Герфегесту и швырнул ложноязык на землю.

     - У Слепца есть  два  безусловных  стремления,  -  пояснил  он  тоном

итского  любознателя.  -  Первое  в  том,   чтобы   восстанавливать   свою

целостность. А второе - в том, чтобы идти к Семени Ветра. И для ложноязыка

Слепца второе стремление сильнее первого. Отойдем.  Не  будем  мешать  его

стремлениям.

     С точки зрения Герфегеста, ложноязык Слепца вился по траве достаточно

бесцельно. Но спустя  некоторое  время  Герфегест  обнаружил,  что  в  его

движениях есть некоторая  закономерность.  Сворачиваясь  и  разворачиваясь

кольцами, ложноязык медленно отдалялся от  того  места,  куда  его  бросил

Горхла.

     - Похоже, ложноязык Слепца знает что-то, чего не знаешь ты. Рожденный

в Наг-Тубле, - не-без иронии заметил Двалара.

     - Возможно, - сухо согласился Герфегест. - Однако я полагаю, что  нет

смысла стоять над обрывком беспросветно тупой твари, покуда он  ищет  Семя

Ветра подобно тому, как Орис  истекает  из  своего  безмолвного  истока  в

ХелтаНских горах и несет свои воды в море Фахо.  Я  должен  предать  земле

тело Тайен.

     - Разумно, - кивнул головой Горхла. - Очень разумно.  Но  могу  ли  я

задать тебе один вопрос?

     - Говори.

     - Ты собираешься ходить обнаженным весь долгий  остаток  своих  дней?

Или отныне твоей единственной одеждой .будетмеч? .

     Первый раз за день Герфегест услышал что-то, похожее на шутку.  Очень

отдаленно похожее.

     -  Меч,  -  серьезно  ответил  Герфегест.  Только  сейчас   он   стал

чувствовать холод.

 

     12

 

     Герфегест  направился  в  святилище,  которое  служило   ему   жильем

последние семь лет. Обезображенное нападением Слепца  и  его  шевелящимися

останками, оно потеряло для Герфегеста вид жилища и сейчас больше походило

на мясницкую. Статуи-хранительницы - четыре  бронзовых  оленеглавых  девы,

установленные здесь некогда варанскими атрами - безмолвствовали. Опасность

ушла, оставив боль, усталость и  решимость  до  конца  исполнить  Заклятие

Кон-гетларов.

     Каменная  чаша  пустовала,  и  Герфегест  не  знал,  суждено  ли   ей

когда-нибудь еще принять Семя Ветра. Скорее всего - нет, возможно - да.

     Герфегест подошел к стенной нише, забранной грубой полотняной шторой.

В нише хранилось то немногое, в чем может нуждаться Идущий Путем Ветра.

     Яловые сапоги и легкие сандалии. Крепкие грют-ские штаны и просторная

льняная рубаха. Пояс, плащ, подбитый медвежьим мехом, и варанский  кафтан,

на котором голубой и белой нитью  были  вышиты  Пенные  Гребни  Счастливой

Волны. Походный харрен-ский сарнод  и  ореховая  шкатулка  со  снадобьями.

Боевой цеп и перевязь "крылатых ножей". Все. Меч был у него в  руках,  его

ножны висели в изголовье ложа. Их с Тайен ложа.

     Герфегест оделся. Плащ, сандалии и  ореховая  шкатулка  уместились  в

сарнод. Перевязь с "крылатыми ножами" привычно легла на  плечо.  Герфегест

оценивающе взвесил в руке боевой цеп. Некоторое время он стоял,  добиваясь

совершенной чистоты мысли. Не вышло.

     С яростным хрипом Герфегест обрушил тяжесть цепа  на  каменную  чашу,

хранившую до сегодняшнего дня Семя Ветра. С глухим стуком осколки упали на

земляной пол святилища. Ей  никогда  больше  не  суждено  принять  в  свое

каменное чрево Семя Ветра. Хоть в чем-то он теперь уверен.

     Успокоив дыхание, Герфегест заткнул боевой цеп за пояс. Снял со стены

ножны и вверил им свой меч.

     Лук и стрелы он возьмет позже. Впрочем, нет. Проклятые лук и  стрелы,

которыми на рассвете столь опрометчиво Тайен погубила все, брать  с  собой

нельзя. Отныне они несут печать несчастья и их следует уничтожить.

     Ну что же. Оставалась Тайен. Еще перед тем как идти омывать  кровь  в

ручье, Герфегест переложил ее холодеющее с каждой минутой  тело  на  ложе.

Оно было там и сейчас. Он намеревался вынести Тайен под  открытое  небо  и

предать земле там, где. он впервые встретился с ней.

     Но стоило Герфегесту склониться над ее мраморными грудями и прижаться

к ним щекой (ему не хотелось прощаться с  Тайен  на  глазах  у  Двалары  и

особенно Киммерин), как статуи-хранительницы призывно зазвенели.

     Герфегест отнял щеку от холодной кожи Тайен и слегка отстранился.  Он

не понимал, что означает звон статуй-хранительниц. Герфегест  знал  только

одно:

     они никогда не станут подымать шум зря.

     Тело Тайен, которое до настоящего момента было  не  более  чем  телом

красивой мертвой девушки, начало неуловимо изменяться. Под ее кожей  стали

проступать зыбкие загадочные очертания. Герфегест для верности отступил на

два шага назад. Превращение, которое  происходило  с  телом,  не  бьшо  ни

пугающим,  ни   отталкивающим,   но   осторожность   была   наследственной

добродетелью Конгетларов.

     Вскоре  тело  Тайен  проявило  свою  истинную   сущность.   Ее   кожа

разделилась на отдельные лоскуты, обратившиеся листьями  больших  киадских

кувшинок. Волосы Тайен стали молодыми вересковыми побегами. Глаза -  двумя

каплями харренского янтаря. Зубы - россыпью тернаунского жемчуга.

     Затаив дыхание, Герфегест восхищенно  наблюдал,  как  то,  чему  бьшо

назначено стать изгнившим скелетом или двумя горстями  пепла,  наполнялось

новой жизнью.

     Листья кувшинок опали на ложе, и под ними  Герфегест  увидел  великое

множество цветущих  клеверных  головок.  По  святилищу  закружились  сонмы

разноцветных бабочек - ленточницы, бражники, крапивницы. И,  в  довершение

всего, к огромному удивлению  Герфегеста,  из  клевера  возникли:  большая

рыжая лиса и восседающий на ее правом  ухе  угольно-черный  богомол.  Лиса

подошла к Герфегесту и, ошалело потряхивая головой, потерлась о его  ногу.

Богомол соскочил на пол и с восхитительной прытью исчез под ложем.

     Герфегест, ошалевший едва ли менее чем  лиса,  довольно  бессмысленно

присел рядом с ней на корточки и почесал ее за ухом.

     - Сыть Хуммерова... - пробормотал он. Более  пространные  комментарии

были излишни.

     Когда из вереска выпорхнул дрозд  и  в  несколько  уверенных  взмахов

крыльями исчез за дверью, Герфегест только мысленно махнул рукой. Удивляло

лишь " одно: как в такой страшный и жестокий день могло произойти  что-то,

помимо уродливого и отталкивающего?

 

     13

 

     Двалара, Горхла  и  Киммерин  оторопели,  когда  из  святилища  вышел

Герфегест в полном боевом облачении, окруженный  пестроцветьем  бабочек  и

сопровождаемый по пятам лисой.

     Горхла, впрочем, довольно быстро сообразил, в чем дело: .

     - Твоя подруга не была рождена земной женщиной, да?

     - Да. Но я не знал об этом, - сказал Герфегест, и это была  чистейшая

правда. Горхла нахмурился.

     - Это дурно - не знать, с кем  делишь  ложе.  Обычно  подобного  рода

неведение оборачивается большими неприятностями.

     - Как ты можешь видеть, на этот раз все обернулось... - Герфегест  не

мог сказать "хорошо", потому что не видел в смерти Тайен - кем бы  она  ни

была - ничего хорошего.

     - ...все обернулось иначе, - подобрал он наконец подходящие слова. \

     Горхла, ничего не говоря, направился к двери в  святилище.  Когда  он

проходил мимо Герфегеста, лиса опасливо шарахнулась в сторону и,  помедлив

мгновение,  пустилась  наутек.  "Жаль",  -  подумал   Герфегест,   который

почему-то решил, что лиса скрасит его путь в Синий Алустрал.

     - Постой, - сказал Герфегест, вежливо, но непреклонно схватив  Горхлу

за локоть. - Ты куда?

     Герфегест  почувствовал,  как   карлика   сковало   сверхчеловеческое

напряжение.

     - Хочу осмотреть место, где совершилось разложение  Тайен,  -  сказал

Горхла. Чувствовалось, что он прикладывает немалые усилия  к  тому,  чтобы

его голос звучал непринужденно.

     - Как бы не вышло злого, -  добавил  он,  делая  попытку  высвободить

руку.

     Но Герфегест держал его очень и очень крепко.

     -  Нет,  -  сказал  он,  делая  вид,  что  пропустил   оскорбительное

"разложение" мимо ушей. - Никто больше не войдет туда. Отныне, именем Дома

Конгет-ларов, это святилище нарекается Усыпальницей  Тайен,  и  никому  не

дозволено посещать его, не важно со злыми или добрыми намерениями.

     - Даже Слепцу? - невинным голосом спросил Горхла.

     - Слепцу? - переспросил  Герфегест  насмешливо.  Он  выпустил  локоть

Горхлы  и  стремительно  подошел  к  полувосстановившейся  твари,  которая

копошилась теперь чуть в стороне от святилища, поближе к ручью. Не пожалев

сил, он изрубил Слепца на хрустящие куски и расшвырял их по всей поляне.

     Герфегест не видел, как за  его  спиной  Горхла  в  один  ловкий  мах

крюкообразно  выброшенной  вперед  руки  поймал  в  воздухе  зазевавшегося

бражника и, расплющив его хрупкое тело в своих  стальных  пальцах,  быстро

сожрал добычу. Вторую бабочку - ею оказалась нежно-желтая лимонница  -  он

спрятал себе в суму до лучших времен.

     - У тебя пыльца на  губах,  -  сообщил  Двалара  Горхле  очень  тихим

шепотом.

     -  Что  у  него  на  губах?  -  осведомился   Герфегест,   неожиданно

повернувшись к ним.

     - На губах? - удивился Горхла, успевший дважды облизнуться.

     - Ты ослышался. Я говорю, что мы нашли Семя Ветра, и  оно  великовато

для того, чтобы застрять в зубах, как земляничное, - нашелся Двалара.

     - Нашли - так давайте сюда, - потребовал Герфегест, которого общество

посланцев Ганфалы начинало не на шутку раздражать.

     - Возьми, - с неожиданной легкостью сказал  Двалара,  протягивая  ему

раскрытую ладонь.

     Это было оно. Семя Ветра. Тяжелое и шершавое.

     - И где оно было? - спросил Герфегест, который, вновь овладев Семенем

Ветра, пришел в  неожиданно  приподнятое  расположение  духа.  Теперь  ему

хотелось  как-то  скрасить  неловкость,  вызванную  его  чересчур   резким

обращением с его пусть и непрошеными, но все же спасителями.

     -  Угадай,  -  панибратски  подмигнул   Двалара.   Герфегест   скроил

потешно-презрительную мину. Дескать, вот еще, в загадки играй тут с тобой,

в то время как весь мир может со дня на день превратиться в одну ужасающую

загадку.

     - Оно застряло в  подошве  одного  из  людей  Гаме-линов,  -  сказала

Киммерин,  которая,  по  всей  видимости,  оценила  мимическое  мастерство

Герфегеста.

     -  М-да?  -  скептически  переспросил  тот,  оценивая  расстояние  от

ложноязыка Слепца, который трепыхался посредине поляны,  до  уложенных  на

берегу ручья тел. - А этот вонючий обрубок? Он что - успел сползать туда и

теперь возвращается?

     - Нет, - серьезно качнула головой Киммерин. - Я пошла к ручью,  чтобы

наполнить фляги водой, и мой взгляд совершенно случайно упал  на  странный

граненый камешек. Горхла сказал, что это Семя Ветра.

     - Совершенно случайно? - переспросил Герфегест, улыбаясь.

     - Да, совершенно случайно.

     Последний из Дома Конгетларов оглушительно расхохотался. Находятся же

еще люди, которые полагают, что в  эпоху  Третьего  Вздоха  Хуммера  может

происходить что-то случайное!

 

     14

 

     Шет оке Лагин, звезднорожденный,  Сиятельный  князь  Варана,  изволил

гулять в одиночестве. Руины Хоц-Дзанга... Никто и никогда  во  всей  щедро

окропленной кровью истории Варана не видел  того,  нто  он  видит  сейчас.

Никто и никогда не мог сломить гордость и отчаянную храбрость смегов.  Он,

звезднорожденный, смог.

     Весна на  Циноре,  как  и  обычно,  выдалась  холодная.  Мокрый  снег

неутомимо падал на огненно-рыжие  волосы  Сиятельного  князя,  на  горячие

камни, на теплые трупы мужчин  и  женщин.  Смегов  больше  нет.  Все,  кто

остались, могут уместиться в трюмах двадцати торговых  галер.  Нет  больше

бессильных стариков, гордо именующих себя  "колдунами",  нет  желтоволосых

воительниц, нет  метких  лучников  и  вертких  копьеносцев.  Элиену  будет

интересно слышать об этом.

     Но  сегодняшним  утром,  когда  серьга  в  его  ухе  сияла   страшным

изумрудным пламенем, когда Коготь и Наречие Хуммера творили победу, отнюдь

не штурм Хоц-Дзанга занимал его мысли, отнюдь.

     Рука Шета оке Лагина на мгновение окунулась в податливую ткань  плаща

и явилась нарвет с шестиугольной бронзовой пластиной.

     Карта мира. Его гордость. Пять лет назад он выковал  ее  из  останков

одной трогательной вещицы, столь любой сердцу  Элиена,  и  вдохнул  в  нее

новый смысл и новую жизнь. Три  девственницы  дали  ей  свою  кровь,  трое

юношей дали ей свое семя. Это была не та карта, какие рисуют  скрупулезные

путешественники на потребу купеческому любопытству.  Это  была  правильная

карта; даром что она пренебрегала  многими  мелочами.  Зато  на  ней  было

главное.

     Глубокая выжженная борозда, оставленная в землях Сармонтазары  Знаком

Разрушения. Ее не видят простые смертные -  напоказ  там  по-прежнему  где

надо зеленеет трава, а где надо журчит  ручей.  Но  Пути  Силы  необратимо

изменены повсюду, и какой же он был тогда сосунок, что не  смог  разгадать

смысла крохотной безделушки в рукояти меча... Дон-Меар, где вот  уже  семь

лет как нет больше Чаши. Зато, извольте видеть, любезный брат наш поставил

там свой город, огромный  город...  Конечно,  до  Лишенного  Значений  ему

далеко, но Орин впечатляет, милостивые гиази-ры, очень впечатляет. Что  за

люди эти звезд норож-денные? На месте Орина седьмой год  горит  выжигающим

глаза углем Стеклянный Шар. Диофериды, сыть Хуммерова...  А  вот  и  новая

столица, Ордос. А вот Ци-нор, а вот на нем он, Шет оке  Лагин,  -  зеленый

изумруд. В общем, Сармонтазара как Сармонтазара.

     Через центр карты, рассекая ее на две равных половины, шла  мерцающая

мертвенным голубоватым пламенем черта. Завеса Хуммера. Слева от нее лежали

острова Синего Алустрала. Тоже ничего особо  интересного.  Белое  пятнышко

Молочной Котловины, полумесяц Ганфалы размером с  полногтя.  Золотая  Цепь

Калладира, багровый знак Дагаата... Все на  своих  местах.  Но!  Несколько

дней назад Завеса Хуммера всколыхнулась в том месте, где находились Врата.

Нечто проникло в Сармонтазару. Но что это и куда оно направляется?  Второй

загадкой был вытянутый  крестик  Поющего  Оружия  -  знак  местонахождения

Элиена. На следующий день после  того,  как  всколыхнулась  Завеса,  Элиен

покинул Орин и теперь движется на запад, к Хелтанским горам. Зачем? Керков

воевать? Но любезный брат наш миролюбив,  как  овечка.  По  крайней  мере,

после...

     В спину Шета оке Лагина вонзилась стрела. Очень непростой наконечник.

Обычная дурацкая стрела исчезает в глубинах его  плаща  безвозвратно.  Эту

заговаривали долго и старательно.  Долго,  старательно  и  совершенно  без

толку.

     Шет обернулся и принял вторую стрелу в грудь. В пятидесяти  шагах  от

него  среди  развалин  крепостной  стены  торопливо  натягивал  лук  чудом

уцелевший смег.

     - Не трать время, - спокойно сказал Шет, не повышая голоса. Он  знал,

что смег слышит его, звездно-рожденного. - Меня очень тяжело убить,

 

     15

 

     - Меня очень тяжело убить, - улыбнулся Элиен, звезднррожденный, Белый

Кузнец Гаиллириса, свел народа даттоа. и правитель вольного города Орина.

     - Все равно нам следовало взять с собой хотя бы пару сотен охраны,  -

заметил Фор Короткая Кольчуга. - Здесь можно напороться на керков  или  на

бешеную по весне снежную кошку...

     - Фор, Фор... - покачал головой Элиен. - Во-первых, я не хочу, чтобы,

завидев моих воинов, керки заорали на  пол-Сармонтазары:  "Война!"  Потому

что этому миру довольно войн и воплей о них. А во-вторых, от злой  стрелы,

выпущенной из засады,  не  спасет  даже  тысяча  телохранителей.  Ну  а  в

рукопашной я, так уж и быть, прикрою твою трусливую задницу.

     - Спасибо, свел, - обиженно пробурчал Фор.

     - Не за что, - пожал плечами Элиен.

     Настроение у него было  неважное.  Как  только  всколыхнулась  Завеса

Хуммера, Элиен почувствовал -непреодолимое желание  проведать  Герфегеста.

Наплевать  на  то,  что  в  их  отношениях  давно   воцарилась   тягостная

двусмысленность. Пусть Герфегест бросит на него косой  взгляд  и  процедит

что-нибудь вроде  "Здравствуй,  правитель-градостроитель..."  Пусть  опять

заведетмрачный разговор о Шете. Пусть сделает что угодно - главное увидеть

его целым и невредимым, побыть несколько дней рядом с ним,  выяснить,  кто

же проник в Сармонтазару из Алустрала и как это ему удалось.  Съездить,  в

конце концов, к Вратам Хуммера. Хорошо хоть пути осталось всего  ничего  -

до заката будем на месте...

     Элиен почувствовал присутствие смерти. Смерти было  много,  и  смерть

была разной. Около жилища  Герфегеста  прекратили  свое  существование  по

меньшей мере десять мужчин, один сгусток подвижной неживой материи и  один

"сделанный" человек; Для начала неплохо, Хуммер меня раздери!

     Понять, есть ли  там  что-то  живое,  Элиен  не  успел.  Потому  что,

пригнувшись к самой гриве, он уже гнал коня вскачь.  Неважно,  что  низкие

ветви деревьев хлещут по волосам. Неважно, что вовсю бранится Фор  за  его

спиной. Неважно, что конь скорее всего переломает ноги, если  на  их  пути

попадется поваленное дерево или валун. Главное - успеть.

     На поляне лежал аккуратный ряд трупов в  незнакомых  доспехах.  Элиен

соскочил   с   коня,   выхватывая   меч   Эллата,   и   страшным   голосом

звезднорожденного проорал: "Герфегест!  Герфегест!  Услышь  меня,  шлю-хин

сын!" Никакого ответа.

     Подоспевший Фор спешился у самой двери святилища. Он тоже  извлек  из

ножен меч, заглянул внутрь... В этот момент Элиен почувствовал, как в двух

шагах от Фора, в святилище, вспыхнула совершенно бездушная, ледяная злоба.

В следующее мгновение Фор страшно захрипел, и Элиен увидел  на  его  горле

что-то, похожее на тонкое шипастое щупальце.

     Элиен молниеносно  оказался  рядом  с  Фором.  Щупальце  принадлежало

чудовищному в своих размерах и противоестественности пауку.  Или,  скорее,

сольпу-ге. Элиену показалось, что тварь  уже  сильно  изуродована  чьим-то

старательным мечом. Но он не  стал  долго  раздумывать  над  этим.  Поющее

Оружие очень скоро пропело свою победную песнь над останками твари.

     Но Фор был уже мертв. Смертоносный двойной бич, который рос на нижней

поверхности приплюснутой головы  паука,  разодрал  горло  Фора  во  многих

местах. Шипы наверняка были напоены ядом.

     Элиен бессильно выругался. Он слишком давно не обнажал  своего  меча.

Его душа размягчилась  семью  годами  мира.  Мира,  который  иногда  стоит

слишком дорого.

     Элиен сел, привалившись спиной к стене святилища. Сейчас он  займется

чем надо. Сейчас продолжит искать следы  и  знаки.  Сейчас.  Пусть  только

немного утихнет боль утраты.

     Он ведь чувствовал, что эта тварь мертва. И сейчас он чувствует то же

самое. Значит, эту тварь  не  умертвить.  Даже  Поющее  Оружие  не  смогло

уничтожить ее. Чужая магия. Синий Алуотрал. Какой-то там  у  них  Пастырь,

какие-то Семь Благородных Домов...  Что  он  вообще  знает  об  Алустрале?

Ничего. Ровным счетом ничего. Кроме того, что через Завесу Хуммера  в  его

мир, в Сармонтазару, пришли чужие люди и чужие вещи. Потому что не  бывает

таких пауков. Они - чьи-то подвижные вещи. Они принадлежат кому-то. И этот

кто-то ему, Элиену, совсем не понравился. Как в свое время  не  понравился

Октанг Урайн - Длань, Чресла и Стопа Хуммера.

 

     Глава вторая

 

     ПРОШЛОЕ

 

     Тогда Герфегест не сразу заметил,  как  у  вековых  кедров  на  круче

появилась рыжеволосая охотница в кожаных штанах и  полотняной  куртке.  Он

был  слишком  увлечен   своим   луком,   чтобы   беспрестанно   оглядывать

окрестности. Это было ни к  чему  -  в  глуши  Хелтанских  гор  не  стоило

опасаться  дурных  гостей.  Для  дурных   гостей   существуют   долины   -

плодородные, населенные, изобильные. Жилище Герфегеста было расположено  в

стороне от всего, что могло бы  заинтересовать  тех,  кто  умышляет  злое.

Герфегест жил там, где вьют свои  гнезда  белоголовые  орлы  и  ищут  себе

пропитание маралы. И поэтому появление кого бы то  ни  было  -  тем  более

столь статной  и  молодой  охотницы  -  виделось  Герфегесту  по  существу

невероятным. За время  жизни  здесь,  в  тихом  уголке  Сармонтазары,  его

бдительность изрядно притупилась.

     Выстроганные из кедра стрелы лежали по левую руку от Герфегеста.  Они

были длинны, прочны и ровны. Они ожидали того часа, когда  хозяин  наденет

на каждую из них стальной наконечник. По правую руку от Герфегеста  лежало

крыло черного кондора - он подстрелил птицу на рассвете.  Герфегест  знал,

что лишь стрелы, чье оперение сделано из  маховых  перьев  этой  гордой  и

свирепой птицы, в должной степени  устойчивы  в  полете.  Конечно,  многим

воинам хватила бы и голубиных перьев, но Герфегест был из тех,  кто  знает

толк в хорошем оружии.

     Девушка, то и дело скрываясь за стволами кедров, спускалась  вниз,  к

остывшим углям костра, подле которых сидел спиной  к  ней  Герфегест.  Она

ступала легко и бесшумно, но, присмотревшись, можно было заметить, что  ее

левая рука закрывает глубокую рану в  бедре,  из  которой  сочится  кровь.

Рваная рана была скрыта под сделанной на скорую руку повязкой, под которой

нестерпимо жглась и источала резкий запах кашица из пережеванных  второпях

целебных побегов. Охотница была бледна словно осенняя луна. У нее почти не

имелось оружия. Лишь у пояса  висел  короткий  кинжал  -  таким  звероловы

перерезают жилы раненым маралам.

     Тогда Герфегест еще не знал, что Тайен - так звали охотницу - никогда

бы не показалась случайно  встреченному  на  высокогорье  человеку.  В  их

деревне верили в оборотней, принимающих человеческий  облик,  и  полагали,

что местность, где было расположено жилище  Герфегеста  -  их  излюбленная

вотчина.

     Никогда, если бы не рана. После схватки  со  снежным  котом  охотница

оказалась слишком далеко от знакомых троп.  Раны,  нанесенные  ей  зверем,

были глубоки. Ей оставалось одно - заночевать в горах. И она не  колеблясь

поступила бы так, если бы не твердое осознание того, что  без  посторонней

помощи ее крепкое, но отнюдь не стальное женское тело истечет  кровью  еще

до рассвета.

     По-прежнему погруженный в свое нехитрое ремесло,  Герфегест  приладил

приготовленные отрезки перьев к кедровой заготовке, обмотал шелковой нитью

их начала и концы и обмотал основание стрелы  нитью  потолще,  пропитанной

растительным  клеем.  Ему  вспомнился   тот   день,   когда   он   впервые

самостоятельно смастерил стрелу. Тогда он еще не знал,  что  оперение  для

стрелы необходимо вырезать из одного или нескольких перьев, но  непременно

взятых из одного крыла - левого или правого. Тогда,  будучи  ребенком,  он

допустил ошибку, которую никогда больше не повторял - составил оперение из

правого и левого крыльев альбатроса. Разумеется, стрела летела как попало,

минуя цель, поскольку перья на левом крыле птицы слегка изгибаются  влево,

а на правом - вправо. "Сразу видно, что ты никогца  не  летал",  -  сказал

юному  Конгетлару  наставник,   отпуская   беззлобную,   но   поучительную

затрещину. Уста  Герфегеста  тронула  улыбка  -  из  беспорядочной  череды

мрачных воспоминаний это было одним из самых приятных.

     Девушка-охотница не видела его улыбки, хотя приблизилась достаточно -

ей по-прежнему была открыта лишь спина Герфегеста.  Она  уже  убедилась  в

том, что человек, мастерящий стрелы, не оборотень, поскольку за оборотнями

такой досуг не водится. Но страх все же был велик, и потому она  затаилась

за камнем, чтобы понаблюдать за своим вероятным  спасителем  еще  немного.

Она прислонилась  к  валуну  боком,  но  ее  нога  неловко  скользнула  по

предательскому камню, рассудок Тайен полоснуло  болью,  и  она  не  смогла

сдержать сдавленный стон. Одно из ее ребер было сломано зверем, и  обломок

кости, растревоженный неловким движением, впился в плоть  Тайен,  причинив

ей новые страдания.

     Герфегест насторожился. Теперь у него не было сомнений в том, что  он

не один на этом горном склоне, но выказать свою осведомленность  Герфегест

не торопился. Если это недруг, лучше пускай он до поры до  времени  держит

Герфегеста за простака. Как ни в чем не бывало  Герфегест  взял  полностью

законченную стрелу, взвесил ее на указательном пальце и  стал  внимательно

осматривать свое изделие. Не тяжела ли? Правильно ли  лег  центр  тяжести?

Схватился ли клей? За  видимой  беспечностью,  однако,  теперь  скрывалась

предельная концентрация.  Герфегест  обратился  в  слух,  пытаясь  понять,

откуда был донесен ветром сдавленный человеческий стон.

     Но Тайен молчала. Она уже не смотрела на Герфегеста. Она  сползла  на

землю и отерла  рукой  липкий  холодный  пот,  выступивший  на  лбу.  Боль

ослепила ее и лишила всякого интереса к  происходящему.  Если  бы  в  этот

момент Тайен могла рассуждать, она поняла бы, что обломок ребра  впился  в

печень. На ее губах выступила зеленая  пена.  Еще  немного,  и  все  будет

кончено.

     Герфегест, смущенный наступившим затишьем, стал  подозревать  худшее.

Он неспешно приблизился к своему могучему луку, который мирно  покоился  у

ствола лиственницы. Тисовый лук  был  закончен  Гер-фегестом  этим  утром.

Смола,  которой  была  пропитана  тетива,  еще  не  успела   как   следует

просохнуть. Но это было не так уж и важно  в  свете  возможной  опасности.

Герфегест вложил в лук свежую стрелу и прицелился как бы для  пробы.  Если

кто-то действительно наблюдает за ним, затаившись за  камнями,  он  должен

видеть, что голыми руками Герфегеста не взять.

     Тайен дала себе зарок не обнаруживать себя до того,  как  не  узнает,

что за человек встретился ей в  кедровой  роще.  Она  пыталась  оставаться

незаметной, и до некоторого момента ей это вполне  удавалось.  Но  теперь,

когда горлом пошла желчь, а глаза заволокла болотно-зеленая пелена,  Тайен

было уже все равно. Мышцы перестали  удерживать  ее  гибкое  тело,  и  она

упала, раскинув руки, на каменистую почву,  поросшую  сизым  горным  мхом.

Резкий кашель, который нельзя было унять никаким  усилием  воли,  вырвался

наружу. Но Тайен не слышала его. Она вообще уже ничего не слышала.

     С быстротою молнии Герфегест взобрался по  склону.  Туда,  где  нашла

себе  пристанище  раненая  Тайен.  Когда  он  увидел  окровавленные   губы

охотницы, судорожно хватающие воздух, и слипшиеся от пота волосы, намертво

приставшие к ее  длинной  лебединой  шее,  он  опустил  лук.  "Не  умирай,

девочка", - прошептал Герфегест в ухо охотнице  и,  бегло  осмотрев  раны,

нанесенные хелтанским котом, бросился вниз, за своим плащом.

     Он помнил множество сражений. На его руках отлетела  в  Святую  Землю

Грем не одна  мужественная  душа.  Но  и  немало  раненых  было  выхвачено

Герфе-гестом из плена смерти. Герфегест прекрасно знал, что  тех,  у  кого

переломаны ребра, не стоит носить, закинув на плечо словно  подстреленного

оленя. Их следует аккуратно оттащить в убежище, положив на  кожаный  плащ,

подбитый медвежьим мехом.

 

     2

 

     Тайен была подвижна, словно ласка, красива, словно цветущая слива,  а

острота ее зрения иногда вызывала зависть у самого Герфегеста.

     После того как Герфегест неделю кряду морил ее целебными  настоями  и

обливал ключевой водой, она довольно быстро поправилась.

     Спустя две недели Тайен уже хлопотала по хозяйству,

     В  конце  третьей  -  ее  руки  обрели  былую  уверенность   и   она,

воспользовавшись луком Герфегеста, подстрелила быстроногую кабаргу.

     На исходе четвертой недели  Тайен  объявила,  что  вполне  здорова  и

намерена возвратиться в свое селение. По ее словам, оно было расположено в

долине, в двух полных дневных переходах от святилища, где жил Герфегест.

     Идущий Путем Ветра не привык выказывать своих  чувств  женщине.  Даже

самой обольстительной и искренней. Герфегест лишь сдержанно кивнул,  когда

узнал о желании Тайен покинуть  его.  Разумеется,  он  взялся  сопроводить

Тайен в родную деревню - ему были чужды нравы  горцев,  отпускающих  своих

дочерей охотиться в одиночку. Тайен,  которую  расставание  с  Герфегестом

тоже, похоже, не радовало, охотно согласилась.  Было  решено  двинуться  в

путь перед восходом  солнца,  а  потому  с  началом  сумерек  и  Тайен,  и

Герфегест, пряча свои смущенные взгляды, отправились спать.

     Но Сон не снизошел в ту ночь в жилище Герфегеста.  Его  место  заняла

Любовь. В ту ночь Герфегесту было  суждено  познать  своенравную  охотницу

Тайен.

     Губы Тайен ласкали мускулистое тело Герфегеста без устали. И это было

самой щедрой наградой за спасение, которую  только  получал  Герфегест  за

тридцать пять лет своей многотрудной жизни. Тайен  была  искусна  в  науке

любви,  и  Герфегест  не   переставал   удивляться   тому,   сколь   много

просвещенного можно отыскать в нравах замкнутых и диких горцев,  к  народу

которых принадлежала его Тайен.

     Ласки Тайен бьши сладки, словно созревший персик.

     Глаза Тайен блистали, словно угли.

     Кожа Тайен была нежнейшим шелком, а ее шепот - откровенной и  манящей

песнью Любви.

     Герфегест, поглаживая рукой ее рыжие кудри,  с  грустью  размышлял  о

том, сколь пустой станет его обитель после того, как  Тайен  вернется  под

родной кров. Уже занимался рассвет, когда  Герфегест,  откинув  покрывало,

поцеловал белоснежный бок Тайен, совершенство которого не смогли  нарушить

даже розовые шрамы, оставленные на нем когтями  снежного  кота  Хелтанских

гор.

     3

     Более  всего  Герфегесту  не  хотелось  гостить  в   деревне   Тайен,

поддавшись ее настойчивым просьбам, которыми  она  донимала  его  на  всем

протяжении их утомительного спуска. На то было множество причин.

     Во-первых, общество людей с недавних  пор  претило  Герфегесту.  Путь

Ветра не  таков,  чтобы  стоило  разменивать  его  на  праздную  болтовню.

Во-вторых, Герфегест не хотел зла охотнице, чью любовь он изведал.

     Герфегест знал, что нравы хелтанских горцев строги и  целомудренны  и

что при кажущейся наивности горцы отличаются редкой прозорливостью.  Самым

изворот -ливейшим враньем ему никогда не убедить родных Тайен в  том,  что

они не были близки, прожив более  месяца  под  одной  крышей.  Не  убедить

потому, что правду всякий может легко прочесть в глазах  Тайен.  И  в  его

глазах тоже.

     На исходе второго дня из-за отрогов Старого Хребта показалась деревня

Тайен. Герфегест в последний - как ему тогда казалось - раз соединил  свои

уста с устами охотницы и уже был готов попрощаться с ней,  предоставив  ей

возможность проделать оставшийся путь в одиночестве.

     - Мой господин, - сказала встревоженная  Тайен,  указывая  в  сторону

деревни, - там что-то неладно.

     Герфегест посмотрел вниз, напрягая зрение. И в  самом  деле.  Ни  над

одним из домов не вился дымок. Не слышно было и лая собак. Ни одной  живой

души не было видно в окрестностях. Герфегест ничего не ответил Тайен.  Они

стали спускаться вниз, ожидая увидеть худшее.

     И худшее было явлено им  властителем  человеческих  судеб.  Там,  где

стояла деревня горцев, теперь было лишь пепелище. Полуобгоревшие дома были

лишь декорациями, напоминавшими о кровавой драме, которая  разыгралась  на

этом месте  несколько  дней  назад.  Разлагающихся  трупов  было  немного.

Гораздо меньше,  чем  жителей.  Тех,  кого  не  убили,  увели  в  рабство.

Герфегест не знал, кто и зачем превратил деревню в кладбище. Но сути  дела

это не меняло.

     - Керки убили их, - выдавила Тайен сквозь плотно  сжатые  зубы  и  не

смогла сдержать горьких рыданий. -  Наш  род  давно  соперничает  с  ними.

Раньше мы всегда брали  верх,  -  всхлипывала  Тайен,  покрывая  поцелуями

священный для любого горца  порог  своего  -  в  прошлом  своего  -  дома.

Единственная уцелевшая стена глядела на безучастные белые вершины  пустыми

мертвыми глазницами.

     Они возвращались назад в святилище,  под  защиту  статуй-хранительниц

очень долго. Глаза Тайен были красны от слез, а Герфегесту доставало такта

не раздражать ее глупыми утешениями. Человеку, потерявшему родных и  отчий

дом, утешения не помогают.  Некогда  Герфегесту  довелось  узнать  это  на

собственной шкуре.

     4

     Четырнадцать лет назад Конгетлары нашли свою смерть, и никто не избег

ее. Никто, кроме Герфегеста.

     Конгетларов нельзя  было  победить  в  честном  единоборстве.  Против

одного Конгетлара другим Домам нужно было выставить по пять своих людей.

     После года тайных переговоров и интриг  Дома  договорились.  Это  был

очень простой договор. "Все против Конгетларов". И никаких слов больше. Но

этих трех слов хватило, чтобы уничтожить родичей Герфегеста.

     Истинно Благородных  Домов  в  Алустрале  семь.  Дом  Герфегеста  был

восьмым. Среди аристократов Конгетлары были  отверженными.  Но  уступая  в

знатности и богатстве Семи  Домам,  они,  однако,  ничуть  не  уступали  в

остальном. Их мечи пели добрую песню, их флот был  крепок  и  силен.  Путь

Ветра, которым следовали Конгетлары, делал их отважными и умелыми воинами.

     И все же ни один из Семи Домов не держал их за равных себе.

     Во-первых, Конгетлары были самыми искусными в науке смерти. На  счету

Конгетларов  было  столько  заказных  убийств,  что  каждый  алустральский

дворянин, кутаясь  в  меха  за  стенами  своего  родового  замка,  не  раз

подумывал над тем, что его скоропостижная кончина от  сердечного  приступа

или неосторожный шаг на  лестнице  будет  зависеть  от  воли  Конгетларов.

Поэтому Конгетларов боялись и скрывали свою боязнь за показным презрением.

     Во-вторых, Конгетлары никогда не заключали тайных  союзов  со  своими

соседями ни против других Домов, ни  против  Империи.  Конгетлары  служили

всем. Всем, кто щедро платил. Всем, кто не платил, но нуждался  в  помощи.

Всем, кто не платил и в помощи на первый взгляд  не  нуждался.  Конгетлары

хранили Равновесие - и не более. Такую  беспринципность  Благородные  Дома

Синего Алустрала тоже порицали, хоть и пользовались услугами Конгетларов с

большой выгодой для себя.

     Разумеется, Благородные Дома расквитались с презираемыми Конгетларами

сполна.  Но  это  не  принесло  Империи  мира.  Распри,  усобицы  и  войны

продолжались и после падения Дома Конгетларов. И каждый следующий  рассвет

в Алустрале был еще более красен от крови, чем предыдущий.

     Это он учил Герфегеста крушить врагов  волчезу-бым  молотом.  Это  он

обучал Герфегеста тому,  чем  не  владел  даже  его  наставник  -  осыпать

противника непрерывным потоком "стального градам. Это он, его дядя Теппурт

Конгетлар,  руководил   движениями   Герфегеста,   когда   тот   под   его

водительством изучал технику бросания "крылатых ножей" - так  в  Алустрале

называли серпообразные стальные лезвия, лишенные рукоятей.

     Теппурт был главой  Дома  Конгетларов.  И  именно  он  был  уничтожен

первым.

     Для того чтобы разделаться с Теппуртом, враги заманили его в  столицу

на мнимые переговоры, о содержании которых не сообщалось. Дескать, слишком

важно, чтобы разглашать подобные сведения через посредников. Когда  галера

Теппурта подходила к  Рему,  разразился  сильный  шторм.  Благодаря  этому

корабли Эльм-Оров, поджидавшие его в нескольких лигах к северу от столицы,

потеряли  свою  жертву  за  серой  пеленой  дождя.  Шторм  помешал  врагам

совершить убийство Теппурта втайне. Поэтому оно было совершено прилюдно, и

Алустрал содрогнулся от такого чудовищного попрания устоев.

     Эльм-Оры нагнали корабль  Теппурта  прямо  в  восточной  гавани  Рема

Великолепного.  Над  морем  вставала  радуга,  а  Теппурт  и   его   сорок

телохранителей из лучших ветвей Дома Конгетларов на глазах у всей  столицы

рубились в жестоком абордажном бою с сотней Эльм-Оров.  А  когда  к  галер

Теппурта приблизился с правого борта второй  файелант,  число  противников

удвоилось.

     Они сражались, стоя на трупах своих врагов и своих друзей, утопая  по

щиколотку в крови, выкрикивая проклятия безучастным зрителям  на  десятках

других кораблей, которыми полнилась гавань. Никто не пришел им на  помощь,

потому что смерти Конгетларов жаждали все. Но даже  они  -  Хевры,  Пелны,

Га-мелины - не могли  сдержать  рукоплескании,  когда  двадцать  уцелевших

Конгетларов загнали неприятелей обратно на  их  файеланты.  Рукопашная  не

принесла  Эльм-Орам  славы,  и  тогда  с  высоких  бортов  на  Конгетларов

обрушились стрелы. Обычные, отравленные и зажигательные.

     Теппурта достала отравленная стрела, выпущенная  безродным  наемником

Эльм-Оров, когда Конгетлар пытался спастись вплавь с горящего корабля.

     Герфегест часто видел сквозь завесу сонного марева лицо дяди Теппурта

- бескровное,  изборожденное  морщинами.  "Ты  проживешь  долго.  Ты  само

воплощение Первопричинного Ветра", - успокаивал  он  Герфегеста,  когда  у

того не выходило какое-нибудь обязательное упражнение -  например,  защита

без оружия от удара "прямей-вправо" или уклонение вниз от удара алебарды.

     Герфегесту очень хотелось верить ему. Много раз позже, сидя  у  огня,

озаряющего стены святилища, Герфегест думал о  том,  что  он  в  некотором

смысле оправдал замечание Теппурта, пережив и его, и всех остальных.

     6

     Убийство Теппурта и его  дружины  послужило  сигналом  к  поголовному

истреблению Конгетларов.

     Дальнейшие события не заставили себя  долго  ждать.  Тем  же  вечером

восемьдесят отборных бойцов, все как один из Дома Хевров, окружили Обитель

Ветра. Так называлась башня из  белого  греоверда,  где  искони  проходило

посвящение юношей Дома в Искус-ство-Не-Оставляющего-Следов. В ту проклятую

ночь в башне находился наставник Зикра -  старейший  из  Конгетларов  -  и

девять его учеников, самому старшему из которых было пятнадцать лет.

     Маленькие долбленые лодки, которые использовали Хевры  вместо  шумных

многовесельных посудин, числом шесть, подошли к  бесплодному  и  лишенному

растительности островку далеко за полночь. Хевры  отказались  от  весел  и

гребли при  помощи  "собачьих  плавников",  сплетенных  из  молодой  лозы.

"Плавники" все время находились под  водой  и,  разумеется,  не  создавали

шума. Проигрывая в скорости, Хевры рассчитывали выиграть  во  внезапности.

Но их уловка не обманула девяностошестилетнего Зикру Конгетлара.

     Он был опытным воином. О его наблюдательности ходили легенды. Как  ни

старались Хевры подобраться  незамеченными,  им  это  не  удалось.  Черные

чайки, ютившиеся в  скалах  острова,  всегда  оглашали  своими  сварливыми

выкриками воздух над Обителью Ветра.

     Но в ту ночь в их криках Зикра сразу же  услышал  нечто  отличное  от

обычного спора за пищу. Чайки  были  встревожены  предвосхищением  близкой

смерти больших двуногих птиц без перьев.

     "К бойницам, мальчики. Сейчас посмотрим, кто чему выучился", - как ни

в чем не бывало сказал Зикра, у которого не было даже тени надежды на  то,

что им удастся отстоять Обитель Ветра.

     Юные  Конгетлары  -  отпрыски  самых  знатных  ветвей   Дома   -   не

растерялись. Лодки Хевров были встречены стрелами десяти луков. Нападающие

поняли, что они лишились внезапности и их всех ждет  смерть  в  тихоходных

лодках. Хевры бросились вплавь. На берег  выбралось  лишь  шестьдесят  три

человека. Но и этого было много.  Враги  быстро  рассыпались  среди  скал.

Теперь они  могли  короткими  перебежками  подбираться  к  Обители  Ветра.

Неспешно, но безнаказанно.

     Впрочем,    не    вполне    безнаказанно.    Когда    зоркие    глаза

Не-Оставляющих-Следов в неярком звездном свечении замечали  серую  фигуру,

скользящую между камней, в нее сразу же  устремлялись  стрелы.  И  нередко

стылый ночной воздух над Обителью  Ветра  оглашался  чьим-то  предсмертным

криком.

     Увы, это не могло продолжаться  вечно.  Башня  была  невелика,  а  ее

защитниками  были  всего  лишь  не  бреющие  усов   мальчишки.   Неумолимо

приближался рассвет. Стрелы, равно как  и  "крылатые  ножи",  подходили  к

концу. Хевры были уже совсем близко и готовились к решительному броску.

     Подвалы  Обители  Ветра  сообщались  с  морем  посредством  глубокого

колодца. Нырнуть в  этот  колодец,  предварительно  набрав  полные  легкие

воздуха, значило вынырнуть в  одном  из  гротов  на  западной  оконечности

острова. Само по себе это не сулило спасения  -  лишь  слабую  надежду  на

него.  Это  прекрасно  понимал  Зикра  Конгетлар,   мысленно   подсчитывая

количество врагов, высадившихся на острове. Но это было лучше, чем ничего.

     "В колодец! - скомандовал не по годам  свирепым  мальчикам  Зикра.  -

Если повезет, вам удастся выгрести к соседнему острову. Там есть лодка, на

которой  можно  будет  бежать  в   Наг-Туоль".   Перепуганные   Конгетлары

повиновались. Неповиновение учителю было равносильно отказу от Пути  Ветра

и предательству своего Дома. А это было хуже смерти.

     Сам Зикра нырять не стал. Он знал, что из девяти нырнувших в  колодец

с соленой ледяной водой до грота доберется не больше троих -  поставленная

Зик-рой задача была по силам лишь очень опытному  ныряльщику.  А  из  этих

трех лишь одному, быть может, хватит сил доплыть до соседнего островка. Но

даже ради спасения этого одного имело смысл сражаться.

     Собрав в кулак всю свою волю, Зикра  остался  у  входа  на  лестницу,

которая вела вниз, к  колодцу.  Он  встретил  свою  смерть  от  двуручного

боевого топора, так и не узнав, что последний из его питомцев был зарублен

старшиной отряда Хевров на каменистом берегу соседнего  острова,  носящего

странное имя - Плачущие Скалы.

     7

     "Нож  -  император  среди  оружия,   послушного   Ветру.   Стрела   -

императрица. Крылатые когти, стальные перья,  семиколенчатые  плети  -  их

вассалы. Ты же, Герфегест, суть есть Намарн над ними, ибо  только  Намарну

повинуются и"  императоры,  и  их  вассалы".  Так  учил  Герфегеста  Зикра

Конгетлар в те времена, когда Обитель Ветра еще не стала домом черных чаек

и ползучих гадов, отдыхающих теперь там в большом зале для упражнений.

     Сколько раз этот зал, в центре которого восседал  на  ясеневой  лавке

седобородый Зикра, являлся во снах Герфегесту? Тысячу? Две тысячи раз?

     У Зикры было трое сыновей, и все  они  погибли.  У  Зикры  было  трое

внуков, но лишь двое из них дожили до тридцати. Первый - Лака Конгетлар  -

был правой рукой главы Дома Конгетларов, Теппурта Конгетлара. Герфегест, а

с ним и все остальные родичи, считали  его  самым  искусным  воином  Дома.

Лучшим стратегом Дома. Мозгом Конгетларов.  Меч  был  послушен  его  руке,

словно указательный палец. Дротик, брошенный его  рукой,  поражал  в  глаз

саламандру, ползущую по стволу лиственницы, со ста шагов. Герб Конгетларов

- серебряный горностай в  белом  поле  -  сиял  на  его  щите  безупречным

символом всех  доблестей.  Доблестей,  к  которым  стремился  Герфегест  -

молодой и горячий, словно выпрыгнувший из костра уголь.

     Лака Конгетлар был  искуснейшим  воином,  но  перед  смертью  ему  не

случилось встретиться с врагом один на один и обагрить свой клинок  кровью

неприятеля.

     Его смерть Герфегест видел собственными глазами.

     Небольшой отряд, который возглавлял Лака Конгетлар, состоял из десяти

человек, в числе которых был и Герфегест.  Двадцатилетний  Герфегест.  Это

было не первое серьезное дело, в котором ему выпала честь  участвовать.  В

этот раз они служили Дому Пел-нов, не подозревая о том, что эти  же  Педны

состоят в тайном сговоре с остальными Домами и вместе с ними  готовятся  к

расправе над Конгетдарами.

     Дело было сравнительно  простым.  Конгетларам  предстояло  уничтожить

охрану правителя Суверенной Земли Сикк, взять живьем  самого  правителя  и

доставить его главе Дома Пелнов.

     Суверенная Земля Сикк имела  весьма  громкое  название,  но  на  деле

представляла собой сравнительно небольшой остров - один из многих островов

Алустрала - где были расположены несколько зажиточных  рыбачьих  деревень.

Пелны обвиняли правителя  Земли  Сикк,  своего  вассала,  в  том,  что  он

потворствует  пиратам  и  предоставляет  им   убежище   в   своих   водах.

Доказательств, впрочем, не было никаких, а дань Суверенная  Земля  платила

исправно. Поэтому сами Пелны не решались расправиться со своим вассалом из

опасений перед недовольством императора.

     Конгетлары быстро перебили  немногочисленную  охрану,  захватили  дом

правителя, но самого правителя не нашли. Под пыткой  младшая  из  его  жен

призналась, что Нисоред отшельничает в Поясе Усопших. Вот уже больше года,

как он, покинув семью, бесследно растворился в морских туманах на востоке.

Теперь Нисоред якшается с морскими  гадами,  размышляет  в  одиночестве  и

укрощает духов, которые, как известно, кишмя кишат в Поясе Усопших.

     Лака Конгетлар не боялся ничего. Не  боялся  он  и  духов,  а  потому

принял решение следовать в Пояс Усопших,  дабы  во  что  бы  то  ни  стало

выполнить уговор, связавший  его  с  Домом  Пелнов.  И  хотя  за  доставку

Нисореда Сиккского Дом Пелнов  должен  был  отдать  Дому  Конгетларов  два

острова  Туальското  архипелага,  вокруг  которых  уже   долго   клубились

земельные тяжбы, это не было основной причиной решимости Лаки преследовать

жертву. Это  было  делом  чести  -  даже  если  бы  за  выполнение  службы

Конгет-ларам не причиталось ничего, они все равно пошли бы в Алчные Пески,

как совершенно справедливо называли Пояс Усопших, чтобы  в  очередной  раз

оправдать славу самых искусных воинов Алустрала.

     Они искали Нисореда и не сомневались в успехе своих поисков.  Порукой

их успеха было бесстрашие и  невозмутимость  всех  воинов  отряда.  Волосы

ходили ходуном на голове  Герфегеста,  когда  он  слышал,  как  по  лагерю

расхаживает некто,  пожелавший  остаться  невидимым.  Гость  переворачивал

бурдюки с протухшей пресной водой, осматривал оружие у  изголовий  спящих,

смеялся и покашливал. Но ни Герфегест, ни остальные не настаивали на  том,

чтобы прекратить поиски Нисореда. Ибо это было равносильно бесчестию.

     Наконец, Нисоред был  найден  в  старом  порту  Калладир.  Он  сидел,

подогнув колени, посреди рыночной площади, и его черная  борода  с  редкой

проседью была желта от глиняной пыли. Он не обращал  внимания  на  внешний

мир. Вокруг него были разложены фишки для игры в нарк, а прямо  перед  его

глазами был выложен странный  рисунок  из  счетных  палочек.  Он  медленно

поднял руку и взял одну из палочек, чтобы переложить ее на новое,  истинно

правильное место. Но сделать это ему было не суждено.  Потому  что  тонкая

игла, напоенная Соком Недвижимости, впилась ему в шею.  Лака  Конгетлар  с

легкой улыбкой поцеловал свою счастливую духовую трубку.

     Нисоред  был  связан  "паутиной  Конгетларов".  Лагерь   свернут,   а

маленькое  парусное  судно  приготовлено  к  отплытию.  Когда  Конгетлары,

веселясь и балагуря, пили кислое вино из Чары Победы, они заметили парус у

входа в гавань. Это было более чем странно - старый порт Калладир  огибали

десятой дорогой все благоразумные кормчие.

     Когда Герфегест, Лака и  прочие  Конгетлары  смогли  различить  герб,

которым был украшен парус приближающегося судна, никто из них не  проронил

ни слова.  Серебряный  горностай  в  белом  поле.  Герб  Конгетларов.  Это

означало, что произошло нечто непредвиденное.

     8

     - Они убили Теппурта и его людей три недели назад, - сказал Вада, чьи

некогда правильные и красивые черты лица были изуродованы свежими  шрамами

до неузнаваемости. Лака Конгетлар бесстрастно кивнул. Идущий  Путем  Ветра

принимает утраты с достоинством.

     Вада был силен духом, но даже его лицо  исказилось  гримасой  скорби,

когда он вынул из кожаной мошны, висящей у его узорчатого пояса,  перстень

главы Дома Конгетларов. Алмаз, оправленный в серебро. Символ власти  Дома.

Вада нисловом не обмолвился о том, что за этот перстень заплачено  жизнями

шестерых Конгетларов, не говоря уже о несчетных жизнях Эльм-Оров. Вада  не

стал рассказывать сколь многое совершил он, чтобы вернуть перстень, снятый

воинами Эльм-Оров с пронзенного  стрелой  Теппурта  и  передать  его,  как

велела освященная веками традиция, новому главе Дома Конгетларов,  которым

теперь стал Лака.

     Безмолвный,  хотя  и  весьма  удивленный.  Лака  принял  перстень,  и

остальные склонили головы. Ритуал передачи был свершен,  и  отныне  судьбы

Конгетларов пребывали в руках Лаки.

     - Продолжай, Вада.

     - Две недели назад они  сожгли  Наг-Туоль.  Мы  не  смогли  выдержать

осаду. Наш флот уничтожен, - голос Вады, столь любезный  дамам  всех  Семи

Домов, был тверд, словно лед, покрывающий Бездну Края Мира.

     Молчание - лучше никчемных слов. Но даже сдержанность Лаки Конгетлара

имела свои границы.

     - Что случилось с женщинами? - спросил Лака, отец трех дочерей.

     - Они дали им яд, - отвечал Вада. - Известно ведь, что из Конгетларов

выходят справедливые господа и никудышные рабы. Они не взяли их.

     Навряд ли  Лака  предпочитал,  чтобы  его  дочери  стали  рабынями  в

императорских женских покоях. Но их смерть, пожалуй-, была  для  него  еще

меньшим утешением. На какое-то  время  Герфегест  перестал  слушать  Валу.

Непрошеные слезы застилали его глаза - известие о падении  Наг-Туоля  было

известием о смерти его возлюбленной,  тринадцатилетней  лилии  с  медового

цвета волосами. Не одну ночь провел Герфегест в замке Наг-Туоль, но каждую

проведенную ночь в Наг-Туоле он вспоминал с  замиранием  сердца,  мысленно

трепеща в объятиях своей юной возлюбленной. Она  отдавалась  Герфегесту  с

искренностью и беззаветностью юности, оставив без внимания людскую  молву.

Герфегест платил ей любовью за любовь, но теперь, похоже...

     - ...Обитель Ветра пуста, и Зикра Конгетлар  мертв.  Они  не  сдались

живыми.

     Двоюродный дядя Герфегеста опустил голову на руки, но ни одним звуком

не  выдал  своего  отчаяния  -  среди  питомцев  мастера  Зикры  был   его

единственный сын.

     - У нашего Дома нет будущего, - каждое слово Вады было тяжело  словно

молот. - У нашего Дома нет настоящего. Наши земли захвачены.

     Вада умолчал о том, что его замок - второй  по  величине  замок  рода

Конгетларов - утоплен в крови, а он предпочел спасение смерти лишь потому,

что долг чести велел ему поставить в известность о происходящем  последних

Конгетларов. А еще потому, что вассальный долг велел ему  свершить  ритуал

передачи серебряного перстня с алмазом. Вада был единственным Конгетларом,

кто знал местопребывание отряда Лаки. Именно поэтому  он  приплыл  в  Пояс

Усопших. И теперь Лаке, который после смерти  Теппурта  стал  главой  Дома

Конгетларов, предстояло решить, что будет дальше  и  будет  ли  что-нибудь

вообще.

     Никто не решался говорить, пока не возвысит голос новый  глава  Дома.

Герфегест закрыл глаза. Медо-вовласая лилия звала Герфегеста  из  небытия.

Зикра, наставник Герфегеста, звал  его.  Родители  Герфегеста  звали  его.

Наконец на заброшенной пристани зазвучал голос Лаки:

     - Все в этом мире имеет  свое  начало  и  свой  конец.  Роду  и  Дому

Конгетларов пришел конец. Против  нас  -  Намарн,  Император  и  Алустрал.

Против нас весь мир. Мы можем мстить, но нам не отомстить всему миру.

     Лака Конгетлар перевел дыхание. Все члены отряда, а с  ними  и  Вала,

смотрели на него, не отводя глаз. Герфегест гадал о том, куда клонит Лака.

     - Сейчас мы в относительной  безопасности.  Нас  не  скоро  обнаружат

здесь. Мы можем уйти в глубь Пояса Усопших и умереть там -  завтра,  через

месяц, через десятилетие. Но если мы  поступим  так,  мы  перестанем  быть

Конгетларами, и наше жалкое существование будет хуже смерти.

     Лака обвел всех своим проницательным взглядом, и в глазах каждого  он

видел лишь одно - полное понимание. Лака продолжал.

     - Мы можем покинуть Пояс Усопших, рассыпаться по  миру  и  попытаться

выжить. Нас будут находить поодиночке и убивать, как бешеных псов.  Прежде

чем умереть, мы будем убивать так, как научил нас Путь Ветра. Но  если  мы

поступим так, мы тоже перестанем  быть  Конгетларами.  Потому  что  высшая

доблесть  Конгетларов  -  оберегать  Равновесие,  а  не  кровавить  клинки

попусту.

     Герфегест  сглотнул  воздух,  который  уже  начал  отдавать  смрадным

дыханием смерти.

     - Нам остается только уйти. Уйти как Конгетла-рам, -  сказал  наконец

Лака Конгетлар и извлек из ножен кинжал.

     И никто не возразил Лаке, на  указательном  пальце  которого  блистал

Белый Перстень.

     Чтобы уйти, воины Дома Конгетларов не принимают яд - это удел  трусов

из  дома  Эльм-Оров  или  Хевров.  Чтобы  уйти,   Конгетларам   не   нужно

перекусывать языки - это привилегия сумасшедших из  дома  Пелнов.  Поцелуй

кинжала в пульсирующий  поток  жизни  с  левой  стороны  шеи.  Так  уходят

Конгетлары, направляясь в Святую Землю Грем.

     9

     Перед тем как уйти насовсем, Конгетлары обнялись. Затем  они  сели  в

круг. Некогда Герфегест слышал от Зикры, как  происходят  такие  вещи.  Но

одно дело слышать, а совсем другое  -  принимать  в  них  непосредственное

участие. Почти одновременно, не сговариваясь, Конгетлары извлекли из ножен

свои кинжалы, последовав примеру Лаки. Почти одновременно, сомкнув  пальцы

мертвой хваткой на рукоятях, поднесли лезвия клинков к шеям. Все они  были

гладко выбриты - лишь Конгетлары, достигшие  шестидесятилетнего  возраста,

получали право выбросить вон бритвенные принадлежности и  отпустить  такую

же длинную и седую бороду, как у Зикры.  Герфегест,  самый  младший  среди

собравшихся, по спине которого струйкой стекал холодный пот,  краем  глаза

наблюдал за остальными и повторял их движения, толком  не  осознавая,  что

произойдет через несколько бесконечных мгновений.

     Конгетлары  закрыли  глаза.  Еще  немного  -   и   объятия   вечности

распахнутся для них. Почти одновременно десять кинжалов изведали плоти,  и

фонтаны алой крови залили полуразрушенные  плиты  пристани.  Даже  солнце,

казалось, не в силах было смотреть на это - густое темное облако пришло из

глубин Пояса Усопших и заволокло полнеба.  И  только  одиннадцатый  кинжал

медлил. Это был кинжал Герфегеста.

     Герфегеста  раздирала  чудовищная  внутренняя  борьба.  Ему   безумно

хотелось жить. И хотя он не боялся смерти -  таков  был  один  из  четырех

даров Пути Ветра - он не хотел ее. Герфегест был  достаточно  умен,  чтобы

понимать: одно - смерть - навсегда исключает многое.

     Первым упал Лака Конгетлар. Теплая кровь залила его лицо  и  походную

одежду. Вторым беззвучно повалился на спину Вада. За  ним  приняли  смерть

остальные.

     Между отточенной кромкой кинжала и шеей Герфегеста оставался ничтожно

малый зазор. Этот зазор - пограничная черта между жизнью и смертью. Черта,

которую Герфегесту не хватало мужества переступить.

     Он снова вспомнил о своей возлюбленной - той,  с  медовыми  волосами,

отравленной  лазоревым  аконитом  -  самым  благородным   из   дорогих   и

действенных ядов Синего Алустрала. О своих родителях, сгоревших  заживо  в

бастионах Наг-Туоля. Навряд ли им пришлась бы по душе  смерть  Герфегеста,

но навряд ли они одобрили бы и его нерешительность. Колеблемый сомнениями,

Герфегест сидел, словно каменная статуя с закрытыми глазами,  стараясь  на

время оградиться от всех своих  внешних  чувств.  Чтобы  не  слышать  хрип

умирающих Конгетларов и  не  осязать  теплоту  их  крови,  которой  навеки

пропитался теперь Ветер Пустоты.

     Герфегест медлил. Наконец последний Конгетлар - а  это  был  красавец

Вада - затих, и некому теперь было зреть позор Герфегеста, не  решившегося

свести счеты с жизнью, подставив свою шею под поцелуй  кинжала.  Онемевшая

рука Герфегеста опустилась на колено,  и  клинок  выпал  из  его  разжатых

пальцев. "Ты проживешь долго.Ты само воплощение Первопричинного Ветра!"  -

вспомнились Герфегесту слова его дяди, Теппурта Конгетлара. Дядя был прав.

Герфегест открыл глаза.

     10

     "Если ты победил врага и оставил стоять его дом, значит  ты  напрасно

тратил время", - говорит пословица, имевшая хождение среди  Орнумхониоров.

Именно Орнумхониоры настояли на том, чтобы осадить Наг-Туоль  и  сокрушить

главную твердыню Конгетларов.

     Орнумхониоры  снарядили  флот  и  пять  тысяч  воинов.   Орнумхониоры

склонили к походу авантюристов из  других  Домов.  Орнумхониоры  заплатили

всем, кто только был в состоянии отличить алебарду  от  оглобли,  лишь  бы

только их войско выглядело несметным, а флот - необоримым.

     Взять Наг-Туоль было непросто. Конгетлары мужественно сопротивлялись,

уполовинив силы нападавших. Среди Конгетларов не было предателей, и  никто

не открыл ворота перед врагами. Среди Конгетларов не было трусов.  Поэтому

город был сожжен лишь после того, как последний защитник выронил оружие из

холодеющих пальцев. Все, кто остались, - а это были женщины  и  старики  -

предпочли  позорному  плену  Последний  Глоток.  Они  приняли  яд,  и  Дом

Конгетларов окончил свое существование.

     Император спустился на пристань Наг-Туоля с борта  своего  громадного

файеланта "Намарн", когда все было кончено. Один  за  другим  главы  Домов

отчитались перед ним в своих потерях. Они были огромны. Ничего подобного в

истории Синего Алустрала  не  случалось.  Император,  наклонившись  к  уху

своего советника, в сердцах  сказал:  "Если  Конгетлары  и  впрямь  хотели

подточить  могущество  Империи,  они  своего   добились".   Никто,   кроме

советника, не слышал этих слов. Но  любой  солдат  и  вельможа,  глядя  на

остатки воинства Семи Домов, думал о том же самом.

     Умные головы говорили потом, что именно с падением  Дома  Конгетларов

начался закат Империи Алустрал.

     11

     Мир и все в этом мире было прежним. С одним лишь  только  уточнением.

Мир стал красным. Все, что было безграничным многоцветьем  красок,  теперь

ушло  в  оттенки  алого,  багрового,  малинового,   розового,   пунцового,

вишневого.

     Этот мир был окрашен кровью Конгетларов, и сам Герфегест  был  красен

от темени до пят. Так бывает, когда тебя застает в пути июльский ливень, и

на твоем теле, на твоей дорожной одежде нельзя сыскать  ни  одного  сухого

места. Герфегест тоже попал под  ливень.  Изливающийся  не  из  туч  -  из

вскрытых артерий Конгетларов.

     Конгетлары  были  мертвы.  Их  бездыханные  тела  уже  не   создавали

священного круга, как то было совсем недавно. Тела, покинутые их отважными

душами, лежали раскоряченные, нескладные, отвратительные.

     "Прощай,  Лака  Конгетлар,  хозяин  крылатой  секиры.  Прощай,  Вада,

любезный всем женщинам Империи. Прощай, Мантегест. Прощай и ты, двоюродный

дядя Спинар. Трус и предатель Герфегест остается по эту  сторону,  в  мире

форм и изменений", - сказал Герфегест и отвернулся.

     Перед его взором раскинулось море. Оно не  было  красно.  Оно  лежало

колышущимся серым полотном, и ему было безразлично все, что происходит  на

суше. Зрелище перекатывающихся волн слегка отрезвило Герфегеста.  В  самом

деле, помимо Дома, Пути Ветра и родовой чести есть  еще  кое-что,  что  не

следует сбрасывать со счетов. Есть жизнь.

     Простояв в неподвижности  еще  некоторое  время,  Герфегест  набрался

храбрости снова обратить свой взор к убитым. Разумеется, он  похоронит  их

достойно.

     Когда нерешительность уступила место твердости духа, Герфегест снял с

указательного пальца Лаки Конгетлара Белый Перстень. Серебро  с  чеканными

фигурами бегущих горностаев - таких же горностаев, как тот,  что  украшает

герб Дома. Алмаз ответил  ему  тусклым  отблеском  в  глубине  ограненного

совершенства.

     "Если я собираюсь жить среди  людей,  мне  не  стоит  носить  его,  -

размышлял Герфегест, - ибо в этом случае я проживу немногим дольше Вады  и

остальных". Герфегест примерил перстень, пришедшийся как раз впору.  Затем

снял его.

     Он не доверял ни карманам, ни кошелькам,  ни  тайникам.  В  одном  из

походных тюков он отыскал крепкую шелковую нить и иглу. Затем  он  обнажил

свое правое бедро, сделал кинжалом  глубокий  надрез  в  самом  мягком,  а

значит безопасном месте, вложил в рану перстень  и,  стиснув  зубы,  зашил

рану иглой. Его руки не были  привычны  к  такому  делу,  и  стежки  легли

неровно. Края раны, вкривь и вкось сошедшиеся друг с другом,  немилосердно

кровоточили. И все-таки дело было сделано. Пока он, Герфегест, жив.  Белый

Перстень не покинет его,  и  благословение  стертого  с  лица  земли  Дома

пребудет с ним.

     После  этого  Герфегест  омыл  свежую  рану   целебным   настоем   и,

примостившись в одном из укромных закутков пристани, задремал.

     Так Герфегест стал главой проклятого и павшего Дома Конгетларов.

     12

     Рассвет в Поясе Усопших был совсем не таким, как повсюду в Алустрале.

Не то чтобы солнце было иным. Но когда оно вставало  над  горизонтом,  оно

казалось не ярко-малиновым и не красным, а сиреневым  и  фиолетовым.  Быть

может, тучи губительной пыли  были  этому  виной.  Быть  может,  удушливые

испарения заброшенных городов. Картина была исполнена мрачного  величия  и

жути - фиолетовое солнце над свинцовой громадой моря.

     Странный солнечный диск, показавшийся над холмами,  был  первым,  что

открылось взору Герфегеста, очнувшегося от тяжелого сна на берегу. Рана  в

бедре, где теперь был надежно упрятан  Белый  Перстень,  ныла  и  сочилась

сукровицей. Голова гудеда. Во рту стояла горечь.  Перед  мысленным  взором

пронеслись картины ушедшего дня: одиннадцать кинжалов, алчущих жизни своих

владельцев; фонтан алой крови,  бьющий  из  горла  его  двоюродного  дяди;

малодушие, стыд, жажда жизни.

     Герфегест сел, обхватив колени руками и зажмурился -  как  будто  это

могло помочь ему смягчить воспоминания,  которыми,  словно  ударами  бича,

награждал его воспаленный мозг. И тут до него донеслась  песня.  В  первый

момент он попросту отмахнулся от нее- в. Поясе Усопших  его  слух  нередко

морочили самые разные и необъяснимые звуки.

     Герфегест успел свыкнуться с тем, что здесь, услышав блеяние барашка,

можно не торопиться бежать на поиски приблудной животины. В лучшем  случае

рискуешь найти полый, выбеленный солнцем и ветром рог. В худшем -  сложишь

свои кости рядом с какой-нибудь безумной статуей бараноглавой девы. Крик о

помощи вовсе не  означал,  что  кто-то  нуждается  в  ней.  Скрип  телеги,

донесенный ветром, плач ребенка, гром - все это  было  ложью,  на  которую

Пояс Усопших был весьма и весьма щедр.

     Но в этот раз что-то подсказывало Герфегесту, что он слышит подлинные

звуки подлинной песни. Спустя некоторое  время  он  сообразил,  что  песня

принадлежит злосчастному приютителю пиратов, чернокнижнику  и  заклинателю

морских гадов Нисореду, правителю Суверенной Земли  Сикк.  Человеку,  ради

которого Конгетлары отправились в эти гибельные места. Человеку, о котором

они напрочь забыли в  тот  самый  момент,  когда  на  горизонте  показался

корабль с гербом Дома Конгетларов на косом парусе. Корабль Вады.

 

     Воин, прими от меня В дар за услады ночные

     Лучший недуг, чем вино, - Жизни пьянящий сосуд.

 

     Это были странные слова странной песни. Герфегест слышал ее в детстве

и никогда не мог понять, отчего жизнь  называется  "пьянящим  сосудом"?  И

отчего она "лучший недуг", чем вино? И отчего жизнь вообще "недуг"? И  что

это еще за "услады ночные"? В свои двадцать Герфегест  был  твердо  уверен

только в ответе на последний вопрос. И только сегодня последний  уцелевший

Конгетлар понял, что жизнь может быть страшным  недугом,  хуже  проказы  и

морового поветрия. Потому что жизнь - это совесть.

     Голос у Нисореда был на удивление неплохим. На удивление -  поскольку

Нисоред со вчерашнего утра лежал, отирая животом холодный пол в  одном  из

портовых строений с проломленной  крышей,  дожидаясь,  когда  его,  словно

бурдюк, отнесут на корабль и бросят в трюм. Он был добычей,  а  с  добычей

Конгетлары церемониться не привыкли.

     Едва  ли  Нисоред  смог  выскользнуть   из   веревок   -   Конгетлары

использовали  свой  собственный  способ  рбездвиживания  жертвы.   Сначала

легкая, но очень прочная веревка из конского  волоса  обвязывалась  вокруг

больших  пальцев  рук,  заломленных  за  спину   и   скрещенных   довольно

противоестественным  образом.  Затем  она,  подпоясав  жертву,   связывала

намертво большие пальцы ног. Человек, связанный таким образом, мог  лежать

только  на  животе.  Пытаясь  высвободиться,  он  лишь  затягивал  путы  и

доставлял себе лишние мучения. Ходили слухи, что  нескольким  удальцам  из

Дома Хевров удавалось высвободиться из "паутины Конгетларов", но на то они

и Хевры. Танец Тростника, одно из Младших Искусств Алустрала,  сообщал  их

телам податливость и нечеловеческую гибкость, позволявшую  им  делать  то,

что недоступно всем остальным.  Кстати,  в  смысле  политической  гибкости

Хевры тоже не знали себе равных. Оно и понятно,- Свен-Илиарм, их вотчинный

остров, находился в самом центре Империи. Именно на нем  была  расположена

столица Алустрала. Именно земли Хевров окружали императорскую  резиденцию.

Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

     Но  Нисоред  не  был  Хевром.  Поэтому  Герфегест,  влекомый  отчасти

состраданием, а отчасти  любопытством,  опрометью  бросился  туда,  откуда

доносилась песня.

     Нет, Нисоред не был Хевром. И все-таки ему  удалось  освободиться  от

пут, и сделал он это, судя по всему, весьма и весьма давно. Как  и  вчера,

вокруг были разложены фигуры для игры в нарк. Как и вчера, перед  ним  был

непонятный рисунок, выложенный из палочек. Но сегодня Нисоред  был  открыт

миру, и его живые подвижные глаза с любопытством воззрились  на  вошедшего

Герфегеста.

     Еще на пути в разрушенное строение Герфегест принял решение отпустить

Нисореда.  Путь  Ветра  запрещал  бессмысленные  убийства.  А   продолжать

действовать по намеченному плану и исполнять обещание, данное Пелнам, было

в высшей степени бессмысленно.

     Но Нисоред явно перещеголял Герфегеста великодушием.  Он  освободился

сам и, похоже, мог  спокойно  отправить  Герфегеста  вслед  за  остальными

Конгетла-рами,пока тот спал.

     - Я все слышал, и я все видел, -  сказал  Нисоред,  упреждая  вопросы

Герфегеста. - И я сказал себе, что новый глава Дома Конгетларов не  станет

убивать скромного искателя истины  после  всего  того,  что  произошло  за

последний месяц под зраком Намарна.

     "Не  станет  убивать...   глава   Дома   Конгетларов..."   Польщенный

Герфегест, не изменившись в лице, вложил меч в ножны и  скрестил  руки  на

груди в знак мира. Нисоред был первым человеком, поприветствовавшим нового

хозяина проклятого Дома.

     - Мы не враги больше, Нисоред. И наши дороги  отныне  расходятся.  Но

если хочешь, я могу отвезти тебя назад в Суверенную Землю Сикк. Вдвоем мы,

пожалуй, сможем управиться и с парусом, и с кормовым веслом.

     - Признателен тебе, глава Дома Конгетларов. Ты человек  долга,  и  ты

человек слова. Но я не выйду в море. И, если тебе только еще дорога жизнь,

не советую тебе подыматься на борт ни одного из двух ваших кораблей.

     Сдержанно и в то же время вопрошающе Герфегест пожал плечами.

     - Не вдаваясь в словесные излишества, скажу, что старый порт Калладир

- очень дурное место. Оба корабля не доживут до заката следующего дня.  Им

суждено стать пищей для Густой Воды. Я вижу  это  так  же  отчетливо,  как

видел кинжал, поднесенный к пульсирующей дороге жизни у шеи жестокого Лаки

Конгет-лара. Ты можешь не верить мне и поступить, как найдешь  нужным.  Но

даже если я  ошибаюсь  тебе  все  равно  не  сойти  на  сушу,  ибо  четыре

файеланта, пустившиеся в погоню за Вадой Красчвым, будут здесь,  когда  на

землю сойдут сумерки.

     Воля  впервые  изменила  Герфегесту  за   прошедшие   два   дня.   Он

почувствовал себя смущенным, растерянным и никчемным одновременно. И  даже

Ветер молчал, укрывая от него истинный Путь.

     - Что же мне делать,  Нисоред?  -  спросил  Герфегест,  и  голос  его

дрогнул. Той  весной  ему  исполнилось  всего  двадцать  лет.  И  глядя  в

мутно-зеленые глаза мага, он чувствовал себя ровно на  свои  двадцать.  То

есть сопливым мальчишкой.

     Удивленному  Герфегесту  ответила  торжествующая   улыбка   Нисореда.

Владетель Суверенной Земли  Сикк  обвел  широким  жестом  свои  загадочные

построения из палочек и фигур нарка.

     - Для этого я здесь, - сказал Нисоред и замолчал, словно бы этим было

сказано все.

     Герфегест, привыкший к точным словам,  без  которых  была  невозможна

жестокая жизнь Идущего Путем Ветра, нетерпеливо щелкнул пальцами. Ему было

не до шуток.

     - Загадки всегда оставляли меня равнодушным, - сказал он  холодно.  -

Говори больше или...

     - ...Или ты убьешь меня, - Нисоред обиженно поджал губы. - Из  твоего

терпения, молодой Конгет-лар, сельха не сваришь. А я  вот,  между  прочим,

вполне терпеливо дожидался, пока ты  изволишь  проснуться  и  внять  моему

пению.

     - Извини, - Герфегест почувствовал неловкость. - Я готов ждать  твоих

откровений до Третьего Вздоха Хуммера.

     - Так хорошо, - удовлетворенно кивнул головой Нисоред. - Третий Вздох

Хуммера скоро наступит, а поэтому считай, что ты уже дождался.  Это  может

показаться смешным в нашем безумствующем мире, - продолжал Нисоред,  -  но

вся моя жизнь прошла под знаком исканий истины. Можно сказать проще: я был

очень и очень любопытен. В детстве я расчленял рыб, чтобы  понять,  отчего

они безмолвствуют, в отрочестве - лазил девкам под юбки, чтобы  разузнать,

откуда я такой взялся. Любопытство заставляло меня вчитываться  в  древние

рукописи, любопытство привело меня в  Пояс  Усопших.  Я  искал  здесь  Мед

Вечности. Вчера ваша  глупая  игла  помешала  мне  завершить  размышления.

Поэтому я освободился от пут и прошел путем знания до конца.

     Герфегест удивленно вскинул брови.

     - Ты нашел Мед Вечности?

     - Нет. В конце пути меня ожидал тупик. А в нем  -  новое  и  страшное

знание, которое не имеет ничего общего с Медом Вечности. Я искал  розу,  а

нашел змею. И имя ей - Семя Ветра.

     - Семя Ветра? - смутные, чужие воспоминания  тусклой  свечой  озарили

рассудок Герфегеста.

     - Да, Семя Ветра,  по  преданию  завещанное  Дому  Конгетларов  самим

Лишенным Значений. Вот уже многие века никто не верит в него. Но теперь  я

точно знаю, что Семя Ветра существует. Оно затеряно  где-то  на  просторах

Сармонтазары, по ту сторону Хелтан-ских гор. Мне не удалось  постичь  силу

Семени Ветра. Но я знаю, что в дурных руках эта  сила  способна  вывернуть

наизнанку и извратить весь мир. А в надежных руках Конгетлара  Семя  Ветра

может умиротворить Алустрал и вернуть величие имени твоего Дома.

     Герфегест вспомнил. Зикра Конгетлар - он был жив еще совсем  недавно!

- что-то говорил о Семени Ветра. Что, дескать, придет  время...  В  глазах

Герфегеста блеснула надежда. И тотчас угасла.

     - Ты сказал, что Семя Ветра  -  в  Сармонтазаре.  Но  ведь  Мир  Суши

отрезан  от  Алустрала  Завесой  Хуммера  и  никому  из  живущих  не  дано

преодолеть ее живым. Значит, твои слова пусты для меня.

     -  Нет,  молодой  Конгетлар.  Они  полны   надеждой   и   смертельной

опасностью. Надеждой - потому что отныне я, Нисоред Сиккский, знаю  слова,

отворяющие Врата Хуммера для живущих. Опасностью - потому что  нет  людей,

которым удалось бы  пересечь  Пояс  Усопших  и  достичь  западных  отрогов

Хелтан-ских гор. Моих слов достаточно, чтобы отворить Врата Хуммера, н  их

мало, чтобы сохранить твою память в  неприкосновенности.  Опасностью,  ибо

тот, кто обрел Семя Ветра - пусть он даже тысячу раз Конгетлар -  может  с

легкостью стать жертвой собственного могущества.

     Нисоред провел ладонью по лбу, на котором выступили  крохотные  капли

пота, и продолжал:

     - Но у тебя нет  выбора,  молодой  Конгетлар.  Существует  лишь  одна

дорога, пройдя по которой ты сможешь по меньшей мере прожить долгую жизнь.

     - Что значит "по меньшей мере"?

     - Это значит, что, если тебе повезет, ты  сможешь  достичь  большего,

чем достиг твой дядя Теппурт Кон-гетлар и чем любой другой  из  живущих  в

Синем Алу-страле.

     - Ты сказал, что Врата Хуммера отнимут мою  память.  Правильно  ли  я

понял тебя?

     -Да.

     - Это значит, что я забуду все, что видел и слышал в Синем Алустрале?

     -Да.

     - В том числе и заклинание, отворяющее Врата Хуммера?

     -Да.

     - Значит, я не смогу вернуться назад.

     - Этого я не знаю. Но если тебе все-таки удастся  вернуться  в  Синий

Алустрал и принести Семя Ветра, я первым поцелую пыль под твоими ногами.

     Герфегест мучительно пытался  осмыслить  услышанное.  Сотни  вопросов

дробили его рассудок в ничто, но он похоронил их в молчании.

     Вместе с Нисоредом они предали  тела  Конгетларов  земле  и  подожгли

осиротевшие корабли.

     Белый  Перстень  отдавал  болью  в  бедре  при  каждом  движении,  но

Герфегест не чувствовал ничего  кроме  пустоты  и  неуверенности,  надолго

поселившихся в его сердце.

     Глава третья

 

     ПОЯС УСОПШИХ

 

     Эта ночь показалась и Тайен, и Герфегесту чрезвычайно  короткой.  Так

всегда бывает, когда происходит что-то  бесконечно  приятное.  Осиротевшая

Тайен и обретший верную подругу Герфегест любили друг друга,  не  зная  ни

усталости, ни пресыщения. Когда их руки снова сплелись  в  объятии,  а  их

тела, обессиленные любовной схваткой, успокоились на грубом ложе,  укрытом

шкурами, Тайен, одарив Герфегеста страстным поцелуем, сказала:

     - Мой господин, ты нежен, словно слепой дождь в  летний  полдень.  Ты

искусен в любви, словно Эррихпа Древний. Ты красив, словно ожившая статуя.

Скажи мне, Герфегест, что ты делаешь в этой глуши? Неужели твое сердце  не

жаждет большего?

     Герфегест печально улыбнулся. Неожиданный вопрос Тайен снова оживил в

нем  воспоминания.  Они  хлынули  непрошеным  потоком  в   их   уединенное

святилище, и ему ничего не оставалось, кроме  как  раскрыть  им  навстречу

врата своей души.

     - Все, даже самое хорошее, рано или поздно надоедает.  И  подвиги,  и

слава, и память о них.

     Тайен приподнялась на локте. Глаза ее блестели, а дыхание участилось.

     - В точности такие слова говорил мой отец, - задумчиво сказала Тайен.

     - В этом  нет  ничего  удивительного.  Это  первые  строки  из  поэмы

Юмиохума Ремского, -  рассеянно  бросил  Герфегест;  спустя  мгновение  он

приподнялся  на  локте,  потрясенный,  и  пристально  вгляделся  в  нежную

темноту. - Постой, постой... Кем был твой отец?

     Тайен долгое время молчала.  Потом  заговорила  -  странным,  глухим,

опустошенным голосом:

     - Тот человек, которого я называю своим  отцом...  он  не  был  сыном

народа гор... он... прости... я не могу вспомнить...

     Тайен уткнулась ему в грудь. Герфегест чувствовал, как  по  его  коже

пробежала одинокая слеза.

     - Но ты ведь помнишь его слова? - тихо  спросил  Герфегест,  в  груди

которого зародилась смутная тревога.

       это  все...  расставание  с   ним   нестерпимо...   -   бессвязно

пробормотала Тайен. - Мне страшно...

     Она дрожала всем  телом,  и  Герфегест  почел  за  лучшее  прекратить

бессмысленные расспросы. Какая разница, в конце концов, кто  ее  отец?  Он

любит Тайен такой, какая она есть. И если  расставание  с  отцом  для  нее

нестерпимо, она имеет полное право на слезы. Женщина всегда имеет право на

слезы.

     Они  надолго  умолкли.  Единственный   человек   из   ныне   живущих,

расставание с которым было Герфе-гесту почти нестерпимо, был северянином и

ласарцем по рождению, и его звали Элиеном.

     Многое связывало Герфегеста с ним, ставшим теперь зодчим и владетелем

вольного города Орин, с ним, звезднорожденньш, обретшим себя в Лон-Меа-ре,

с ним, ушедшим в прошлое. Едва ли Герфегест,  вновь  Идущий  Путем  Ветра,

когда-либо встретит Элиена Тремгора, гордого потомка укротителей Юга. Путь

Элиена - это Путь Недеяния. Быть может, в следующей жизни...

     -  Мы  некстати  окунулись  в  наше  прошлое,  -  глубоко   вздохнув,

прошептала Тайен.

     Ее губы, отпечатав томный поцелуй на правой ключице Герфегеста, стали

опускаться все ниже и ниже, минуя опушенную  кудрявыми  волосами  грудь  и

мускулистый  живот,  пока  не  достигли  белого  шрама  на  правом   бедре

Герфегеста. Среди многих напоминаний о былых  ратных  подвигах  этот  шрам

выделялся  своим  цветом  -  в  лунных  отблесках  он,  казалось,   слегка

серебрился. Там, в глубине давно зажавшей и навеки скрытой шрамом раны, до

времени покоился Белый Перстень Конгетларов. Алмаз, оправленный в серебро.

Символ власти над людьми, которые умерли почти семь  лет  назад.  Перстень

главы павшего Дома Конгетларов.

     Тайен обняла бедра своего господина и прикоснулась пылающей  страстью

щекой к белой змейке шрама. Ее дыхание  было  горячим  и  возбужденным,  и

Герфегест запустил руку в ее  ласковые  рыжие  кудри.  В  тот  момент  ему

казалось,  что  не  хватит  самой  вечности  для  того,  чтобы  насытиться

томительной сладостью охотницы Тайен.

 

     2

 

     Врата Хуммера были вырезаны в  абсолютно  гладкой  и  плоской  скале,

которая, если смотреть  на  нее  издалека,  казалась  чудовищной  величины

мостом, соединяющим Младшую Сестру Са и Подкидыша.  Такие  странные  имена

получили эти вершины от опасливых горцев, никогда не подходивших к  Вратам

ближе, чем на три полета стрелы. Врата  Хуммера  были  заперты  заклятием,

наложенным на них еще во времена Первого Вздоха Хуммера. Через эти  ворота

пролегала единственная сухопутная дорога, соединяющая Сармонтазару и Синий

Алустрал.  Но  всякий  знал,  что   ворота   непроходимы   для   смертных.

Сармонтазара и  Синий  Алустрал  -  две  половины  Круга  Земель,  некогда

связанные узами и вражды, и дружбы, - теперь были намертво  отрезаны  одна

от другой. Морской путь тоже был заказан, ибо Завеса Хуммера в равной мере

была крепка и в северных горах, и в беспокойных южных морях.

     Но как и все, что заперто. Врата Хуммера можно было открыть. Это было

очень опасно. Это  было  почти  немыслимо.  Но  некоторым  это  удавалось.

Разумеется, большинство людей, отягощенных здравомыслием, понимали, что не

стоит пытаться решить задачу, которая по плечу не каждому магу. О  землях,

прилегающих к Вратам, ходила дурная слава. Ни один  безумец  не  нашел  бы

себе проводника, который дал бы согласие отвести его к  Проклятому  Мосту,

соединяющему Младшую Сестру  Са  и  Подкидыша.  Ибо  никому  не  по  нраву

сопровождать людей к месту их гибели.

     Но не только это останавливало путешественников, жаждущих открыть для

себя просторы Синего Алустрала. Врата Хуммера находились столь высоко, что

путь к ним был весьма многотруден.  Совершить  его  можно  было  только  в

месяцы  Эсон  и  Элган.  Лишь  в  конце  весны  погода  благоприятствовала

восхождению по склону Младшей Сестры Са.  В  остальное  время  его  делали

глупой и самоубийственной забавой ураганы, снежные бури  и  дожди.  Черные

тучи, налетавшие смертоносными птицами, унесли семена душ  сотен  отважных

глупцов в Святую Землю Грем.

     Их небольшой отряд расположился  на  ночевку  в  виду  Врат  Хуммера.

Герфегест  помог  Дваларе  установить  обширную  палатку,  обитую  изнутри

собачьим мехом. Потом он, скользнув взглядом по  ладной  фигуре  Киммерин,

которая возилась с ужином, стал удаляться  от  лагеря,  стараясь  избежать

встречи с Гор-хлой, которому тоже не сиделось у костра.

     Герфегесту хотелось побыть в одиночестве. Наедине со своей памятью, в

которой Врата Хуммера навеки отчеканили два коротких слова.

 

     3

 

     Тогда, на пристани мертвого порта в Поясе Усопших,  Герфегест  принял

решение идти в Сармонтаза-ру, не тратя время на долгие сборы.

     Он сдержанно попрощался с Нисоредом. Он шел семь дней и  семь  ночей,

останавливаясь только ради сна. Он  позволил  себе  трехдневную  передышку

лишь на западных отрогах Хелтанских гор,  когда  мерцающая  явь  и  жуткие

миражи Пояса Усопших остались у него за спиной.

     За эти три дня Герфегест сделал главное. То,  что  было  бессмысленно

делать раньше,  ибо  никто  не  мог  поручиться  за  его  жизнь,  пока  он

преодолевал Пояс Усопших, то, что было нельзя сделать  позже,  ибо  только

здесь, в низких предгорьях, он мог сосредоточиться на своей работе.

     Уходя, Герфегест взял у Нисореда короткий отрез  пергамента  и  набор

старых письменных принадлежностей. Он  рассуждал  так:  коль  скоро  Врата

Хуммера  отнимут  его  память,  значит  самое  важное   следует   доверить

пергаменту. Идя Поясом Усопших, Герфегест обдумал все и теперь точно знал,

что и как ему нужно написать, чтобы не упустить ничего значительного  и  в

то же время уместиться на отведенном его знаниям месте.

     Нисоред записал для него в начале пергамента Четыре Заклинания  Врат.

Под ними Герфегест изложил  свою  историю.  Имя,  происхождение,  родство.

Заклятие Конгетларов. Смерть Теппурта. Смерть  Зикры.  Падение  Наг-Туоля.

Самоубийство Конгетларов в старом порту Калладир. Внизу оборотной  стороны

еще оставалось достаточно места, чтобы крупно вывести: "Семя Ветра".  Все.

Больше ему ничего не понадобится.

     Спустя две недели Герфегест, увязая в снежной каше,  вышел  в  ущелье

Голодных Камней, миновав которое, он рассчитывал увидеть Врата.

     И  он  увидел  их.  Они  сияли  изумрудно-зеленым  провалом  на  фоне

заснеженных вершин - тогда Герфегест еще не знал их названий. В  тот  миг,

когда солнце, выползшее из-за темно-синей тучи, осветило Проклятый Мост  -

запорошенный снегом, недоступный, пугающий, огромный, - Герфегест  впервые

за все путешествие потерял уверенность в  том,  что  ему  удастся  открыть

Врата.

     Два дня он провел в нерешительности и наконец, сжав в кулак всю  свою

силу духа, пошел вверх. То был день весеннего  равноденствия.  В  северных

землях Сармонтазары справляли приход нового года.

     Врата Хуммера, казалось, не обращали на  непрошеного  гостя  никакого

внимания. Герфегест, вспомнив все, о чем наспех предупреждал его  Нисоред,

распластался  перед  Вратами  на  животе,  выбросив  руки   вперед.   "Это

совершенно необходимо", - говорил злосчастный чернокнижник. Затем,  выждав

положенное время, которое показалось ему целой вечностью,  Герфегест  стал

произносить заклинания.

     Это было Истинное Наречие Хуммера. Им владел Элиен, повергший  темное

владычество   Октанга   Урай-на.   На   нем   отдавал   приказания   своим

птицечеловекам со странным названием "кутах" и сам Октанг Урайн.  Истинное

Наречие Хуммера  наверняка  доступно  и  Шету  оке  Лагину,  в  прошлом  -

названому брату Элиена,  а  ныне  -  Сиятельному  князю  Варана.  Наречием

Хуммера владел Хранитель Шара Леворго, а с ним и другие диофериды.

     Но Герфегест тогда не знал этих людей, а большинство из них не  знали

Наречия Хуммера. Более того, Герфегест, распластавшийся  перед  Вратами  и

больше всего радевший о том, чтобы унять дрожь в голосе, не знал, на каком

языке он сейчас обращается к  Вратам.  Наречие  Хуммера  говорило  ему  не

больше шелеста тростника.

     Наконец Четыре Заклинания были  произнесены  полностью,  и  Герфегест

затаился в ожидании.

     Ждать ему пришлось очень долго. Лишь спустя две недели  он  пришел  в

себя и осознал, что  под  его  ногами  -  земля  Сармонтазары,  что  он  -

Герфегест Кон-гетлар и что жизнь, как это ни странно, продолжается.

     Врата Хуммера пропустили его. Но они лишили его памяти. Герфегест  не

был магом, и Путь Ветра еще не был пройден им до конца. Тогда он был всего

лишь двадцатилетним отпрыском проклятого Дома. Несмотря на  знание  многих

тайных искусств своего Дома, он был наивен  и  простодушен,  словно  птица

перед лицом вечности. Но Врата Хуммера лишили его памяти, а вместе с нею и

простоты неведения. Так что в некотором смысле это была равная мена.

     Герфегест поднялся на ноги и  оглянулся.  Врата  Хуммера  по-прежнему

стояли затворенными. Но если прежде за ними скрывалась для него  неведомая

Сар-монтазара, то отныне  Врата  служили  ему  непреодолимой  преградой  к

возвращению в Алустрал.

     За поясом Герфегеста был заткнут какой-то пергаментный свиток.  Он  о

недоумением развернул его. Пергамент был девственно чист. Было  совершенно

очевидно, что  чернила  никогда  не  касались  его  безупречно  выделанной

поверхности. Герфегест посмотрел на другую сторону. Там, внизу, словно  бы

выжженные чьим-то жестоким огненным  перстом,  чернели  два  слова:  "Семя

Ветра". И все.

     Он - человек, он - Герфегест Конгетлар, он-в  Сармонтазаре.  Это  ему

было ясно. Что такое "Семя Ветра" он не знал. Но его  надо  найти,  ибо  в

этом отныне заключался смысл его жизни.

     Так четырнадцать лет назад в Сармонтазаре появился человек  по  имени

Герфегест. Он искал знание о себе, и единственным ключом  к  этому  знанию

было Семя Ветра.

 

     4

 

     Горхла принес в палатку добрые вести. Дорога свободна, погода обещает

быть доброй, и кое-какие припасы, оставленные ими на пути в  Сармонтазару,

целы и невредимы.

     Наутро  они  начали  восхождение.  Герфегест   дивился   выносливости

Киммерин, в чьем хрупком на вид теле, казалось, были скрыты .неисчерпаемые

запасы силы. Свирепый резкий ветер пронизывал насквозь их одежды,  и  даже

видавший виды  Герфегест,  чья  привычка  к  высокогорным  холодам  питала

завистливые россказни сармонтазарских горцев о его  причастности  к  делам

Хуммеровой силы, чувствовал себя прескверно. Но  Киммерин,  казалось,  все

было нипочем.

     Своей внешностью Киммерин была полной противоположностью Тайен, мысли

о которой гнал прочь от себя Герфегест. Тайен была стройна,  но  невысока.

Ее руки были руками охотницы - сильными и мускулистыми.  Ее  рыжие  волосы

были собраны в пучок, перевитый кожаными лентами, а  иногда  -  лежали  на

плечах  двумя  медными  волнами.  Ее  лицо  светилось  жизнью,  и  чистота

намерений отражалась в бездонных серых глазах. Она мало походила на горцев

лицом и повадками. Все в ней выдавало принадлежность к северной расе.

     Киммерин же была черна словно вороново крыло, ее волосы были коротко,

необычно обрезаны.  Так  стригут  в  Алустрале  мальчиков  Дома  Лорчей  -

вспомнил Герфегест. Киммерин была выше Тайен на две головы и своим  ростом

была почти  ровня  Герфегесту  -  именно  поэтому,  когда  нити  их  судеб

переплелись впервые в кровавой сече близ святилища, он принял Киммерин  за

весьма женственного юношу. Грудь Тайен была упруга и велика, а  вот  грудь

Киммерин, то и  дело  показывавшаяся  из-под  неумело  залатанной  кожаной

рубахи, походила скорее на два не  вполне  созревших  яблока.  Но  это  не

делало Киммерин непривлекательной, а, напротив, сообщало ей  некую  особую

прелесть. Таких девушек не  было  в  Сармонтаза-ре  -  в  этом  был  готов

поклясться Герфегест. Вот именно такой красотой был богат Синий Алустрал.

     Киммерин отличалась большим  тактом  и  была  молчалива.  Пристальный

взгляд ее карих глаз мог выдержать не каждый,  но  когда  она  глядела  на

Герфегес-та, обыкновенная ее замкнутость сменялась сочувствием.  Вечерами,

когда Герфегест сидел у костра, а в его душе звучали погребальные песни  и

бессильно постанывала скорбь  по  Тайен,  в  чьем  уходе  было  так  много

странного и недосказанного, Киммерин  не  терзала  его  расспросами  и  не

приставала с глупыми россказнями.  Обыкновенно  она  передавала  ему  свою

чашу, вырезанную из черного дерева, до краев наполнив ее душистым отваром.

     - Что это? - спросил в один из таких  разов  Герфегест,  указывая  на

струящуюся в чаше жидкость.

     - Это лечит раны, - с загадочной улыбкой отвечала Киммерин.

     - Думаю, это лишнее, - бросил  Герфегест.  -  На  мне  все  заживает,

словно песок  затягивается.  Телесные  недуги  это  не  то,  о  чем  стоит

беспокоиться в моем положении, Киммерин.

     - Это лечит раны души, Герфегест, - парировала Киммерин, и  ее  голос

был очень тих.

     Герфегест отставил чашу прочь. Его глаза сверкали яростью и, хотя  он

не отличался вспыльчивостью, почувствовал гнев.

     - Если тебе, Киммерин, удастся  представить,  как  страдает  человек,

потерявший свое сердце, ты узнаешь, что чувствую я. Но у меня нет  желания

расставаться со своей болью. Эта  боль  не  дает  мне  забыть  о  Тайен  -

девушке, которую я  люблю  больше,  чем  люблю  себя.  Я  не  хочу,  чтобы

затянулась та рана, которой разорвана надвое моя душа после смерти Тайен.

     - Тайен умерла, но ты, Герфегест, жив. У тебя будут  другие  женщины.

Ты воин, который придется по душе любой, - не изменившись в лице, ответила

невозмутимая Киммерин.

     Герфегест сомкнул брови над переносицей. Ему вспомнился красавец Вада

Конгетлар,  о  любвеобилии  которого  в  Алустрале  ходили  легенды.  Вада

Конгетлар приходился ему двоюродным братом по материнской  линии.  И  даже

когда из перерезанного кинжалом горла Вады уже успела вытечь бадья  крови,

его губы продолжали улыбаться. Это была улыбка сладострастия.

     - Пускай так, Киммерин. Но сейчас мне не хочется думать  о  ком-либо,

кроме Тайен. И мне не понять, почему это так тебя беспокоит.

     Герфегест стиснул зубы и призвал себе на помощь всю свою сдержанность

- больше всего в этот момент ему хотелось залепить уста Киммерин увесистой

оплеухой, какими мрачные керки награждают своих не в меру языкастых жен.

     - Потому что я хочу тебя, - ледяным голосом сказала Киммерин, и в  ее

глазах не было скользких отблесков лжи.

     Трое - Двалара, Герфегест и Киммерин -  распластались  перед  Вратами

Хуммера, вжимаясь  телами  в  ледяные  камни.  Изумрудно-зеленые  отсветы,

вырывавшиеся из-за ворот, ложились на их потрепанную мокрую одежду, и злой

ветер вылизывал их лица и руки. Горхла долго ходил вдоль  ворот,  ощупывая

их. Затем и он лег.

     Герфегест закрыл глаза. Горхла начал читать четыре  заклинания  Врат,

которые, слетев с его уст, приобретали для Герфегеста совсем новый  смысл.

Они обрели тот смысл, которого раньше не имели.

     - Горхла опытный человек, ученик самого Рыбьего  Пастыря,  -  шепнула

Герфегесту  Киммерин.  -  Врата  послушны  ему.  Мы  можем  ни  о  чем  не

тревожиться.

     Но Герфегест и не думал тревожиться.  Странное  безразличие  овладело

им. Он не боялся потерять память снова - то, что уже  изведано,  не  может

быть по-настоящему страшным. В отдаленных тайниках его души даже теплилась

надежда на такой исход - если Врата Хуммера отнимут  у  него  память,  они

отнимут ее вместе с воспоминанием о смерти Тайен.

     Ждать не пришлось долго. Изумрудно-зеленое сияние померкло,  и  Врата

распахнулись.

     - Добро пожаловать в Синий Алустрал,  -  с  недоброй  улыбкой  сказал

Горхла. Улыбка была адресована персонально Герфегесту.

     Когда Последний из Конгетларов прошел под массивной гранитной  аркой,

он не стал оборачиваться. Сармонтазары больше  не  было  -  он  знал  это.

Сар-монтазара осталась позади. Вместе с его прошлым.

     Впереди лежали земли Пояса Усопших, скрытые сиреневым маревом.

 

     6

 

     - Мы не будем отдыхать, пока не доберемся  до  Денницы  Мертвых.  Так

зовется город, где  мы  ненадолго  остановимся,  -  Горхла  ткнул  крепким

пальцем в засаленную карту.

     По негласному уговору Горхла  был  старшим  в  отряде.  Герфегест  не

роптал - он давно оставил позади тот возраст,  когда  начальствование  над

кем-либо приятно щекочет нервы, веселит душу и пестует гордыню.  Ему  было

все равно.

     - Мы будем идти ночью, а спать днем, - продолжал Горхла.

     Никто не возражал. Все знали, что ночевать в  Поясе  Усопших  гораздо

опаснее, чем дневать.  А  спать  во  время  опасности  гораздо  хуже,  чем

бодрствовать.

     - Через восемь дней мы доберемся до старого порта Калладир.  Там  нас

ждет корабль.

     "Ждет, разумеется, если его палуба еще не  превратилась  в  мраморную

плиту, а паруса - в зеленые сопли", -  подумал,  но  благоразумно  смолчал

Герфегест. Он знал, что  в  таком  изменчивом  месте,  как  Пояс  Усопших,

рассчитывать на что-либо постоянное значит совершать большую ошибку.

     - Поэтому сегодняшнюю ночь мы проведем в пути, - подытожил  Горхла  и

отхлебнул из фляги, висевшей у него на поясе.

     Герфегест поймал недовольный взгляд, брошенный Дваларой на  Киммерин.

У него не было сомнений в том, что двое его попутчиков состоят в  любовной

связи.  Безусловно,  именно  этим  объяснялась  подчеркнутая   холодность,

которую все время демонстрировал по отношению к  Герфегесту  Двалара.  Ему

было явно не по вкусу радушие Киммерин, не желавшей видеть в Герфегесте ни

недоброжелателя, ни конвоируемого.

     "Пояс Усопших - это  место,  где  ночные  кошмары  обретают  плоть  и

кровь", - предупредил Горхла Гер-фегеста еще перед Вратами Хуммера. В свое

время, четырнадцать лет назад, Герфегест прошел через Пояс с  удивительной

легкостью. Естественно,  он  удивленно  вздернул  брови  и  осведомился  у

Горхлы, что, собственно, успело измениться за эти годы. "Хуммер дышит",  -

ответил Горхла, и Герфегест почел за лучшее отказаться от расспросов.

     Горы сменились холмами, а спокойствие - неопределенностью. Неуловимое

бредовое бормотание  хаоса,  вплетавшегося  в  ткань  реальности  в  Поясе

Усопших, делало их сны беспокойными и сумбурными. Ну а бодрствование  было

похоже на коллективное сумасшествие.

     Миражи сражений, казней и гибели городов сопровождали их в пути,  но,

к счастью, исчезали при приближении. Голосаусопших родственников  говорили

с ними из ниоткуда. Голоса  врагов  нагоняли  жуть  своими  непрошеными  и

одинаково зловещими предсказаниями. Разлагающиеся руки женщин  ласкали  их

волосы. Призрачные стрелы зависали в воздухе,  не  долетев  до  лица  двух

ладоней. Запах тления преследовал неотвязно, и не было никого, кто мог  бы

положить этому конец.

     Но не все миражи исчезали, как исчезает радуга или приязнь к женщине.

Некоторые оставались - застывшие и неколебимые - утверждая свою власть над

реальностью, делая ее зыбкой и не обещающей ровным счетом ничего хорошего.

     Через день пути отряд вышел к озеру.  Воды  его  были  черны,  словно

застывшая смола. Ни ряби, ни волнения у кромки воды. Тишина.

     - Усопшие по-прежнему морочат нас, но это отнюдь не худшее, что может

встретиться в виду Денницы Мертвых, - с многоопытным видом  изрек  Горхла,

когда  Двалара,  Киммерин  и  Герфегест  замерли  на  берегу,   удивленные

стойкостью видения.

     - Это блуждающая вода, -  сказал  Горхла  и  склонил  свою  уродливую

голову над черной поверхностью озера.

     Минуту спустя он обернулся к застывшим спутникам.  Его  редкие  седые

волосы торчали дыбом, словно ячменная стерня. Его зрачки были величиной  с

горчичные зерна, а в глазах не было ничего, кроме  ужаса.  Он  сжал  узкие

сухие губы в потешную свистульку. Ничего смешного не было. Герфегест давно

заметил за ним этот  жест,  означавший  только  одно:  Горхла  озадачен  и

напуган. Горхла  думает  о  том,  чтобы  не  ло-терять  лицо  и  сохранить

спокойствие.

     - Блуждающая вода не хочет пропускать нас, -  сказал  Горхла  быстрым

шепотом, как будто вокруг были люди, от которых следовало таиться.

     - Что  значит  "не  хочет  пропускать"?  -  твердо  и  громко  сказал

Герфегест.  Ему  хотелось  ободрить  Киммерин,  на  лице  которой  застыло

отрешенное выражение, столь свойственное напуганным девочкам.

     - Куда бы мы ни шли, Герфегест, нашу дорогу всегда будет  преграждать

это озеро. Оно не даст нам идти дальше, потому что никто из нас, насколько

я знаю, не обучен ходить по воде.

     - Мы перейдем его вброд! - присоединился к беседе осмелевший Двалара.

     - Блуждающее  Озеро  не  имеет  дна.  И  не  советую  тебе,  Двалара,

проверять правдивость моих слов, - отрезал Горхла.

     Карлик  выпрямился.  В  таком  положении   он   доставал   Герфегесту

ровнехонько до ножен с метательными кинжалами.

     - Хорошо, Горхла, - в задумчивости сказал Гер-фегест. - Я видел  твое

мастерство и знаю, чтоТы сведущ в магиях обеих ступеней. Что нужно делать,

чтобы покончить с этой напастью?

     Горхла выдержал долгую паузу - тем ценнее будут его слова,  когда  он

наконец заговорит.

     - Чтобы ответить, вы все  должны  посмотреться  в  воду.  Я  это  уже

сделал.

     Маленький отряд послушно  придвинулся  к  самой  кромке  безжизненной

иссиня-черной воды. Кимме-рин, Герфегест и Двалара присели на  корточки  и

наклонились над зеркалом вод  в  точности  так  же,  как  это  несколькими

минутами раньше сделал Горхла.

     Зеркала на то и зеркала, чтобы создавать двойников и умножать  сущее.

Но зеркало вод блуждающего озера если и было зеркалом,  то  лишь  на  одну

треть. Ни  Герфегест,  ни  Двалара  не  увидели  своих  лиц.  Узреть  свое

отражение посчастливилось лишь Кимме-рин. Да и то - посчастливилось ли?

     Горхла беспокойно вглядывался в мертвенно-спокойную гладь озера -  по

всему было видно, что те выводы, к которым  приходил  мало-помалу  карлик,

нельзя назвать утешительными.

     - Ни я, ни ты, Двалара,  ни  Герфегест  не  нужны  озеру.  Ему  нужна

Киммерин.

     - Ясное дело! Одна женщина всегда лучше трех мужиков -  как  говорили

пажи Ее Величества Императрицы Сеннин, - скептически  процедил  Герфегест,

но никто не улыбнулся.

     - Озеро требует жертвы, - сказал карлик. - Если оно не получит ее, мы

все можем считать себя покойниками.

     Как бы в подтверждение  правоты  Горхлы,  сквозь  черные  воды  стали

медленно проступать крохотные острова в форме отпечатка маленькой  ступни.

Женской  ступни,  милостивые  гиазиры.  Эти   следы-острова   образовывали

цепочку, своего рода архипелаг, который заканчивался у большего по размеру

острова, на котором можно  было  и  стоять,  и  сидеть.  Прямо  на  глазах

картина,  едва  только  наметившаяся,  обрела  почти  законченный  вид   и

изменения завершились.

     Герфегест никогда не отличался недостатком сообразительности, но даже

он не сразу сообразил, что имеет в виду Горхла. Озеро.  Жертва.  Киммерин.

Киммерин должна быть принесена в жертву для того, чтобы  экспедиция  могла

быть продолжена. Так? Но  не  успел  Герфегест  открыть  рот  и  возразить

Горхле, как заговорила сама Киммерин.

     - Я согласна, - мужественно сказала она и подошла к тому  месту,  где

обсыхал под фиолетовым солнцем Пояса Усопших первый из островков.

     - Благословляю тебя, - с поддельной значительностью, а на самом  деле

тоном придворного кривляки изрек Горхла.

 

     8

 

     "Верное сердце - первое достоинство воина. Душа, послушная смерти,  -

второе. Тот, кто обладает обоими, да изопьет из чаши преданности учителю",

- эти слова были начертаны на  пергаментном  свитке,  бывшем  единственным

украшением зала для гимнастических  упражнений,  расположенном  под  самой

крышей Белой Башни. Зикра Конгетлар никогда неакцентировал внимания  своих

питомцев  на  этом  изречении,  и,  может  быть,  именно  поэтому   каждый

Кон-гетлар сызмальства знал его наизусть. И Герфегест знал его.

     Киммерин не нужно было бывать в Белой  Башне,  чтобы  не  задумываясь

бросить свое "верное  сердце"  на  алтарь  преданности  учителю,  то  есть

Ганфале. Ее душа была послушна смерти, и она была готова умереть  в  любую

минуту. Опять же, испив из чаши преданности учителю.

     Киммерин не принадлежала, да и не  могла  принадлежать  павшему  Дому

Конгетларов, но в том-то и беда, что понятия о правильном и  неправильном,

о приличествующем воину и не нужном для него были приблизительно одинаковы

во всех Благородных Домах  Алустрала.  И  воинов  всех  Домов  воспитывали

сходным образом. Беспрекословная преданность,  самопожертвование,  "верное

сердце",  рассеченное  на  тысячу  частей  по  первому  слову  императора,

учителя, старшего.

     Пятнадцать лет назад такое положение казалось  Герфегесту  не  только

естественным, но и единственно возможным. Если старший  в  отряде  говорит

тебе, что ты должен быть принесен в жертву Блуждающему  Озеру,  разлившему

свои черные воды по землям мертвых, значит, иной судьбы у тебя нет и  быть

не  может.  Но  тогда,  пятнадцать  лет  назад,  Герфегест  был  человеком

Алустрала. Странствия по  Сармонтазаре  многое  изменили  в  его  душе.  В

частности, взгляд на "верность сердца".

     - Никаких жертвоприношений. Не бывать этому! - Голос  Герфегеста  был

тверд и неколебим - к его собственному приятному удивлению.

     Киммерин уже  робко  и  неуверенно  шагала  по  выступившим  из  воды

островкам к центральному клочку суши, на котором с ней произойдет неведомо

что.

     - Киммерин, остановись! - крикнул Герфегест, полностью проигнорировав

бурные протесты Горхлы.

     Киммерин оглянулась. Ее "верное сердце" не хотело быть принесенным  в

жертву. Она не хотела умирать. Она бросила на  Герфегеста  взгляд,  полный

укоризны, мольбы и смущения. Такой Герфегест не видел Киммерин никогда. Но

не успел Герфегест опомниться, как она снова повернулась к нему  спиной  и

зашагала дальше.

     Временной заминкой воспользовался Горхла.

     - Герфегест, ты погубишь нас всех. Пусть лучше девочка остановит  это

безумие, - зачастил карлик. - Посмотри, озеро уже  окружило  нас  со  всех

сторон. Назад дороги нет...

     Герфегест и оторопевший Двалара обернулись.  И  в  самом  деле.  Там,

откуда они подошли к озеру, теперь было то же самое, что тогда они увидели

перед собой. Невозмутимые, мертвые воды Блуждающего Озера.

     - Озеру нужна Киммерин. Только ее оно  и  желает  видеть.  Только  ее

отражение оно пожелало взять себе, да и зачем нам  эта  цапля...  -  голос

Двалары дрожал, а его руки были сжаты в беспомощные кулаки. В этот  момент

он не только не казался красивым, но, напротив, был скорее безобразен.

     "Ссыкун! - выругался про себя Герфегест, разумея Двалару. - Когда  на

привалах с ней миловался - небось цаплей не называл. А как что случается -

так сразу пшла вон, "верное сердце".

     Он  едва  удержался  от  того,  чтобы   тут   же,   не   вдаваясь   в

разбирательства, снести Дваларе голову, наплевав на то, что Двалара не так

давно спас ему жизнь.  На  оскорбления,  нанесенные  женщине,  оскорбления

явные или неявные, в роду Конгетларов было принято отвечать именно  так  и

никак иначе. Но сейчас на такие мелочи просто не было времени.

     - Киммерин, стоять!!! - закричал в спину девушки Герфегест, вложив  в

этот крик всю свою волю и властность.

     Киммерин снова остановилась. До островка ее теперь отделяло не больше

десятка шагов.

 

     9

 

     Застывшего в ужасе перед неотвратимым Горхлу  отгумело  бросил  через

бедро.

     Двалара, пытавшийся преградить ему дорогу, получил предательский, но,

увы, неизбежный удар в пах.

     Герфегест бросил  "извини!"  и  поставил  правую  ногу  на  островок,

ближайший к берегу. Спустя мгновение вес его тела  переместился  на  левую

ногу, занявшую свое место на другом островке. Правда, не достаточно  ловко

- озеро взорвалось черными жирными  брызгами.  Черная  вода  жгла,  словно

кипяток, хотя и не была горяча. Это  было  лучшим  подтверждением  догадки

Герфегеста о том, что поскальзываться ни в коем случае нельзя.

     Когда-то давно - это воспоминание вернулось  к  Герфегесту  одним  из

последних, около месяца назад, - он тренировался на побережье  острова  со

странным названием Плачущие Скалы под бдительным  надзором  мастера  Зикры

Конгетлара. Там, на мелководье, было рассыпано множество белых и абсолютно

круглых  камней,  бока   которых   поросли   омерзительными   красноватыми

водорослями. Эти камни образовывали огромные архипелаги, что делало  берег

весьма удобным местом для практикующих Путь Ветра.

     Тренировочные правила были относительно просты  -  сначала  Герфегест

должен был сделать сто шагов вперед по камням, не открывая глаз.  А  затем

вернуться тем же путем, но  спиной  вперед,  во  всем  раку  подобный.  На

обратном пути, впрочем, глаза можно было  открыть.  Разумеется,  помощи  в

этом  не  было  никакой,  так  как   оборачиваться   назад   категорически

запрещалось.

     Герфегест отлично помнил и не сходившие с  него  неделями  синяки,  и

бесконечные падения в холодную соленую воду, и  ненаигранный  гнев  Зикры,

для которого неуклюжесть Герфегеста хотя и не была в диковинку, однако  не

была и в радость. Легкий черный  пух  уже  пробивался  над  верхней  губой

Герфегеста, и он считал себя вполне  взрослым.  Кажущаяся  бессмысленность

столь нелегкого упражнения временами так злила его, что он был не в  силах

подолгу сдержать гнев и тайком плакал. Однажды, когда Зикра  был  особенно

требователен, юный Конгетлар проделал весь  требуемый  маршрут  на  руках.

Вопреки его ожиданиям, Зикра Конгетлар  был  весьма  и  весьма  рассержен.

Вместо того, чтобы,  пожурив  Герфегеста  за  нарушение  принятых  правил,

похвалить за проявленную ловкость, он отвесил ему звонкую оплеуху. Немного

остыв, он объяснил ученику, обиженно косящему на него исподлобья,  причину

своего гнева.

     "Если бы людям, спасающимся от опасности или преследующим врага, было

свойственно передвигаться на руках, как сделал  это  ты,  я  бы,  пожалуй,

сделал тебя примером для подражания. Но, вот незадача, мы ходим ногами.  А

ступни - инструмент куда более несовершенный, чем  ладони,  и  именно  они

нуждаются в постоянных упражнениях на ловкость. Поэтому отныне  либо  ходи

на руках, либо повторяй упражнение на  два  часа  больше,  чем  другие,  -

подытожил Зикра. - Когда-нибудь этот  нехитрый  навык  несказанно  поможет

тебе", - добавил он шепотом.

     За время ученичества в  Белой  Башне  Герфегест  успел  свыкнуться  с

мыслью, которая лишь много позже стала несколько смущать  его  рассудок  -

Зикра всегда прав. Даже когда ошибается.  И  в  самом  деле,  Герфегест  в

мгновение ока пробежал по островкам  и  догнал  Киммерин,  ибо  он  обрел,

благодаря воскресшему воспоминанию, ловкость безусого подростка.

     "Зикра был прав. Камни  Плачущих  Скал  помогли  мне  несказанно",  -

подумалось Герфегесту, когда он, схватив Киммерин за плечи, удержал ее  от

последнего шага - шага на предательски большой островок,  возвышающийся  в

центре Блуждающего Озера.

 

     10

 

     И Герфегест, и Киммерин понимали,  что  "жертвоприношению"  назначено

произойти именно здесь, на большом  острове.  Если,  конечно,  оно  вообще

должно произойти. Горхла и Двалара наблюдали за происходящим с берега. Они

безмолвствовали,  но   прямо-таки   театральная   напряженность   их   поз

свидетельствовала о крайнем волнении, в котором они оба пребывали. "Дрожат

за  свои  шкуры",  -  процедил  сквозь  зубы  Герфегест  и  с   презрением

отвернулся.  Ничего,  однако,  не  происходило.   Киммерин   и   Герфегест

продолжали стоять на узенькой  полоске  суши,  обнявшись,  никакого  иного

положения ситуация не предоставляла.

     Простояв так довольно  долго  и  убедившись,  что  пока  все  еще  не

происходит ничего ужасного, они наконец решились.

     Они крепко взялись за руки. Потом правая нога  Герфегеста,  босая,  и

правая нога Киммерин - обутая в плетеную сандалию, одновременно ступили на

обманную сушу "жертвенника".

     - Посмотри туда, - шепотом сказала Киммерин, и ее указательный  палец

опустился в направлении черной глади Блуждающего Озера.

     Герфегест, быть может излишне поспешно, последовал ее совету.

     Нет, вода Блуждающего Озера не была зеркалом.  Зеркало  отражает  то,

что есть. В крайнем случае - в этом Герфегест уже успел  убедиться  -  оно

может отказаться отражать кое-что из того,  что  есть.  Но  на  то  оно  и

зеркало, чтобы не отражать то, чего нет.

     Герфегест  увидел  в  мертвенной   чернотеозерной   глади   отражение

Киммерин. Вот оно - отражение того, что есть. И не увидел своего. Это тоже

понятно. Остальное было хуже.

     Поодаль от Киммерин, но совсем близко от того места, где следовало бы

отразиться ему самому, Герфегест увидел воина.

     Нет, это был не призрак. Призракам нет нужды  экипироваться  с  таким

тщанием. Это был именно воин, изготовившийся к важному делу. Похоже, он не

замечал пристального взгляда Герфегеста, по крайней мере в пользу этого не

свидетельствовало ничего. Одежца на нем  была  темно-коричневого  цвета  и

походила на обычное походное платье флотского командира. Два  меча  висели

крест-накрест у него за спиной, а их  рукояти  возвышались  соответственно

над правым и левым плечом. Перевязи ножен скрещивались на груди,  закрытой

облегченным нагрудником.  Наверняка,  если  присмотреться  получше,  можно

увидеть небольшой чеканный  герб,  украшающий  нагрудник.  Но  сколько  ни

всматривался Герфегест, разглядеть этот герб не представлялось возможным.

     Воин был неподвижен, словно бы стоял в дозоре или таился в засаде. Он

как будто ожидал чего-то. Но вот чего - понять было невозможно. На шее его

висела обширная золотая  цепь,  а  в  его  левом  ухе  блистало  такое  же

массивное кольцо. Лицо воина было скрыто короткой маской  -  такие  охотно

носят алустральские кормчие, чтобы защитить от свирепого ветра свое  лицо.

Одни глаза оставались открыты любопытному взору, но  в  них  Герфегест  не

смог прочесть ничего, кроме Знаков Великой Пустоты.

     Осторожно, чтобы не спугнуть  отражение  воина,  Герфегест  обернулся

туда, где, по естественным законам бытия, преподанным  некогда  его  дядей

Теппур-том Конгетларом, должен был бы находиться  отражаемый  предмет.  Но

воина, казалось, не было. Герфегест взглянул на бурый  песок,  покрывавший

поверхность острова. Вот оно. Песок, девственно ровным  слоем  застилавший

поверхность, был несколько примят. Примят, потому  что  именно  там  стоял

воин-невидимка.

     Киммерин была рядом и тоже рассматривала  воина,  отраженного  лживым

зеркалом Блуждающего Озера. Во  взгляде  ее  была  отрешенность  и  полная

покорность судьбе. Похоже,  она  уже  начинала  жалеть  о  том,  чему  так

обрадовалась, когда ее упругую грудь стиснул в нечаянном объятии Герфегест

Конгетлар.

     - Эй, вы там! - заорал с берега Горхла. - Что вы стоите как  каменные

- сделайте что-нибудь!

     Горхле вторил истерический смех Двалары.

     Видимо, Горхла и Двалара, уже давно ожидавшие самого худшего,  решили

избавиться от напряжения, задействовав голосовые связки. Пояс Усопших явно

был  способен  сделать  из  самых  стойких  воинов  истерических   дочерей

раздобревшего купечества, лишенных воли, достоинства и сдержанности.

     Но Герфегест не слушал  -  ибо  неподвижное  прежде  отражение  воина

зашевелилось. Воин обнажал клинки.

     Герфегест был зачарован - в Сармонтазаре  не  ковали  такого  оружия,

каким славился Алустрал,  а  воин  был  вооружен  настоящим  произведением

кузнечного искусства. Лезвия мечей были весьма и  весьма  длинны  и  имели

ровные края.  Сами  клинки  были  отшлифованы  до  зеркального  блеска  и,

насколько мог заметить Герфегест, облегчены орнаментом. Богато  украшенная

гарда была овальной формы и отлично прикрывала  руку.  "Кто  выковал  твои

клинки?" - вот какой вопрос вертелся на языке Герфегеста, пока  он  следил

за движениями  воина,  но  он  так  и  остался  незаданным.  Весь  восторг

Герфегеста спрессовался  в  одном-един-ственном  мгновении  бытия,  ибо  в

следующее  мгновение  он  обратился   одухотворенной   молнией,   упоенной

собственной мощью.

     Путь  Ветра  помогает   воину   причаститься   к   непостижимости   и

быстротечности небесного эфира. Такова философия Пути. Идущий Путем  Ветра

может разрубить надвое падающую каплю оливкового масла  и  вложить  меч  в

ножны до того, как обе половинки снова упадут на  землю.  Такова  практика

Пути. Герфегест вынул  свой  меч  из  ножен  быстрее,  чем  воин-невидимка

закончил движение по извлечению своей смертоносной пары клинков из висящих

на спине ножен.

     Киммерин, все еще не понимавшая, что происходит,  стояла  в  стороне,

напряженная, словно струна варанской арфы. Она знала только одно -  сейчас

произойдет нечто очень важное, поскольку не произойти просто не может.

     Невидимка,  уверенный  в  своей  невидимости,   похоже,   не   ожидал

настоящего боя, а потому, когда меч Герфегеста, ни  в  чем  не  уступавший

прекрасной паре клинков, послушных невидимой руке,  обрушился  на  него  в

рубящем ударе, он едва успел уклониться. Герфегест посмотрел на  отражение

- кажется, ему удалось достать невидимку в  плечо.  И  верно  -  на  песок

брызнули капли небесно-голубой жидкости.

     Герфегест понимал, что положение, в котором он находится -  наихудшее

из возможных. И потому каждая секунда промедления будет стоить ему жизни.

     "Са-ар!"  -  выкрикнул  Герфегест  и,  опустившись  на  одно  колено,

выбросил меч далеко вперед.

     На этот раз его выпад был отражен клинком невидимки -  невидимым,  но

тем не менее весьма действенным. Теперь у Герфегеста не  было  возможности

следить за отражением воина.

     Он быстро вскочил и, переместившись в двойном прыжке на  четыре  шага

правее, начал маневр, название которого  пришло  к  нему  на  память  лишь

несколькими часами позже - "серая гадюка прыгает с  ветви  ясеня  и  разит

свою жертву в горло". В горло. Именно в горло.  Невидимка  был  ранен  еще

раз. Песок на месте схватки стал голубым - похоже, воин был  не  на  шутку

задет и терял много крови.

     Но Герфегест не думал останавливаться на достигнутом. "Если ты поднял

меч и решил убивать - забудь о пощаде" - так  звучала  одна  из  заповедей

Пути Ветра. Но прикончить загадочного кормчего в коричневых одеждах теперь

было не так-то легко - судя по следам на песке, он  решил  ретироваться  с

тем, чтобы потом поразить неуязвимого доселе Герфегеста в спину.

     Герфегест остановился, пытаясь определить, где теперь воин-невидимка.

Сражаясь, они слишком далеко отошли от воды, и теперь у Герфегеста не было

возможности видеть  его  отражение.  Следы  на  песке  молчали.  Наступила

удручающая пауза, которая, однако, не продлилась дольше минуты.  Она  была

прервана истошным криком Киммерин.

     - Сзади, Герфегест! Он сзади, ложись на землю!

     Не успел Герфегест дослушать девушку до конца, как  его  гибкое  тело

уже лежало на песке. Предательский удар в  спину,  задуманный  невидимкой,

поразил пустоту. "Человек Ветра  должен  быть  быстр  как  сам  ветер",  -

вспомнилось Герфегесту.

     В мгновение ока он отбросил меч и извлек из ножен четыре  метательных

кинжала - один из них обязательно достигнет цели.

     Четыре коренастых лезвия устремились в мнимую пустоту  с  характерным

присвистом. Фонтан светло-голубой жидкости взмыл в небеса.

     - Он мертв, - сказала Киммерин, приближаясь к Герфегесту,  замершему,

словно гадюка, чей прыжок с ясеневой ветки  оказался  во  всех  отношениях

удачным.

 

     11

 

     Блуждающее Озеро ушло в небытие, как  уходит  все  в  этом  мире.  Но

гораздо быстрее. После того как невидимый  кормчий  был  сражен  двумя  из

брошенных четырех метательными  кинжалами  Герфегеста,  озеро  истаяло  на

глазах. Как будто в земле вдруг открылись  невидимые  трещины,  в  которые

разом ушла вся черная вода. Не разговаривая  и  не  останавливаясь,  отряд

двинулся дальше. И только через десять часов пути Горхла предложил сделать

привал.

     В отношениях между  Герфегестом  и  остальными,  исключая  разве  что

Киммерин, наметился некий надлом. Это  чувствовали  все  -  молчание  было

тягостным, продолжительным и зловещим.

     - Не держи на меня зла, Герфегест, - сказал наконец Горхла,  разминая

свои короткие, но мощные ступни, измученные сапогами. - Я знаю.  Рожденный

в Наг-Туоле, твои чувства. Это низко - посылать девушку в  жертву  нелюдям

Пояса Усопших. Я знаю это.

     - Просто знать - мало, - отрезал Герфегест. Горхла опустил  взгляд  и

провел своей кряжистой рукой по редким седым волосам.

     - Но ты не знаешь начала этой истории. Ты видел только  ее  конец,  -

морщины на лбу Горхлы сложились в замысловатый узор.  -  Мы  были  в  этих

местах не так давно - когда следовали тебе на помощь, выполняя  поручение,

данное нам Ганфалой. И нас было четверо - точно так же, как сейчас. Только

тогда тебя не было с нами.

     Киммерин уронила голову  на  руки  -  чувствовалось,  что  затронутая

Горхлой тема неприятна ей, но прервать его она не считает возможным.

     - Мы встретили Блуждающее Озеро - тогда я видел его впервые. Тогда  я

не знал, чем чревата эта встреча. Мы едва не  погибли,  когда  его  жгучие

воды, которые чернее самой ночи, стали смыкаться вокруг нас - медлительных

и несообразительных. Мы спаслись только благодаря тому, что  один  из  нас

добровольно отдал себя в жертву духу этого опасного призрака.

     - Кто был этот мужественный человек?

     - Это была моя сестра, - сквозь непрошеные слезы сказала Киммерин.  -

Ее звали Минно.

     - Это была моя женщина, но  я  не  смог  сохранить  ее,  -  прохрипел

Горхла. - Я не смог пройти и пяти шагов по проклятым каменным следам.  Мои

ноги слишком коротки для этого.

     - Не стоит бередить старые раны, -  довольно  фальшиво  и  уж  совсем

неуместно сказал Двалара, обнимая за плечи всхлипывающую Киммерин.

     - Отряд - это тело. Каждый член отряда -  отдельный  орган.  Тело  не

выживет, если каждый орган будет радеть о себе  больше,  чем  о  целом,  -

ледяным голосом заключил Горхла.

     Герфегест молча кивнул ему. Впервые, пожалуй, впервые за все время их

знакомства, Горхла показал  свое  человеческое  лицо,  скрытое  от  других

личиной опытного мага и человека  без  привязанностей.  Впервые  Герфегест

почувствовал к Горхле нечто, похожее на симпатию. "Он тоже потерял женщину

из-за Семени Ветра", - подумал Герфегест.

     - Тебе не понять  нас,  -  слабый  голос  Киммерин  дрожал,  и  слезы

катились по ее правильному смуглому лицу, срываясь с подбородка. - Тебе не

понять нас, людей Алустрала.

     Так  сказала  Киммерин,  "верное   сердце".   Девушка,   которая   не

задумываясь  предложила  себя  в  жертву  невидимому  кормчему,   в   чьих

призрачных жилах течет светло-голубая кровь, чтобы спасти остальных. В том

числе и его. Рожденного в Наг-Туоле.

 

     12

 

     Денница Мертвых. Когда-то этот город назывался  иначе.  Герфегест  не

знал как. Не знал и Горхла.

     Наверное, были некогда в Синем Алустрале книги, способные поведать  о

падении земель, которые позднее  получили  название  Пояса  Усопших.  Быть

может, были и мудрецы, чьи ученые головы хранили знания о том,  когда  это

было и почему все произошло так, как произошло.

     Герфегест не знал, что  за  город  приютит  их  в  своих  разрушенных

стенах. Но и не  выказывал  страха:  бояться  в  Поясе  Усопших  -  значит

приближать свой смертный час и гневить судьбу, чьей милостью ты  оставался

жив до сих пор.

     - Это останки людей из отряда Гамелинов. Они тоже  прошли  через  эти

ворота,  когда  отправлялись  за  тобой.  Рожденный  в  Наг-Туоле,   -   с

отсутствующим видом пояснил Горхла. Они шествовали по мосту,  перекинутому

через сухой ров. Такой же сухой, как и безлюдная пустыня,  от  которой  он

отгораживал этот мертвый город. Дно рва было утыкано кольями, на  которых,

не тронутые ни птицами, ни гадами - даже  они  не  могли  выжить  в  Поясе

Усопших, - лежали и мирно истлевали несколько скелетов.

     - Сдается мне, эти молодцы сами  свели  счеты  с  жизнью,  -  вставил

Двалара. - Посмотрите, кольчуги на них целы, их ножны полны, а вон и  щиты

валяются. Не думаю, что кто-то из них свалился с моста  сам  -  тут  нужно

постараться, чтобы угодить прямехонько на те колья. Тут нужен прыжок.

     - Не думаю, что  они  ведали,  что  творили,  -  заключила  Киммерин,

оглядывая разлагающиеся останки. - Конечно, трудно что-либо  разобрать  на

их лицах  -  кожа  почти  полностью  сгнила,  а  глазницы  съедены  хищным

фиолетовым солнцем. Но, по-моему, на них можно разобрать печать безумия.

     Брезгливость - первое качество, которое необходимо искоренить в  себе

воину. Это Герфегест знал. И все-таки его немного покоробила та свобода, с

которой Киммерин предавалась обсуждению такой отвратительной, в  сущности,

темы. Сам Герфегест мог, не поморщившись,  пронести  на  себе  вырытый  из

могилы труп хоть целые сутки - если  есть  необходимость,  разумеется.  Но

откровенность прекрасной девушки отчего-то стала ему удивительна. Если  бы

подобные речи вел Двалара;.. С другой стороны, Гер-фегест  признавал,  что

Киммерин - отличная воительница, с которой не  стоит  состязаться  большей

половине вооруженных мужчин,  которых  он  когда-либо  встречал  на  полях

сражений. И все же... Герфе-гест никогда не лгал себе. Покопавшись в своих

чувствах и ощущениях, он пришел к странному для него самого выводу  -  ему

не хотелось видеть в Киммерин девушку-воина. Ему хотелось  чего-то  совсем

иного.

     Словно бы в лад его мыслям, Киммерин, шедшая в  нескольких  шагах  за

ним, вдруг нагнала его. И, положив руку ему на плечо, сказала:

     - Я прошу тебя помочь мне с  ножнами  сегодня  вечером.  Акулья  кожа

сморщилась  -  не  знаю  почему.  Мне  кажется,  нужно  просто   по-новому

перетянуть их.

     Киммерин сказала это не настолько тихо,  чтобы  возбудить  подозрения

Двалары и Горхлы, но и не настолько громко, чтобы те могли  расслышать  ее

слова.

     Герфегест ответил ей самой любезной  улыбкой,  на  какую  только  был

способен.  Ножны,  в  которых  покоился  короткий   меч   Киммерин,   были

великолепны. . Выточенные из черного дерева,  они  были  обтянуты  акульей

кожей, декорированной золотыми и бронзовыми накладками. Кожа действительно

несколько испортилась, и Герфегест понимал, что причина этого  в  едкой  и

черной, словно  смола,  воде  Блуждающего  Озера,  капли  которой  разъели

мастерски сделанную обивку  кинжала.  Разумеется,  нужно  помочь  Киммерин

сохранить отменные и к тому  же  весьма  древние  ножны  -  сама  Киммерин

получила их во время ритуала Передачи Меча из рук своего деда.  Но  что-то

подсказывало ему, что дело тут вовсе не в ножнах...

 

     13

 

     Дворец  правителя  -  худшее  место  для   ночлега,   в   особенности

заброшенный дворец  мертвого  правителя.  Но  Герфегест  и  Киммерин  были

настолько поглощены друг другом, что мрачные мысли на время  оставили  их.

Провозившись с ножнами добрых три минуты, они упали  на  груду  истлевшего

тряпья, и их тела сплелись  в  вечном  танце,  который  не  подвластен  ни

смерти, ни страху.

     Повод был найден, повод  был  исчерпан  и  отброшен  прочь  -  ножны,

обтянутые акульей кожей, валялись на полу одного из домов Денницы Мертвых,

избранного  бдительным   Горхлой   для   ночлега.   Непрошеные   свидетели

зарождавшегося притяжения между Герфе-гестом и Киммерин - Двалара и Горхла

- были в отлучке.

     Поскольку было решено не спать ночью, а наступила именно  ночь,  они,

чтобы занять себя делом, пошли  к  Невинному  Колодцу.  Этот  колодец,  по

уверениям всезнающего  Горхлы,  был  единственным  местом  во  всем  Поясе

Усопших, где можно было раздобыть немного воды. Да и то лишь  после  того,

как  ты  надсадишь  глотку  соответствующей  порцией  заклинаний.   Горхла

вызвался  быть  поводырем  и  закли-йЗтелем,  а  Дваларе  досталось  нести

бурдюки. А Герфегест и Киммерин получили возможность покараулить  вещи,  а

заодно и насладиться друг другом. Дело не столь,  конечно,  почетное,  как

добыча воды, но зато и не слишком хлопотное.

     Герфегест никогда не лгал себе. Когда Киммерин положила руки  к  нему

на плечи и стала ласкать его заплетенные в косы волосы, покрывая  шею  как

бы невинными поцелуями, Герфегест уже представлял себе ту минуту, когда на

излете сладострастия вместе с последним вздохом с его губ слетит: "Я люблю

тебя, Киммерин!" Он принял ее ласки, как принимают дар судьбы, на  который

ты не имеешь никакого права.  Его  руки,  в  которых  еще  жила  память  о

совершенном теле Тайен, ласкали маленькую грудь девы-воительницы, и жаркий

поцелуй был ему ответом.

     Киммерин лишь застонала, когда Герфегест, усадив ее на колени,  вошел

в нее  так,  как  это  умели  лишь  мужчины  Дома  Конгетларов.  Не  теряя

достоинства, не спеша, но и не медля.  Волосы  Герфегеста  разметались  по

плечам, и маленькие капли пота, выступившие на его лбу, были  единственным

свидетельством его напряжения.

     Затем настал черед Киммерин показать Герфегес-ту  всю  глубину  своей

страсти. Она опустилась на колени и сделала то, о чем  Герфегест  не  смел

попросить ни одну прелестницу, но что все известные ему прелестницы охотно

делали без  уговоров.  Длинные  и  гибкие  пальцы  Герфегеста  ласкали  ее

аккуратную головку и стриженые волосы, а сам Герфегест в это время думал о

том, отчего пристрастие и  приязнь  к  мужской  любви,  которыми  славится

Варан, Великое Княжество  оставшейся  далеко  позади  Сармонтазары,  столь

презреваемо в его родных краях. Не то  чтобы  этот  вопрос  был  для  него

животрепещущим, но сам факт показался ему  весьма  забавным,  пока  всякие

рассуждения не были сметены с просторов его рассудка немым криком экстаза.

     - Что такое "денница", милый? - спросила Герфегеста  Киммерин,  когда

они, уже порядком обессиленные, стали натягивать на себя походное  платье.

Им совсем не хотелось, чтобы  вернувшиеся  Двалара  и  Горхла  застали  их

сплетенными в неразлучное объятие.

     - Насколько я знаю, так наши предки звали утреннюю  зарю,  -  ответил

Герфегест, и его губы тронула улыбка нежности - обнаженное  тело  Киммерин

было очень и очень привлекательным.

     - Мне не нравится это сочетание. Утренняя заря в  городе  мертвых,  -

сказала Киммерин, целуя плечо Герфегеста, нового хозяина  проклятого  Дома

Конгетларов.

     И тут они услышали крик.

 

     14

 

     - Это голос Двалары, - с тревогой сказала Киммерин.

     Герфегест быстро перекинул перевязь с ножнами через  плечо  и  бросил

неуверенный взгляд на Киммерин. Стоит ли оставить ее  одну  или  же  умнее

взять ее с собой.

     -Я пойду с тобой. Иначе  и  быть  не  может,  -  вмиг  разрешила  его

сомнения Киммерин, пристегивая пояс  с  метательными  кинжалами.  Ее  меч,

временно лишившийся ножен, остался лежать возле того места, где они только

что творили любовь. Она не возьмет его.

     Боевой клич Горхлы поторопил Герфегеста и Киммерин - теперь ни у кого

уже не было сомнений  в  том,  что  там,  за  порогом  заброшенного  дома,

происходит что-то неладное.

     На ходу поправляя одежду, Герфегест и Киммерин  выскочили  на  улицу,

пытаясь понять, откуда доносится крик.

     Обошлось без долгих поисков. Неизвестность - заклятый враг  твердости

духа. И чем дольше длится она, тем хуже для исхода сражения.  Но  то,  что

увидели Герфегест и Киммерин, было само по себе настолько плохо для исхода

сражения, что неизвестность едва ли могла навредить больше.

     Слепец не умер, хотя и не жил. Но  даже  и  неживой  он  был  опасен.

Двалара лежал подле Колодца с раздробленной грудью, и  его  семиколенчатый

метательный цеп, который он взял на случай вероятной обороны, лежал  рядом

с ним словно ненужная декорация погребального обряда. Похоже, он не  дышал

- ни у Герфегеста, ни у Киммерин не  было  возможности  выяснить,  жив  ли

вообще Двалара. Их волновало другое - как остаться в  живых  самим  и  как

спасти Гор-хлу, который, вступив в  поединок  с  омерзительным  гигантским

пауком, был определенно ранен.

     Но Горхла, похоже, бьш полон решимости спасти себя самостоятельно.  В

его руках бмл верный боевой топор - оружие столь  редкое  в  Сармонтазаре,

что Герфегест невольно залюбовался боем.

     Топор Горхлы  был  идеален  для  борьбы  и  с  закованным  в  доспехи

конником, иг  для  усмирения  зарвавшегося  босоногого  разбойника.  Раны,

которые наносил такой топор, были широки и глубоки - лекарям  нечего  было

делать там, где поработало такое оружие. Большая масса топора, а  главное,

размещение тяжести в точке, наиболее удаленной от начала  рукояти,  делало

удар мощным и неотразимым. В руках Горхлы топор был  не  только  достойным

соперником меча, но и во многих ситуациях превосходил его.

     Лезвие этого диковинного топора  было  широким,  а  рукоять  ее  была

необычайно длинной - в руках карлика она казалась еще длиннее из-за  своей

несоразмерности с детскими  пропорциями  тела  воина.  На  противоположной

стороне ручки топор Горхлы имел нечто  лучшее,  чем  набалдашник,  которым

оканчивалось  большинство  виденньгх  Герфегестом  топоров.  На   обратной

стороне ручки был стальной шип - таким образом, будучи перевернутым,  этот

шип отлично выполнял работу короткого, но весьма надежного копья.

     - Эйа! - вскрикнул Горхла и атаковал мерзостную тварь, описав топором

весьма агрессивную дугу.

     Слепец попятился и тотчас  же  поднял  четыре  передних  ноги  -  его

ложноязык, похожий  на  гигантский  омерзительный  бич,  какими  скотоводы

поучают своих неразумных животных, отполз назад.

     Горхла продвинулся на два шага вперед, занося топор для нового удара.

Похоже, он еще не успел заметить Герфегеста и Киммерин, пришедших ему на

     подмогу.

     - Получи, мразь! - захрипел карлик и сделал сначала один, а  потом  и

второй фальшивый выпад. Было понятно, что Горхла решил дорого продать свою

жизнь, сделав ставку на технику перманентного наступления  без  передышки.

А-но-га - так назывался этот стиль в Алустрале. Герфегест не  относился  к

числу его яростных приверженцев, но,  глядя  на  Горхлу,  нельзя  было  не

признать, что даже порочная тактика может давать отличные результаты.  Сам

Герфегест уже сражался со Слепцом однажды и не мог  не  признать  действия

Горхлы разумными. "Нужно разделаться с тварью на первом дыхании, иначе  ты

никогда не одолеешь ее, потому что сил у нее в сто раз больше", - заключил

Герфегест и вложил меч в ножны. Было ясно,  что  помочь  Горхле  мечом  не

получится.

     Киммерин извлекла  из  ножен  метательные  кинжалы  и  протянула  два

Герфегесту, столь опрометчиво положившемуся на свой,  пусть  великолепный,

но в сложившейся ситуации  совершенно  бесполезный  меч  -  Горхла  припер

Слепца к стене дома с плоской крышей  и  подобраться  к  нему  сзади  было

невозможно. Подобраться же к нему спереди означало помешать Горхле:  "двое

бойцов, занятых одним противником,  -  это  половина  бойца"  -  так  учил

Герфегеста

     Зикра Конгетлар.

     Слепец не был хитер. Но он был силен и мощен. Когда до его глупой, но

безжалостной башки дошло, что его теснят и не исключено, вот-вот  оттяпают

ему пару передних ног, он прижался к земле и прыгнул. Герфегест замер - не

успей Горхла увернуться, его участь будет печальной.

     - Эйа! - вскрикнул Горхла. "Обратный тройной жернов" - так называлось

сальто, молниеносно выполнив которое, проворный карлик  тут  же  вышел  из

опасной зоны.

     Но Слепец не думал останавливаться. Он поджал  восемь  задних  лап  и

снова вышвырнул вперед ложно-язык.  На  сей  раз  Горхле  не  повезло.  Он

потерял равновесие и упал, зажимая рану в плече рукой. Кровь  брызнула  на

булыжники, которыми были вымощены улицы мертвого города.  Топор  выпал  из

его рук. Горх-ла оказался почти полностью беззащитен.

     - Вставай, Горхда, вставай! - заорала Киммерин, и в  Слепца  полетели

сразу два метательных кинжала.

     Один из них уязвил Слепца в  слуховой  бугор  на  голове.  Слепец  не

чувствовал боли в том смысле, в котором ее чувствуют  люди.  Но  даже  ему

пришлось не по нраву нахальство Киммерин. Он так  долго  собирал  себя  из

частей, он так долго собирал себя по каплям близ святилища, он  так  долго

строил  свое  тело  из  разрозненных   кусочков   и   пылинок,   повинуясь

неискоренимому инстинкту обрести целостность...  А  теперь  снова,  теперь

снова кто-то пытается помешать ему  выполнить  назначение,  найти  Семя...

кто-то новый, кто-то...

     Слепец  обернулся  к  Киммерин.  Горхла,  воспользовавшись   минутной

заминкой своего вероятного палача,  смирил  боль  заклятием  и,  набрав  в

легкие воздуха, вскочил на ноги, подобрал топор и  отошел  на  расстояние,

которое хотя и нельзя  было  назвать  безопасным,  но  все  же  Слепец  не

покрывал его одним своим прыжком.

     Слепец переместил тяжесть своего уродливого тела на заднюю пару ног и

изготовился к новому прыжку.  Герфегест  никогда  не  видел,  чтобы  пауки

прыгали.  Слепец  был  пауком.  Скорее  пауком,  чем   каким-нибудь   иным

созданием. Его ложноязык, правда, был неким новшеством в паучьей анатомии,

но все остальное было  сходным.  Слепец  был  пауком,  гигантским  пауком,

который знает лишь одно дело - искать Семя Ветра и крушить  все  на  своем

пути. Сейчас, похоже, он сокрушит Киммерин.

     Герфегест бросил свои кинжалы, но  они  отскочили  от  брони  Слепца,

словно медная монета от булыжной мостовой. Киммерин сделала более  удачный

бросок, но уж лучше бы она сделала менее... И  тут  Герфегест  понял,  что

спустя еще минуту он потеряет Киммерин точно так же, как он потерял Тайен.

Второй такой утраты он себе не простит. Сердце Герфегеста наполнилось алым

бешенством битвы и безумной жаждой защитить  Киммерин  во  что  бы  то  ни

стало. Такого яростного порыва Герфегест не помнил за собой  давным-давно.

"Конгетлары всегда старались казаться себе людьми без  сердца.  Но  никому

это не удавалось!" - заключил он и, выхватив меч, бросился на середину той

невидимой линии, которая соединяла  Киммерин  и  Слепца.  "Линией  смерти"

называли ее люди Алу-страла.

     Герфегест  поднял  свой  длинный  изогнутый  меч,  чья  заточка  была

настолько совершенна, что лезвие легко разрубало  пополам  женский  волос,

осторожно положенный на  него  сверху.  Разить  в  мягкие  места,  которые

наверняка можно будет отыскать  там,  где  хитиновые  части  брони  Слепца

сочленяются друг с другом, - таковы были мысли Герфегеста. Если бы он умел

заговаривать Семя Ветра, как это делала Тайен!

     Горхла и Киммерин следили за происходящим, затаив дыхание. Горхла был

ранен, Киммерин была безоружна. Герфегест услышал  некий  шум  со  стороны

крыши, под которой примерялся к-прыжку Слепец.

     - Герфегест! - закричала Киммерин, указывая куда-то,  куда  Герфегест

не мог себе позволить повернуть голову, поскольку все  его  внимание  было

обращено на приготовления Слепца.

     Но Слепец не успел прыгнуть. Прыгнул  кто-то  другой.  Герфегесту  не

случилось вонзить свой меч в брюхо Слепца.

     Этот кто-то спрыгнул с плоской крыши того самого строения, к которому

теснил  гигантского  паука  Горхла.  Прыжок  был  великолепен  -  тень   в

длиннополом  одеянии  пролетела   огромное   расстояние   и   приземлилась

ровнехонько на холку омерзительного создания, обхватив руками его слуховые

бугры. Кто бы он ни был, проделанный трюк выдавал в нем  по  меньшей  мере

опытного наездника. Никто - ни Герфе-гест, ни Киммерин,  ни  Горхла  -  не

успели подыскать происходящему хоть какое-нибудь объяснение,  как  Слепец,

укрощенный голосом незнакомца, осел на лапах, спрятал  в  своей  уродливой

пасти бичеобразный ложноязык и опал на землю.

     Незнакомец  встал  с  умерщвленного  чудовища,  словно   наездник   с

обессилевшей кобылы. Нарочито легкомысленным движением отер  слизь  Слепца

со своих бедер, подошел к Герфегесту и упал перед ним на колени,  скрестив

руки, положенные на землю. "Кажется,  это  он,  а  совсем  не  я  заслужил

большой поклон", - подумал Герфегест, но его  врожденная  сдержанность  не

позволила ему болтать раньше времени. Герфегест вложил меч в ножны. И  тут

уста неведомого укротителя Слепца, только что поцеловавшие  мертвую  землю

заброшенного города, наконец-то отверзлись.

     - Я обещал тебе, хозяин павшего Дома Конгетла-ров: если ты вернешься,

я паду перед тобой ниц.

 

     15

 

     Нисоред не убил Слепца, ибо невозможно убить то,  что  не  живет.  Он

лишь смирил его силою своей магии. Он усыпил его. Он сделал его  покорным.

Он лишил его воли. Он заставил его служить себе.

     Горхла принес  Нисореду  цепь,  на  которой  Мелет  привел  Слепца  в

Сармонтазару, и намордник, который сковывал жвалы мерзкой твари в те  дни,

когда она служила Гамелинам. Нисоред одел сбрую на Слепца и привязал  цепь

к каменной колонне, подпиравшей ничто у переднего фасада дома,  где  решил

скоротать ночь отряд. И только когда Слепец был обезврежен  и  изолирован,

они позволили себе почувствовать усталость.

     Нисоред помог Герфегесту перетащить в убежище Двалару, чья грудь была

разорвана стремительно выскочившим из темноты Слепцом, а ребра  переломаны

ударом  мощной  паучьей  лапы.  Двалара  дышал.  Но   его   дыхание   было

прерывистым, частым и очень слабым.

     - По-моему, он не жилец на этом свете, -  шепотом  сказал  Герфегест,

стараясь оставаться бесстрастным.

     Несмотря на то, что временами Двалара чудовищно раздражал  Герфегеста

своей беспардонностью и болтливостью, несмотря на то, что в иные минуты он

казался Герфегесту полным  идиотом,  не  достойным  чистить  императорские

конюшни, несмотря на то, что  он  ревновал  Киммерин  к  Дваларе,  ему  не

хотелось потерять его. Помимо жалости и прочих вполне человеческих  чувств

была еще одна причина, которая заставляла Герфегеста заботиться о  здравии

Двалары. Если он умрет, а именно на это указывает слабый и нечеткий пульс,

который Герфегест смог прощупать с левой стороны его шеи, еще одна  смерть

будет лежать на его, Герфегеста,  совести.  Смерть  еще  одного  человека,

положившего свою жизнь за Семя Ветра, чьим  хранителем  был  Герфегест  из

павшего Дома Конгетларов.

     - Если ты будешь  столь  же  погружен  в  себя,  как  и  сейчас,  он,

безусловно, умрет, - сказал Нисоред. - И карлик  умрет  тоже  -  ложноязык

этого урода весьма ядовит!

     - Что ты можешь предложить мне, Нисоред, кроме погружения в  себя?  Я

не знаю противоядия. И вдобавок я знаю, что лечить  человека,  у  которого

сломана грудная кость, выворочены наружу  ребра  и  порвано  одно  легкое,

совершенно бесполезно.

     Киммерин, слышавшая этот разговор из темноты,  закрыла  лицо  руками,

сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Она не была железной  женщиной,  хотя  и

была отменной воительницей и сильной духом подругой. Если бы Герфегесту  в

этот момент случилось видеть ее, он бы сразу догадался, что его ревность к

Дваларе не была лишена оснований.

     - Ты прав во всем, кроме одного. Где яд  -  там  и  противоядие.  Где

болезнь - там и лечение. Слепец нанес вам вред - Слепец имеет лекарство, в

котором очень много пользы.

     - И где оно, это твое хваленое лекарство? -  мрачно  буркнул  Горхла,

которому абсолютно не улыбалось попрощаться с жизнью уже после  того,  как

враг повержен и спокойствие  победы  воцарилось  в  затуманенном  болью  и

усталостью мозгу.

     - Мне нужен  кувшин  с  широким  горлышком.  Герфегесту,  разумеется,

хотелось знать, каким образом Нисоред - в  чьем  магическом  искусстве  он

теперь не сомневался  -  собирается  выклянчить  у  Слепца  лекарство.  Но

сопровождать Нисореда он не пошел. Это было слишком -  увидеть  мерзостную

тварь еще раз после всего того, что произошло. Даже железные  нервы  имеют

свойство ржаветь от усталости и напряжения.

     Довольно скоро Нисоред вернулся, неся  в  руках  кувшин,  наполненный

фосфоресцирующей белесой жидкостью.

     - Это молоко Слепца. Я надоил его только что - у него под подбородком

два сосца. Это так же  просто,  как  доить  корову  или  козу,  -  пояснил

Нисоред.

     - Я не буду пить эту дрянь. Лучше сдохнуть, - на лице Горхлы  застыла

гримаса крайнего отвращения. Его полные губы теперь потрескались. По всему

было видно, что карлика мучит страшный жар, какой нередко вызывают сильные

яды. Мышцы, обнаженные раной, которую нанес язык Слепца, почернели. Из  ее

глубины вместо крови сочился темно-зеленый гной.

     - Тебя никто не просит пить ее, - твердо сказал Нисоред.  -  Подставь

мне свое плечо. И отвернись - если ты такой неженка.

     Нисоред окропил рану Горхлы молоком Слепца  и,  не  обращая  никакого

внимания на забористую ругань карлика, корчившегося от боли,  приступил  к

лечению Двалары.

 

     16

 

     - Бесполезно пытаться уничтожить Слепца.  Я  не  люблю  бессмысленные

действия. Поэтому я возьму Слепца себе. Теперь он мой  раб.  В  нем  много

силы и столько же повиновения, - сказал Нисоред, когда  Герфегест  спросил

его о том, каким  же  образом  можно  совладать  со  Слепцом  и  стоит  ли

расправиться с ним немедленно.

     - Поступай как знаешь, - развел руками Герфегест.

     В самом деле, определенные выгоды в таком решении были. Молоко Слепца

было столь же целебным, сколь ядовит его ложноязык. В этом и Герфегесту, и

остальным представилась возможность  убедиться  следующим  утром.  Двалара

встретил рассвет в сознании.  Киммерин  не  отходила  от  него  всю  ночь,

пытаясь снять жар холодными примочками. Вода из Колодца, едва не  стоившая

жизни Дваларе, теперь должна была помочь  ему  выздороветь.  Но  утром  ее

сморил сон, а когда она пробудилась, то застала Двалару сидящим  и  жующим

кусок пресной лепешки. Это был добрый знак. Тот, кто собрался умирать,  не

станет лакомиться лепешками.

     До того как Нисоред испробовал целительную силу  молока  на  Дваларе,

его раны привел в порядок Герфегест. Осторожно, чтобы не  задеть  жизненно

важных органов и артерий, он  вправил  кости.  Пришлось  вышвырнуть  прочь

несколько острых обломков, которые не желали становиться на  место.  Таким

образом, Двалара полегчал на несколько харренских унций. Герфегест наложил

на грудь Двалары тьму повязок, и потому тот,  очнувшись,  так  и  не  смог

представить в полной мере, что сделал с ним разъяренный Слепец.

     Горхле повезло гораздо больше. Уже спустя несколько часов ему достало

сил сходить вместе с Нисо-редом к Невинному Колодцу - подобрать  брошенные

впопыхах бурдюки  с  водой,  которая  была  столь  необходима  отряду  для

продолжения пути.

 

     17

 

     Так случилось, что к вечеру следующего дня отряд был готов  двинуться

в старый порт. И в самом  деле,  оставаться  в  Деннице  Мертвых  не  было

никакого смысла. "Ганфала велел нам возвращаться  как  можно  быстрей!"  -

воззвал Горхла и взвалил свой мешок и часть поклажи Двалары себе на плечи.

     - Что ж, да будет ваш путь через эти земли легким и пусть возвращение

оправдает самые смелые ваши надежды! - сказал Нисоред. В его  правой  руке

была цепь, а Слепец, ставший покорным котенком, топтался, прячась  за  его

спиной.

     - Быть может, пойдешь с нами, Нисоред?  -  предложил  ему  Герфегест,

которому, очень хотелось поговорить с  Нисоредом  о  массе  волнующих  его

вещей. О Поясе Усопших, о прошлом и настоящем Синего Алустрала. Но в суете

прошедшей ночи и нового дня ему так и не представилось возможности сделать

это. Единственное, о чем они успели переговорить, так это о Семени  Ветра.

Оказалось, что Нисоред понятия не имеет, как его использовать и зачем  оно

Ганфале. Это обескуражило Герфегеста.

     Горхла отвернулся и  скривил  свои  пухлые  губы  в  изогнутую  книзу

скобку, которая сделала его и без того не отличающееся красотой  лицо  еще

менее привлекательным. По всему было  видно,  что  перспектива  продолжать

путь в  обществе  гигантского  слепого  паука  его  не  слишком  радовала.

Возможно, у него были и другие причины для недовольства. Но каковы бы  они

ни были, это не слишком волновало Герфегеста. Все-таки Нисоред спас  жизнь

по меньшей мере двоим из четверых. В том числе  и  самому  Горхле.  Причем

сделал это неоднократно.

     - Я сожалею. Хозяин Дома  Конгетларов.  Но  меня  ожидают  неотложные

дела.

     - Скажи мне, Нисоред, какие  неотложные  дела  могут  заботить  мага,

отшельничающего в Поясе Усопших? - с иронией спросил  Герфегест,  невольно

вспоминая, как многие годы назад Конгетлары собирались везти скрученного и

невыразимо бледного лицом Ни-сореда на заклание  щедро  заплатившему  Дому

Пел-нов, с которым сейчас, по возвращении, ему, быть может, снова придется

ходить в союзниках...

     - Когда ты уходишь от людей, ты никогда не приходишь в  пустоту.  Ибо

пустоты не бывает в мире бренного  и  изменяющегося.  То,  что  я  называю

неотложными делами, это не то, что называете так вы. И все-таки  это  тоже

неотложные дела, - уклончиво ответил Нисоред. - Меня ждет мой дом.

     - Скажи мне, где теперь твой дом, Нисоред. Быть может, однажды  утром

я постучу в твое окно и предложу распить со мной кувшин доброго вина?

     Нисоред грустно улыбнулся.

     - Я думаю, ты понимаешь, что я больше  не  живу  в  Суверенной  Земле

Сикк. Мои сыновья уже давно поделили остров между  собой  и  успели  убить

друг друга, уступив право убивать и быть убитыми своим дядьям и двоюродным

братьям. Искать меня там не следует.

     - Это я и мои кровники поняли еще пятнадцать лет назад,  когда  нашли

тебя в старом порту Калладир, Нисоред, - вставил Герфегест.

     - Да. Но старый порт Калладир, куда  вы  сейчас  направляетесь,  тоже

перестал быть мне домом. Жить по соседству с Густой  Водой  станет  только

умалишенный.

     - О какой Густой Воде ты говоришь? - спросил Герфегест в недоумении.

     - Нет смысла объяснять, - отмахнулся  Нисоред.  -  Если  вам  суждено

встретиться с ней, мои объяснения вам не помогут, если же нет - они только

будут мешать вам спать. Так что  если  ты  действительно  пожелаешь  моего

общества, Герфегест, тебе придется прийти туда, где раньше был Наг-Туоль.

     Герфегест опешил. Наг-Туоль? Столица его Дома. Место, где повивальная

бабка обрезала его пуповину и его родители сочетались браком под  ликующие

крики всех ленников Дома...

     - Почему "был", Нисоред? - спросил Герфегест. Его голос  не  дрогнул,

хотя это и стоило ему некоторых усилий.

     - Да потому, что после того, как вы, Конгетлары, были повержены. Пояс

Усопших пожрал ваши земли, как во время прилива воды пожирают сушу. Никто,

ни один род, ни один из Семи Домов, не смог  подчинить  себе  Наг-Туоль  и

прилежащие к нему владения Конгетларов.  Похоже,  только  могущество  Пути

Ветра могло сдерживать враждебные стихии. И не только стихии.

     - Мне не рассказывали об этом, - Герфегест бросил укоряющий взгляд на

Горхлу, Киммерин и Двала-ру,  чьи  удаляющиеся  спины  виднелись  в  конце

кривой улочки - одной из сотен кривых улочек Денницы Мертвых.

     - Неправда - я рассказал тебе, - возразил Нисоред. - Ты найдешь  меня

там, возле пристани "Танцующая ласка". Если, конечно, захочешь.

 

     18

 

     -  Милостивый  гиазир  Элиен!  Милостивый  гиа-зир!  -   встревоженно

затараторила молоденькая служанка с плеядой веснушек на щеках  -  одна  из

тех, что присматривают за садом. - Извольте видеть, там... там... я  прямо

сама не знаю.

     Элиен отложил в сторону свиток и повернулся в сторону вошедшей.

     - Что там? Медленноструйньш Орис вышел из берегов и просит позволения

войти? Или за ночь с неба просыпалось столько звезд, что погибли все белые

померанцы на главной аллее? - спокойно спросил Элиен.

     Но безмятежное спокойствие господина ничуть  не  успокоило  служанку.

Напротив, она затараторила еще быстрее, а ее  руки  успели  перебрать  две

дюжины жестов, значение которых Элиену было  совершенно  очевидно.  Страх.

Паника. Тревога. Непонимание.

     - Ваши померанцы целее целого, милостивый гиазир. Но вот  что-то  там

другое...  В  бассейне  еще  сегодня  на  рассвете  ничего  не  было.  Там

совершенно ничего не было. Мозаика была целая, все было хорошо...

     - И что там теперь?

     - Там теперь растет дерево. Оно, правда, пока совсем еще  не  дерево.

То есть еще маленькое. Но  оно  растет  на  глазах.  Вся  мозаика  на  дне

бассейна уже сломана, это дерево выпило  всю  воду.  Если  вы  не  верите,

идемте, посмотрите сами.

     Элиен поднялся. "Дерево". Хорошие дела.

     - И что за дерево? - поинтересовался Элиен, накидывая на  плечи  плащ

цвета Белого Пламени.

     Ответ на этот вопрос Элиен мог бы дать и сам. Одно  такое  дерево  он

уже видел. В саду Мудрого Пса Харрены. В начале Третьего  Вздоха  Хуммера.

Элиен знал ответ на этот вопрос. И все-таки задал его. Наверное, чтобы  не

смущать служанку своей зловещей осведомленностью.

     - Это вяз, милостивый гиазир. Таких полным-полно в землях герверитов,

- зрачки служанки были велики, словно две черных оливки.

     Через несколько минут они были у бассейна. Возле его мраморной кромки

в беспорядке валялась садовая утварь -  нож,  совок,  прутья,  корзинка  с

саженцами. Веснушчатое личико служанки залилось румянцем - это нехорошо  -

смущать взгляд  господина  корзинами  и  совками.  Но  смущение  сразу  же

уступило место первобытному ужасу. Ужасу перед необъяснимым.

     В самом центре бассейна, пробив его мозаичное дно, на  глазах  рос  и

наливался соками побег вяза. Ветви его крепли, вытягивались  ввысь.  Ствол

становился все толще. Только листьев пока не было - набухшие почки все еще

хранили нежную зелень от глаз посторонних.

     - Когда я его заметила, он был вот такой, -  служанка  провела  рукой

поперек своей маленькой груди, обернутой в  лиф  из  желтого  сукна.  -  А

теперь...

     А теперь вяз был высотой в рост харренского  пращника.  Элиен  сложил

руки на груди и воззрился на непрошеное чудо.

     Четырнадцать лет назад в саду Мудрого Пса Хар-рены из  плода  итского

каштана вырос побег герверит-ского вяза. Тогда это  означало,  что  мирные

времена ушли из Сармонтазары надолго. То был знак  Войны  Третьего  Вздоха

Хуммера, в которой Элиёну удалось одержать победу.

     Элиен смотрел, как вяз разворачивает свои ветви  навстречу  солнечным

лучам. Как его корни превращают бассейн с сакральной  мозаикой  в  дрянную

грязную клумбу. Как  воды  священного  бассейна  поглощаются  герверитским

вязом и новые ростки рвутся наружу, измазанные бурой глиной.

     Ничего в мире не происходит зря.

     Элиен ведал знаки. Он видел нити судьбы, и  он  знал,  о  чем  кричит

мироздание, чья ткань сейчас была  раздираема  корнями  зловещего  дерева,

выросшего в противоестественном месте с противоестественной быстротой.

     "Война. Еще одна война с Хуммеровой  тьмой.  Война  в  мире  воды.  С

водой. На воде. Война с Братом по Слову, звезднорожденным. Вот каков он  -

этот странный знак. Сколь много в нем горя. О любезный брат мой,  Шет  оке

Лагин, что  же  натворил  ты.  Сиятельный  князь  Варана,  Пенный  Гребень

Счастливой Волны!" - в сердцах вскричал Элиен, но уста его не проронили ни

звука.

     Элиен присел на корточки.

     - Это наваждение, моя милая, - успокоил он служанку, рыдающую  у  его

ног.

     Почки на ветвях лопнули все разом. Нежной листвы не было. Вместо  нее

в помутневшую от глины воду бассейна упало несколько скупых капель крови.

     Глава четвертая

 

     СТАРЫЙ ПОРТ КАЛЛАДИР

 

     Они стояли на  одном  из  невысоких  каменистых  холмов,  полукольцом

охватывавших Калладир со  стороны  Пояса  Усопших.  Вид,  открывающийся  с

холма, был величественным, торжественным и тревожным.

     Под ними спускались к  морю  каменные  террасы  города,  от  которого

осталось совсем немногое. Гавань была затянута сиреневой дымкой, но она не

помешала  Герфегесту  разглядеть  главное.  Корабль,  обещанный   Горхлой,

действительно был на месте. Палуба его не стала  мраморной,  а  паруса  не

превратились в обвисшие зеленые сопли.

     Дальше к западу Герфегест впервые за четырнадцать лет  увидел  Синеву

Алустрала. Безбрежный сап-фирово-синий океан  был  спокоен.  И  совершенно

пустынен. Только на юго-западе у самого горизонта виднелась  цепь  далеких

островов. Архипелаг Лорну-ом, владения  Пелнов.  По  крайней  мере,  когда

Герфегест покидал Алустрал, Лорнуом принадлежал Пел-нам.

     - Кто сейчас владеет  архипелагом?  -  спросил  Герфегест  у  Горхлы,

который,  отойдя  на  несколько  шагов  в  сторону,  внимательно  и,   как

показалось Герфегесту, встревоженно ощупывал иссохшую землю холма.

     Вместо Горхлы ответила Киммерин:

     - Лорнуом не принадлежит никому. Там нельзя жить.

     -  Гамелины?  -  спросил  Герфегест,  который  за  время  пути  успел

привыкнуть к тому, что все зло в мире помечено тавром черных лебедей.

     - Гамелины, Рожденный в Наг-Туоле,  -  подтвердил  его  предположение

Горхла, подымаясь на ноги.  Сквозь  его  пальцы  медленно  сочилась  серая

земляная пыль.

     - Там все теперь хуже, чем здесь, а  здесь  очень  плохо,  -  добавил

Горхла, покосившись на свой топор.

     "Жаль", - подумал Герфегест, и  в  его  груди  всколыхнулось  далекое

воспоминание. Кипарисы, гул  сотен  шмелей  над  огромными  цветами,  имен

которых он не знал ни тогда, ни  теперь,  жирные  улитки,  оставляющие  на

камнях длинные слизистые следы. Вовсе не противные, как считают многие.  В

особенности харренскиедамы. В Харрене улитка - тварь  очень  непристойная,

милостивые гиазиры.

     Пелны, которым принадлежал архипелаг Лорнуом, были повинны  в  гибели

многих и многих Конгет-ларов. Герфегесту не за что было любить Пелнов.  Но

острова архипелага Лорнуом, прозванные  Шмелиными,  были  красивы.  Почему

нужно уничтожать красоту?

     - Мы будем  сидеть  здесь  до  вечера?  -  спросил  Двалара.  Он  был

единственным из них, кто не побрезговал сесть  прямо  на  острые  каменные

обломки, покрывавшие вершину холма. Встреча со Слепцом  не  пошла  ему  на

пользу. Он был мертвенно бледен, с трудом переставлял ноги,  и  на  исходе

каждого дня Горхла и Герфегест попеременно подставляли ему плечо, чтобы он

мог хоть как-то идти. Позавчера Герфегеста навестила вполне уместная мысль

о том, что, возможно, стоит осторожно задушить Двалару на рассвете.  Он  с

ужасом прогнал ее прочь, впервые за время пути отдав себе отчет в том, что

все больше и больше становится человеком Алустрала.

     Горхла демонстративно сплюнул.

     - Что-то не так в Калладире. Будьте начеку. Идем. Они начали спуск  -

туда, где их ждал корабль.

     Туда, откуда доносился едва ощутимый позабытый

     запах океана. И смерти.

 

     2

 

     Руины остались у них за спиной. Несмотря  на  то  что  Герфегест  все

время чувствовал опасность, ее источник пока не желал проявить себя.

     Корабль слегка покачивался на воде, прикованный крупнозвенчатой цепью

к массивному кольцу на железном стержне. Стержень уходил прямо в  каменный

монолит пристани.

     Их никто не ждал. Еще завидев корабль издалека, Герфегест понял,  что

это "морская колесница" - большая диковинка даже для Алустрала. Корабль не

был ни гребным, ни парусным. В него  запрягались  исполинские  каракатицы.

Мачта, рассчитанная на небольшой косой парус,  впрочем,  была.  На  всякий

случай.

     Замок на цепи был прост и надежен - металлический  короб  с  фигурным

отверстием, по форме напоминающим трехлучевую звезду.

     Горхла перевернул свой топор, и  Герфегест  сразу  вспомнил,  где  он

видел что-то похожее. Конечно, когда они дрались с  людьми  Гамелинов!  На

нижнем конце длинного древка был металлический  наконечник,  сведенный  из

трех выступающих острых ребер. Его Горхла использовал для колющих копейных

ударов.

     Наконечник вошел в отверстие. Внутри металлического  короба  раздался

громкий щелчок. Цепь со звоном упала на пристань.

     Они поднялись на борт. Несмотря на свои  скромные  размеры,  "морская

колесница" была палубным кораблем. В трюме хранилась сбруя для  каракатиц,

стояли несколько кувшинов в человеческий рост, имелось вдосталь  орехов  и

вяленого  тунцового  мяса.  "Вполне  императорская  роскошь",  -   подумал

Герфегест, припоминая рассказы Элиена о путешествии на корабле эверонотов.

Это было всего лишь восемь лет назад, а кажется - прошла вечность.

     Люди Алустрала, кроме, пожалуй,  Хевров,  всегда  чувствуют  себя  на

борту любой утлой посудины в большей безопасности, чем на берегу.  И  если

грюты, например, полагают лучшим ковром - степь, а пологом шатра -  небеса

Асхар-Бергенны, то люди Алустрала считают лучшей  музыкой  плеск  волн  за

бортом корабля, а лучшим благовонием - соленый морской ветер.

     Поэтому спутники Герфегеста выглядели заметно повеселевшими. Даже  на

щеках Двалары проступил румянец.

     - Эй, салага! - шутливо ткнул Горхла в бок Герфегеста,  застывшего  в

нерешительности над сбруей каракатиц. - Подбери свое  хозяйство  и  волоки

эту парашу наверх.

     Герфегест окатил Горхлу ледяным презрением истинного Конгетлара.

     -  В  Доме  Конгетларов  не  заведено  в  присутствии  дам   говорить

"хозяйство". В Доме Конгетларов это называется "яйца".

 

     3

 

     Подготовленная  упряжь,  рассчитанная   на   пять   каракатиц,   была

закреплена за поворотную балку посреди  корабля,  благодаря  чему  опытный

Пастырь мог  управлять  скоростью  и  направлением  движения.  Эта  балка,

насколько помнил Герфегест, называлась Пастырями запросто - "воротило".

     Теперь оставалось только найти тех, кто  согласится  подставить  свои

скользкие шеи под здоровенные, обшитые кожей хомуты. Относительно этого  у

Герфегеста имелось более чем приблизительное представление.  Теперь  он  с

немалым интересом наблюдал за Горхлой.

     У того в  руках,  после  непродолжительных  манипуляций  с  бездонной

сумой, оказалась длинная флейта с шестью отверстиями. Рядом с  "воротилом"

над палубой  выступал  на  высоту  человеческого  роста  медный  изогнутый

раструб, обращенный к корме. Горхла встал рядом с ним и  поднес  флейту  к

губам.

     Раздался первый одинокий и протяжный звук.  Вслед  за  ним  -  череда

быстрых, отрывистых, резких нот, которые  вознеслись,  казалось,  к  самым

небесам. Горхла отнял флейту от губ и прошептал короткое заклинание. Потом

заиграл снова.

     Вскоре на лбу Горхлы выступили капли пота. На шее  вздулись  толстые,

непропорционально огромные для карлика вены. Он стал похож на странное, ни

с чем не сообразное растение, оплетенное хищными толстыми  лианами.  Через

несколько минут он прекратил игру и приложил ухо к медному раструбу.

     - Похоже, они сейчас очень далеко*. Видишь - Горхла совсем не в себе,

- шепнула Киммерин Гер-фегесту.

     Горхла нервно прошелся взад-вперед по палубе. Хрустнул сцепленными  в

замок пальцами. Пристально поглядел на Герфегеста.

     - Каракатицы чем-то сильно испуганы, - сказал он севшим голосом. - И,

похоже, если только мы побыстрее не уберемся отсюда, мы встретимся с  тем,

что пробудило в них страх, лицом к лицу. Достань Семя Ветра,  Рожденный  в

Наг-Туоле.

     Герфегест молча стащил через голову свинцовую миндалину на платиновой

цепочке. Провернув ее, как некогда показал Горхла,  извлек  Семя.  Он  уже

давно не видел его. С того самого дня, как погибла Тайен.

     Горхла бережно, двумя пальцами взял  Семя,  как  оценщик  драгоценных

камней берет редкий черный алмаз. Прищурив глаз, Горхла внимательно изучил

серую сущность.

     - Ты умеешь извлекать из него пользу? - спросил Горхла у Герфегеста.

     - Нет. Тайен умела.

     - Тайен  -  понятно,  Тайен  -  совсем  другое  дело...  -  загадочно

пробормотал Горхла. - Ну да ладно.  Может,  и  у  нас  получится.  Ты  мне

позволишь его съесть?

     Герфегест посмотрел на Горхлу, как на умалишенного.

     - Съесть?

     Горхла не ответил. Семя Ветра уже исчезло у него во рту.

 

     4

 

     Герфегест с трудом приходил в себя. Он, определенно, лежал, и  что-то

твердое давило ему в затылок. И он, определенно, был жив.  И  даже  был  в

состоянии припомнить кое-какие недавние события.

     Перед  глазами,  расплываясь  радужными  пятнами,   колыхалось   лицо

Киммерин. Очень болела шея. Постепенно из  мерного  гула  в  голове  стала

проявляться некая тяга к жизни.

     - Кя-хра-нус Си-ахр-и-а-хревой Ахр... - прохрипел Герфегест. Он хотел

сказать: "Клянусь Синевой  Алустрала,  я  прикончу  этого  недомерка".  Но

получилось не очень-то, поэтому он почел за лучшее замолчать.

     Киммерин протянула ему круглый кувшин с узким горлышком. Он потянулся

за ним, и, к стыду своему, у него ничего не  получилось.  Пальцы  ухватили

пустоту в двух пядях от кувшина.

     Киммерин,  насколько  он  мог  разглядеть,  усмехнулась  и,   ласково

поддержав его голову,  поднесла  кувшин  к  самым  его  губам.  Он  сделал

несколько жадных глотков. Две струйки жгучей жидкости безвозвратно убежали

по его подбородку, но что-то все-таки попало в рот и  растеклось  по  телу

бурным горячим потоком. Очень похоже на варанский гортело. Но куда крепче,

да вдобавок настояно на красном перце-  Из  небытия  в  памяти  Герфегеста

воскресло  слово  "сельх".  Да,  правильно,  в  Алустрале  это  называется

"сельх". Питье простолюдинов и наемных воинов. Благородные  Дома  не  пьют

сельх. Семь благородных Домов Алустрала пьют кровь из сердец своих  врагов

и нектар из уст своих возлюбленных.

     Вопреки предрассудкам семи благородных Домов Алустрала, сельх  оказал

на Герфегеста благотворное воздействие. Кусочки  разбитого  витража  вновь

собрались вместе, и он вспомнил.

     Семя Ветра исчезает во рту Горхлы. Он, Герфегест,  разъяренный  таким

бессовестным поступком Горхлы, бьет его... Нет, похоже, Горхла  уклоняется

и...  Дальше  память  отказывалась  помнить,  но,   предприняв   несколько

осторожных попыток шевельнуть головой вправо-влево,  Герфегест  догадался,

что Горхла применил к нему "мягкий" вариант удара  "императорский  палач".

Причем сделал это столь  профессионально,  что  даже  его,  Идущего  Путем

Ветра,   натренированное   тело   не   смогло   ничего    противопоставить

беспощадности Горхлы.

 

     - Я убью вашего  проклятого  Горхлу,  -  проворчал  Герфегест  вполне

серьезно. Целительное вмешательство сельха вернуло ему голос.

     Киммерин сделала предостерегающий жест рукой.

     - Не спеши. Рожденный в Наг-Туоле. Во-первых, Горхла,  если  захочет,

убьет тебя быстрее. Во-вторых, он сделал главное - каракатицы вернулись. -

     В подтверждение слов Киммерин прямо  на  ноги  Герфегеста  шлепнулось

скользкое, покрытое внушительными присосками щупальце толщиной в  туловище

десятилетнего ребенка. Герфегест, вздрогнув, поджал ноги.

     Киммерин рассмеялась.

     - Не бойся. Это руки Сеннин. Так зовут предводительницу наших морских

лошадок.

     Герфегест, вымученно улыбнувшись удачному имени  (императрица  Сеннин

славилась неимоверной длиной рук и более чем неимоверной алчностью; алкала

она отнюдь не крови - мужчин), неуверенно поднялся на ноги.

     Зрелище, открывшееся его неспешно просветляющемуся взору, можно  было

найти по-своему трогательным.  Над  бортом  высилась  уродливая  голова  с

крепким загнутым клювом. Вокруг клюва  от  головы  расходились  двенадцать

длиннейших щупалец. Большинство  из  них  льнуло  к  Горхле,  стоявшему  к

карака-тицевплотную. Горхла нежно поглаживал Сеннин  по  мокрой  коже,  на

которой Герфегест разглядел тавро в виде  полумесяца,  обращенного  рогами

кверху. Два глаза каракатицы, прилепленные в  том  месте  головы,  которые

Герфегест крайне условно мог назвать щеками, не выражали ничего  внятного.

Да и не должны были выражать.

     Горхла прошептал что-то Сеннин, в последний раз одобрительно похлопал

ее по клюву, и, поднеся к  губам  флейту,  извлек  из  тростниковой  плоти

низкий гудящий звук. Сеннин нехотя подобрала  щупальца  и  стала  медленно

исчезать за срезом фальшборта. Только теперь Герфегест обратил внимание на

ярмо, плотно обхватывающее ее заголовье в том месте, где у каракатицы была

широкая  кожистая  складка,  отдаленно  напоминающая  воротник.  От   ярма

тянулись канаты к "воротилу". Еще четыре пары канатов слегка шевелились, и

Герфегест с затаенным восторженным ужасом представил себе тридцатилоктевые

тела их "лошадок", которые сейчас безмолвно ворочаются где-то в гавани.

     Горхла обернулся. Герфегест исподлобья посмотрел на него, не зная что

сказать и стоит вообще говорить что-либо.

     - Иначе было нельзя,  -  бесстрастно  сказал  карлик,  приближаясь  к

Герфегесту. - Иначе мы бы остались здесь, а оставаться в Калладире  больше

нельзя и на полчаса. Мы могли проиграть все.

     - Мы и так проиграли все, - парировал Герфегест. -  Считай,  что  мир

уже сокрушен. Потому что теперь на пути у Гамелинов не стоит Семя Ветра.

     -  Бла-бла-бла,  бла-бла,  -  с  ребяческой  задорностью  перекривлял

Герфегеста Горхла. И с этими словами он  сплюнул  на  ладонь  Семя  Ветра.

Целое и невредимое.

     Горхла вновь  встал  у  "воротила"  и  тихонько  заиграл  на  флейте.

Киммерин заняла место справа от него,  Двалара  уселся  на  палубу  слева.

Герфегест, чувствующий  себя  несколько  виноватым  за  выказанное  Горхле

недоверие, удалился на корму.

     Гавань Калладира была  велика.  До  того  как  стать  старым  портом,

Калладир именовался Первым портом, и через, него шла  оживленная  торговля

Алустрала с Сармонтазарой. И было это не  так  уж  давно.  Каких-то  шесть

веков назад, до Первого Вздоха Хуммера.

     Влекомая пятеркой мощных каракатиц, "морская колесница" споро  отошла

на пол-лиги от пристани. Выход из  гавани  бьш  защищен  со  стороны  моря

грубым, но зато неподвластным стихиям молом из цельных скал.  Герфегест  в

детстве слышал легенду, что мол строили Медные Люди  -  дар  Калладиру  от

Лишенного Значений. В Медных Людей Герфегест, как ни странно, верил, а вот

в темную историю о том, как погиб Калладир - не очень-то. А  история  была

очень проста: "Густая Вода пришла  из  Пустот  -  сожрала  людей,  сожрала

скот".

     Триста локтей отделяли их от узкого выхода в открытое море, который в

лучшие времена Калладира стерегла легендарная  Золотая  Цепь.  Что  это  -

просто ли цепь из золота или имя  какого-то  существа  -  не  знал  толком

никто. Да и была ли она вообще когда-либо - эта Золотая Цепь?

 

     6

 

     Воздух   наполнился   дрожью   молниеносно.   Герфегест,   равнодушно

наблюдавший за удаляющимися холмами, увидел, как они задернулись  дымчатой

пыльной пеленой.  С  глухим  рокотом  что-то  обрушилось  в  глубине  руин

Калладира. Но самое страшное началось спустя несколько мгновений.

     Пыль полностью заволокла закатное солнце, потом она при почти  полном

безветрии  уплотнилась  в   нечто,   напоминающее   грязный   войлок,   и,

сворачиваясь, устремилась вниз, в гавань. Она вошла  в  воду,  и  началось

безумие.

     У берега вспучилась  студенистая  волна.  От  нее  вверх,  по  руинам

Калладира,  поползли  длинные  ветвистые   отростки.   Они   явно   искали

пропитания. Что будет потом, когда "Это" убедится, что все доступное  было

съедено в Калладире шесть веков назад, Герфе-гесту думать не хотелось.

     Его спутники тоже заметили приход Густой Воды.

     И не только спутники. Каракатицы напрягались изо всех сил,  послушные

не столько флейте Горхлы, сколько  ужасу  перед  необъяснимой  опасностью,

которую они чуяли позади.

     Сто локтей до выхода из гавани. Как и боялся Герфегест, Густая  Вода,

стремительно обследовав руины Калладира и не найдя в них ничего съестного,

поползла вниз, к поверхности моря. С какойскоростью перемещается эта дрянь

по воде? Таков был единственный вопрос, который заботил сейчас Герфегеста.

     Они проскочили мимо крайней устрашающей скалы  мола,  когда  уже  вся

гавань старого порта была затоплена Густой Водой, как бадья  перебродившим

тестом. И она прибывала.

     Герфегест видел Густую Воду совсем близко -  в  полуполете  копья  за

кормой их "морской колесницы" колыхался и тревожно ворчал белесый студень.

Теперь уже у Последнего из Конгетларов не возникало сомнения в том, что их

часы сочтены. Едва ли что-то сможет помешать выходу Густой Воды в открытое

море. Кто знает, что остановило ее шесть веков назад  в  пределах  гавани?

Кто знает, не пробил ли  последний  час  Синего  Алустрала,  предсказанный

Ганфалой?

     Когда до слуха Герфегеста донесся  встревоженный  крик  Киммерин,  он

даже не обернулся. Что толку? Какая бы опасность ни грозила им сейчас, она

ничто перед безликим студнем, поглощающим на своем пути все живое.

     - Герфегест, сюда! - судя по голосу, Горхла бьш зол и напуган.

     Только тогда Герфегест обернулся. Оборачиваясь,  он  успел  заметить,

как в воде - не Густой, а пока  еще  обычной  морской  воде  -  за  кормой

корабля мелькнула длинная тень. Герфегест не придал ей никакого значения -

подумаешь,  всего  лишь  навсего  выброшенное  вперед  щупальце  Хуммерова

студня, который сожрет их без остатка спустя несколько мгновений...

 

     8

 

     Герфегест подбежал к Горхле. Карлик молча ткнул пальцем на юго-запад,

в сторону архипелага Лорнуом. Вначале Герфегест не  увидел  ничего,  кроме

бескрайней океанской равнины,  перепаханной  небольшими  волнами  -  ветер

набирал силу. Но, вглядевшись, он обнаружил  далеко  на  горизонте  черную

риску толщиной с человеческий волос.  Сомневаться  не  приходилось  -  это

мачта корабля.

     Двалара тем временем  извлек  свои  парные  боевые  топоры.  "Оумм-м,

умм-м", - прогудел двойной удар. Перерубленные поводья Сеннин проскользили

через носовые клюзы и исчезли.

     - Он что - повредился в рассудке? - спросил Герфегест у Горхлы.

     - Руби канаты! - вместо ответа  прорычал  Горхла  и  подтвердил  свои

слова ударом топора по "воротилу".

     Герфегест  не  понимал  ничего.  Если  они  обрубят  канаты,  корабль

остановится и тогда Густая Вода сожрет их еще быстрее... Впрочем, странно,

как она это не сделала до сих пор...

     В  этот  момент  с  надсадным  скрипом  сильно  просел  нос  корабля.

Герфегест, не  удержавшись,  упал  на  "воротило".  Оставшиеся  в  целости

поводья каракатиц напряглись до предела. Чувствовалось, что животные ведут

себя, мягко говоря, не так, как того хотелось бы.

     Корабль вдруг споро  помчался  вперед  с  невиданной  скоростью,  все

глубже зарываясь носом. И когда морская вода хлынула на палубу,  Герфегест

увидел, что она окрашена в  непривычный  ядовито-бурый  цвет.  Что-то  или

кто-то увлекал в морские глубины каракатиц  и  вместе  с  ними  обреченную

"морскую колесницу". Что происходит за кормой, Герфегест не видел, да и не

хотел видеть. Последний  из  Конгетла-ров,  не  думая  больше  ни  о  чем,

выхватил меч и обрубил канат, который напряженно дрожал прямо  перед  ним.

Но это не помогло. Еще  одна  сбруя  оставалась  целой.  И  этого  хватило

перетруженному "воротилу", чтобы с треском сорваться с места и  промчаться

в ореоле брызг по полузатопленной палубе. "Воротило" врезалось в изогнутый

лебединой шеей форштевень и застряло в последних ребрах фальшборта.

     Впереди по курсу перед кораблем выросла продолговатая серая отмель  и

исторгла высокий фонтан водяных брызг и белого пара. Когда  кашалот  вновь

исчез под водой, все смешалось окончательно...

     Ветер неожиданно резко усилился и  швырнул  в  лицо  людям  на  утлой

"морской колеснице" клочья скользкого мяса, сочащегося бурой кровью.

     Двалара в ужасе выл что-то  невразумительное,  тыча  рукой  за  корму

корабля, и в его глазах  промелькнула  золотая  молния,  но  Герфегест  не

поверил видению.

     Киммерин упорно ползла вперед, к носу,  туда,  где  пела  напряженная

сбруя последней каракатицы, и нож у нее в  зубах  блестел  алым.  И  когда

Киммерин, сорванная набегающим потоком воды,  бессильно  понеслась  назад,

Горхла успел поймать ее за руку, но его Флейта Пастыря, легко отскочив  от

медной трубы, вылетела за борт.

     Вбивая в палубу поочередно два  метательных  ножа,  Герфегест  пополз

вперед сам. Форштевень стонал, грозя  разлететься  в  щепы,  через  палубу

струилась кровь глубинных чудовищ. Последний Конгетлар клял все мироздание

от Хуммера до самой  безвредной  былинки,  но  они  все  еще  непостижимым

образом оставались живы, и Густая Вода все еще была где-то позади...

     Кошмар кончился так же внезапно, как и начался.

     Меч Герфегеста дважды вошел в изрубленное дерево "воротила".  Корабль

освободился от последней упряжи и, как порожний стеклянный  шар,  выскочил

на поверхность воды. И почти  сразу  же  вслед  за  этим  прямо  по  курсу

показалась, безжизненно покачиваясь на волнах, огромная туша кашалота.

     Что же произошло там, на выходе из старого порта Калладир?  Герфегест

с замиранием оглянулся, страшась увидеть набегающий вал  Густой  Воды.  Но

сзади не было ничего. Ничего, кроме  непроницаемой  стены  посверкивающего

золотистыми искорками тумана...

 

     9

 

     Корабль  замер,  уткнувшись  носом  в  мертвого  кашалота.  На   боку

властелина  глубин,  среди   многочисленных   круглых   ран,   оставленных

щупальцами каракатиц, едва заметно  темнели  в  наступающих  сумерках  два

лебединых силуэта.

     - Конечно, Гамелины, - с едва заметной дрожью в голосе  констатировал

Двалара.

     Это замечание Герфегест  проигнорировал  полностью.  Зачем  обсуждать

очевидное? Его интересовало совсем другое.

     - Ты видел Золотую Цепь? - сказал Последний Конгетлар.  Это  не  было

утверждением. Это было вопросом.

     - Да, - выдавил Двалара. - Она изъела Густую Воду и ушла в нее. И мне

нечего к этому добавить.

     - Густая Вода пришла из Пустот, сожрала  людей,  сожрала  скот.  Цепь

Золотая положена здесь. Калладир - ешь, остальное - нет, - сообщил  Горхла

с таким гордым видом, будто бы это он был  разорителем  порта  Калладир  и

устроителем Золотой Цепи.

     Только  теперь   Герфегест   мог   позволить   себе   поддаться   той

нечеловеческой усталости, груз которой он почувствовал на себе, как только

его нога ступила на  палубу  "морской  колесницы".  Ему  стали  совершенно

безразличны перипетии минувшего кошмара. Сейчас, когда  близкая  опасность

миновала, его интересовало только ближайшее будущее.

     - И что  мы  делаем  теперь?  -  спросил  он,  скептически  оглядывая

осиротевшее "воротило".

     - Теперь мы подымаем парус, - буркнул Горхла.

 

     10

 

     Они поставили парус и оставили мир суши за спиной. На запад от  Пояса

Усопших, на запад от Калла-дира - туда, где в оправе  синих  вод  покоится

зеленая  жемчужина  Свен-Илиарма,  где  воздвигся  Рем  Великолепный,  где

Ганфала,  Надзирающий  над  Равновесием,  лелеет  надежду   на   появление

Последнего из Конгетларов.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ

 

     РЫБИЙ ПАСТЫРЬ

 

     Глава первая

 

     ХРАНЯЩИЕ ВЕРНОСТЬ

 

     Дыхание смерти за спиной -  тяжелое,  обжигающее,  алчное  -  наконец

ослабло.

     Герфегест поднялся на палубу и, вбирая полной грудью соленый  морской

воздух, прикрыл глаза. Много, очень много дней прошло с тех  пор,  как  он

точно так  же  стоял  на  палубе  "морской  колесницы".  Тогда  за  спиной

растворялся в жуткой неизвестности старый порт Калладир, а  впереди  ждала

встреча со столицей Синего Алустрала.  И  встреча  с  Ремом  Великолепным,

Ремом Двувратным, Ремом  Моревладетельным,  наконец  состоялась.  Кровавая

встреча, окрашенная пурпуром пожаров...

     - Ты слышишь меня. Рожденный  в  Наг-Туоле?  Лишенная  каракатиц,  их

"морская колесница" прибыла в Рем с роковым опозданием на четыре дня.  Оно

могло бы быть значительно большим, если бы их парус с голубым  полумесяцем

не полнился щедрым ветром из Пояса Усопших.  Но  и  четырех  дней  хватило

Гамелинам, чтобы бросить на чашу весов достаточно стали и темного  знания.

.

     Герфегест и его спутники попали в Рем Великолепный, когда над ним уже

сгустились свинцовые тучи войны. Они встретились с Ганфалой. Герфегест еще

не  успел  ответить  на  приветствие  Ганфалы,  а  на  рейде  столицы  уже

показались сотни  кораблей  под  знаменами  благородных  Домов  Алустрала.

"Лебеди" Гамелинов, "Ледяные  Цепи"  Лорчей,  "Туры"  Эльм-Оров  появились

сразу у обоих Морских Ворот Рема - на западе и  на  востоке.  По  указанию

императора Лана Красного Панциря в столице и на холмах вокруг  нее  стояла

его личная гвардия, а вместе с ней- армия Дома Хевров. Рем был превосходно

укреплен, и ни Ган-фала, ни император не сомневались в том, что им удастся

продержаться в столице до подхода с юга верного  флота  Ганантахониоров  и

Орнумхониоров.

     На стенах Рема бдительная стража уже  сорвала  холщовые  покрывала  с

метательных машин, и первые стрелы  с  горящей  паклей  уже  воткнулись  в

палубы приблизившихся к Рему кораблей мятежников,  когда  в  императорский

дворец  пришла  страшная  весть.  Сухопутное   войско   Гамелинов,   тайно

высадившись в землях Хевров, подошло к Каналу. Его  должны  были  защищать

люди Хевров. Но три Немых Головы - герб Хевров  -  безучастно  взирали  со

щитов на проходящие мимо отряды Гамелинов и в воздухе гремел общий  боевой

клич "Смерть Империи!".

     Хевры изменили своему властелину. Они не отважились преступить  через

слова клятвы и открыто пойти против Лана Красного Панциря, но попрали  ее,

отдав в руки Гамелинам Канал - мягкое подбрюшье столицы. Рем был обречен.

     Потом их осталось совсем немного - Герфегест,  Ганфала,  Лан  Красный

Панцирь, Двалара, Горхла, Киммерин. И около сотни бойцов из  разных  Домов

Алустрала. Те, что служили Империи по заветам предков и даже теперь, когда

их кровные родственники изменили своей вассальной клятве,  остались  верны

своему властелину. Среди них был даже один Гамелин -  угрюмый,  молчаливый

гигант с алебардой, от которого Герфегест услышал только одно слово.

     Они  рубились  на  сходнях  "Голубого  Полумесяца"  с  пестрой  ордой

мятежников, и порт сильно обмелел в тот день от  тысяч  трупов  в  тяжелых

железных панцирях. Они рубились на палубе, когда к "Голубому  Полумесяцу",

разбивая в щепу форштевни о четыре яруса весел, подвалили  две  полуторных

галеры Лор-чей. В борта впились  железные  "кошки",  и  корабль  наводнили

обнаженные люди. Лорчи не  носили  доспехов  -  Лорчи  вверяли  свое  тело

широким мечам и дурманящим воскурениям. Они рубились, и их становилось все

меньше, и рогатый посох Ганфалы не  знал  устали,  и  легендарный  красный

панцирь Лана окрасился в тот день вдвойне...

     Герфегест открыл глаза и увидел Ганфалу, но прежде чем ответить  ему,

он дописал в себе свою хронику до конца.

     Император погиб, погиб верный Гамелин, прошептав на  прощание  только

одно слово - "Хармана", погибли почти все. Но "Голубой Полумесяц" все-таки

пробился в открытое море, и преследователи остались ни с чем.  Потому  что

когда   свора   быстроходных   галер   уже   была   готова   вцепиться   в

многострадальные борта "Голубого Полумесяца", Ганфала решился...

 

     2

 

     Рыбий Пастырь стоял перед Герфегестом с белоснежной чайкой на  плече.

"Рыбий Пастырь, Птичий Пастырь..." - рассеянно подумал Герфегест.

     - Тебя не было здесь, - сказал Ганфала, и в его голосе Последнему  из

Конгетларов послышалось легкое осуждение.

     - Идущий Путем Ветра должен помнить свой вещный путь.

     - Идущий Путем Ветра должен бдить, - резко возразил Ганфала.

     - Ты прав. И я прав тоже. Весна в этом  году  выдалась  урожайной,  -

ответил Герфегест так, как его  некогда  учил  заканчивать  пустые  беседы

Зикра Конгетлар.

     - Я получил плохие вести, - сказал Ганфала. - Священный Остров Дагаат

больше не принадлежит  Империи.  Священный  Остров  Дагаат  попал  в  руки

Гамелинов.

     Герфегест имел достаточно хорошую память, чтобы понять, что  означают

слова Ганфалы. Плохие вести. Слишком плохие вести. Что вообще есть в  этом

проклятом мире, кроме плохих вестей?

     Последний  Конгетлар  хотел  промолчать,  потому  что  после   такого

сообщения говорить было вообще не о чем. Но в этот момент  у  него  возник

один вопрос, и он не смог удержать его.

     - Тогда почему то,  что  мы  видим  вокруг,  все  еще  цело?  Почему,

Надзирающий над Равновесием?

     Ганфала явно ждал этого вопроса. Он ответил сразу же:

     - Стагевду нужно время. Может быть час, может быть месяц - я не знаю.

Но над миром уже занесен  всесокрушающий  молот.  И  он  рано  или  поздно

обрушится.

     - Что мы можем и можем ли мы что-то?

     - Мы можем немногое, но это больше, чем ничего. Я намерен отправиться

на юг, в земли Орнумхони-оров. Если они еще сохранили верность Империи, мы

можем рассчитывать на их флот и на их  людей.  И  мы  отправимся  прямо  к

Дагаату. Там решится все.

     -  Император  мертв,  и  вместе  с  ним  мертва  Империя.  Как  могут

Орнумхониоры хранить верность мертвецу?

     -  Над  этим  вопросом  мы  задумаемся,  когда  услышим  его  из  уст

Ваарнарка, главы Дома Орнумхониоров.

     - Если только Стагевд не раскроет прежде тайну Дагаата и  не  подымет

дно морское выше небес, - пессимистично заметил Герфегест.

     - Выше небес не подымет, - успокоил его Ганфала. Оба рассмеялись. Над

чем?

 

     3

 

     "Голубой Полумесяц" был отличным кораблем  с  заговоренной  бронзовой

обшивкой, которая не  обрастала  ни  мелкими  ракушками,  ни  водорослями.

Гребцы  на   осиротевшем   ныне   флагмане   императорского   флота   были

вольнонаемными, откормленными мужиками из владений Хевров и трудились  они

не за страх, а за жалованье императорского  гвардейца.  После  бегства  из

Рема прошла  ровно  неделя,  когда  на  юге  показались  сторожевые  башни

Наг-Кинниста.

     С кем сейчас Орнумхониоры? Знают  ли  они  о  том,  что  произошло  в

столице? Сколько еще стоять поднебесному миру? - эти вопросы  теснились  в

голове Герфегеста, когда "Голубой Полумесяц", ослепительно сияя  червленым

золотом носовой статуи покойного ныне императора  Лана  Красного  Панциря,

входил в гавань Наг-Кинниста.

     Флот Орнумхониоров пребывал на месте - несколько десятков  файелантов

были  ошвартованы  вдоль  длинных   деревянных   причалов.   Это   немного

успокаивало - по крайней мере, корабли Орнумхониоров не  рыщут  сейчас  по

морям Алустрала в надежде перехватить беглецов и не  сражаются  впустую  с

громадным флотом мятежников на траверзе Рема.

     На берегу Герфегест заметил с  десяток  пышно  одетых  людей.  За  их

спинами стояли простые воины. По меньшей  мере  четыре  сотни  при  полном

вооружении. Их явно ожидали. Оглянувшись назад, Герфегест заметил, как  из

неприметных бухточек у входа в гавань выскользнули две полуторных  галеры,

по бортам которых теснились лучники. Галеры быстро  перекрыли  им  путь  к

отступлению.  "Ну,  две  полуторных  галеры  мы,  положим,  уже  один  раз

отогнали... - с тоской подумал Герфегест, вспоминая кровавую баню в  Реме,

-...но тогда мы  сражались  против  предателей,  а  сейчас  перед  нами  -

последние союзники; даже победа над ними означает полное поражение в войне

с Га-мелинами. Тиара Лутайров. Игра окончена".

 

     4

 

     На берег сошли только Ганфала и Герфегест. Даже неразлучные  Двалара,

Горхла и Киммерин остались на борту. Так приказал Ганфала. /

     Итак,  десять  первых  среди  равных  из   Дома   Орнумхониоров.   На

нагрудниках переливается синевой зловещий тунец,  рыба  мощная,  на  лицах

лежит печать Пустоты. Люди Алустрала.

     Первым заговорил Ганфала:

     - Приветствую тебя, благородный Ваарнарк из Орнумхониоров.

     - Привет и тебе, незнакомец. - Приосанившись, говорит щуплый  мужчина

неопределенных  лет,  в  котором  Герфегест  мог  бы   заподозрить   главу

Орнумхониоров  в  самую  последнюю  очередь.   Относительно   "незнакомца"

Герфегест в первый миг удивился, но быстро  сообразил,  что  Ганфалу  ведь

видел в Синем Алустрале, мягко говоря, не каждый.

     - Незнакомец? - Ганфала улыбнулся,  и  вместе  с  его  улыбкой  перед

Орнумхониорами  сверкнул  перевернутый  стальной  полумесяц  на  посохе,-с

неуловимой быстротой извлеченном из-под длинной белой хламиды.

     "Жезл Рыбьего Пастыря... Надзирающий... Ганфала", -  прополз  шепоток

среди  рядовых  воинов.  Ваар-нарка,  впрочем,  посох  Ганфалы  вовсе   не

впечатлил.

     По крайней мере, на лице  главы  Орнумхониоров  не  дрогнул  ни  один

мускул.

     - Я не услышал твоего имени.

     С точки зрения Герфегеста это была неслыханная дерзость по  отношению

к Рыбьему Пастырю, и быстрее, чем он успел о чем-либо подумать,  его  уста

уже чеканили:

     - Так услышь  же  мое,  Ваарнарк  из  Дома  Орнумхониоров.  Я  зовусь

Герфегест из павшего Дома Кон-гетларов, и мой меч  сейчас  служит  Ганфале

Рыбьему Пастырю. И если ты сомневаешься в этом, то моя правота скоро будет

прописана алым потом на твоей спине!

     Орнумхониоры  схватились  за  оружие.  Все,  кроме   Ваарнарка.   Тот

скривился, будто бы ему в чашу с вином упала безобразная  сколопендра,  и,

жестом придержав своих подчиненных, сказал:

     -  В  Землях  Орнумхониоров  нет  места  произволу.   Проклятый   Дом

Конгетларов получил свое сполна и не существует вот уже  пятнадцатый  год.

Следовательно, ты лжешь и поэтому преступник.  Проклятый  Дом  Конгетларов

был назначен к истреблению волею Синего Алустрала. Если ты Конгетлар -  ты

преступник.

     Орнумхониоры  одобрительно  зашумели.  Их  глава  знает   закон.   Он

справедлив и  честен.  Ваарнарк  выдержал  короткую  паузу,  в  протяжении

которой Герфегест преисполнялся гневом, но, чувствуя,  что  все  висит  на

волоске, молчал. Молчал также и Ганфала, что было особенно странно. Почему

он не сделает что-нибудь? Почему не вмешается  словом  или  магией?  Когда

молчание истекло, Ваарнарк заключил:

     - Преступник не заслуживает открытого поединка. Посему, кем бы ты  ни

был, ты подлежишь низкой казни незамедлительно.

     Ваарнарк хлопнул  в  ладони.  Стоило  его  хлопку  разорвать  знойный

полуденный воздух, как первые  две  линии  воинов  на  флангах  построения

припали на одно колено.  Видимо,  все  было  оговорено  заранее.  За  ними

оказались лучники. Герфегест  ожидал  чего  угодно,  но  только  не  такой

быстроты в  исполнении  приговора.  Когда  в  его  грудь  слева  и  справа

устремились два десятка стрел, он только начинал прыжок "падающая  башня".

Это означало, что стрелы не попадут ему в  грудь.  Это  означало,  что  он

будет убит двумя-тремя стрелами в шею.

     Но перед глазами обреченного на  смерть  Герфегеста  вдруг  мелькнуло

белое крыло, и вместо стрел, пробивающих  навылет  его  горло,  он  ощутил

горячий камень набережной под закинутыми за голову ладонями и осознал, что

остался жив.

     Ничего не понимая, Герфегест подымался  на  ноги,  а  над  ошалевшими

Орнумхониорами уже гремел нечеловеческий голос Ганфалы:

     - Довольно, Ваарнарк из Дома Орнумхониоров! Ты творил свой  Закон  на

своей земле, и в этом было твое право. Ты никогда не видел нас, и я прощаю

тебе твое недоверие. А сейчас ответь мне. Рыбьему Пастырю,  и  пусть  твои

люди будут нам свидетелями.  Помнишь  ли  ты  слова  присяги  на  верность

Императору?

     - Да, Рыбий Пастырь, - ответил Ваарнарк побелевшими  губами.  Ганфала

явно показал ему свое жестокое превосходство.

     Семь с половиной лет тому назад Герфегест брел по опустевшему Варнагу

- коленопреклоненной столице Октанга Урайна, Длани Хуммера. Год клонился к

зиме, по неприютным каменным улицам вилась поземка, в арсеналах и кузницах

Варнага хозяйничали грюты. Они взяли Варнаг без  боя  -  ключом  к  городу

послужила голова Октанга Урайна, погибшего за несколько дней до  этого  от

руки Шета оке Лагина, звезд норожденного.

     Тайа-Ароан, угрюмая цитадель Урайна, была  совершенно  безлюдна.  Под

страхом смерти Аганна, военачальник грютов, запретил своим людям  посещать

средоточие темного могущества Урайна. Герфегест не бьш  грютом,  Герфегест

был  уважаем  всеми,  Герфегест  беспрепятственно  прошел  через  огромные

стрельчатые ворота парадного входа, у которого мялся и перетаптывался  под

жгучим осенним ветром усиленный  караул.  Щитоносцы  с  золотыми  булавами

проводили Герфегеста взглядами, в которых в равной пропорции были  смешаны

зависть, недоверие и восхищение.

     Герфегест  из  рода  Конгетларов  бывал  в  цитадели  и  раньше.   Он

приблизительно знал, куда следует направиться, чтобы попасть  в  подземные

хранилища,  где  Урайн  складировал  свои  чудовищные  погремушки  -  дары

Сумеречного Леса. Герфегест вырвал из  стены  вечногорящий  факел.  Пламя,

сменив цвет с охряно-красного на ослепительно-белый, ударило в  потолок  и

предостерегающе зашипело.

     Герфегесту было все равно. Пробормотав слова, которыми  грюты  обычно

успокаивают своих коней, он  пошел  по  крутой  лестнице,  начало  которой

скрывалось в темной глухой нише.

     В подземелье царили следы недавнего пребывания не то  Урайна,  не  то

безвестных мародеров. Двери, тянущиеся по обеим  сторонам  коридора,  были

распахнуты настежь. Заглядывая в них, Герфегест видел многое, о чем  позже

постарался забыть, и отчасти ему это удалось. Отчасти.

     Коридор круто изгибался влево.  За  несколько  шагов  до  поворота  в

пламени  своего  факела  Герфегест  увидел   лицо   человека.   Немолодое,

иссушенное многими недугами лицо мужчины. Герфегест знал  этого  человека.

Его звали Синфит, он  был  кем-то  вроде  тюремного  лекаря  и  обслуживал

узников Урайна. Обслуживал в обе стороны. Кое-кого лечил, кое-кого  травил

-в тех случаях,  когда  Урайн  брезговал  пользоваться  своей  исполинской

темной мощью.

     Факел предупредил Герфегеста. И когда из  темноты  на  него  выскочил

Синфит, выбрасывая вперед руку с длинным и узким стилетом, Герфегест ловко

отступил в сторону  и,  сделав  Синфиту  подножку,  оседлал  незадачливого

лекаря.

     Потом они поговорили. Синфит оказался  общительным  собеседником.  За

полтора часа, проведенных ими в подземелье, он, трясясь над своей  жизнью,

как нищий над медным авром, поведал Герфегесту  многое  о  своем  погибшем

властителе, Октанге Урайне. Среди вороха разных малозначительных  случаев,

достойных  украсить  страницы   грядущих   хроник   яркими   историческими

анекдотами, Герфегест запомнил лишь один - рассказ Синфита  о  его  первой

встрече с Урай-ном.  В  тот  зимний  день  Урайн  бьш  всего  лишь  мелким

мятежником, а Синфит - лекарем  в  войске,  которое  шло  усмирять  глупый

провинциальный мятеж. На глазах Синфита пятьсот  лучников  разрядили  свои

луки в Урайна. И все стрелы  были  поглощены  его  изумрудным  плащом  без

остатка, словно бы за его тканью была отверзта необъятная бездна.

     - Ты знаешь, что все эти россказни не спасут твою  жизнь?  -  спросил

тогда Герфегест, теряя остатки терпения.

     - Знаю, - неожиданно твердо ответил  Синфит,  словно  бы  моментально

избавившись от опьянения страхом.

     Герфегест, убил Синфита, и тотчас же Семя Ветра призвало его к  себе.

Оно приняло жертву.

 

     6

 

     Вот какие картины воскрешала из небытия  память  Герфегеста,  покаон,

Ваарнарк, Ганфала и Горхла в сопровождении десяти воинов со знаком  синего

тунца спускались по полуразрушенной лестнице, вьющейся по склонам Молочной

котловины. Наверху, под более чем условной сенью  высохшей  рощи,  остался

отряд носильщиков под охраной лучников и  меченосцев.  В  случае  удачного

исхода задуманного Ганфалой дела, им предстояло  вернуться  в  Наг-Киннист

отнюдь не с пустыми руками.

     Герфегест не жалел Синфита. Герфегест не думал о мраке, которого  нет

больше в подземельях Тайа-Ароан -  грюты  сровняли  с  землей  ненавистную

цитадель Урайна. Герфегест  обошел  вниманием  даже  Семя  Ветра,  которое

сейчас жило внутри свинцовой миндалины у него на шее.

     Герфегест думал только о плаще  Урайна  и  накидке  Ганфалы  -  таких

разных, таких похожих. Урайн десять лет назад заслонился своим  плащом  от

герверит-ских  стрел,  вчера  Ганфала  спас  его,  Герфегеста,  от   стрел

Орнумхониоров. Не сделай он этого, Герфегест сейчас был бы  мертв.  Служит

ли одна и та же магия во зло и во благо?

     - Мы на месте. Рожденный в Наг-Туоле.

     Что он  знал  о  Молочной  Котловине?  Возможно,  слышал  в  детстве.

Возможно, что-то рассказывал ему Зикра Конгетлар. Но Герфегест  не  помнил

этого. Кажется, впервые он услышал  о  Молочной  Котловине  вчера  из  уст

Ганфалы.

     Здесь, внизу, на дне древнего морского залива,  который  после  Эпохи

Сотрясений стал лагуной, а позже  был  осушен  якобы  по  указанию  самого

Лишенного Значений, здесь располагался Арсенал. По  крайней  мере,  должен

был располагаться. И ключом к нему служило Семя Ветра.

     Они стояли  в  центре  котловины,  у  края  круглой  каменной  плиты,

которая, насколько можно было  судить,  служила  затвором  для  подземного

туннеля. На ней не было надписей, не было ничего, что могло бы подсказать,

как открыть ее.

     - У нас это место считается очень плохим. В  полночь  здесь  исчезают

люди, - заметил Ваарнарк, обходя каменную плиту по кругу.

     - Сейчас полдень, - сказал Ганфала сухо. - И не  все  из  нас  вполне

люди. Пробил твой час. Рожденный в Наг-Туоле.

     Герфегест посмотрел на него в некоторой растерянности.  Потом  достал

Семя Ветра - как и прежде загадочное, непонятое, шершавое.

     - Я не знаю ни слов, ни действий. Ваарнарк зловеще усмехнулся:

     - Прости меня. Рыбий Пастырь, но я никогда  не  верил  в  избранность

рода Конгетларов.

     - А я не прошу  тебя  верить  в  избранность  Конгетларов,  достойный

Ваарнарк из Дома Орнумхониоров, - мягко сказал Ганфала. -  Если  можешь  -

открой сам, и я первый назову тебя  Трижды  Величайшим.  Но  вначале  этим

займется Рожденный в Наг-Туоле.

     Горхла, от которого за весь день Герфегест не слышал  еще  ни  одного

слова, неожиданно шепнул Герфе-гесту:

     - Съешь это. Рожденный в Наг-Туоле. Герфегест почувствовал, как в его

правой ладони оказалось что-то маленькое,  сухое,  на  ощупь  напоминающее

истлевший прошлогодний лист липы. Герфегест исподтишка скосил глаза  вниз.

У него в руке была небольшая бледно-желтая бабочка. Зачем он должен съесть

ее - оставалось совершенно неясным.

     - Тайен, - добавил Горхла одними губами. Герфегест вспомнил.  Ложе  и

тело Тайен. Прощальное прикосновение. Клевер, лиса и дрозд. Сотни бабочек,

которые долгое время служили плотью Тайен. Если  это  яд  -  Идущий  Путем

Ветра успеет убить Горхлу.- Если это  злая  шутка  -  Идущий  Путем  Ветра

успеет убить  Горхлу  трижды.  Карлик  знает  это.  Он,  Герфегест,  будет

выглядеть глупо перед всеми и в первую очередь перед заносчивым Ваарнарком

только в одном случае - если не откроет Арсенал. Но тогда это уже не будет

иметь никакого значения - без оружия,  которое,  по  мнению  Ганфалы,  они

разыщут здесь, у них не будет ни малейшего шанса в сражении с мятежниками.

Ни малейшего шанса.

     Не боясь выглядеть глупо,  Герфегест  привселюдно  съел  бабочку  без

остатка.

     - Ну как? - без тени иронии  поинтересовался  Ганфала,  который,  как

успел  заметить  за  ним  Герфегест,  имел   привычку   воспринимать   все

происходящее как есть и не задаваться праздными вопросами.

     Герфегест не ответил. Сухая пыльца, крошечные лапки, тщедушное тельце

- они не должны были иметь вкуса, и они его не имели. Но вместе с  ними  в

Герфегеста вошла  свежая  память  о  Тайен.  О  закатах  и  рассветах  над

Сармонтазарой. О ночах безумной любви. И еще - память об  одной  фразе  из

восьми слов, которых он никогда не слышал и не мог слышать.

     Герфегест ступил на каменную плиту. Сделал три шага и оказался  точно

в ее центре.

     - Отойдите как можно дальше, - сказал он так,  что  все  повиновались

беспрекословно.

     Герфегест сложил руки лодкой, зажав Семя между ладоней, и воздел их к

небу. Потом произнес слова, которые он вкусил от частицы тела Тайен.

     Орнумхониоры, наблюдавшие за этим со стороны, видели, как над головой

Герфегеста сгустилась светло-зеленая полупрозрачная  воронка,  уходящая  в

заоблачную высь. Какое-то время воронка висела  неподвижно,  затем  на  ее

краях обозначилось круговое вращение, затем раздался усиливающийся свист и

острие воронки пронзило Герфегеста насквозь.  Ноги  Герфегеста  словно  бы

срослись, образовав  единую  расползающуюся  по  каменной  плите  подошву.

Казалось, будто на месте Последнего Конгетлара вырастает мощный  узловатый

бук. Прошло еще несколько минут,  и  каменная  плита  лопнула  с  утробным

грохотом. Герфегест исчез.

     Это видели Орнумхониоры. Ганфала видел иное. Он видел  истинную  суть

вещей,  и  в  бездонных  омутах  его  души  всколыхнулось  едва   ощутимое

восхищение перед Рожденным в Наг-Туоле.  Он,  Ганфала,  сделал  правильный

выбор.

 

     7

 

     Ваарнарк  первым  подошел  к  краю  провала,  открывшегося  в   земле

благодаря силе Рожденного в Наг-Туоле. На длинные черные волосы главы Дома

Орнумхониоров неспешно оседала пыль. В десяти локтях под ногами Ваарнарка,

на  дне  неглубокого  провала  среди  мелкого  каменного   крошева   стоял

Герфегест. Его ладони все  еще  были  сомкнуты  над  головой.  Потом  руки

Герфегеста скользнули вниз, к животу, и он закашлялся, перегнувшись  почти

пополам.  Потом  Рожденный  в  Наг-Туоле  поднял  побагровевшее   лицо   к

идеальному кругу света и тихо сказал:

     - Все в порядке. Можете спускаться.

     Двое  молодых  Орнумхониоров  сбросили  вниз   веревочную   лестницу,

предусмотрительно прихваченную по приказанию Ганфалы.

     Вскоре все оказались внизу.

     На плечо Герфегеста легла крепкая ладонь Ганфалы.

     - Спасибо тебе. Рожденный в  Наг-Туоле.  "Спасибо  Горхле",  -  хотел

ответить Герфегест, но промолчал.

     Из небольшого круглого  зала,  в  котором  они  оказались,  в  четыре

стороны света расходились коридоры.  На  пороге  каждого  смальтой  своего

цвета были выложены короткие надписи. Герфегест не знал этого языка.  Зато

для Ганфалы, похоже, эти письмена не были тайной.

     - Три из них - весьма жестокие предостережения,  -  заметил  Ганфала,

криво усмехнувшись каким-то своим давним воспоминаниям. -  Если  бы  я  не

знал этого наречия и мы случайно вошли бы, к примеру, в южный коридор,  за

последним из нас замкнулись  бы  ворота  из  заклятого  железа,  и  мы  бы

остались в нем навеки.

 

     8

 

     Да, Ганфала оказался прав. Здесь был свет. И его было много. Пожалуй,

чересчур много для изумрудно-зеленых глаз, идущих по кругу в три ряда  под

потолком.

     Они находились в круглом подземелье, никак не меньшим сотни  шагов  в

поперечнике. Его стены изобиловали нишами самой  различной  формы.  Больше

всего было приблизительно одинаковых круглых отверстий, в которые взрослый

человек мог без труда  просунуть  голову.  Несколько  меньше,  но  тоже  в

достаточном числе  было  высоких  прямоугольных  ниш,  скрывавших  в  себе

позеленевшие медные сосуды. Но попадались и вовсе странные -  оплавленные,

многогранные, содержащие в себе подозрительно поблескивающие  предметы  из

металла и стекла. Некоторые углубления были похожи на погребальные  "норы"

смегов, и в них действительно лежали груды бурого праха. В центре зала был

шестиугольный  бассейн,   огражденный   парапетом   высотой   в   половину

человеческого   роста.   В   нем   тяжело   дышала    едва    серебрящаяся

олив-ково-черная  жидкость.  А  над  бассейном,  на  потолке  зала,   было

начертано зловещее изображение косматой звезды.

     В общем, в Арсенале хватало пищи и рассудку мудреца, и  рукам  воина.

Любой  начинающий  герве-ритский  колдун  мог  бы  захлебнуться  здесь   в

собственных восторженных слюнях. Но с ними не было начинающих герверитских

колдунов. Поэтому первым, что сказал Ганфала, было:

     - Ничего не трогать! Обо всем подозрительном сразу же сообщать мне.

     Он помолчал, хмурясь и покусывая нижнюю губу, и добавил тоном главаря

шайки разорителей усыпальниц:

     - Что сделаете не по мне - убью.

     Даже Ваарнарк почел за лучшее промолчать. По всему  было  видно,  что

Ганфале не до шуток. Все замерли в неподвижности.

     Ганфала довольно долго стоял, бросая по сторонам быстрые, казалось бы

скользящие, взгляды. Потом он осторожно поднял указательный  палец  правой

руки вверх и с филигранной точностью положил на кончик пальца свой  посох.

Так,  что  тот,  не  колеблясь,  сразу  же  принял  положение  абсолютного

равновесия. Все непроизвольно затаили дыхание -  картина  моментального  и

абсолютного равновесия показалась всем противоестественной. Впрочем,  чего

уж  тут  такого?  -  подумалось  Герфегесту.  На  то  Ганфала  и   зовется

Надзирающим над Равновесием.

     Спустя несколько мгновений посох, разрушая наваждение, начал неспешно

поворачиваться. Ганфала осторожно поднял палец повыше - так,  чтобы  посох

мог свободно проворачиваться у него над головой.

     Герфегесту почудилось, что  посох  вращается  чуть  быстрее.  Вот  он

совершил полный оборот. Вот - еще  один.  Вскоре  посох  завращался  столь

быстро, что стальной полумесяц на  его  вершине  слился  в  один  сплошной

сверкающий круг. Ганфала заговорил или, точнее, запел, но это не  были  ни

слова заклинания, ни слова песни. Рыбий Пастырь издавал страшные  горловые

звуки, которые, казалось, способны  разорвать  саму  ткань  мироздания.  И

косматая звезда на  потолке  зала  услышала  его.  Посох,  который  теперь

превратился в сплошной диск, стремительно соскочил с пальца  Ганфалы  и...

только позже, изучая запечатленный в своей  памяти  слепок  чужой  смерти,

Герфегест понял, что это был стальной полумесяц.

     Не издав ни звука, молодой Орнумхониор из свиты  Ваарнарка  повалился

наземь, обезглавленный. Двурогий посох, обретя  завершение  своего  танца,

грациозно колебался в медном боку одного из сосудов в высокой нише.

     Прежде чём Ваарнарк и его люди схватились  за  мечи,  Ганфала  сказал

почти ласково:

     - Тише... Она не любит, когда в  ее  присутствии  ведут  себя  так...

Нельзя брать, не отдавая... Она выбрала свою.жертву...

     Герфегест следил, как,  неестественно  подпрыгивая  по  плитам  пола,

голова Орнумхониора достигла парапета, который ограждал бассейн с  тяжелой

серебрящейся жидкостью, и, уткнувшись в  него,  замерла.  За  ней  тянулся

отчетливый кровавый след.

     Ганфала   тем   временем,   пренебрегая   собственными   словами   об

осторожности, подошел  к  отверстию  в  стене  и  небрежно  извлек  оттуда

четырехлоктевую железную трубу, запечатанную глиняной крышкой.

     - А ну-ка... - пробормотал он, не глядя  на  лица  вскипающих  гневом

Орнумхониоров. Никто и никогда не убивал их родственника так  -  нагло,  у

всех на глазах, под самым что ни на есть благовидным предлогом, словно  бы

назначенного к закланию белого агнца. - Сейчас  посмотрим,  не  скисло  ли

пивко в этом кувшинчике...

     Ганфала упер глухой конец трубы в пол, направив запечатанное жерло  в

направлении группы квадратных ниш  на  противоположной  стене,  в  которых

лежали растрескавшиеся стеклянные шары. Горхла, неотступно следовавший  за

своим хозяином, понимающе кивнул и, подняв свой двуручный топор, нанес  по

глиняной крышке трубы рассчитанный удар нижним концом древка.

     Происшедшее вслед за этим заставило Орнумхониоров забыть на  время  о

погибшем собрате. Тугая струя чадного оранжево-черного пламени  ударила  в

стеклянные шары, от которых Ганфалу отделяло  по  меньшей  мере  семьдесят

шагов. Спустя несколько ударов сердца с аппетитным треском на пол Арсенала

потекло расплавленное стекло.

     Но все внимание Герфегеста было приковано к кровавым следам на  полу.

Точно такие же оставил он, Последний  Конгетлар,  в  подземельях  цитадели

Тайа-Ароан.  Тогда  жертва  звалась  Синфит,  сегодня  -  Ларт   из   Дома

Орнумхониоров. Тогда  ставкой  было  Семя  Ветра,  сейчас  -  смертоносное

оружие. Тогда жертву приняла Великая Мать Тайа-Ароан, сейчас...  Герфегест

поднял глаза к потолку, на котором жадно вбирала в себя отблески багрового

пламени безмолвная косматая звезда.

 

     9

 

     На полу Арсенала были выложены рядами  по  десяткам  железные  трубы.

Рядов было пять полных десятков. В шестом не хватало шести труб. Пятьдесят

четыре.  Пятьдесят  пятая,  выгоревшая  изнутри  без  остатка   во   время

наглядного представления Ганфалы, сиротливо валялась под стеной.

     - Итак, огнетворительные трубы  в  наших  руках,  -  сказал  Ганфала,

неторопливо обводя тяжелым взглядом своих спутников. - Это  очень  хорошее

оружие. В Книге Первого Вздоха  оно  называется  "черное  пламя".  Стагевд

полгода назад разыскал похожее в Поясе Усопших.  Когда  Гамелины  захотели

показать Пелнам свою  силу,  Стагевд  приказал  применить  "черное  пламя"

против защитников архипелага Лорнуом.

     - Я слышал,  что  Гамелины  использовали  "кричащих  дев",  -  мрачно

заметил Ваарнарк.

     - И "кричащих дев" тоже, - утвердительно кивнул Ганфала. - Но  только

потому, что воины Пелнов оказались сильнее, чем того хотелось бы Стагевду.

Они выстояли против "черного пламени". Хотя от многих из них остался  лишь

пепел. Но когда дым и пепел  рассеялись  под  порывами  штормового  ветра,

воины Гамелинов увидели, что над твердынями Пелнов по-прежнему реют  стяги

с крылатыми кораблями. "Черного пламени" у Гамелинов больше не было. После

этого Стагевду не оставалось ничего, кроме  как  швырнуть  на  чашу  весов

"кричащих дев".

     - Значит, "черное пламя" не всесильно, - с горечью заметил  Ваарнарк.

- А мы заплатили за него...

     - Не всесильно даже Солнце Предвечное. Иначе оно испепелило  бы  мать

матери Стагевда и всех  прочих  Гамелинов  до  третьего  колена,  -  резко

оборвал его Ганфала. - Но "черное пламя"  может  помочь  нам.  Стагевд  не

знает - нужно приложить все усилия к тому, чтобы он ничего не  узнал  -  о

том, что мы обладаем "черным пламенем". Если мы используем его все сразу в

самом начале сражения, нам, возможно, удастся заронить семя ужаса  в  души

Гамелинов. И тогда их не спасет ни число, ни умение.

 

     10

 

     Вечером следующего дня  большой  отряд,  растянувшийся  по  выжженной

степи  едва  не  на  пол-лиги,  подошел  к  южным  воротам   Наг-Кинниста.

Носильщики сгибались под  тяжестью  продолговатых  предметов,  старательно

укутанных в плотную  ткань.  Ганфала  бодро  вышагивал  во  главе  отряда,

простецки возложив свой магический посох  на  плечи.  Герфегест  безмолвно

брел рядом с ним, бессмысленно созерцая раскаленную землю под ногами.

     Все в этом мире было не так. Страшное солнце,  прожигающее  плоть  до

самых костей. Молодой  Ор-нумхониор,  погубленный  из-за  бездушной  груды

железа, которая вскоре погубит еще тысячи молодых  и  сильных.  И  мрачная

церемония  погребения  Орнумхо-ниора,  которого  Ганфала   строго-настрого

запретил выносить из Арсенала. Дескать, на то и жертва.  Более  того,  под

ненавидящими взглядами остальных Горхла взвалил тело Орнумхониора на плечи

и бросил в шестиугольный бассейн  под  косматой  звездой.  И  серебрящаяся

жидкость стала ему бесславной  могилой.  На  выходе  из  Арсенала  взгляды

Ганфалы  и  Герфегеста  встретились.  "Так  нельзя",  -  сказал  Последний

Кон-гетлар. "Так можно и так должно, - ответил Рыбий Пастырь. -  Разве  ты

забыл смерть Тайен?  Неужели  в  твоей  памяти  истерлись  воспоминания  о

Блуждающем Озере? И, главное, - Священный Остров Дагаат.  Молот  занесен".

Герфегест не знал, что ответить Ган-фале. Сильные мира сего всегда  правы.

И всегда жестоки.

     И лишь две мысли заставляли сердце Герфегеста биться. Мысль о  скорой

встрече с Киммерин и ожидание мести, которая свершится над Гамелинами.

 

     11

 

     За время их отсутствия в Наг-Киннист прибыло сразу два посольства.

     Первое - от Ганантахониоров, южных соседей  Орнумхониоров.  До  главы

Дома  Ганантахониоров  дошли  слухи  о  прибытии  в  Наг-Киннист  флагмана

императорского флота. Первый Ганантахониор явился  лично  в  сопровождении

двух  сыновей  засвидетельствовать   свое   почтение   властителю   Синего

Адустрала. Злая  ирония  судьбы  действительно  уготовила  ему  встречу  с

Императором. На погребальной церемонии Лана Красного Панциря.

     Второе посольство прислал Стагевд, глава Дома Гамелинов.

     Герфегест не знал этого. Предоставив Ганфале  самому  вершить  судьбы

Алустрала в обществе Горхлы и Ваарнарка, он со всех ног ринулся  в  правое

крыло дворца Орнумхониоров, где находились гостевые покои. Он знал  -  там

его ожидает Киммерин.

     Герфегест хотел войти без стука, потому что не пристало  человеку  из

Дома Конгетларов просить  соизволения  войти  к  женщине.  Но  дверь  была

заперта.

     - Киммерин!  -  крикнул  Герфегест  сквозь  дверь,  удивляясь  своему

непривычно хриплому голосу.

     За дверью стояла непроницаемая тишина. Но это не была  тишина  пустой

комнаты. Это  была  тишина  затаенного  присутствия.  Идущий  Путем  Ветра

чувствовал это. Герфегест успокоил себя тем, что Киммерин  испугалась  его

отчужденного голоса.

     - Киммерин, открой! Это я - Герфегест, Рожденный в Наг-Туоле!

     Тишина. Больше успокаивать себя было нечем и незачем.

     Не задумываясь над тем, как он будет  выглядеть  в  глазах  дворцовых

служителей,  чьи  пронырливые  физиономии  виднелись  в  конце   коридора,

Герфегест отошел к противоположной  стене.  И,  в  один  бросок  преодолев

шестилоктевый коридор, Герфегест вышиб дверь ударом плеча.

     Он остановился вовремя. В двух пядях от его груди застыло, словно  бы

пребывало здесь предвечно, широкое лезвие копья короткого боя.

 

     12

 

     Под Солнцем Предвечным все повторяется трижды.

     В первый раз из Пустоты восстает нечто и приходит пред взоры смертных

- удивлять, ужасать, восхищать.

     Во второй  раз  пришедшее  из  Пустоты  предстает  в  кривом  зеркале

Повторения. Зачем? "Служить Равновесию", - говорил Зикра Конгетлар.

     В третий раз пришедшее из Пустоты является в новом  обличье,  которое

дано познать немногим. "Чтобы сожрать себя и  уйти  в  ничто",  -  пояснял

Зикра Конгетлар. - Зачем сожрать себя и уйти в ничто? Чтобы прийти  вновь,

прийти изменившимся", - отвечал Зикра Конгетлар.

     В сумеречных покоях Киммерин Герфегест разглядел немногое, но  многое

понял. На ложе угадывался силуэт обнаженной женщины. Это была, несомненно,

Киммерин. А  перед  Герфегестом,  сжимая  древко  копья,  застыл  Двалара.

Двалара тоже был обнажен, и в нем Герфегест узнал себя. Вот он, Герфегест,

в тот день, когда трое посланцев Ганфалы пришли спасти его жизнь от  людей

Гамелинов. Герфегест, явившийся в кривом зеркале Повторения.

     Герфегест едва заметно втянул носом  воздух  покоев.  Да,  милостивые

гиазиры, сомнений быть не могло - Двалара обладал Киммерин. Его Киммерин.

     - Ты служишь Равновесию? - спросил Герфегест глухо.

     Двалара не понял его.

     - Я служу себе. Ты, Рожденный в  Наг-Туоле,  слишком  быстро  позабыл

свою прошлую подругу. Я так не умею. И не  хочу.  Там,  откуда  я  пришел,

принято хранить верность.

     - Ты сохранил много верности Киммерин, когда за ней пришло Блуждающее

Озеро, - с неподдельной горечью сказал Герфегест.

     - Твоя сила - твое право, - парировал  Двалара.  -  Я  и  Киммерин  в

вечном долгу перед тобой. За это  Киммерин  одарила  тебя  многими  ночами

любви. Но теперь все должно вновь вернуться к истоку.

     - Это твои слова, Киммерин? - спросил Герфегест.

     - И мои тоже, - тихо ответила она. Люди Алустрала.  Вот  они  -  люди

Алустрала! Герфегест повернулся, чтобы уйти.  Он  знал  -  Двалара  в  это

мгновение, сам того не желая, обязательно  немного  расслабится.  Разговор

окончен, и его рука дрогнет. А рука Герфегеста - нет.

     Рожденный в Наг-Туоле стремительно развернулся в  "полужернове".  Его

руки в  одно  мгновение  стали  двумя  ловкими  и  сокрушительными  лапами

богомо-ла-хватателя.  Правая  поднырнула  под  копье   Двалары   снизу   и

перехватила древко почти у самых рук Двалары. Почти одновременно с этим  -

почти, но все-таки на одну толщину волоса позже - Герфегест  ребром  левой

руки нанес удар по древку под основание лезвия.

 

     13

 

     Снесенный рубящим ударом наконечник еще  звенел  в  углу  комнаты,  а

Герфегест, сунув  Дваларе  на  прощание  под  дых,  уже  шел  по  коридору

навстречу двум любопытным слугам. Увидев выражение его  лица,  они  хотели

было исчезнуть без следа, но Рожденный в  Наг-Туоле  остановил  их  зычным

окриком:

     - Стоять, дыроухие!

     Когда  те  замерли,  ожидая  худшего,  Герфегест  как  можно   громче

осведомился:

     - А есть у вас здесь в Наг-Киннисте добрая дыра с девками?

     - Есть, есть, господин, а как же. Только зачем вам  дыра,  когда  моя

дочь проводит дни и ночи в мечтаниях о таком благородном друге, как вы.

     -  Да?  -  весьма  радостно,  что  явилось  для  него  самого  полной

неожиданностью, спросил Герфегест.

     - Да, конечно, да, господин, - вновь зачастил слуга.

     - Идем, - бросил Герфегест, проводя пятерней по свалявшимся от пыли и

пота волосам.

 

     14

 

     "Тоже мне, хорош дамский угодник, - подумал он,  забираясь  вслед  за

слугой все глубже и дальше в дебри  дворцовых  пристроек.  -  Мог  бы,  по

крайней мере, по дороге к Киммерин завернуть в купальню.  Двалара  -  тот,

небось, себя холил и перышки чистил от самого Рема".

     Герфегест был вынужден констатировать, что после  короткой  стычки  с

Дваларой его настроение однозначно улучшилось. Все-таки в ком-то еще здесь

теплится жизнь. А  Двалара  -  а,  каков  петух?  Выйти  с  копьем  против

Рожденного в Наг-Туоле!

     - Постой.

     Слуга повернулся и уставился на Герфегеста с полным непониманием.

     - Постой, ты, небось, думаешь, что у  меня  деньги  есть?  -  спросил

Герфегест, которому в последнее время было, мягко говоря, не до денег.

     - Что вы, что вы! - слуга выглядел неподдельно  испуганным.  -  Брать

деньги с вас, да еще за такую честь!

     - За какую честь? - у Герфегеста отвисла челюсть.

     - Если я вам скажу, вы вырежете мне язык.  Если  не  скажу  -  можете

убить, - сокрушенно пробормотал слуга.

     - Язык можешь оставить себе, клянусь синевой Алустрала! Говори!

     Слуга тяжело вздохнул. И, набравшись смелости, выпалил:

     - Принять у себя Конгетлара - великое и благое

     знамение!

     Вот так-так. Конгетлара. Стены здесь очень ушастые.  Герфегест  молча

улыбнулся, и они пошли дальше.

     Все-таки приятно осознавать, что  твой  род  оставил  о  себе  добрую

память.

 

     15

 

     Как выяснилось, дворцовые слуги Орнумхониоров живут  отнюдь  не  хуже

варанских купцов средней руки. Правда, свободы у них поменьше, потому  что

по закону они все являются пожизненной собственностью Дома  Орнумхониоров,

а над варанскими купцами властны только Пенные Гребни Счастливой Волны. Но

зачем слуге свобода, если у него есть свой небольшой сад,  своя  купальня,

любовно выложенная мозаикой с игривыми морскими  коньками,  и  своя  дочь,

которую не обойдет вниманием ни один щедрый гость Дома Орнумхониоров.

     Подаренная ему судьбой новая подруга, несмотря на свой юный  возраст,

отнюдь не была девственницей. Но она не была и развязной шлюхой  из  числа

тех, которыми наводнены окраинные кварталы любой столицы мира.

     Их уста встретились в первый раз, когда  Герфегест  изъявил  желание,

во-первых, выпить вина, во-вторых, съесть  несколько  свежайших  ароматных

лепешек с сыром и, в-третьих, сделать все это прямо в купальне.

     Он поцеловал ее вместо приветствия. К чему слова? Мужчине из  павшего

Дома Кбнгетларов пристало знакомиться с женщиной именно  так  -  глубоким,

тягучим поцелуем.

     Девушка вызвалась омыть его пыльное, щедро покрытое  свежими  шрамами

тело. Пока ее руки скользили по  его  спине,  по  плечам,  по  мускулистой

груди, он жадно  ел,  запивая  острую  еду  пронзительно-кислым,  бодрящим

вином. Но  когда  она  прижалась  к  нему  сзади  всем  телом  и  ее  руки

погрузились в его жесткие курчавые волосы, чтобы как следует  пройтись  по

Господину Грядущей Ночи, Герфегест понял, что сыт  по  горло.  Теперь  ему

по-настоящему хотелось только одного - услышать от девушки  сладострастный

вздох предельного наслаждения, - и услышать его как можно скорее.

     Над старыми смоковницами сада сгустилась  южная  ночь.  Девушка  была

широкобедра, высока, полногруда - отнюдь не маленький олененок, с которым,

быть  может  прямо   сейчас,   делит   ложе   в   далеком   Орине   Элиен,

звезднорожденный. И все-таки в воде купальни Герфегест мог позволить  себе

многое. Он подхватил девушку под мягкие ягодицы, и ее ноги сошлись на  его

пояснице в "аютском замке". Вместе с невыносимо долгим поцелуем он вошел в

нее, и она тихонько охнула, благодарно принимая благосклонность Последнего

из Конгетларов.

 

     16

 

     Герфегест лежал, закинув руки за  голову,  и  ощущение  осмысленности

жизни вновь  возвращалось  к  нему.  Рядом  с  ним  спала  утомленная,  но

счастливая вдвойне девушка - сегодня она была с хорошим мужчиной,  и  этот

мужчина был Конгетларом.

     Герфегест лежал и думал о том, что ради  одной  только  этой  простой

девушки, которая так тихо и трогательно стонала под напором  его  страсти,

он, Герфегест, готов дойти до самого Наг-Туоля  и  вырвать  черное  сердце

Стагевда. Только ради того, чтобы эта девушка, имени которой он так  и  не

удосужился узнать, продолжала жить и щедро дарить свою любовь  людям,  уже

стоило идти вслед за Ганфалой.  Мир,  Сармонтазара,  Алустрал  -  все  это

пустые слова до той поры, пока ты не войдешь в маленький  сад  на  окраине

большого дворца и не встретишь там ласковое прикосновение.  Одно  ласковое

прикосновение.

     Сквозь "живой потолок" летнего дома, образованный жидкой  виноградной

порослью, на Герфегеста смотрели звезды. Пронзительные и  огромные  звезды

южных островов,  которых  не  увидишь  в  Сармонтаза-ре.  Разве  только  в

Тернауне, да и то едва ли.

     Несмотря на длинный изматывающий  путь  в  Наг-Киннист,  несмотря  на

глупую сцену в покоях Кимме-рин, несмотря  на  могучие  любовные  подвиги,

спать ему не хотелось. Герфегест поднялся с горячего ложа и вышел в сад  -

туда,  где  у  края  купальни   стоял   позабытый   кувшин.   Не   отрывая

растрескавшихся губ от шершавого глиняного горла кувшина, он осушил его до

дна. Хорошее вино, не иначе как со стола Ваарнар-ка. Хорошее, но, пожалуй,

чересчур кислое.

     Герфегест почувствовал в саду  чужое  присутствие.  В  мгновение  ока

обратившись метательной машиной, Герфегест изо всех сил запустил в темноту

между деревьями опустевший кувшин. "Убить  не  убью,  -  мелькнуло  в  его

голове, - но, по крайней мере, выяс-ню, какому псу не спится".

     В звездном  свете  едва  заметно  блеснула  сталь,  послышался  треск

разбитого кувшина, и вслед за этим раздался голос Горхлы:

     - Хороший бросок. Рожденный в Наг-Туоле. Небрежно помахивая  топором,

карлик вышел из-под смоковниц.

     - Хороший удар, - чуть заплетающимся языком заметил  Герфегест,  само

воплощение вежливости.

     - Идем, Рожденный в Наг-Туоле. Ты нужен Ган-фале.

     Герфегест мысленно вздохнул. Ну что поделаешь?  Ради  спасения  этого

маленького сада и его милой хозяйки можно и прогуляться.

     - Идем, - кивнул головой Герфегест. - Дай только одеться.

     Горхла махнул рукой и уселся на краю купальни,  скрестив  ноги.  Поза

беспредельного терпения.

     Когда Герфегест полностью облачился, его вдруг осенила  замечательная

мысль. Он подошел к Горхле и тихо спросил:

     - У тебя есть что-нибудь хорошее?

     - Хорошее? Что, например?

     - Несколько золотых монет потяжелее или, на худой конец, какой-нибудь

перстень.

     - Нет у меня ни монет, ни перстня, - развел руками Горхла. - Но  если

ты хочешь что-нибудь подарить на прощание своей  подруге,  оставь  ей  вот

это.

     С  этими  словами  Горхла  извлек  из  своей  сумы  флакон  в   форме

шестигранной пирамиды. Упреждая недоумение Герфегеста, Горхла пояснил:

     - Это благовония, которыми  притиралась  моя  подруга,  Минно.  Очень

хорошие. Таких мало в Алустра-ле. Почти совсем нет.

     Герфегест посмотрел на карлика с искренним восхищением.

     - Может быть, тебе не следует... - осторожно начал Герфегест.

     - Следует, Рожденный в Наг-Туоле, - мягко оборвал его Горхла. - Пусть

лучше эти благовония послужат чьей-то любви, чем моей памяти о Минно.

 

     17

 

     Дворец Орнумхониоров имел  форму  огромной  подковы.  Между  левым  и

правым крыльями дворца была огромная площадь.  На  ней  еще  в  отсутствие

Ва-арнарка сложили  погребальный  костер.  Императоров  не  хоронят  днем.

Император Синего Алу страда должен  подняться  к  Зергведу.  Так  называли

ярчайшую звезду в Сармонтазаре. В Синем Алустрале она звалась Намарн.

     Вдоль дворцовых стен выстроились Благородные из Дома Орнумхониоров  и

тысячи простых воинов.  Полумаски  на  шлемах  были  подняты,  мечи  взяты

наголо. Каждый держал в руках  факел,  перевитый  лентами  трех  цветов  -

пурпурного, синего и белого.

     Там, где подкова размыкалась,  стояли  Ваарнарк,  Ганфала,  Киммерин,

Двалара и воины с "Голубого Полумесяца". По правую руку от  них  Герфегест

увидел три  фигуры  в  легких  летних  плащах  с  пегим  тунцом  -  знаком

Ганантахониоров. Это еще  Герфегест  мог  понять.  Но  по  левую  руку  от

Ваарнарка он заметил еще троих. Это были Гамелины.

     Герфегест и Горхла, сохраняя почтительное молчание, заняли место чуть

позади Ганфалы и Ваарнарка.

     Спустя несколько мгновений над замершими воинами разнеслись  траурные

переливы боевых труб. Потом они смолкли и вперед вышел Ганфала.

     - Доблестные сыновья Юга! Десять  дней  назад  Рем  Великолепный  был

осажден мятежными Гамели-нами и их союзниками. - С этими  словами  Ганфала

метнул в сторону северных послов взгляд, исполненный ненависти.

     - Из-за низкого предательства Дома Хевров верные Империи войска  были

истреблены в неравном сражении. Мы  боролись  за  спасение  Императора  до

последнего вздоха,  но  волею  судеб  Первый  Сын  Алу-страла  был  сражен

мятежным мечом Гамелинов и встретил свою смерть, как  подобает  мужчине  и

воину. Мы спасли и охранили от тлена тело  Императора,  дабы  предать  его

достойному погребению по обычаям наших предков.

     Ганфала поклонился Императору, возлежащему на  вершине  погребального

костра.

     - Я знаю - каждый из вас  помнит  слова  Книги  Усопших  -  и  да  не

оскорбит никого из вас мое напоминание. "Пусть войдет в его тело священный

огонь и пусть взойдет легкость тела его к Намарну. Прах  же  тела  его  да

повстречается с синевой Алустрала". Мы свершим установления Книги  Усопших

в точности! - Посох Ганфалы грянул оземь, словно бы намертво  припечатывая

его слова к дворцовой площади.

     - Но  прежде,  чем  свершатся  установления  Книги  Усопших,  я  хочу

призвать мщение на Дом Гамелинов и клевретов Дома Гамелинов, по чьей  вине

погиб Первый Сын Синевы. Они отступились от клятвы верности, и  отныне  не

будет им покоя ни в четырех сторонах света, ни  в  небесах,  ни  в  синеве

Алустрала. Я же клянусь здесь, над прахом нашего Императора,  в  том,  что

останусь верен Империи до последнего своего  вздоха.  Оружие  мое  изопьет

кровь мятежников до последней капли, и глаз  Намарна  затуманится  кровью,

пресыщенный мщением. Клянусь тебе в этом, Лан Красный Панцирь!

     С этими словами Ганфала припал на одно  колено,  прикоснувшись  левой

рукой к своему лбу, а двурогим полумесяцем - к земле.

     Ганфала степенно поднялся.

     - И пусть каждый, кто верен Империи, принесет свою клятву.

     Ганфала сделал два  шага  в  сторону,  открывая  Гер-фегеста  тысячам

взоров.

     - Ганфала ждет твоих слов, - шепнул на ухо Гер-фегесту Горхла.

     Строго говоря, от присяги на верность Императору  он  был  освобожден

пятнадцать лет назад волею роковых событий, сокрушивших  Дом  Конгетларов.

Но сейчас, перед лицом новой чудовищной угрозы,  он  был  готов  на  любые

слова, лишь бы они послужили пользе общего дела.

     Герфегест едва заметно кивнул, и вслед за этим над площадью  зазвучал

голос Последнего из Конгетларов.

     - Конгетлары нашли в Синем Алустрале только смерть. Смерть - и ничего

более. Пятнадцать лет назад я, Последний  из  Конгетларов,  ушел  от  этих

страшных и благословенных морей в Мир Суши, в Сармон-тазару.  Ушел,  чтобы

не возвращаться. Но я вернулся. Вернулся, чтобы сражаться со  злом,  какое

бы обличье оно не принимало в нашем мире. И если зло пришло с Гамелинами -

я клянусь сокрушить Гамелинов. Если я увижу зло в любом из нас - я клянусь

вырвать его вместе с нечестивым сердцем. Даже если это сердце  будет  моим

собственным. Клянусь тебе в этом, Лан Красный Панцирь!

     Вслед за Герфегестом  присягнули  на  верность  общему  делу  Горхла,

Двалара  и  Киммерин.  Потом  -  Дом  Орнумхониоров.  Затем  -  посольство

Ганантахонио-ров.

     - Хорошо! - вновь прогремел голос Ганфалы. -  Верные  сохранили  свою

верность, и это преисполняет мое сердце радостью. Но среди нас есть  трое,

чьи жизни охраняются лишь нерушимыми  законами  гостеприимства.  Их  имена

-Артагевд, Сорнакс Бледный и Сорнакс Рыжий. Они -  послы  Дома  Гамелинов.

Эти трое прибыли сюда, чтобы склонить Юг к позорной капитуляции. Но сейчас

они видят нашу непреклонную решимость, и  я  слышу,  как  колесницы  ужаса

грохочут в их сердцах. Здесь и сейчас, рядом с телом нашего Императора,  я

хочу дать им последнюю возможность. Пусть присягнут на верность Империи  и

тем признают, что служат неправому делу.

     В годы своих скитаний по Сармонтазаре Герфе-гест  побывал  во  многих

столицах, гостил при разных дворах и был весьма искушен в  дипломатии.  Он

не мог не отдать должное Ганфале, который, чудом избегнув гибели в залитой

кровью   гавани   Рема   Двуврат-ного,    прибыв    в    Наг-Киннист    на

одном-единственном корабле, за два дня  смог  привести  к  столь  страшной

клятве Дома Юга.  Впрочем,  если  бы  не  его,  Герфегес-та.  Семя  Ветра,

открывшее дорогу в  Арсенал,  результаты  могли  бы  быть  совсем,  совсем

иными...

     В этот момент Герфегест осознал, что воцарилась гнетущая  тишина.  Он

поднял глаза.

     Тысячи ненавидящих взоров были устремлены на Гамелинов.

     Сейчас в душе главы посольства Гамелинов вершились судьбы  Алустрала.

Все прекрасно понимали, что стоит Гамелину присягнуть на верность  Империи

- и в лагере мятежников  начнется  кровавый  разброд.  Первыми  отшатнутся

Пелны. Вслед за ними - Хевры. Потом - Эльм-Оры. Возможно, южанам  даже  не

придется обнажать мечей, чтобы война завершилась.

     Артагевд молчал не более десяти ударов сердца, но всем казалось,  что

прошли столетия. Наконец  он  заговорил  -  глубоким,  спокойным  голосом,

который нечасто встретишь у тех, кому еще далеко до тридцатилетия:

     - Клянусь тебе, император Лан Красный Панцирь.

     В рядах воинов прокатился восторженный гул.  Неужели?  Правда?  Войне

конец?

     Но Артагевд продолжал:

     - Клянусь в том, что мой меч  всегда  служил  и  будет  служить  делу

Империи. Истинному  делу  Империи,  а  не  темным  и  чудовищным  замыслам

самозваного Ганфалы, который установил над тобой, Лан Красный  Панцирь,  и

над Священным Островом Дага-ат свое безраздельное  владычество.  Все,  что

свершил Дом Гамелинов и его верные союзники - не мятеж, но справедливость.

Я клянусь тебе. Первый Сын Алустрала, что Дом  Гамелинов  останется  верен

Империи до конца, и когда голова  последнего  пса  Хуммера  будет  вверена

безмолвию вод, твой сын и наследник Торвент займет свое законное место  на

престоле обновленного Алустрала.

     Послов принято выслушивать до конца. Что бы они ни  говорили.  Только

это удерживало Ваарнарка на протяжении всей речи Артагевда. Но  когда  его

голос затих, Ваарнарк прорычал:

     - Благодари Синеву  Алустрала,  что  ты  находишься  на  моей  земле,

Гамелин! Ни  один  волос  не  упадет  с  твоей  собачьей  головы  по  вине

Орнумхониоров. Но мы еще встретимся у Дагаата!

     - Зачем ждать так долго? - с издевкой  спросил  Сорнакс  Рыжий.  -  У

наших  клинков  нет  ушей,  и  они   слыхом   не   слыхивали   о   законах

гостеприимства. Сойдемся здесь и  сейчас.  Костер  вы  сложили  высокий  -

хватит не только для...

     Сорнакс Рыжий зашел слишком  далеко.  Возможно,  если  бы  не  смерть

Ларта, принесенного в жертву во имя "черного пламени", если бы не  тяжелый

взгляд Ганфалы...

     Последнее слово Сорнакса Рыжего никто не расслышал.  Оно  потонуло  в

надсадном хрипе.

     Друзья называли Ваарнарка Быстрым Когтем. Никто  среди  Орнумхониоров

не умел с таким  проворством  выхватить  правой  рукой  из  левого  рукава

длинный широкий кинжал. Второй удар Ваарнарка предназначался Артагевду, но

тот успел подставить под его удар церемониальный щиток с черными лебедями.

     Сорнакс Бледный обнажил меч, но в грудь послам  уже  уперлись  секиры

готовых к любым неожиданностям телохранителей Ваарнарка.

     - Довольно! - крикнул Ганфала.

     - Довольно? - тяжело дыша, переспросил  Ваар-нарк.  -  Прости,  Рыбий

Пастырь, Наг-Киннист - моя вотчина. Но ты  прав  -  даже  пес  заслуживает

смерти в честном бою. Сорнакс Бледный из Дома Га-мелинов, тебе  говорю  я,

Ваарнарк Быстрый Коготь. Твой брат оскорбил Империю, и ты  не  отрекся  от

его слов. Я вызываю тебя на честный поединок.

     - Принимаю твой вызов, Ваарнарк из Дома Орнумхониоров.

     Телохранители расступились.

     Сорнакс и Ваарнарк были вооружены одинаково - мечами под правую  руку

и кинжалами под левую. Ваарнарк был ниже и  проворнее,  Сорнакс  был  явно

искуснее во владении мечом.  Это  Герфегест  сразу  подметил  бесстрастным

взглядом ученика Зикры Конгетлара.

     Поединок был очень короток. Сорнакс  достал  ослепленного  ненавистью

Ваарнарка с третьего выпада. Кровь хлынула из распоротого бедра главы Дома

Орнумхониоров. Он пошатнулся, но устоял на ногах. Герфегест был  восхищен.

Ваарнарк перенес боль, словно бы меч Гамелина был крошечной булавкой.

     Новый удар Гамелина был почти неотразим, но лезвие кинжала  Ваарнарка

вдруг щелкнуло, раскрываясь на три лепестка, и меч Сорнакса попал в  ловко

расставленную западню. Ваарнарк  сразу  же  завалился  вперед,  на  колено

здоровой ноги, и Гамелин  тихо  вскрикнул,  пронзенный  его  мечом.  Тихо,

потому что на большее уже не хватило его проткнутых насквозь легких.

     Телохранители подхватили истекающего кровью  Ваарнарка.  Орнумхониоры

взорвались дружным ревом одобрения.

     - Жаль, Гамелин, - прошипел сквозь плотно стиснутые зубы  Ваарнарк  в

сторону Артагевда, - что моя рана не позволит провести поединок с тобой на

равных.

     Артагевд покачал головой.

     - Ты хочешь  смерти  Гамелинов,  Орнумхониор.  А  я  не  хочу  смерти

Орнумхониоров,  хотя  от  твоей  руки  только  что   погибли   двое   моих

родственников. Слышишь меня, Ганфала? Я хочу лишь твоей  смерти.  Выйди  и

сразись со мной открыто и честно, если только умеешь.

     Герфегесту  все  происходящее  очень  не  нравилось.  Во-первых,   не

пристало  превращать  похороны  Императора  в  озлобленное  кровопролитие.

Во-вторых, что-то здесь было не так. Гамелин лгал во многом и притом  лгал

в   первую   очередь   самому   себе.   Но   где-то   глубже,   под    его

разглагольствованиями  относительно  службы  Империи   и   справедливости,

Герфегест ощутил слабый проблеск истины.

     Прежде чем Ганфала успел ответить на вызов  Артагевда,  у  Герфегеста

уже созрело решение.

     - Слушай  меня,  Артагевд  из  Дома  Гамелинов!  -  начал  Герфегест,

неспешно  подходя  к  телохранителям  Ваарнарка,  которые  окружали  главу

посольства северян. - Не  пристало  самому  Надзирающему  над  Равновесием

отвечать на твой дерзкий вызов. Я, Последний из Конгетларов,  имею  личную

вражду к вашему Дому, ибо вы повинны в  смерти  моей  подруги.  Прими  мой

вызов, и пусть бой будет честным.

     -  Пусть  бой  будет  честным,  -  с  неохотой  согласился  Артагевд.

Отказаться от вызова он все равно не мог - так заведено между благородными

Домами Алустрала.

     По взаимному соглашению они отказались от оружия левой руки. Артагевд

отстегнул свой церемониальный щиток. Они поцеловали сталь  своих  клинков.

Они отошли подальше от крови Сорнаксов. Они начали.

     Артагевд был моложе Герфегеста лет на десять.  И,  как  и  подозревал

Последний из Конгетларов, обращался с мечом отнюдь не безупречно. Особенно

в нападении.

     Во время первого же выпада Артагевда Герфегест мог убить его трижды -

проткнув печень, снеся голову или  распоров  живот.  Но  Герфегест  просто

парировал  его  удар  и,  чтобы  было  поменьше   соблазнов,   перешел   в

наступление. В защите Артагевд выглядел лучше. Герфегест рубился  почти  в

полную силу и с неудовольствием подмечал, что  мальчишку  можно,  конечно,

убить, но очень тяжело будет сохранить ему жизнь.

     Ладно. Если бы перед ним был более опытный боец, Герфегест никогда не

поступил бы так. Но с Артагев-дом риск был сравнительно невелик.  Придя  к

такому выводу, Герфегест быстро прокрутился вокруг себя  на  одном  носке,

перехватывая  одновременно  меч  за  лезвие,  и,  когда  он  вновь  увидел

Артагевда, швырнул тому меч  в  лицо  рукоятью  вперед.  Как  Герфегест  и

рассчитывал,   Артагевд   не   успел   воспользоваться   мгновением    его

беззащитности и едва ли вообще сообразил, что происходит.

     Бросок вышел очень сильным, ну  а  уж  в  верности  своего  глазомера

Герфегест никогда не сомневался. Рукоять меча  попала  Артагевду  точно  в

переносицу.

     Послышался мягкий хруст. Молодой Гамелин, выронив меч,  схватился  за

сломанный  нос  и  упал  на  колени   перед   Герфегестом.   Дружный   рев

Орнумхониоров был Герфегесту наградой, от которой он с радостью  отказался

бы в пользу мягкой  постели.  Он  чувствовал  беспредельную  усталость.  И

все-таки Герфегест нашел в себе силы проворно подхватить оба меча и высоко

поднять их над головой. Пусть все видят, что его противник обезоружен - он

же, Герфегест, вооружен вдвойне.

     Артагевд явно не помнил себя от боли, но  он  был  жив,  и  это  было

главным.  По  правилам   открытых   поединков   жизнь   Артагевда   теперь

безраздельно принадлежала Герфегесту.

     - Что ты медлишь? - прошипел сквозь плотно  сцепленные  зубы  раненый

Ваарнарк. - Убей Гамелина!

     Его слова расслышали ближайшие воины, и  спустя  несколько  мгновений

весь Дом Орнумхониоров ревел, охваченный жаждой новой крови:

     - Убей Гамелина!

     Герфегест  улыбнулся.  Его  улыбка  была  такова,  что  рев  сменился

неуверенными выкриками и вскоре затих.

     Герфегест швырнул меч Гамелина наземь и,  мягко  наступив  на  лезвие

близ массивной четырехугольной гарды, сломал его, как тростинку.

     - Довольно? - спросил Последний из Конгетларов.

 

     18

 

     Они сожгли тело Императора, и в него вошел  священный  огонь,  и  его

легкость вознеслась к Намарну. "Голубой Полумесяц" вышел в  море,  и  прах

Императора повстречался с Синевой Алустрала.

     Они назвали себя Хранящими Верность. Они прибавили  к  своим  родовым

знаменам штандарт с императорским полумесяцем. Они собрали все, что смогли

собрать для далекого похода на север.

     Ганфала на три дня уходил в Молочную Котловину. Он не  взял  с  собой

никого. Он вернулся, и спустя два дня из Наг-Кинниста исчезла единственная

в их флоте "морская колесница", принадлежавшая Ваар-нарку.  Вместе  с  ней

исчез Горхла.

     Жизнь Артагевда взял себе Герфегест, и никто не смел противиться  его

воле. Молодой посол быстро поправился, умелые костоправы Орнумхониоров под

бдительным  надзором  Герфегеста  привели  в   порядок   изувеченный   нос

Артагевда, и Последний из Конгет-ларов  ощутил  неожиданный  подъем  духа.

Хоть что-то в этом страшном мире боли, убийств и страданий  повернулось  к

лучшему. Пусть даже это "что-то" - несчастный нос молодого Гамелина.

     Вскоре корабль Гамелинов беспрепятственно уплыл  на  север,  увозя  с

собой ненависть, жажду мести и прах Сорнаксов. Что увозит в  своем  сердце

Артагевд, Герфегест не знал. Это открылось ему позже.

     С того дня как  "Голубой  Полумесяц"  вошел  в  гавань  Наг-Кинниста,

минуло две  недели.  Флот  был  собран  и  подготовлен  к  выступлению.  В

Сармонтазаре начинался месяц  Алидам,  когда  корабли  Хранящих  Верность,

оставив за кормой башни Наг-Кинниста, выступили в поход против мятежников.

     Мир все еще был цел. Что происходит сейчас в  стане  Гамелинов,  куда

будет направлен их следующий удар, что творит Стагевд на Священном Острове

Дага-ат - не знал никто. И даже Ганфала делал вид, что не знает этого.

 

     19

 

     Уже  четвертый  день  корабли  шли  строго  на  север.  Днем  на  это

недвусмысленно указывало солнце, ночью - Намарн.

     Герфегест находил это достаточно странным, поскольку Священный Остров

Дагаат находился к северо-востоку от Наг-Кинниста.  Более  того,  учитывая

необходимость обогнуть земли Хевров, лежащие на Свен-Илиарме - центральном

острове Империи - флоту Хранящих  Верность  по  представлениям  Герфегеста

следовало бы сейчас держать курс строго на восток.

     Некоторое время  Последний  из  Конгетларов  смотрел  на  это  сквозь

пальцы. Но вечером четвертого дня, когда подул устойчивый  южный  ветер  и

Ганфала приказал поднять в помощь гребцам паруса, что означало  еще  более

быстрый бег на север, Герфегест не вытерпел.

     - А-а! - лукаво улыбнулся Рыбий Пастырь Гер-фегесту. - Бдительное око

Идущего Путем Ветра наконец углядело неладное! А я-то уж стал думать,  что

ты прозреешь только под стенами Наг-Нараона!

     - Наг-Нараона? - переспросил Герфегест, и у  не-  го  похолодело  под

сердцем. - Мы направляемся в самое сердце владений Гамелинов?

     - Да, потому что нам больше плыть некуда, - жестко сказал Ганфала.  -

Основные силы мятежников сейчас находятся к востоку от  Свен-Илиарма.  Они

стерегут Дагаат, а заодно и надзирают над Пелна-ми, чтобы те  не  вздумали

отмежеваться. Там нас ожидает верная смерть.  Даже  с  "черным  пламенем".

Кстати, я почти не сомневаюсь в том, что твой Артагевд, - с этими  словами

Ганфала тонко улыбнулся, - первым делом  подобьет  Гамелинов  к  разорению

Наг-Кинниста. И будет по-своему прав. Как бы то ни было, путь к западу  от

Свен-Илиарма сейчас свободен и будет свободен  еще  какое-то  время.  Сама

судьба  подсказывает  нам  решение  -  пройти  этим  путем   и   сокрушить

Наг-Нараон, в котором таится сердце силы Гамелинов.

     Герфегест не стал спрашивать, откуда у Ганфалы такие сведения о флоте

мятежников. В конце концов, на то он и Надзирающий  над  Равновесием.  Его

интересовало другое.

     - А если нас все-таки обнаружат дозоры, к примеру, Эльм-Оров, пока мы

будем проходить между их землями и Свен-Илиармом?

     - Тогда все решит скорость. Кто добежит быстрее до Наг-Нараона, тот и

будет первым претендентом на победу. Кто  окажется  проворнее  -  "Голубой

Полумесяц" или "Черный Лебедь"? - Ганфала неожиданно подмигнул Герфегесту.

     Надзирающий над Равновесием явно был счастлив.  Грандиозная  игра  со

смертью была его призванием.

     Глава вторая

 

     БИТВА ОБРЕЧЕННЫХ

 

     -Если они ударят первыми, мы едва ли унесем  ноги,  -  сказал  Первый

кормчий "Голубого Полумесяца", на котором вполне естественно располагалась

ставка Ганфалы.

     - Если мы не ударим первыми, некому будет  уносить  ноги,  -  отрезал

Ганфала и бросил  на  Герфегеста  взгляд,  исполненный  мрачной  решимости

следовать предначертаниям судьбы.

     Кормчий отвесил  низкий  поклон  и  удалился,  оставив  Герфегеста  и

Ганфалу на навесной балюстраде, которая украшала кормовую часть корабля.

     Был ясный летний день, но любоваться скалистыми берегами пролива  Олк

ни у Ганфалы, ни у Герфегеста не было желания. Положение Хранящих Верность

было весьма напряженным. Накануне битвы корабли союзников были  развернуты

в боевой порядок. Пересчитывать их было бессмысленно.

     - Это будет битва обреченных,  -  заметил  Герфегест,  вглядываясь  в

даль.  Бесконечная  синева  Алу-страла  и  застывший  вдалеке,  на   линии

горизонта,  флот  Стагевда.  Алустрал  успел  порядком  поднадоесть   ему,

привыкшему за четырнадцать лет к пейзажам Сармонтазары. - Пятьдесят против

ста семидесяти. Быть может, стоило выждать и собрать побольше сил?

     - Мы должны разбить Стагевда сегодня. Пустить на дно все его  корабли

до единого. Отдать на корм рыбам  и  каракатицам  все  его  войско.  Убить

Стагевда. После этого можно будет покончить с  его  девкой,  -  с  ледяным

спокойствием в голосе ответил Герфегесту  Ганфала.  -  И  иного  понимания

сегодняшнего дня я себе не мыслю.

     Герфегест пожал плечами. Быть может, Ганфале ведомо что-то  такое,  о

чем не знает он сам? Быть может, его магические способности настолько выше

способностей Стагевда, что никакое превосходство в силах его не устрашает?

Но отчего-то в это Герфегесту верилось очень и очень слабо.

     Противник, несмотря на преимущество, не спешил выступать. Почему? Что

там вообще, Хуммер их раздери, творится?

     - В таком случае, чего ждем мы? -  не  скрывая  раздражения,  спросил

Герфегест.

     - Мы хотим знать, чего ждут они,  -  загадочно  улыбнувшись,  ответил

Ганфала. - Туда посланы на-гиры.

     Нагирами именовались пловцы - шпионы и убийцы. При помощи дельфинов и

иногда других морских животных они проникали  в  стан  врага  и  выполняли

особые поручения алустральских владык.

     Герфегест понимающе кивнул, хотя даже ему, Идущему Путем Ветра,  было

не вполне понятно, каким образом нагирам удастся средь бела дня  разнюхать

хоть что-нибудь и при этом выжить? Но это, похоже, Ганфалу  не  волновало.

Его вообще волновало очень небольшое количество вещей.

 

     2

 

     -  О  Рыбий  Пастырь,  Надзирающий  над  Равновесием!   -   церемонно

затараторил  слуга,  отвесив  три  низких  поклона.  -  Нагиры  вернулись.

Соизволите ли вы принять их?

     - Незамедлительно, - бросил Ганфала и жестом увлек  Герфегеста  туда,

где располагались шикарные апартаменты покойного императора, где  покойный

обыкновенно принимал вассалов, гостей и просителей.

     Они покинули палубу гораздо стремительнее, чем позволяло их положение

"несравненных  и  благородных  мужей".  Ганфала  определенно  возлагал  на

наги-ров большие надежды, и чувствовалось, что от того, какие слова  будут

сказаны ими и кого им удалось притащить в качестве добычи, будет  зависеть

многое. Герфегест тоже ощущал  некую  нервическую  приподнятость.  Он  был

достаточно трезвомыслящ, чтобы понимать - великий Ганфала приблизил его  к

себе для великого дела. Но великое дело ни разу так  и  не  далось  ему  в

руки. Когда же пробьет  звездный  час  Герфегеста,  как  не  в  преддверии

судьбоносного сражения? Как показало время. Последний  из  Конгетларов  не

ошибся.

     - О Великий Ганфала, - сиплым низким голосом начал здоровенный детина

в мокрой набедренной повязке. Его кожа неестественно блестела от  китового

жира, которым было обильно покрыто все тело. Такая  смазка  позволила  ему

провести в холодных течениях пролива Олк долгие часы. -  Мы  сделали  все,

что было приказано.

     Здоровяк с наголо обритой  головой  был  старшим  в  отряде  нагиров.

Ганфала сел и одобрительным жестом побудил нагира продолжать.

     - Мы выкрали Понна,  старшего  над  гребцами  файеланта  "Броненосный

Тур", флагмана Эльм-Оров.

     Мы схватили второго кормчего корабля Стагевда и пытали  его.  Кое-что

нам удалось узнать.

     -  Говори  же,  -  с   нескрываемым   нетерпением   сказал   Ганфала,

раздраженный слишком затянувшейся прелюдией.

     - Никто не осведомлен о планах Стагевда. Похоже, наступление если  не

откладывается, то по крайней мере не готовится. Гребцы  отдыхают,  кормчие

возятся с лоциями. Сам Стагевд  затворился  вместе  с  капитанами  четырех

флагманов в каюте на борту "Черного Лебедя". Я прошел по четырем  палубам.

Я проткнул язык трем морякам. Но никто из них не сказал ничего, что стоило

бы упоминания.

     - Да, - задумчиво пропел Ганфала. - Я слыхал, Стагевд  хвалился,  что

если бы его уд знал о его планах, он бы выбросил свой уд вон и раздобыл бы

новый,  глухой.  Как  видно,  в  этой  фразе  бьшо  больше   правды,   чем

хвастовства.

     Нагир, чей голый торс выглядел весьма несуразно в обитой драгоценными

гобеленами  каюте,  чувствовал  себя  очень  неуютно.  Его  широкие  плечи

ссутулились, его ноги были полусогнуты. На лице старшего  нагира  блуждало

выражение,  свойственное  побитым  собакам.  И  хотя   ни   одного   слова

неодобрения еще не было сказано Ганфалой, только слепой мог бы не заметить

недовольство последнего. Чем  чревато  недовольство  Ганфалы,  знала  даже

самая последняя корабельная крыса.

     - Мы притащили Понна на борт. Правда, он плохо перенес путешествие, -

принялся за робкие оправдания нагир. - Но  через  час  или  самое  большее

через два...

     Герфегест догадывался, отчего неведомому ему Понну так не понравилось

путешествие из лагеря мятежников в  лагерь  Хранящих  Верность.  Для  того

чтобы сохранить свое отбытие в тайне, нагиры вставляли в рот жертве  кляп.

После этого они привязывали ее к спине ручного дельфина,  зверя  столь  же

незаменимого, как лошадь для  благородного  рыцаря.  Понукаемый  нагирами,

дельфин несся во всю прыть к месту  назначения  и  плевать  хотел  на  то,

насколько комфортно чувствует себя жертва, болтающаяся у  него  на  спине.

Жертве же приходилось несладко - дышать только носом, когда тебя то и дело

накрывает волна,  тяжело  и  почти  невозможно.  Только  очень  крепкие  и

выносливые моряки переносили такое путешествие, да и те, когда их подымали

на борт, были  немногим  краше  утопленников.  Понн  набрал  полное  брюхо

соленой воды. Это ясно. А говорить с полным брюхом не любит никто.

     Ганфала вскочил со своего кресла так стремительно, что вздрогнул даже

ко всему привычный Герфе-гест.

     - Пусть так. Пусть никто ничего не знает. Но скажи мне  одно,  только

одно...  -  Ганфала  начал  приближаться  к  разведчику  мелкими,  мягкими

шажками.

     Герфегест  следил  за   происходящим,   оставаясь   непроницаемым   и

безмолвным. Он  мог  бы  защитить  на-гира  словом.  Но  едва  ли  Ганфала

послушает его и милостиво оставит жить  неудачника.  Не  выдержав  взгляда

Надзирающего над Равновесием, нагир упал на колени перед Ганфалой. Видимо,

в таком положении он чувствовал себя в большей безопасности.

     - Я все скажу господин; все... - лепетал он.

     - На каком из кораблей Хармана из Дома Гамели-нов? Или это тоже тайна

за семью печатями? - съязвил Ганфала.

     Рыбий Пастырь говорил почти шепотом, но от его шепота по спине бежали

мурашки и вставали дыбом волосы.

     - Это я знаю. Это мы узнали.  С  позволения  сказать,  -  затараторил

нагир, не отрывая глаз от праха под ногами Надзирающего над Равновесием, -

Хар-маны нет ни на одном из кораблей. Госпожа Хармана изволит, то есть она

есть, она осталась в Наг-Нараоне.  Надсмотрщик  над  гребцами  с  "Черного

Лебедя", которому я перерезал горло минутой позже, сказал мне, что госпожа

Хармана не изволила присоединиться к господину Стагевду, и он  сам  видел,

как она провожала флагман, стоя не пристани...

     - Достаточно! - взревел Ганфала, и в его реве было  ликование.  -  Ты

будешь жить, морская падаль! Ты принес добрую весть!

 

     3

 

     - Звезды благоволят нам, Конгетлар! Эта грязная сука Хармана оставила

Стагевда разбираться  с  ошметками  наших  сил  в  одиночестве,  -  сказал

Ганфала, когда нагир, по-рачьи пятясь задом, исчез за дверью каюты.

     Герфегест отметил, что, пожалуй,  ни  разу  не  видел  Ганфалу  таким

довольным. Его глаза улыбались - загадочно и в то же  время  зловеще.  Его

руки, сложенные в "южный лотос" на животе, тоже свидетельствовали в пользу

того, что нагиру  удалось  изрядно  поднять  настроение  Надзирающего  над

Равновесием. Единственное, чего не мог понять Герфегест: почему известие о

том, что Хармана осталась в Наг-Нараоне, так взволновало Рыбьего  Пастыря?

Но Конгетлары славятся терпением и сдержанностью, и потому Герфегест  счел

за лучшее предоставить Ганфале самому выложить все, что он сочтет  нужным,

без лишних вопросов со стороны Герфегеста.

     - Наг-Нараон - это их логово. Не мятежников, нет, - разглагольствовал

Ганфала. - Это логово Га-мелинов. Это место, где  Стагевд  впервые  познал

свою малолетнюю сестру Харману. Впрочем, тогда ее звали Миннэ; имя Хармана

она получила, когда ей исполнилось шестнадцать.  Именно  в  Наг-Нараоне  -

средоточие их магической силы. Наг-Нараон - ключ к  могуществу  Гамелинов.

Сердце силы Гамелинов  упрятано  под  тем  ложем,  где  их  тела  еженощно

встречаются в любовном танце.

     - Хармана приходится кузиной Стагевду? -  поинтересовался  Герфегест.

Он, разумеется, и раньше знал, что они родственники. Ходили слухи и о том,

что они состоят в любовной связи. Но услышать подтверждение из уст  самого

Надзирающего над Равновесием было вовсе не то же самое, что прислушиваться

к сплетням, которыми развлекаются во время ночных бдений в дозоре  сотники

или горожане.

     - Хармана  не  кузина  Стагевду.  Она  его  родная  сестра.  Младшая,

разумеется. Она на семнадцать лет младше его. Пока они были просто  братом

и сестрой, никто из них не мог тягаться со  мной  даже  в  таком  нехитром

деле, как общение с каракатицами. Но когда они стали  мужем  и  женой,  их

сила учетверилась. Их  кровосмесительная  связь  сделала  Гамелинов  самым

могущественным из благородных Домов. И когда ушли в небытие Конгетлары, не

было больше в Алу-страле никого, кто мог бы противостоять им...

     Герфегест  вежливо  кивнул.  Разглагольствования  о  том,   насколько

полезны были Конгетлары, до которых таким  охотником  был  Рыбий  Пастырь,

успели ему порядком наскучить. "Если Дом, символическим хозяином  которого

я стал, и вправду был столь незаменим, зачем было топить в крови Наг-Туоль

и варить в кипящем масле отпрысков мужеского пола, которым удалось уцелеть

после пожара?" Вообще, все, что говорил Ганфала  о  Конгетларах,  отдавало

фальшью. Но Герфегест не любил думать об этом. Всегда лучше  считать,  что

твои союзники самые искренние люди в мире. И хотя Конгетлары были уверены,

что, кроме членов Дома, никто другой  не  заслуживает  доверия,  Герфегест

придерживался иного мнения по этому поводу.  "Конгетлары  были  достаточно

сильны, чтобы слыть высокомерными чистоплюями  и  не  якшаться  с  другими

Домами. В моем положении  выбирать  не  приходится".  Герфегест  испытующе

посмотрел на Ганфалу - не балуется ли он, часом, чтением его,  Герфегеста,

мыслей? Но тот, похоже, был слишком поглощен Гамелинами.

     - ...Битва едва ли начнется раньше сегодняшнего вечера,  -  продолжал

Ганфала. - А скорее всего она начнется завтра утром.  У  нас  есть  время,

Герфегест.

     - Время на что? - Герфегест вздернул левую бровь. Он чувствовал,  что

настал черед и  ему  потрудиться  на  благо  Хранящих  Верность.  Он  даже

догадывался в каком направлении.

     - Время на то, чтобы-убить Харману, - Ганфала щелкнул пальцами.

     Герфегест оставил реплику Ганфалы без комментариев.  "Похоже,  ничего

не изменилось  за  четырнадцать  лет  в  Синем  Алустрале.  Когда  готовят

погребальную церемонию для главы какого-нибудь  зарвавшегося  Дома,  здесь

по-прежнему не находят  никого  лучше  Конгетларов.  Как  они,  интересно,

обходились без нашей помощи?" - подумал Герфегест,  не  выказывая  никакой

живости в обсуждении вопроса. Для себя он  давно  все  решил.  Сначала  он

убьет Стагевда, а потом Харману. Или в обратном порядке. Похоже, именно  в

обратном порядке.

     - Ты,  Герфегест  Конгетлар,  будешь  тем  человеком,  который  убьет

Харману из рода Гамелинов. Если ты убьешь ее, силы Стагевда  иссякнут  так

же быстро, как  мелеет  бассейн,  чье  мозаичное  дно  изъели  трещины,  -

медленно и веско сказал  Ганфала,  сверля  Герфегеста  своим  бездонным  и

черным взглядом. - Ты доберешься до Наг-Нараона  вплавь,  как  это  делают

нагиры. Я дам тебе пару лучших дельфинов.. Затем ты найдешь ее. Это  будет

несложно. Надеюсь, Конгетлар, ты сделаешь все, как  это  требует  честь  и

обычаи твоего Дома...

     - И не будет никого, кто сможет мне в этом помешать, - мрачно заметил

Герфегест, Рожденный в Наг-Туоле, чья судьба  -  удерживать  равновесие  в

Синем Мире Воды, отсекая  отжившее,  повиноваться  Рыбьему  Пастырю  и  не

думать ни о чем больше. Все это  так.  Но  не  только  этим  питалось  его

согласие. Месть - таков был единственный  настоящий  мотив,  который  влек

Герфегеста в Наг-Нараон. Тайен должна быть отомщена. И это главное.

     - Я знал, что ты скажешь именно так, - одобрительно и в то  же  время

нарочито серьезно сказал Ган-фала, жестом приказывая Герфегесту удалиться.

 

     4

 

     Долгих четыре часа Герфегест  провел  в  ледяной  воде,  обнимая  шею

дельфина - беспокойного, но исключительно послушного существа  из  морских

конюшен Орнумхониоров. "Ему восемь лет, это наш лучший зверь",  -  шепотом

сообщил ему Ваарнарк, который был весьма не глуп и понимал, что от. успеха

миссии Герфегеста, о содержании которой он  конечно  же  догадался,  будет

зависеть исход надвигающегося с неумолимостью рассвета сражения. Герфегест

не был нагиром. Он плохо понимал язык морских животных. Он не  мог  толком

общаться с боевыми дельфинами. Он следовал Путем Ветра, но не Путем  Воды.

Ему было очень неуютно, и он  чувствовал,  как  его  силы  тают  с  каждой

минутой. И потому, когда Наг-Нараон открылся ему в бледном сиянии луны, он

бьш несказанно счастлив.

     Другой боевой дельфин следовал сзади. Он был избавлен от седока, зато

изрядно нагружен поклажей. В непромокаемых мешках,  сделанных  из  плотной

холщовой ткани, просмоленной на совесть и обмазанной снаружи жиром, лежало

все, что только может понадобиться Конгетлару,  отправившемуся  на  охоту:

меч, выкованный  Элиеном  Тремгором,  Белым  Кузнецом  Таиллириса,  дюжина

метательных кинжалов, лук и  стрелы,  духовое  ружье,  крохотный  нашейный

футляр для отравленных игл, запечатанный наглухо ларец,  в  котором  ждали

своего часа не менее восемнадцати разновидностей ядов.  Некоторые  из  них

действовали мгновенно. Некоторые заставляли  ни  о  чем  не  подозревающую

жертву мучиться неделями. Четыре шелковых "змеи" лежали подле всего  этого

разнообразия. "Гадюками", или "змеями", Конгетлары  звали  шелковые  шнуры

различной толщины. Набор "кошек" - тройные восьмипалые  и  пятиножки.  Они

понадобятся Герфегесту, когда он будет карабкаться на  стену  Наг-Нараона.

Веревочная лестница с крючьями на концах - чтобы не разбудить стражу и  не

поднять переполох в Наг-Нараоне. Вещь совершенно незаменимая. В довершение

всего,  на  дне  мешка  покоился  весьма  опасный   сувенир,   привезенный

Герфегестом из Сармонтазары. "Лапа Снежного Кота" - так звали  его  горцы.

Алустрал не знал такой  игрушки  -  пять  металлических  пальцев,  которые

одевались  на  руку  сверху,  словно  перчатка.  Только  очень   необычная

перчатка. "Лапой Снежного Кота" в ближнем бою  горцы  наносили  чудовищные

рваные раны своим противникам. "Лапа" делала  из  красавца  урода.  Ломала

кости. Калечила. Сила удара руки, на которую  одета  "Лапа",  утраивалась.

Когти-шипы позволяли отражать рукой удары некоторых - не всех - клинков.

     До берега оставалось не больше  лиги.  Ничтожно  малое  расстояние  в

сравнении с тем, которое осталось позади. Уставшие дельфины плыли медленно

и почти неслышно. Еще чуть-чуть.

 

     5

 

     Когда его ноги зацепили каменистое дно в  тени  иссиня-черной  скалы,

над  которой  пугающей  громадой  нависало  каменное   тело   Наг-Нараона,

магической цитадели Гамелинов, Герфегест отпустил дельфинов. Они не  уйдут

далеко. Они будут ждать его всю ночь, день, неделю или  две  недели,  если

понадобится. Они будут поблизости. Условного свиста им  будет  достаточно,

чтобы явиться на зов хозяина. И Герфегест знал это.

     Он снял со спины животного груз и  вылез  на  берег.  Укромный  грот,

который Герфегест заприметил издалека, будет временным укрытием. Ему нужно

приготовиться. Ему нужно согреться. Ему нужно одеть на себя  снаряжение  и

специальную обувь со стальными шипами на подошве. Ему нужно  сделать  свое

лицо неузнаваемым. Серо-зеленая краска ждет его на  дне  холщового  мешка.

Она покроет его скулы и лоб.

     Выкладывая содержимое мешков  на  скользкие  камни  грота,  Герфегест

предавался отвлеченным  размышлениям.  О  Хармане.  О  количестве  стражи,

охраняющей  госпожу.  О  расположении   комнат.   Находясь   на   "Голубом

Полумесяце", он имел весьма смутное представление о  плане  замка  и  даже

всевидящий  Ган-фала  не  смог  помочь  ему.  "Они   окружили   Наг-Нараон

непроницаемой Завесой Силы. Их любовь питает ее и мешает мне видеть", -  в

бессилии развел руками Ган-фала, когда Герфегест попросил его о помощи.  К

счастью, эта помощь оказалась излишней. Еще  на  подступах  к  Наг-Нараону

Герфегест смог вычислить окна  всех  спальных  покоев.  И  покоя  Харманы.

Гаме-лины строили свои замки  на  тот  же  манер,  что  и  Кон-гетлары.  И

Наг-Нараон был если не родным, то двоюродным братом сожженного  Наг-Туоля.

Ну а уж родной-то замок Герфегест знал как свои пять пальцев.

     Одевшись, Конгетлар стал сортировать снаряжение. Все, что понадобится

ему, чтобы взобраться по стене замка, он сложил в заплечный мешок.  Меч  -

за спину. Метательные кинжалы повесил на специальный пояс. Духовое ружье в

футляре - к ножнам.

     Трубку с отравленными иглами -  на  шею.  Яды,  лекарства,  "железный

град" и прочую мелкую, но полезную ерунду  -  в  мешочек,  пристегнутый  к

рукаву куртки.

     Одну из шелковых "змей" он обмотал вокруг левой руки. У этой  змеи  -

свое  особое  предназначение.  Ее  Герфегест  приготовил  специально   для

Харманы.

     Конгетлары никогда не  убивали  женщин  мечом.  Даже  если  это  были

женщины-воительницы. Кодекс чести  Конгетларов  запрещал  обагрять  клинки

кровью женщин. "Для женщин - яд  и  веревка",  -  учил  Гер-фегеста  Зикра

Конгетлар. И хотя в жизни этот запрет  нередко  нарушался,  Герфегест  был

намерен следовать ему со всей  строгостью.  Он  задушит  Харману  шелковым

шнуром. Ибо месть Гамелинам должна быть местью Хозяина Конгетларов.  А  не

наемным убийством, как этого хотелось бы Ганфале.

     Настала пора нанести на лицо узор. Две причудливо искривленных полосы

на лбу. И две на каждой скуле. Две точки на подбородке. "Ветер в  ореховой

роще" - назывался этот узор у Конгетларов.

     Все.

 

     6

 

     Осмотрев замок со всех сторон, Герфегест начал подъем. "Замок  Восьми

Террас" - так сказано про Наг-Нараон. Таким же точно был и Наг-Туоль.

     При свете дня Замок был бел. При свете  ночи  -  сер.  Черные  лебеди

Гамелинов венчали каждый уступ черным барельефом.

     Герфегест раскрутил "кошку" и бросил ее вверх. С первого же раза  две

из трех лап "кошки" уцепились за каменное ограждение первой террасы.

     Герфегест  попробовал  веревку.  Похоже,  "кошка"  зацепилась  вполне

надежно. Герфегест замер - сколь бы бесшумными ни были его  действия,  все

же мог найтись кто-то, кто вслушивается в темноту. Затем он полез вверх.

     Герфегест не сомневался в том, что первые три террасы не  охраняются.

В самом деле, чтобы охранять замок по всему периметру,  просто  не  хватит

бойцов. Тем более сейчас, когда войска Стагевда распылены по всему  Синему

Алустралу от Рема Великолепного до Дагаата, а все остальное  -  брошено  в

пролив Олк, навстречу Хранителям Верности.

     На четвертой террасе Герфегеста ожидала сонная стража. Двое.  Они  не

разговаривали, но Конгетлару и не нужно  было  слышать  голоса  для  того,

чтобы определить количество и воинскую выучку людей. Ему  достаточно  было

звука их дыхания.  Герфегест  бросил  стальную  градину  и  спрятался  под

карнизом. Градина полетела  вниз,  создавая  некий  вполне  ощутимый  шум.

Первый охранник услышал его  и  наклонился  над  пропастью,  положив  свое

тучное брюхо на парапет. Отравленная игла вылетела из  духового  ружья,  и

страж-< ник, издав  тихий  предсмертный  вздох,  упал  на  каменные  плиты

гигантского балкона. Второй получил иглу в лицо. Он умер  мгновенно.  Иглы

Герфегеста  были  обмазаны   самым   сильным   ядом   Синего   Алу-страла.

Орнумхониоры приготовляют  его,  вываривая  вместе  со  слизью  верткой  и

баснословно редкой рыб-ки-глазогрызки почки и печень  рабов,  погибших  от

удушья в серном дыму. Не случайно, разумеется, погибших.

     Пятая и шестая террасы также были пройдены при помощи духового ружья.

Герфегест не пользовался им почти пятнадцать лет, справедливо  считая  его

оружием предателей и трусов, не способных ни к  честным  поединкам,  ни  к

рукопашной. Но теперь ему было просто плевать на такие  вещи,  как  "честь

благородного мужа". Все, чего он хотел, - это убить Харману из Га-мелинов.

Все остальные были лишь помехами на  его  пути.  Помехами,  которые  нужно

устранить быстро, надежно и бесшумно. Духовое ружье, которое  представляло

собой  полую  трубку,  сделанную  из  высушенного  стебля  растения   кан,

подходило ему как нельзя лучше.

     Когда Герфегест преодолел седьмую террасу и был близок к тому,  чтобы

перейти к последней, запас отравленных игл в трубке, болтающейся у него на

груди, иссяк. Иглы стоили куда дороже золота и их было, увы, ровно  восемь

штук.

     Герфегест остановился в нерешительности. Если он ввяжется в поединок,

он не  доберется  до  Харманы.  Пройти  незамеченным  мимо  восьми  хорошо

вооруженных людей, чей долг как раз следить за тем, чтобы никто не остался

незамеченным,  было  невозможно.  Темное  зарешеченное  окно  трапезной  -

отчего-то  Герфегест  был  уверен,  что  это  именно  трапезная   -   было

сравнительно близко. Нужно добраться до него во что бы то ни стало.

     Герфегест глянул вниз. Скалы. Едва слышный шум прибоя. Волны плещутся

между острыми камнями. Упасть  вниз  с  такой  высоты  -  лучший  и  самый

надежный  способ  самоубийства.  Поразмыслив   еще   минуту   о   ценности

человеческой жизни и о возможных    на  самом  деле  невозможных  в  его

положении) способах страховки, Герфегест наконец решился.

     Герфегест смазал руки "глиной. Лишенного  Значений",  доселе  ждавшей

своего часа среди прочего на дне холщового заплечного мешка.

     Потом он ободряюще улыбнулся собственному безумию и полез по скале  к

темному провалу окна трапезной, сливаясь с бездушным и  мертвенно-холодным

камнем. "Человек, у которого есть цель,  может  все",  -  учил  его  Зикра

Конгетлар. Герфегест больше не смотрел вниз. Вся  его  жизнь  была  теперь

сосредоточена в десяти крепких пальцах. Герфегест не  боялся  умереть.  Он

просто не хотел.

 

     7

 

     Преодолев  очередную  пядь  восхождения,   Герфе-гест   замирал.   Он

вслушивался в темноту. Похоже, на площадке, где  томились  стражники,  его

никто не замечал. По крайней мере пока.

     Когда до искомого окна оставалось не больше трех человеческих ростов,

он снова смазал руки "глиной Лишенного Значений". Было  бы  совсем  обидно

сорваться, находясь на таком пустячном  расстоянии  от  цели.  Он  нащупал

рукой очередную зацепку и уже был готов переместить вес тела с правой ноги

на левую и податься вверх, как то,  что  он  принял  за  скальный  выступ,

зашевелилось и вырвалось у него из-под руки. Пальцы ухватили пустоту.

     Летучая мышь, мерзавка.

     Ноги Герфегеста беспомощно болтались над пропастью, и лишь левая рука

теперь удерживала его от короткого и такого  невдохновенного  полета.  Как

назло, его нога, пытаясь обрести точку опоры, обрушила  три-четыре  мелких

камешка.  Они  сорвались  и,  отскакивая  от  валунов,   понеслись   вниз,

подчиняясь пер-вопричинным законам бытия, влекущим всякое  вещное  тело  в

бездну.

     - Что там. Нор? - поинтересовался охранник, подходя  к  краю  восьмой

террасы, так же как и  все  предыдущие  огражденной  парапетом  из  белого

грео-верда.

     - Хоть убей, не вижу, - отозвался другой голос, более низкий.

     - Так то ж мыши балуют, их тут Хуммерова гибель! - пробасил третий.

     Шаги удалились. Герфегест знал, что играть в кости страже запрещается

под страхом отсечения правой руки. Но, похоже, вместо костей  эти  мужички

нашли себе другое развлечение, ни в чем не уступающее первому. По  крайней

мере, судя по звукам, стража Восьмой Террасы  была  занята  чем-то  своим,

вполне своим. Это и спасло Герфегеста, которого при ближайшем рассмотрении

было довольно тяжело спутать с нетопырем.

     Герфегесту не хотелось умирать. Именно  поэтому  он,  покачавшись  на

пальцах левой руки, наконец  умудрился  ухватиться  правой  за  отдаленную

выемку. Он, конечно же, приметил бы ее сразу.  Если  бы  дело  было  днем.

Ночью она была почти  неразличима  в  бледном  сиянии  луны,  превращавшем

предметы в их тени, а тени - в новью несуществующие предметы.

     Спустя минуту он был у зарешеченного окна трапезной. Путь  к  госпоже

Хармане был почти открыт  -  стоило  лишь  отпереть  символический  замок,

сковывавший решетку. Видимо,  никто  из  хозяев  Наг-На-раона  всерьез  не

допускал, что неприятельский лазутчик сможет пробраться сюда  незамеченным

и,  соответственно,  безнаказанным.  В  сущности,  не  мог  и   Герфегест.

Случившееся с ним было чудом, объяснение которому ему было суждено обрести

совсем скоро.

     "Лучшая отмычка к такому замку - зубочистка",  -  подумал  Герфегест,

примостившись  на  внешней  стороне  подоконника.  Оставалось  лишь  найти

зубочистку.

 

     8

 

     Вопреки ожиданиям Герфегеста,  комната,  окно  которой  приветственно

отворилось для него, оказалась отнюдь не трапезной.  Похоже,  Гамелины  не

были любителями пировать в обществе своих вассалов, как это было принято в

других домах. Трапезная была переоборудована под  фехтовальный  зал.  Все,

что видел Герфегест в нечетком свете полночи, свидетельствовало  в  пользу

этого. Стены, пол и даже  потолок  были  обшиты  плетенными  из  тростника

циновками.

     Посредине располагался склад деревянного оружия. Длинные  и  короткие

мечи. Шесты. Палки. Трости. Алебарды. Все, что только душе угодно. Все  из

прочного горного кедра. Для тех, кто хочет  научиться  убивать  с  толком,

расстановкой и должным изяществом.

     Герфегест крался словно горностай. Путь Ветра - это путь тех, кто  не

оставляет следов  и  не  привлекает  к  себе  внимания.  Таков  серебряный

горностай. Недаром его гибкое  тело  красовалось  на  Гербе  Конгетла-ров.

Герфегест прошел по длинному совершенно  темному  коридору,  не  издав  ни

единого звука. Не опрокинув ни единого треножника.

     Пятнадцать лет назад Герфегест вот  так  же  пробирался  по  подвалам

Эльм-Туоля, второго по значимости замка Дома  Эльм-Оров.  Золотого  замка.

Это было  его  второе  крупное  задание.  И  последнее  в  жизни  заказное

убийство. Можно даже сказать, что в тот день Герфегест в последний раз был

Конгетларом. Из подвалов, где  располагались  самые  богатые  в  Алустрале

винные погреба Эльм-Оров, его  путь  лежал  наверх  -  по  узкой  потайной

лестнице в третий ярус, в комнату умалишенного сына старого Хозяина  Дома.

Герфегест отлично помнил его имя - Гелло. Бросить яд в чашу для  умывания,

стоящую у изголовья ложа, и уйти прочь вечером следующего дня, в  укромном

месте дождавшись известия о смерти единственного  наследника  Дома.  Тогда

музыку заказывали Орнумхониоры. (Не Ваарнарк, нет -  он  был  тогда  всего

лишь опальным вассалом, раздувающим смуту в землях соседей по Знаку Тунца.

Тогда Ваарнарк был на стороне Га-нантахониоров.  Но  теперь  об  этом  как

будто никто не помнил.) Именно  Орнумхониоры  хотели,  чтобы  Хозяин  Дома

Эльм-Оров лишился своего бесноватого наследника. Этому было две причины  -

во-первых, в случае смерти старика. Хозяином становился дурачок  Гелло,  а

Орнум Хониорам не хотелось иметь  в  союзниках  дурачка.  А  во-вторых,  в

случае смерти Гелло Хозяин Дома должен был уйти на  двухнедельный  срок  в

удаленное ущелье Га  для  совершения  обрядов  траура  и  очищения.  Такое

добровольное отречение от дел со стороны  Хозяина  Дома  -  пусть  даже  и

временное - было Орнумхониорам весьма и весьма на руку.

     Тогда Герфегест выполнил свою  кровавую  миссию  безукоризненно.  Да,

тогда он был слишком юн для  того,  чтобы  задумываться  о  разнице  между

добром и злом. Об убийстве за деньги и убийстве из мести.  Понимание  этой

разницы ("видение Границы" - как говорил Элиен  Тремгор,  Брат  по  Крови)

пришло  к  нему  гораздо  позже  -  уже  после  того,  как   его   память,

рассыпавшаяся на тысячу бессмысленных  и  разрозненных  осколков  милостью

Врат Хуммеровых, стала по крупицам возвращаться  к  нему  по  воле  Семени

Ветра. Но тогда он, не задумываясь ни на миг, проник в нужный покой  через

дверь для слуг и подсыпал яд. Когда Гелло опустил в чашу для омовения свои

руки, поднес их вместе с напоенной смертью водой к глазам  и  отер  руками

лицо...

     Герфегесту  не  хотелось  вспоминать,  что  было  дальше.  Чудовищные

волдыри. Нечеловеческая,  нестерпимая  боль  в  глазах,  крик  наследника,

помешавшегося вдвойне - на сей раз от боли. Он слышал этот  крик  -  сотня

каменных стен, отделявших его, притаившегося в винном погребе,  от  покоев

Гелло, не смогли заглушить его. Он убирался из Золотого Замка глухой ночью

- как и пришел. В кромешной темноте.

 

     9

 

     - Эй, кто это?  Это  ты?  -  стражник,  которому  был  поручен  самый

безответственный, как казалось сотнику, участок - выход из подвалов -  был

первым человеком из стражи, встретившимся с Герфегестом  в  почти  честном

поединке. Его товарища Герфегест убил  десятью  минутами  раньше,  задушив

тончайшим шнурком. Не тем, который был намотан на его руку. Тот  Герфегест

берег для Харманы и потому не хотел осквернять его чужой смертью.  Другим.

Но таким же крепким и тонким.

     В первую минуту  стражник  принял  Герфегеста  за  своего  напарника,

отлучившегося по нужде.

     - Да не морочь меня, ты скажи, это ты или  кто?  -  в  голосе  стража

смешались страх и раздражение, которое было призвано этот страх скрывать.

     - Это я, - прошептал Герфегест и снес ему голову, одновременно с этим

отскакивая как можно дальше. Он не хотел  являться  к  Хармане  с  ног  до

головы перемазанным чужой кровью. Почему? Герфегест не стал  искать  ответ

на этот  вопрос,  удовлетворившись  весьма  слабой  версией  о  врожденной

чистоплотности.

     Он двинулся дальше. Спальный покой Харманы располагался на  четвертом

ярусе замка.

     Герфегест  просто  не  мог  себе  позволить  проходить  первый  ярус,

отправляя  в  Святую  Землю  Грем  души  всех  охранников,  которые  могли

встретиться ему на пути. Теперь он был еще более ограничен во времени, чем

раньше. Он не знал, сколько раз за ночь сменяется стража в Наг-Нараоне. Но

рассчитывал на худшее. Это значило, что на все про все  у  него  не  более

получаса.

     Торопиться Герфегест не любил и не  умел.  Он  прополз  по-пластунски

весь коридор второго яруса.  Ему  не  хотелось  связываться  с  молодцами,

клюющими носами возле лестницы. В этот  раз  ему  снова  удалось  остаться

незамеченным. Затем он вылез в  окно  и  снова  пустил  в  дело  трехлапую

"кошку"  -  теперь  расположение  окон   было   таковым,   что   позволяло

путешествовать по стенам безо всякой тревоги оказаться  замеченным  извне.

Окон на северном фасаде было сравнительно мало. А те три окна, на  которые

держал курс Герфегест Конгетлар, были окнами спального покоя Харманы.

     Герфегест зацепился за подоконник крайнего окна и прислушался. Кто бы

ни был в спальных покоях Харманы, он не спал.  Этот  некто  мерил  комнату

беспокойными шагами. Гамелины, похоже, тоже страдали бессонницей.

     К счастью, окно было не заперто.  Более  того,  оно  было  распахнуто

настежь, и чугунная кованая решетка - два черных лебедя один подле другого

- слегка подрагивала  под  напором  ветра,  издавая  звуки,  больше  всего

напоминавшие вздохи Морского  Тритона,  ослабленные  расстоянием  в  сотню

морских лиг. Еще минута, и он увидит Харману.

 

     10

 

     Как он представлял себе Харману, Хозяйку Дома Гамелинов,  виновную  в

смерти его возлюбленной Тайен? Что он  знал  о  ней  -  женщине,  которую,

собирался убить?

     Перед тем как сделать последний  рывок,  Герфегест  задал  себе  этот

вопрос. На такой никогда бы не  сподобился  настоящий  человек  Алустрала.

Тот, собравшись мстить,  отомстит  без  всяких  посторонних  мыслей.  Этот

вопрос был вопрос человека Сармонта-зары, и  Герфегест  прекрасно  отдавал

себе в этом отчет. Дурно это или хорошо, но он давно перестал  быть  таким

Конгетларом, какими были его кровники - красавец Вада, дядя Теппурт, отец,

учитель Зикра. Они все умерли, а он остался. Он - новый  Хозяин  Дома.  Он

имеет право на неповиновение.

     Хармана Гамелин. Он знал, что она молода. Ста-гевд был старше ее,  но

он не был стар.  Стало  быть,  ей  никак  не  больше  двадцати  пяти.  Она

наверняка брюнетка, ибо женщины Гамелинов рождены с черными волосами.  Она

заплетает волосы в три косы - так водится у Гамелинов. На ее лице - печать

Пути Стали. Этим путем следуют Гамелины.

     Ее глаза. Они наверняка злы,  остры  и  проницательны.  Герфегест  не

боялся чужого взгляда - он  сам  умел  смотреть  на  людей  так,  что  они

признавали его правоту почти мгновенно. Часто -  без  слов.  Герфегест  не

сомневался, что подобным качеством обладает и  Хармана.  Красива  она  или

уродлива? Определенно, красива. Безусловно, уродлива. Герфегест допускал и

то и другое. Герфегест никогда не лгал себе - где-то в глубине души он был

уверен в том, что  она  красива  и  что  красота  эта  тронута  тлетворным

дыханием смерти.

     Легкое и сильное тело Герфегеста взметнулось на подоконник, и  минуту

спустя он был уже в одной из трех комнат  спального  покоя  Харманы.  Если

Хармана позволяет стражникам быть  в  комнате  во  время  своих  бессонных

бдений, он убьет их всех. Сколько бы их ни было, немедленно.  Безо  всяких

изощрений. Если стражи стоят под дверью, как это обычно бывает,  он  убьет

их погодя - после того,  как  решится  участь  их  госпожи.  То  же  самое

случится с придворными дамами, служанками и прочими.

     Если Хармана закричит и стражники бросятся  на  помощь,  им  придется

умереть несколько раньше. Но что-то подсказывало Герфегесту,  что  она  не

закричит. Почему?

 

     11

 

     Первая комната спального покоя была пуста,  словно  яичная  скорлупа,

покинутая вылупившимся цыпленком. Вторая тоже. Стражей, возни  с  которыми

так опасался Герфегест, не было. Не было и служанок.

     Обе комнаты были выдержаны в весьма аскетическом духе. Герфегест даже

стал опасаться, что,  понадеявшись  на  свою  интуицию  и  знание  обычаев

Гамели-нов, он забрался не в те комнаты. Уж очень все это было  не  похоже

на жилище знатной дамы. Деревянные статуи в  нишах.  Покрытые  магическими

знаками  гобелены.  Редкая,  низкая  мебель.  Только   цветы   в   пузатой

приземистой вазе успокоили Герфегеста. Желтые лилии - Цветок черных  лебед

й. И Харманы тоже. "По крайней мере, это комната женщины", -  промелькнуло

в мозгу у Герфегеста, когда он,  по-прежнему  бесшумный,  словно  ветер  в

месяце Эсон, остановился у порога третьей комнаты.

     Четыре масляных лампады,  притаившиеся  внутри  хрустальных  сосудов,

стояли в узких и длинных прямоугольных нишах, освещая комнату  дробящимся,

неярким светом. Ложе - необъятное,  широкое,  без  ножек  -  располагалось

почти у самого пола, как это было в обычае у Гамелинов. Оно стояло в самом

центре комнаты. На ложе, у самой  его  спинки  с  вездесущими  лебедями  и

лилиями, сидела женщина. Лица ее  Герфегест  не  видел.  Оно  было  скрыто

густым черным флером. Тело тоже пряталось под плотной черной тканью.  Знак

погруженности в глубокие и безрадостные раздумья. "О чем это она?  Небось,

о своем упыре Стагевде?" Герфегест был уверен в том, что она не спит -  он

слышал ее  шаги,  притаившись  у  подоконника.  Его  не  проведешь  такими

детскими трюками.

     Герфегест снял с руки шелковую "змею". Госпожа Хармана  -  если  это,

конечно, госпожа Хармана, сейчас умрет. Наверное, то  есть  без  сомнения,

она чувствует его присутствие. И, конечно, задумала некий трюк. Смотрит на

него из-под вуали и лелеет на груди какую-нибудь  метательную  гадость.  И

наверняка  отравленную.  Сейчас  она  бросит  ее,  а  в   случае   неудачи

пронзительно заорет.  Не  удалось,  мол,  справиться  самостоятельно,  так

помогите же! Но он не даст ей заорать. Он обвернет вокруг ее шеи  шелковый

шнур и одним выверенным движением затянет его. Не сказав ни слова.

     Но отравленное лезвие не устремилось в грудь Герфегесту. Хармана -  а

это была она, и только она - отбросила с  лица  черное  покрывало  и  тихо

произнесла:

     - Я ждала тебя. Последний из Конгетларов. Я не  стану  звать  стражу.

Если бы я хотела обезопасить себя, я бы  приказала  схватить  тебя  в  тот

момент, когда ты сошел со спины боевого дельфина. Но я не  хочу.  Я  знаю,

что ты не убьешь меня. И ты тоже знаешь это.

 

     12

 

     Поцелуй Харманы был  соленым,  словно  поцелуй  океанской  волны.  Ее

объятия - объятия вечности, дрожащей в экстатическом наваждении.

     Путь Гамелинов - это путь страсти. Герфегест знал это. Сила Гамелинов

- в любовном соитии Харманы и Стагевда. Так говорил Герфегесту Ганфала.

     Герфегест вошел в Харману так  же  естественно,  как  звенящие  струи

весеннего ручья вливаются в океан. Так же  неистово,  как  ураган  срывает

соломенные крыши с крестьянских хижин. И он забыл обо всем, что слышал.

     Когда Герфегест и Хармана упали на ложе,  светильники  в  хрустальных

сосудах разгорелись ярким оранжевым светом. Жадные руки Герфегеста сорвали

с тела Харманы черную вуаль. Под ней не  было  ровным  счетом  ничего.  Ни

платья,  ни  шелковой  рубахи.  Под  ней  было  нечто  более  ценное,  чем

златотканая парча, чем варанский бархат, чем тончайший  итский  пергамент.

Бледное и совершенное тело Хозяйки Дома Гамелинов.

     Герфегест  забыл  обо  всем,  что  осталось  позади.  Для   него   не

существовало ничего, кроме настоящего. Хармана была гением любви -  никого

лучше ее, ни одной лучше ее.

     Алчные губы Герфегеста ласкали ее мраморную грудь с  напрягшимися  от

предощущения  наслаждения  сосками,  и  он  был  готов  поклясться  кровью

Конгетларов в том, что никогда и ни одной женщине не случалось вызывать  в

нем такого трепета и такой страсти.

     Губы Харманы, трепещущие в неистовствующих страстью поцелуях, собрали

с лица Герфегеста  всю  краску,  призванную  подменять  белизну  его  кожи

причудливым темным узором. Ее розовый мягкий  язык  слизнул  две  точки  с

подбородка Герфегеста, смел искривленные линии с его лба и скул, пока  сам

Герфегест входил в Харману мощными и умелыми  толчками.  Ветер  больше  не

тревожил ореховую рощу.

     Герфегест поверил Хармане сразу и безоговорочно. Он простил ей  сразу

все грехи и подлости, которые она совершила. И все, которые она еще успеет

совершить в будущем. Он простил Хармане все до скончания  дней.  Будь  она

самим исчадием Хуммеровой бездны, ему было все равно. Он любил ее так, как

не любил ни одну женщину в мире. Вереница женских  тел  промелькнула  мимо

Герфегеста в кружении любовного танца. Ему больше незачем помнить  о  них.

Он больше не желает помнить свою первую женщину,  отравленную  аконитом  в

Наг-Нараоне. Он больше не желает  помнить  о  тысяче  безымянных  шлюх.  О

наложницах грютского царя Наратты. Он не желает больше вспоминать о Тайен.

Пусть упокоится семя ее души - если только у нее  была  душа  -  в  Святой

Земле Грем. Он больше не будет тосковать о предательстве Киммерин. Ему все

равно. Теперь у него есть нечто большее, чем любовные интриги и  страстные

объятия. У него есть вечность. И этой вечности имя Хармана.

     Хозяйка дома Гамелинов была совершенна и телом,  и  лицом.  Ее  брови

были густы, а ресницы длинны. Волосы ее не были заплетены в косы и не были

черны. Всезнающий Герфегест был посрамлен, когда, сорвав с ее волос  волны

черного флера, обнаружил, что женщина, которой сейчас наслаждается все его

существо, отнюдь не  брюнетка  и  ничем  не  походит  на  женщин  из  Дома

Гамелинов, виденных им в ранней молодости. Ее волосы были серебристо-белы,

словно пепел, остающийся после сожжения тонкой кисеи над  пламенем  свечи.

Серебристо-белы, словно шкура горностая. Они были собраны в очень  сложную

высокую прическу, придавшую Хармане сходство со статуями оленеглавых  дев,

виденных некогда Герфегес-том в Варане. Пряди ее на диво богатых и длинных

волос были украшены хрустальными бусинами, а прическа держалась  благодаря

восьми бриллиантовым  заколкам  и  двум  гребням.  Когда  тело  Герфегеста

содрогнулось в судороге наслаждения, Хармана  выдернула  из  прически  оба

гребня и шесть из восьми бриллиантовых  заколок.  Ее  волосы,  похожие  на

расплавленное серебро, хлынули на грудь Герфегеста.

     Герфегест любил ее еще  раз.  Он  не  мог  иначе.  Она  не  могла  не

позволить ему. Она металась на ложе, словно израненная лань в силках.  Она

плакала, и слезы  исполненной  страсти  делали  ее  лицо  еще  прекраснее.

Герфегест. покрывал ее глаза поцелуями. Он был не в силах остановиться. Он

знал - пока их тела не вздрогнут на пороге вечности в третий  раз,  он  не

скажет Хармане ни слова.

     Герфегест не лгал себе. Он знал, что  теперь  уже  никогда  не  убьет

Хозяйку Дома Гамелинов.

 

     13

 

     Ночью Стагевд пробудился от легкого укола в  чресла.  Он  вскочил  со

своего ложа, отбрасывая прочь шелковое покрывало,  и  нервно  прошелся  по

флагманской каюте. Потом Стагевд накинул на плечи  длинный  угольно-черный

халат и, открыв, дверь, оказался на палубе "Черного Лебедя".

     Его личная охрана, стоявшая на страже у дверей  кормовой  надстройки,

вытянулась, беря позолоченные топоры на плечо.

     Стагевд успокаивающе махнул им рукой  и  прошел  на  нос  гигантского

корабля, где находилась наблюдательная башенка. Он быстро  взбежал  наверх

по лестнице сандалового  дерева  и,  выхватив  у  дозорного  дальноглядную

трубу, жадно впился в далекие силуэты кораблей южан. Хранящих Верность.

     Море было безмятежно, как дремлющая красавица. Но что-то в этом  мире

было не так. Что-то изменилось. Стагевд не понимал, что послужило причиной

его пробуждения. Он привык крепко спать ночью и отменно сражаться днем.  А

сейчас он пробудился. Зачем?

     Молодая луна выглянула в просвет между тучами, и серебристая  дорожка

легла между двумя враждебными флотами.

     На что они надеются - эта жалкая кучка Хранящих Верность, несчастные,

которым осталось жить до рассвета? Они ведь  не  знают,  что  уготовил  им

Стагевд. Они не знают, каковы  истинные  силы  Гамелинов.  Они  не  знают,

отчего  весь  вчерашний  день  "мятежный"  флот  провел  в   показательном

бездействии, хотя и превосходил их силы более чем втрое.

     Но странная, неведомая ранее тревога сжимала сердце Стагевда, и он не

знал причин, ее  породивших.  Ожидание  становилось  невыносимым.  Следует

выступать либо сейчас, либо никогда. Они управятся и без Артагевда.

     Дозорный, стоявший рядом с ним, затаил дыхание. О чем  сейчас  думает

его господин? О том простым людям Гамелинов знать не дано.

     Стагевд молча вернул ему дальноглядную трубу и спустился на палубу.

     Через час до всех кораблей мятежников был доведен приказ - готовиться

к бою. Выступление было назначено вместе с восходом солнца.

 

     14

 

     - Никто и никогда не любил меня так, как  это  делал  ты,  Конгетлар.

Никто.

     Хармана положила голову на грудь Герфегеста и поцеловала его в  левый

сосок. Герфегест отдал ей ответный поцелуй. Конгетлары не любят лести,  но

ценят искренность. Хармана говорила искренне - поцелуи не  лгут.  Все  его

оружие, все его снаряжение и даже шелковая "змея" лежали  на  подступах  к

ложу. Они не нужны ему больше. Здесь и сейчас.

     - А Стагевд? - прошептал Герфегест одними губами  ей  на  ухо.  -  Ты

разве не любишь его?

     - Нет, Герфегест. Я всегдалюбила только тебя. Герфегест не знал,  что

ей ответить. Они не встречались никогда раньше.  Хармана  не  могла  знать

его. Она не могла видеть его. И  все-таки  Герфегест  не  стал  спорить  с

Харманой. Он сам чувствовал нечто  подобное  -  где,  когда,  в  какой  из

предыдущих жизней он встречал эту женщину с волосами, серебристыми, словно

пепел? Как она выглядела тогда? Кем был он?

     Герфегесту не хотелось говорить о Стагевде. В ту ночь ему не хотелось

знать ничего, кроме любви.

     - Я люблю тебя, потому что ты, Конгетлар, человек  из  другого  мира.

Все, что мы считаем твердым, ты разумеешь как мягкое. Все, что мы  считаем

важным, ты считаешь пустяком. Все, что для нас неизбежно, - для тебя  лишь

изменение. Я люблю тебя таким, потому, потому что...

     - Я собирался убить тебя, Хармана... - усмехнулся  Герфегест.  Теперь

воспоминание о своем яростном желании  отомстить  казалось  ему  зыбким  и

иллюзорным. Почти нереальным.

     - Я знаю. Тебя послал Ганфала, заклятый враг черного лебедя.

     Герфегест провел ладонью по ее сказочным волосам. Бедная девочка сама

не понимает, в какую страшную игру ввязалась при  помощи  своего  матерого

братца. Или понимает? Все равно.

     - Меня не посылал Ганфала,  -  примиряюще  сказал  Герфегест.  Он  не

причислял себя к числу любителей вершить государственные дела в постели. -

Рыбий Пастырь мне не хозяин.

     - Пусть так, Герфегест. Пусть так... -  печально  вздохнула  Хармана,

обвивая шею Герфегеста своими хрупкими тонкими руками.

     Герфегест подумал о том, что всю жизнь  заблуждался  в  одном  весьма

важном вопросе. В  вопросе  понимания  сути  любви.  То,  что  он  называл

любовью, было лишь слабым отголоском ее. То, что он называл страстью, было

лишь легким волнением. То, что он  называл  женской  красотой,  было  лишь

жалким подобием. Подобием красоты Харманы. Она была стройна словно стебель

горного тюльпана. Ее ноги были  безукоризненны.  Когда  мягкие  волосы  ее

лобка коснулись живота Герфегеста, он ощутил, как где-то там, у  основания

его  позвоночника,  расправляет  листья  и  поднимает   голову   навстречу

солнечному ветру  бутон,  как  где-то  там,  глубоко  внутри  него,  снова

расцветает золотой цветок. Цветок страсти.

     Он сжал Харману в объятиях и вошел в нее в третий раз. Она  застонала

и откинула голову на атласные подушки. Ее  голос  словно  звон  серебряных

бубенцов на ручных  горностаях  в  Наг-Туоле...  Наг-Туоль,  которого  нет

больше.

     "Наг-Туоль будет всегда", - подумал Герфегест и в изнеможении  закрыл

глаза.

 

     15

 

     Рыбий Пастырь в эту ночь не ложился спать. Он вообще спал очень редко

- куда реже, чем обычный смертный. Всю  ночь  Ганфала  простоял,  подобный

безмолвному изваянию, на носовой площадке "Голубого Полумесяца",  проницая

тьму сверхчеловеческим взглядом.  На  севере,  окутанная  плотной  Завесой

Силы, возвышалась на скальных  уступах  цитадель  Наг-Нараон.  Даже  своим

зрением Надзирающего  над  Равновесием  Ганфала  не  видел  ничего,  кроме

расплывчатых  очертаний  крепостных  построек.  Что  сейчас  происходит  с

Последним из Конгетларов, он не знал. Он знал только одно:  Герфегест  все

еще жив. И это позволяло надеяться на успех.

     Команды кораблей  флота  Хранящих  Верность  были  подняты  со  своих

жестких коек за полтора часа до рассвета. Крикливые надзиратели  разогнали

гребцов  по  длинным  скамьям,  воины  облачились   в   доспехи,   лучники

разбежались по боевым галереям.  Обслуга  метательных  машин  извлекала  и

растягивала между изогнутыми рогами "скорпионов" снятые  на  время  похода

воловьи жилы.

     По левую руку от  "Голубого  Полумесяца",  занимавшего  в  построении

центральную позицию, стояли файеланты Ганантахониоров. Их было  немного  -

чуть более двадцати. Они должны были выполнить роль приманки, связать боем

флот Стагевда и вслед за тем кануть в небытие.

     На  правам  фланге  флота  Хранящих  Верность  располагалась  главная

ударная сила - двадцать семь кораблей Орнумхониоров.  На  них,  доверенные

лучшим  воинам  этого  южного  Дома,  были  установлены  трубы  с  "черным

пламенем". По две на корабль. Они были закреплены на носовых площадках  и,

завернутые в полотнища запасных парусов, выглядели более чем  невинно.  Но

всеиспепеляющей  силе,  заключенной  в  них,  предстояло   решить   судьбу

сражения.

     На флоте Хранящих Верность горны пропели еще до  рассвета,  и  якоря,

залежавшиеся в бесплодных песках пролива Олк, поползли вверх. На верхушках

мачт развернулись и затрепетали знамена. Тунцы южан и имперские полумесяцы

рядом с ними.

     Как только якоря были  вытравлены,  загремели  гонги  на  капитанских

мостиках. Это  означало:  корабль  отныне  свободен  и  волен  устремиться

вперед,  чтобы   победить   или   погибнуть.   Тотчас   же   на   кораблях

Ганантахониоров раздался первый удар  боевых  барабанов.  Тысячи  весел  в

одном слаженном движении вышли из воды, чтобы спустя десять ударов  сердца

снова вернуться в воду и сотрясти корабли первым мощным толчком.

     Движение началось, и оно было неотвратимо.

 

     Глава третья

 

     ХОЗЯИН ГАМЕЛИНОВ

 

     Герфегест проснулся  очень  поздно.  Солнце  стояло  высоко,  освещая

цитадель Наг-Нараона. Он смотрел на дневное светило сквозь окно четвертого

яруса. Через окно спального покоя госпожи Харманы, Хозяйки Дома Гамелинов.

Он не двигался. У него не было сил двигаться. Не было и желания.

     Что творится сейчас в проливе Олк? Состоялось ли сражение? Кто  вышел

из него  победителем?  Ста-гевд?  Или,  быть  может,  Ганфала,  счастливый

обладатель  "черного  пламени"?  Быть  может,  только  сейчас  два  флота,

развернувшиеся друг напротив друга, ринулись в бой? Да и  было  ли  вообще

начато сражение?

     Герфегест провел языком по пересохшим губам. События  прошедшей  ночи

воскресли в его памяти. Он вспомнил волшебные руки Харманы. Свое  любовное

безумие. Он посмотрел вокруг в ожидании увидеть свою несостоявшуюся жертву

мирно спящей на атласных подушках. Женщину с серебристыми волосами.

     Но он не увидел ее. Потому что ее не-было в комнате. Он  поднялся  на

ложе. Прядь волос упала ему на лицо. Он  поднял  руку,  чтобы  убрать  ее,

водворив на надлежащее место, завернув за  ухо.  Но  что-то  помешало  ему

сделать это.

     Герфегест посмотрел на свою руку. Цепь.  Тончайшая  цепь  толщиной  с

волос. Каждое звено  цепи  величиной  с  горчичное  зерно.  Два  маленьких

замочка  -  ими  с  обеих  сторон  оканчивается  цепь.  Один  замочек   на

указательном пальце левой руки, другой - на  указательном  пальце  правой.

Герфегест натянул  цепь  и  попробовал  порвать  ее.  Сталь,  заговоренная

Гамели-нами. Тщетно.

     Дурак, не знающий ни Искусств, ни Путей, никогда бы не  поверил,  что

столь тонкую цепь не порвать. Не ровен час, он  бы  запряг  по  двенадцать

лошадей, поставил бы их задом друг к другу и поместил  бы  стальной  волос

между ними. Затем он махнул бы рукой, и кучера хлестнули бы  бичами  своих

лошадок. И долго рассказывал бы  подвыпившим  гостям  своей  усадьбы,  как

двадцать четыре лошади не сумели порвать цепь толщиной с волос.  Герфегест

знавал таких, не верящих в силу магий и  заклинаний.  Но  сам  он  не  был

дураком - после первой же  яростной  попытки  сбросить  с  рук  оковы,  он

отказался от мысли освободиться без  вмешательства  Харманы.  Это  ее  рук

дело. В этом не может быть сомнений.

     Герфегест  сдернул  парчовое  покрывало  с  ног  -  благо  цепь  была

достаточно длинна и позволяла совершать многие  движения  почти  свободно.

Пренеприятная догадка тотчас же подтвердилась  -  его  ноги  были  скованы

подобным же образом. И вновь крохотные стальные кандалы были одеты на  оба

указательных пальца. Далеко не убежишь. Путь Стали. Черные Лебеди  большие

мастера на такие штуки. Ни порвать, ни сточить, ни разрезать. Более того -

насколько помнил Герфегест описания подобных пут, они  не  позволяли  даже

отгрызть скованные пальцы - цепь нарочно сообщала  свою  прочность  членам

узника. Магия властвует над материей в точности так же, как дух  властвует

над телом. Магии не победить ножом...

     Герфегест осторожно встал с ложа и прошелся  по  комнатам.  Да,  цепи

позволяли ему сделать это. Но не более.,

     Герфегест был совершенно уверен в том, что комнаты пусты - по крайней

мере, в том, что там нет Харманы.

     И в самом деле, ее не было. Все окна заперты  и,  похоже,  запечатаны

заклятием на тот же манер, что и цепь - в пользу  этого  свидетельствовала

абсолютная противоестественная  неподвижность  чугунных  решеток.  Они  не

дрожали и не вибрировали под напором свежего морского ветра,  не  издавали

глухой гул, который вчера  так  напоминал  Герфегесту  о  стонах  Морского

Тритона... Сомнений не было - Хозяйка Дома Гамелинов сделала из Герфегеста

цепного пса. Она заперла его в клетке, словно ловчего сокола перед охотой.

Она обманула его. Она насмеялась над ним и предала его, смешав  с  дерьмом

опавшие лепестки золотого цветка.

     "Будь ты проклята. Хозяйка Дома Гамелинов!"  -  в  сердцах  прошептал

Герфегест, уронив голову на чугунных лебедей оконной решетки, сплетенных в

любовном танце.

 

     2

 

     Вслед за кораблями Ганантахониоров, которые летели вперед все быстрее

и  быстрее,  навстречу  врагу  лениво  двинулись  "Голубой  Полумесяц"   и

файеланты Орнумхониоров.  Ганфала  не  спешил  -  пусть  Стагевд  вцепится

мертвой хваткой в корабли Ганантахониоров. Пусть завязнет как  следует.  А

тогда свое веское слово скажут огнетворительные трубы.

     Во флоте мятежников торопливо  закончили  последние  приготовления  и

наконец тоже двинулись вперед.  Стагевд  не  видел  причин  искушаться  во

флотоводческих тонкостях. Поэтому его корабли, построенные  двумя  рядами,

шли просто и безыскусно - все вместе.

     Мятежников было больше, их корабли были мощнее, и Стагевд беспокоился

только об одном  -  чтобы  флот  Ганфалы  не  разбежался  раньше  времени.

Отлавливай их потом поодиночке по всему Синему Алу-стралу.

     На правом фланге  мятежного  флота  находились  файеланты  Эльм-Оров.

Поэтому первым бой начал "Панцирный Тур". Не боясь таранного  удара  южан,

он быстро вырвался вперед и, развернувшись правым  бортом,  дал  слаженный

залп из девяти мощных стре-лометов. Носовая фигура двухъярусного файеланта

Ганантахониоров  разлетелась  в  щепу.  Еще  одна  десятилоктевая  стрела,

окованная медью, пробила смотровую башню, и на палубу  упало  растерзанное

тело впередсмотрящего. Первая кровь пролилась.

     Поврежденный файелант продолжал упорно идти вперед, и вместе с ним  к

"Панцирному Туру" приблизились еще три корабля Ганантахониоров. Без особой

пользы осыпав его высокие, затянутые мокрыми дублеными кожами борта градом

зажигательных стрел, южане врезались  в  лес  весел,  которыми  ощетинился

"Панцирный Тур". Легкие файеланты Ганантахониоров накрепко застряли  среди

переломанных весел. Это означало лишь одно:  бежать  им  уже  не  удастся.

Победа или смерть.

     "Смерть",  -  бесстрастно  подумал  Ганфала,  наблюдая,  как  высокие

корабли Эльм-Оров окружают немногочисленных южан со всех сторон.  Но  зато

не только  правое  крыло  мятежников,  но  и  их  центр  пришли  в  полное

расстройство. У Стагевда было слишком  много  кораблей,  чтобы  они  могли

вступить в бой  с  Ганантахониорами  одновременно.  Но  гонор  и  гордость

Благородных Домов Алустрала влекут в бой всех - захватить богатый  трофей,

отличиться, заслужить похвалу отца, дяди, старшего брата. Ганантахо-ниорам

суждено погибнуть. Но свою роль в сражении они уже  сыграли.  Потом  Рыбий

Пастырь перевел взгляд на "Черный  Лебедь",  который,  возглавляя  корабли

Гамелинов и Лорчей, сейчас огибал место кровавой сечи. Стагевд явно  искал

встречи с ним, Надзирающим над Равновесием.

     Ганфала мог зваться кем угодно, но только не трусом. Его рука ударила

в гонг трижды. Это означало, что "Голубой Полумесяц" вступает в  бой.  Это

означало, что гребцам пришло время выложиться без остатка. Потому что  это

их последнее слово. Потому что потом придет время говорить оружию.

     "Голубой Полумесяц" и "Черный Лебедь" сходились нос в нос. На корабле

Ганфалы  не  было  огнетво-рительных   труб.   "Голубой   Полумесяц"   был

предназначен Рыбьим Пастырем к совсем другой судьбе.

     Ваарнарк знал, что означает маневр "Голубого Полумесяца".  И  кормчие

кораблей Дома Орнумхонио-ров тоже знали это. Двадцать файелантов  усмирили

свой бег, а семь, пропустив флагман вперед, повернули налево -  туда,  где

скучились в абордажном бою звенящие сталью корабли Эльм-Оров.

     "Голубой Полумесяц" и  "Черный  Лебедь"  протаранили  друг  друга  на

скорости самой быстрой колесницы.  Лебединая  голова  на  таране  флагмана

Гамелинов  была  некогда  заклята  соитием  Стагевда  и  Харманы,   но   с

сегодняшней ночи оно утратило силу, ибо  с  Хар-маной  пребывал  Последний

Конгетлар. Бивень "Голубого Полумесяца",  выкованный  из  цельного  слитка

небесного железа под неусыпным бдением Ганфалы, сокрушил лебединую голову,

и она исчезла в роении тысяч раскаленных искр. Лучников  "Черного  Лебедя"

обдало обжигающим фонтаном пара. Флагман  Стагевда  застонал  от  носа  до

окончаний кормовых весел, предчувствуя свою жестокую судьбу.

     Вспышку и столб искристых  водяных  брызг  видели  все.  Как  и  было

условлено, на кораблях Орнумхо-ниоров разом взревели тысячи витых раковин.

По лицу Стагевда разлилась мертвенная бледность.

     Где, Хуммер его раздери, Артагевд?

     На носовой площадке "Черного Лебедя" появились  воины  Орнумхониоров.

Стагевд всмотрелся в вихрь стали. Среди прочих выделялись двое,  рубящиеся

плечом к  плечу.  Один  ловко  орудовал  двумя  парными  топорами,  второй

сражался короткой облегченной  алебардой  с  обоюдосторонним  лезвием.  По

всему было видно, что эти двое стоят многих десятков.  Выкормыши  Ганфалы,

безродные...

     Эти мысли проносились в  голове  Стагевда  под  непрекращающийся  рев

раковин Орнумхониоров. И вдруг они замолкли. В следующий миг над  проливом

Олк воцарился огненный ад.

     Файеланты  южан  разом  превратились  в  огнедышащих   драконов.   На

массивные пятипалубники Эльм-Оров, на трехъярусные корабли  Гамелинов,  на

низкие абордажные галеры Лорчей обрушилось "черное пламя".

     Чадящие огненные змеи жадно впились в борта и палубы  кораблей.  Там,

где они встречали дерево сразу, оно вспыхивало, как солома.  Там,  где  им

пыталась воспрепятствовать медь, они  уходили  в  воду  длинными  шипящими

потеками и под ней загорались обнаженные дубовые доски. Гребцы на кораблях

Орнумхониоров уже давно табанили, а теперь начали поспешно сдавать  назад,

чтобы не столкнуться со своими охваченными пламенем жертвами.

     Скопище файелантов Эльм-Оров и Ганантахонио-ров,  гремящих  в  буране

абордажного боя,  загорелось  с  восточного  края.  Сильный  ветер  быстро

превращал корабли в бушующие неистовством вулканы огня.

     Ганфала был доволен. У Ганантахониоров  все  равно  не  было  надежды

уцелеть. Палубы их кораблей разбухли от крови, их  воины  почти  полностью

истреблены, многие знамена с пегими тунцами уже сорваны проворными  людьми

Эльм-Оров. Но  теперь  это  не  имеет  никакого  значения.  Все  очистится

пламенем. Все, кроме файелантов Орнумхониоров. Три десятка кораблей против

цитадели Наг-Нараон - это уже почти честная игра. Почти, потому что  перед

ним, Ганфалой, больше не  будет  стоять  могущество  Стагевда  и  Харманы.

Харманы - п  отому  что  в  исходе  столкновения  флагманов  видна  работа

Последнего из Конгетларов. Стагевда - потому что  это  уже  его,  Ганфалы,

дело.

 

     4

 

     Смертоносные фонтаны, бьющие из жерл огнетво-рительных труб,  наконец

иссякли. Они исполнили свое назначение - породили  пламя,  и  теперь  оно,

найдя благодатную пищу на  кораблях  мятежников,  больше  не  нуждалось  в

подпитке. Вся  первая  линия  флота  Стагевда  и  корабли  Эльм-Оров  были

обречены.

     У Стагевда еще оставались силы, и немалые - вся вторая линия из  пяти

десятков свежих файелантов.  Еще  тринадцать  кораблей  столкнулись  между

собой при неловких попытках отвернуть от горящих кораблей первой линии, но

серьезных повреждений они не имели и тоже чего-то да стоили.

     Стагевд,  быть  может,   сумел   бы   использовать   свое   численное

преимущество, чтобы восстановить положение, но, как и предсказывал Ганфала

еще в Молочной Котловине, в сердца Гамелинов вошел страх, и они больше  не

имели воли противостоять флоту Хранящих Верность. Но главным было не это.

     Когда Стагевд, нервно постукивая побелевшими  костяшками  пальцев  по

перилам  капитанского  мостика,  лихорадочно  тщился  принять   какое-либо

решение, на палубе "Черного  Лебедя"  появилась  величественная  фигура  в

белом облачении. Это был Рыбий Пастырь.

     Стагевд видел, как стальной полумесяц на его посохе  бьет  неуловимой

молнией и сразу же вслед за этим на  палубу  опускаются  рассеченные  тела

Гамели-нов. И Гамелины тоже  видели  это.  Если  раньше  они  еще  кое-как

сдерживали натиск Орнумхониоров подле носовой мачты, то теперь они  быстро

откатывались назад. Никто не мог устоять перед мертвящим блеском Ганфалова

посоха. Никто, кроме Стагевда.

     Стагевд чувствовал, что его тело пробито насквозь, и эта рана сильнее

любой, какую может нанести смертный человек при  помощи  тленного  железа.

Еще ночью древнее могущество начало капля за  каплей  покидать  измененные

магией органы и члены, и если вчера он был уверен  в  своем  превосходстве

над Ганфалой, то сегодня он уже ничего не знал наверняка. Но его люди, его

Дом и еще  четыре  благоразумных  Дома  Алустрала  вверились  ему  во  имя

спасения мира, и он не может сейчас отступить назад.

     Железная маска легла на высеченное из красного камня  лицо  Стагевда.

Его пальцы сомкнулись на рукоятях мечей, торчащих у него из-за  спины.  Он

поцеловал перстень Хозяина Гамелинов и, собрав все, что оставалось  в  нем

от прежней силы, спрыгнул на палубу.

     - Ганфала, пес и сыть Хуммера! Не со мной ли ты ищешь встречи?!

     - С тобой, убийца дев, пожиратель людей, червь, источивший Империю! -

охотно  отозвался  Ганфала,  тупым  концом  посоха   отправляя   за   борт

докучливого воина с гербом Гамелинов на бронзовом нагруднике.

     - Оставь моих людей в покое, тюремщик Равновесия! -  гаркнул  Стагевд

и, ловко подцепив за замкнутую гарду бесхозный кинжал, воткнутый  в  доски

палубы, метнул  его  в  Ганфалу,  подправляя  сталь  утверждающим  в  пути

заклинанием.

     - Иэйя! - утвердительно кивнул Ганфала, и кинжал,  не  долетев  ровно

двух ладоней до его лица, воткнулся в подставленную вполне вовремя рукоять

посоха. Ганфала играючи прокрутил посох в своих длинных паучьих пальцах, и

кинжал,  вырвавшись  из  цепких  объятий  расщепленного  дерева,  вернулся

Ста-гевду. Но вернулся уже ослепительным потоком  раскаленных  серебристых

капель. Плоть Стагевда разминулась с ними в одну пядь, и смертельный дождь

достался кормчему "Черного Лебедя".  Тот  упал  на  палубу  -  обугленный,

скрючившийся.

     Воины враждующих домов поспешно очищали палубу, на которой предстояло

сойтись двум величайшим магам Алустрала. Там, где, быть  может,  предстоит

измениться самому естеству мироздания, не место смертным.

     Они ушли вовремя. Потому что стоило последнему Орнумхониору отступить

на  "Голубой  Полумесяц",  как  палуба  за   спиной   Ганфалы   вздыбилась

устрашающей древесной волной. Стагевд хорошо представлял себе  излюбленные

ухватки  Рыбьего  Пастыря  и  поэтому  не  стал   медлить.   В   несколько

нечеловеческих прыжков он приблизился  к  Ганфале  на  расстояние  прямого

удара. Никто не мог сказать, в какой момент черные одежды  Стагевда  упали

на палубу и под солнцем  засиял  его  зеркальный  нагрудник.  В  последнем

прыжке Стагевд приземлился на колено. В тот же момент один клинок Стагевда

вонзился в левую ступню Ганфалы, тем самым пригвоздив  Рыбьего  Пастыря  к

палубе, а второй - оскользнулся о стальной полумесяц  на  посохе  Ганфалы.

Если бы Рыбий Пастырь не сумел отразить смертельный удар, направленный ему

в грудь, он был бы уже мертв, ибо магия  его  одежд,  поглощающих  стрелы,

была бессильна против заклятого Хозяевами Гамелинов железа.

     - Узри свою темную суть и устрашись, Ганфа-ла! - проревел Стагевд.

     В нагруднике отразилось сотканное из мертвенно-бледных,  зеленоватых,

голубых и едва красных нитей тело Ганфалы.  Этого  не  мог  видеть  никто,

кроме самого Надзирающего над Равновесием.

     То, что он увидел, было порождено высшей ступенью Пути Стали. То, что

он увидел, было страшнее заклятого железа. Вихрь Пустоты, которым  питался

и жил он сам, Ганфала, отразился в зерцале Стагевда и обрушился  на  него,

вырывая клочья плоти, опустошая жилы, раздирая легкие. Ганфала  со  стоном

упал навзничь, безвозвратно калеча ступню о беспощадный  клинок  Стагевда.

Но уже падая, он смог безошибочно направить свой посох, и  два  отточенных

рога вошли в зерцало, тотчас же брызнувшее тысячью жалящих осколков.

     Все случилось быстрее, чем ребенок успел бы трижды хлопнуть в ладоши.

     Никто из Гамелинов не знал, во что это обошлось Стагевду. Они  видели

лишь падение Ганфалы и видели, как, пошатываясь, над  палубой  поднялся  в

полный рост глава их Дома. Он выдернул застрявший  в  палубе  меч,  и  два

клинка  согласной  парой  вознеслись  над  поверженным   Ганфалой,   чтобы

завершить начатое. Но теперь Стагевд был слаб и немощен, как седой старик.

Последнее, на что ему достало сил - отвратить  от  себя  осколки  зерцала,

которому  он  отдал  все,  что  оставалось  в  нем.  Незримая  нить  между

Стагев-дом  и  Харманой  была  оборвана,  и  ему  негде  было   восполнить

утраченное могущество.

     Он стоял, шатаясь, над Ганфалой, к победе над которым он шел  столько

долгих лет, но его  сознание  было  опустошено  без  остатка.  Стагевд  не

узнавал человека, лежащего перед ним, и не понимал, почему  дымятся  доски

вокруг  головы  этого  оливковокожего  незнакомца.  Стагевд   бессмысленно

оглянулся. Ликующие крики Гамелинов затихли.  Они  увидели  глаза  Хозяина

Дома Гамелинов.

     Над  проливом  Олк  время  прервало  свой  бег.   Воцарилось   полное

равновесие.

 

     5

 

     На низком столике возле ложа Герфегест обнаружил  роскошный  завтрак.

Но он не притронулся к еде.

     На ковре, разложенном на полу  смежной  комнаты,  он  обнаружил  свои

вещи. Змеи-веревки  свернулись  аккуратными  клубками.  Лук  и  колчан  со

стрелами лежали в центре композиции, словно брат и сестра.  Духовое  ружье

было случайной диагональю. Горшочек с краской.  Трехпалые  "кошки"  числом

две. Веревочная лестница со стальными "зацепами" на концах. "Лапа Снежного

Кота" - она так и не пригодилась. Пустая трубка для отравленных игл. Меч и

ножны на специальной поставке из черного дерева. Ларец с ядами...  Все  то

же, что и вчера. Все на месте. Ну и, конечно, до ближайшего  предмета  ему

не хватает дотянуться ровно чуть-чуть. Чуть.

     Его одежда была вычищена и повешена на особый держатель.  Все  то  же

черное дерево. До одежды он  мог  дотянуться  вполне  свободна.  Но  этого

делать он не стал. Герфегеста не смущала  собственная  нагота.  Тем  более

теперь.

     Черный флер, в который вчера куталась Хармана, лежал на полу соседней

комнаты. Герфегест отвернулся. Вспоминать о том, что произошло вчера,  ему

было нестерпимо больно.

     О да! Конгетлары никогда не позволяли себе поддаваться женским чарам.

Во все времена женщины поддавались  чарам  Конгетларов.  Красавец  Вада  -

Герфегест чаще  других  вспоминал  именно  его  -  был  самым  беспощадным

сердцеедом и одновременно с этим самым большим женоненавистником  из  всех

Конгетларов, которых Герфегесту приходилось  знать.  "Если  тебе  достанет

глупости отдать ей свое сердце, имей в виду - она без спросу  возьмет  все

остальное".   Теперь   у   Герфегеста   была   возможность   убедиться   в

справедливости его слов. Но поздно, поздно!

     Хармана добилась своего. Герфегест пленник. Ему не убежать. Он может,

конечно, свести счеты с жизнью, но Хармана, похоже,  достаточно  умна  для

того, чтобы понимать, что Герфегест так не  поступит.  Зачем  она  сделала

это? - гадал Герфегест, и на его губах блуждала улыбка отвращения.  В  тот

момент он ненавидел Хозяйку Дома Гамелинов. Ненавидел. И все  же  понимал,

что никогда и ни при каких обстоятельствах не убьет ее.

     На том же столике, где и завтрак, Герфегеста ожидали три  хрустальных

сосуда. Вино, вино и еще раз вино. Герфегест прихлебнул из крайнего сосуда

и выругался. По какому-то непостижимо идиотскому совпадению это было белое

вино Эльм-Оров.  Герфегест  даже  знал,  как  называется  сорт.  "Душистая

свадьба". Этой же самой "свадьбой" двадцатилетний Герфегест  утолял  жажду

пятнадцать лет назад, отсиживаясь в подвалах Золотого Замка Эльм-Туоль. Он

ждал известий о смерти  отравленного  им  наследника  Гелло,  схоронившись

между бочек, которыми были до краев набиты бездонные погреба отца  убитого

им человека.

 

     6

 

     Оба флота были обезглавлены.

     На палубе "Черного Лебедя" лежал  бездыханный  Ганфала,  и  никто  не

знал, покинул ли этот мир Надзирающий над Равновесием или  лишь  на  время

погрузился в  пучины  своей  внетелесной  сущности,  чтобы  избавиться  от

невыносимых страданий.

     Сердце Стагевда продолжало биться. Но с той  же  пользой  шумит  вода

горного потока и с тем же тщанием, с каким Стагевд всматривался  сейчас  в

лица своих людей, шлифуют набегающие волны камни на морском берегу.

     Вздыбившиеся за спиной Ганфалы доски палубного настила, через которые

он приуготовлял погибель Стагевду, разом рассыпались в труху и провалились

в трюм. И это положило конец всеобщему замешательству.

     Гамелины  бросились  к  своему  повелителю.  Они  успели  вовремя   -

ослабевшие ноги Стагевда были больше не в состоянии держать  его  обмякшее

тело, и он упал на руки своих родичей. Клинки звякнули. Двое родственников

Стагевда подхватили их,  намереваясь  заколоть  ненавистного  Ганфалу,  но

Орнумхо-ниоры уже окружили тело Рыбьего Пастыря  непроницаемой  стеной  из

щитов.

     В это время один из горящих файелантов первой линии мягко  ткнулся  в

весла  "Черного  Лебедя",  и  ветер  понес  по  палубе  первые   искры   -

провозвестники грядущего пламенного пиршества.  Спустя  мгновение  объятая

огнем  мачта  файеланта   угрожающе   заскрипела   и,   кренясь   поначалу

величественно-медленно, а затем все  ускоряя  и  ускоряя  свое  растянутое

падение, рухнула на палубу "Черного Лебедя". Гамелины едва унесли  ноги  -

мачта падала в точности туда, где находился Стагевд.

     Благородные Дома Алустрала дорожат своими Сильнейшими. На  файелантах

второй линии видели, что их Хозяин находится в смертельной опасности, и  к

"Черному Лебедю" направились сразу три корабля.

     Ввязываться в сражение среди разгорающегося  пожара  не  хотелось  ни

Гамелинам, ни Орнумхонио-рам. Ограничились обменом взаимными оскорблениями

через горящую мачту и десятком-другим стрел для острастки.

     Гамелинов  сняли   с   обреченного   "Черного   Лебедя"   подоспевшие

файелантьг. Тело Ганфалы под бдительным  надзором  перенесли  на  "Голубой

Полумесяц". Потом гребцы флагмана императорского флота  из  последних  сил

налегли на весла,  чтобы  разнять  корабли,  плотно  сцепленные  встречным

таранным ударом. Чрево "Черного Лебедя" долго  не  хотело  расставаться  с

мощным тараном "Голубого Полумесяца". Тогда на-гиры, взявшись  за  топоры,

полезли в воду. На волнах закачалась щепа.

 

     7

 

     Ваарнарк видел, как разгорается пожар на "Черном Лебеде". Его опытный

глаз бывалого флотоводца,  который  не  раз  и  не  два  встречал  корабли

Благородных Домов и более чем  неблагородных  пиратов  в  абордажном  бою,

сразу же оценил опасность, которая угрожала "Голубому Полумесяцу".  Вскоре

его  файелант  уже  подходил  к  флагману  с  кормы.   Остальные   корабли

Орнумхониоров пребывали в некотором замешательстве. На правом крыле горели

файеланты  мятежников,  разделяя  уцелевших  непроницаемой  завесой  огня.

Любой, кто попытался бы проскочить сквозь нее, обрек бы  свой  корабль  на

верную гибель. На левом крыле пожар был еще страшнее -  горели  разом  все

корабли Эльм-Оров и Ганантахониоров. Семь файе-лантов  Хранящих  Верность,

которые находились  там,  занимались  работой  низкой  и  неблагодарной  -

расстреливали из луков  бегущих  вплавь  Эльм-Оров  и  подбирали  немногих

перемазанных в крови и копоти Ганантахониоров.

     Файелант Ваарнарка завел тросы за корму "Голубого Полумесяца".

     Надсмотрщики  над  гребцами  надсаживали   глотки   в   ободрительных

выкриках. Ваарнарк спустился под палубу, на гребные галереи.

     - Каждому по две чарки сельха и золотой  из  казны  Орнумхониоров!  -

проорал он задорно и весело, как  во  времена  своей  кровавой  молодости,

когда его отец, выделив ему три корабля,  сказал:  "Привезешь  мне  голову

Милианга". Милианг был удачливым пиратом,  но  при  первой  же  встрече  с

Ваарнарком его удача закончилась.

     Гребцы вняли Ваарнарку и с протяжным хрипом налегли на весла.  Таран,

подрубленный нагирами, затрещал и, спустя несколько мгновений,  отломился,

оставшись навсегда в чреве "Черного Лебедя", как память о роковой встрече.

     "Голубой Полумесяц" был свободен.

     - Два золотых из казны Орнумхониоров! - бросил Ваарнарк  на  прощание

гребцам и поднялся на палубу. Он  не  успел  сделать  и  десяти  шагов  по

направлению к боевому мостику, как его внимание привлек обнаженный человек

на корме "Голубого Полумесяца". Он кричал и  размахивал  руками.  Ваарнарк

остановился, напряженно всматриваясь в загорелую фигуру, пока  не  признал

Первого Нагира.

     Тем временем тот, отчаявшись быть  услышанным,  без  лишних  раздумий

ухватился за канат, которым все еще были соединены два корабля,  и,  споро

перебирая руками,  быстро  перебрался  на  корму  флагмана  Орнумхониоров.

Ваарнарк поспешил ему навстречу.

     - Господин, - тяжело дыша, начал Первый На-гир, - я только что  рубил

таран "Голубого Полумесяца". Я выронил топор и  был  вынужден  нырнуть  за

ним. Там, под водой, я увидел несметные полчища сельди, в  ужасе  уходящей

на запад. Только одно чудовище моря способно  так  испугать  рыбу  в  этих

местах.

     - Каракатицы? - вздернул брови Ваарнарк.

     - Да, господин.

     Ваарнарк помолчал. Дикие каракатицы не живут в северных  морях.  Сюда

их может загнать только флейта Пастыря. Во флоте Хранящих Верность нет  ни

одной "морской колесницы". И среди мятежных кораблей в проливе  Олк  тоже.

Зато Артагевд из Дома Гаме-линов, да укоротятся дни  его  короче  поганого

черена  его,  славится  своей  "морской  колесницей".  Артагевд  ушел   из

Наг-Кинниста живым по воле Рожденного, в Наг-Туоле - что там с ним сейчас,

в родовом гнезде  Гамелинов?  -  и  направился...  Среди  мятежных  знамен

Ваарнарк не видел сегодня только Крылатого Корабля Пелнов.

     - А что думает по этому поводу Надзирающий над Равновесием?

     - В Надзирающем над Равновесием сейчас нет  жизни,  -  почти  шепотом

ответил Первый Нагир. - Он дрался с Хозяином Гамелинов, и никто  не  может

взять в толк, чем окончилась их встреча.

     Так, значит, Ганфала сейчас ни о чем не думает. В  сердцах  Гамелинов

нет больше страха, ибо  "черное  пламя"  иссякло.  Все  видели  сокрушение

Ганфалы, и  численное  преимущество  по-прежнему  на  стороне  мятежников.

Чадящие костры на воде догорают, и не пройдет  и  получаса,  как  Гамелины

смогут двинуть против них свои файеланты. Но главное - слова на-гира. Если

Артагевд во главе флота Пелнов выйдет  на  них  с  тыла,  они  окажутся  в

проливе Олк между молотом и наковальней. Надо уходить отсюда -  и  уходить

как можно быстрее.

 

     8

 

     Первым, что предстало перед постепенно возвращающимся  к  осознанному

бытию Стагевдом, было видение чужого лица, в котором  Хозяин  Гамелинов  с

трудом узнал Ламерка, одного из Сильнейших.

     - Хозяин! Вы узнаете меня. Хозяин?!

     -  Что  происходит?  -  слабым  голосом   спросил   Стагевд,   силясь

припомнить, что произошло в мире прежде, чем его сознание угасло.

     - Вы сражались с Ганфалой и одержали над ним победу. Вслед за этим вы

упали без чувств.

     -  Ганфала  мертв?  -  в  глазах  Стагевда  Ламерк  заметил  проблеск

оживления.

     - Я не знаю. Хозяин. Орнумхониоры отнесли его на "Голубой Полумесяц".

"Черный Лебедь" сейчас гибнет в  пламени,  остатки  неприятельского  флота

поворачивают к югу.

     - К югу?! А что же Артагевд?!

     - Его все нет, - Ламерк отвел глаза, чтобы гнев  Хозяина  не  ослепил

его. Гамелины знали, каков Стагевд в гневе. И многие из познавших его гнев

уже никогда не поведают о нем.

     Но у Стагевда не было сил на всесокрушающую брань. Потому что в  этот

момент к нему вернулась память о главном.

     - Хармана... - прошептал он одними губами. И, вскидываясь с ложа, что

далось ему нелегко, Стагевд тихо спросил:

     - Где мое оружие?

     - Оно здесь, Хозяин. - С этими словами Ламерк  указал  на  два  меча,

заботливо уложенные на ореховые подставки. Традиции прежде всего.

     - Довести до всех уцелевших кораблей мою волю:

     мы возвращаемся в Наг-Нараон. Немедленно.  Мне  нужен  самый  быстрый

корабль. Где мы сейчас?

     - На моем трехъярусном  файеланте  "Жемчужина  Морей".  Позволю  себе

напомнить, что в прошлом году он был первым на Игрищах Альбатросов.

     - Хорошо, Ламерк. Пойди и скажи гребцам,  что  если  мы  не  будем  в

Наг-Нараоне к вечеру, каждый третий из них встретит рассвет под килем.

     - Хозяин, поднимается сильный северный ветер. Гребцам будет нелегко.

     - Ты не сказал этого,  Ламерк.  Ты  лишь  подумал,  -  неодобрительно

покачал головой Стагевд, подымаясь в полный рост. Но в его  голосе  больше

не звенела сталь. Ламерк слышал это, и он был в отчаянии.

     Когда за вышедшим Ламерком  перестал  колыхаться  занавес  на  двери,

Стагевд со стоном опустился обратно на ложе. Это  больше  не  то  тело,  с

которым он покинул Наг-Нараон. Это смертное тело смертного  человека.  Что

же ты натворила, Хармана?

 

     9

 

     "Жемчужина Морей" бросила якорь  в  Наг-Нарао-не,  когда  солнце  уже

зашло и тучи над горизонтом медленно угасли, сменив цвет  с  огненно-алого

на розовато-синий.

     - Провести честную жеребьевку и каждого третьего гребца -  вздернуть.

Они не любят своего  Хозяина,  -  таковы  были  последние  слова,  которые

произнес Стагевд на борту "Жемчужины Морей".

     Вскоре шаги Хозяина Гамелинов уже раздавались на  ступенях  лестницы,

ведущей вверх, к террасам и обманным фасам Наг-Нараона.

     Стагевд шел вверх, и рукояти мечей мерно покачивались за его спиной в

такт шагам:  влево-вправо,  влево-вправо.  Вслед  за  Стагевдом,  соблюдая

предписанное церемониалом удаление  в  шесть  ступеней,  вверх  подымались

воины с "Жемчужины Морей".

     Наг-Нараон  был  тих  и  безмятежен.  Завидя   приближение   Хозяина,

стражники на промежуточных площадках салютовали  ему  обнаженными  мечами,

пламя в больших белых  светильниках  радостно  вскидывалось  и  трепетало,

кроны вековых каштанов отвечали им  матово-зелеными  сполохами  на  исподе

листьев.

     Два механических лебедя на верхних воротах, почуяв  близость  перстня

Хозяина Гамелинов, согласно расправили крылья. Литое  сплетение  бронзовых

лоз распахнулось навстречу Стагевду.  Мелет,  начальник  ночного  караула,

поцеловал колеблющуюся тень Хозяина Гамелинов.

     - Говори, - потребовал Стагевд.

     Мелет поднялся с колен, расправляя свои широкие  плечи,  и,  сверкнув

взглядом безродного укротителя каракатиц, сказал:

     - Прошлой ночью к нам пробрался  лазутчик  Ган-фалы.  Он  убил  много

наших людей. С ним смогла совладать только Хозяйка.

     -  Хозяйка  не  пострадала?  -  в   глазах   Стагевда   вспыхнули   с

удесятеренной силой огни светильников.

     - Хозяйка не  пострадала,  -  ответила  Хармана,  выходя  из  дверей,

ведущих внутрь дворца. - И даже напротив.

     Стагевд шел сюда с непреклонной  решимостью  быть  со  своей  сестрой

строгим, непреклонным и, если того потребуют обстоятельства,  -  жестоким.

Но стоило словам Харманы достичь  его  ушей,  как  все  существо  Стагевда

затрепетало в  стремлении  припасть  к  источнику  живительной  силы,  без

которого Хозяин Гамелинов был всего лишь простым смертным.

     Стагевд едва заметно вздохнул. Он не хотел,  чтобы  Хармана  заметила

его волнение. Стагевд подошел к Хармане и, обняв ее, поцеловал ее  в  чуть

припухшие, зовущие и любящие губы. И сестра доверчиво  открыла  свои  уста

устам брата.

     Утолив первый острый голод  разлуки,-  Стагевд  чуть  отстранился  и,

поглядев в глаза Хармане, сказал:

     - Хвала Намарну! Меня весь день одолевали  дурные  предчувствия.  Мне

казалось, что с тобой произошло что-то дурное. Но ты  сказала  "напротив".

Что это значит - "напротив"?

     Глаза Харманы затуманились  той  пленительной  поволокой,  о  которой

Стагевд знал куда больше, чем пристойно знать брату.

     - Идем, Хозяин  Гамелинов,  идем,  -  сказала  Хармана,  выразительно

оглядываясь на Мелета и сопровождавших Стагевда воинов. - Нам  потребуется

уединение.

     Они вошли во дворец, оставив всех прочих скабрезно улыбаться, скрывая

свою жгучую зависть к сильным мира сего, на свежем воздухе.

     Стагевд нетерпеливо положил руку на ягодицы Харманы. Она  обняла  его

за шею и, чувствуя под своим обнаженным  запястьем  рукоять  меча,  горячо

прошептала:

     - Сейчас, любимый, не здесь, здесь прислуга...

     Стагевд  толкнул  ногой  первую  попавшуюся  боковую  дверь,  и  они,

сплетаясь в объятиях, исчезли в непроглядной темноте безвестного зала.

     Затрещала раздираемая ткань. Ей вторил тихий смешок Харманы.

     Потом дверь за хозяевами Гамелинов затворилась, и больше из-за нее не

доносилось ни звука.

 

     10

 

     Цепи на руках были достаточно длинны - он мог делать почти  все,  что

ему заблагорассудится. Цепи на его ногах были еще длиннее - он мог ходить.

Но он не воспользовался столь заманчивыми возможностями. Весь остаток  дня

Герфегест просидел в центре ложа с закрытыми глазами. Он думал.

     Хармана не взяла Семя Ветра.  В  этом  Герфегест  убедился,  осмотрев

внутренности своего миндалевидного медальона. "Значит, не так  уж  оно  ей

необходимо, как думает Рыбий Пастырь".

     Хармана не убила его.  Если  бы  Хармана  хотела  сделать  это,  она,

безусловно, смогла сделать это уже десять раз. Но у госпожи Харманы другие

планы на жизнь Герфегеста - какие? Показать Стагевду, сколь глупы мужчины,

льнущие к ней, словно пчелы к меду? Показать Ганфале, сколь нетерпеливы  и

любвеобильны его вассалы, к которым Хармана безусловно причисляет его? Так

или иначе, Герфегесту, похоже, предстоит роль потешной зверушки.

     Хармана оставила его в своих покоях. Хармана, безусловно,  не  хочет,

чтобы о его присутствии знали посторонние. Иначе вместо  стальных  цепочек

она заковала бы его в стальные цепи. Без всяких заклятий. Не так  надежно,

зато  экономит  силы  -  она  ведь  тоже,  наверное,  приустала  всю  ночь

заниматься любовью. Она хочет сохранить  присутствие  Герфегеста  в  своих

спальных покоях в тайне. Она оставила  у  чугунных  дверей  своей  спальни

всего двух стражников,  воняющих  луком.  Стражников  с  алебардами.  Они,

похоже, понятия не имели, что в покоях госпожи заперт  некий  мужчина.  Об

этом свидетельствовали их разговоры.

     Хармана. Герфегест не любил гадать о будущем. И потому он не  задавал

себе бесплодных вопросов. Когда  явится  Хармана?  Что  он  прочтет  в  ее

глазах? Что будет написано в глазах Стагевда?

     Солнце зашло, и сумерки стали завоевывать мир  для  ночи.  Герфегест,

по-прежнему неподвижный, сидел на ложе, спиной к двери,  положив  руки  на

поджатые колени. Семя Ветра едва слышно вибрировало в тон морскому  бризу,

рвущемуся   через   окно.   Вибрации   эти   нарастали   и    усиливались,

трансформировались, изменялись и мутировали.  Они  перестали  быть  самими

собой и стали звуками.

     И тут Герфегест, чей ум теперь был ясен,  словно  хрустальная  сфера,

наполненная мировым эфиром, услышал шаги. Чугунная дверь отворилась, и  он

услышал голос Харманы. "Вы свободны", - это, конечно, стражникам.

     Хармана вошла в комнату.  Заперла  дверь  на  все  четыре  внутренних

засова. Приветственно вспыхнули масляные светильники.

     Но Герфегест не обернулся. Он даже  не  соизволил  открыть  глаза,  в

которых, за закрытыми веками, буйствовал первопричинный Ветер.

     Хармана остановилась возле ложа. В руках ее была  пузатая  фарфоровая

ваза, расписанная магическими знаками. Горлышко вазы было схвачено кожаным

ремнем, который образовывал некое подобие ручки.  Она  поставила  вазу  на

пол. Герфегест слышал, как всколыхнулась жидкость на дне сосуда. Герфегест

не выказал интереса к происходящему ни единым движением.

     И тогда Хармана, подобрав траурное платье  и  откинув  назад  длинный

шлейф, легла на пол. Она вытянула руки вперед, в сторону  Герфегеста.  Она

поцеловала пол. Жест рабской покорности.

     - Ты волен делать все, что хочешь, Рожденный в  Наг-Туоле.  Прими  от

меня "Поклон Повиновения" вместе  с  этой  вазой.  Магия  Стали  более  не

властна над тобой.

     "Неужели?"  -  саркастически  усмехнулся  Герфегест  и  развел  руки,

скованные стальной цепочкой в стороны. Цепочка лопнула, ведь  и  была  она

толщиной в волос. Так же незаметно и с тем же едва слышным звоном  лопнула

цепь на ногах.

     Герфегест поднялся и подошел к Хармане. Она была красива как утренняя

заря. Стройна, словно молодой побег. Она была очень высока. Но теперь  она

лежала на полу, словно только что  купленная  рабыня.  Если  бы  Герфегест

захотел, он бы мог придавить ее пепельные волосы к  полу  большим  пальцем

ноги. Он мог унизить ее, лежащую, любым из пришедших на  ум  способов.  Он

мог бы взять  ее  прямо  на  полу.  Он  мог  бы  сполна  отомстить  ей  за

предательство. Но он не станет делать этого. Это значило бы вновь выказать

перед Хозяйкой  Дома  Гамелинов  свою  любовь,  захлебывающуюся  в  биении

страсти. Герфегест отвернулся, не проронив ни звука.

     Затем он поднял вазу и поставил ее на ложе. Сверху ее  горлышко  было

закрыто узорчатой крышкой. "Мертвая корзина" - так назывались такие вазы в

Доме Конгетларов. И недаром. Когда Конгетлары,  да  и  люди  других  Домов

тоже, хотели преподнести в подарок союзникам голову врага, за которую было

сполна уплачено и умением, и коварством, они клали ее в  такую  "корзину".

Сосуд имел двойное дно, если фарфоровую решетку, перегораживающую  вазу  в

нижней  трети,  можно  было  назвать  дном.  Такая  решетка  была   просто

необходима - отрубленная голова имеет дурное свойство истекать  кровью.  А

ведь это весьма неэстетично,  милостивые  гиазиры,  преподносить  подарок,

перемазанный красным. Именно для  того,  чтобы  принести  голову  сухой  и

чистенькой, и  было  необходимо  решетчатое  дно:  кровь  стекает  вниз  и

бултыхается у нижнего дна сосуда, тогда как сам подарок цел и невредим.

     Герфегест не торопился снимать крышку с "мертвой корзины". Он медлил.

Чье тело венчал  раньше  предмет,  скрытый  фарфоровыми  стенками  сосуда.

Ваарнарка? Молодого регента? Киммерин?  Неужто  Рыбьего  Пастыря?  Хармана

лежала, прижавшись щекой к плитам пола. По ее лицу текли слезы.  Герфегест

видел, как блестели они в свете масляных светильников.

     Он открыл крышку и глянул внутрь. Там покоилась голова Стагевда.

 

     11

 

     Они простояли, обнявшись, очень  долго.  Хармана  плакала.  Герфегест

молчал. Наконец Хармана заговорила.

     - У тебя есть выбор, Герфегест,  -  сказала  она,  всхлипывая.  -  Ты

можешь взять "мертвую корзину" и отправиться  к  Ганфале.  Это  будет  ему

лучшим доказательством твоей верности.

     Герфегест отирал слезы с ее щек, но не торопился со словами утешения.

Что бы он ни сказал, это все равно выглядело бы  фальшивым  и  надуманным.

Отправиться к Ганфале. Хочет ли он сам отправляться к Ганфале...

     - Ты волек, словно Ветер, путем которого ты следуешь. Но у тебя  есть

еще одна возможность, - Хар-мана сделала длинную  паузу,  в  которой  было

что-то торжественное. -  Ты  можешь  стать  Хозяином  моего  Дома  и  моим

супругом. Если хочешь.

     За последние дни  в  жизни  Герфегеста  произошло  великое  множество

удивительных и странных вещей. Люди говорили странные,  неожиданные  вещи,

совершали  нелогичные  поступки.  Жизнь  поворачивалась  к   нему   самыми

странными своими сторонами. Но то, что сказала  Хармана,  безусловно  было

самым неожиданным из всего, что он слышал по  меньшей  мере  за  последний

год.

     - Как сие  возможно?  -  тихо  спросил  Герфегест,  погружаясь  своим

лучистым взглядом в глубины карих глаз Хозяйки Дома Гамелинов.

     - Одного твоего слова-будет достаточно. Если ты согласишься,  вассалы

моего Дома падут перед тобой на колени, - с жаром сказала Хармана.

     Молчание Герфегеста было расценено ею  как  знак  согласия,  или,  по

крайней мере, намека на согласие. Хармана продолжала.

     - Голову, которую ты видишь, - Хармана указала на "мертвую  корзину",

- я сняла собственноручно. Я убила собственного брата, но  я  не  чувствую

раскаяния. Наверное, оно придет ко мне позже. Но  сейчас  я  не  жалею.  Я

сделала это для тебя, Герфегест.  Чтобы  доказать  тебе  свою  любовь.  Ты

веришь мне?

     Герфегест ответил ей не сразу  -  ответ  дался  ему  с  трудом.  Весь

ушедший день он посвятил размышлениям о том, почему  не  следует  доверять

женщинам и, в  частности,  Хармане,  подкрепляя  свои  размышления  сотней

крайне веских аргументов. Тогда он, разумеется, не знал о том, что  в  это

же самое время, но в другом месте, Хармана занята отсечением головы своего

брата. Теперь  он  пытался  решить,  перевешивает  ли  "мертвая  корзина",

брошенная на чашу весов рукой госпожи Харманы,  сотни  веских  аргументов,

занимавших его ум несколько часов до этого. И все же он ответил.

     - Я верю тебе, Хармана, и я люблю  тебя.  Я  не  вернусь  к  Ганфале,

потому что не могу верить ему до конца. Я Конгетлар. А  у  Конгетларов  не

принято иметь в союзниках людей, к которым ты не питаешь полного  доверия.

И хотя до последнего времени я считал Дом Гамелинов и тебя, милая,  своими

заклятыми врагами, сейчас я думаю иначе.  Сегодняшняя  ночь  изменила  мое

отношение к тебе, хотя все, за что  я  ненавидел  тебя  и  Дом  Гамелинов,

осталось прежним.

     - Но почему? Почему? - Хармана снова  зарыдала,  и  ее  жгучие  слезы

падали на обнаженное плечо Герфегеста. - Если ты не подданный Ганфалы, как

ты говорил мне этой ночью, если ты не  веришь  ему  до  конца,  если  твои

интересы и интересы Хранящих Верность больше не  идут  в  ногу,  почему  в

твоем голосе по-прежнему  звучит  ненависть  к  моему  Дому?  Почему  наши

отношения омрачаются ненавистью? Разве между мной и тобой стоит  что-либо?

Я и люди моего Дома никогда не делали зла Конгетларам. Когда твой Дом  был

утоплен в крови, мы, как и все  остальные  Дома,  отрядили  полторы  сотни

бойцов для осады Наг-Туоля. Но так  поступили  все  Семь  Домов.  Это  был

глупый  и  бессмысленный  шаг,  но   не   Гамелины   затеяли   уничтожение

Конгетларов. Если уж на то пошло,  было  бы  правильнее  с  твоей  стороны

питать ненависть к Пелнам и Ганантахониорам. В истреблении Конгетларов они

были самыми ретивыми и яростными...

     - Дело не в истреблении Конгетларов. Мой род был родом наемных  убийц

и холодных рассудком политиканов. Это мой род, но  я  не  слепец.  В  моем

сердце не остыла верность Дому. Но все-таки это дело прошлого, к  которому

не может быть возврата. Я не хочу,  чтобы  мертвецы,  чей  прах  упокоился

пятнадцать лет назад, питали мою вражду. Дело не  в  падении  моего  Дома.

Синий Алустрал уже поплатился за  свою  недальновидность  и  жестокость  в

истреблении моих кровников тем междоусобием, которому  все  мы  свидетели.

Дело не в этом.

     - Но в чем тогда дело, Герфегест?! - вскричала  Хармана,  и  взор  ее

блистал праведным недоумением.

     - Твой Дом убил женщину, которую я  любил.  Твой  Дом,  прельстившись

Семенем Ветра, разбил гармонию моей жизни и извратил  все,  что  я  считал

благим. Благодаря вмешательству вас, Гамелинов, я покинул  Сармонтазару  и

встал на зыбкий путь между Добром и Злом. Не знаю, ты или Стагевд посылали

за мной Слепца и отряд, чьи злые стрелы отняли жизнь у женщины, которую  я

любил больше, чем себя. Я хотел убить тебя, Хармана. Но вовсе  не  потому,

что этого хотел Ганфала. Я хотел заплатить  твоей  жизнью,  жизнью  твоего

брата и благополучием твоего  рода  за  свое  несчастье.  Мы,  Конгетлары,

называем это местью. Я не отомстил. Пусть так. Но, посуди сама, могу ли  я

стать Хозяином Дома, сделавшего мне столь много зла? Каким Хозяином буду я

для твоих людей?

     Хармана больше не  плакала.  Ее  лицо  превратилось  в  непроницаемую

стальную маску. Ее взор затуманился, и она присела на край ложа. Мысли  ее

были далеко, а чувства, казалось, безмолвствовали. Наконец она заговорила.

     - Ни я, ни Стагевд отродясь не  видели  никакого  Слепца.  Ни  я,  ни

Стагевд никогда не посылали людей в Мир Суши, бывший  тебе  приютом.  Путь

Стали силен, но мы никогда не имели ключей к Вратам Хумме-ра. И в  этом  я

могу поклясться, - сказала Хармана. Ее хрустальный  голос,  еще  несколько

минут назад звучавший воплощением нежности, теперь налился  твердостью,  в

которой было легко расслышать нотки глубокой обиды.

 

     12

 

     Все стало на свои места.

     Если бы Герфегест был  обычным  человеком  с  обычными  человеческими

слабостями, он бы возопил, призывая  на  голову  Ганфалы  все  мыслимые  и

немыслимые кары. Он бы рвал и метал, крушил треножники и швырял бы в стену

масляные лампы. Но Герфегест лишь улыбнулся. И хотя  его  улыбка  не  была

улыбкой всепрощения, она все еще была улыбкой.

     - Ганфала обманул меня, - сказал он,  проводя  ладонью  по  пепельным

волосам Хозяйки Дома Гамелинов.

     - Ганфала обманул тебя, - шепотом вторила ему Хармана.

     - Он обвел  меня  вокруг  пальца,  словно  ловкий  торговец  сельскую

простушку. Хармана кивнула.

     - Он выманил меня из Сармонтазары, - начал  объяснения  Герфегест.  -

Выманил  вместе  с  Семенем  Ветра.  Вначале   он   послал   один   отряд,

располагавший Слепцом, - они требовали Семени  Ветра.  На  их  щитах  были

черные лебеди, символ твоего Дома, Хармана. Когда  стало  ясно,  что  Семя

Ветра в моих руках по праву и что я сведущ в Пути  Ветра  -  а  это  стало

ясно, когда я уполовинил их бойцов, - на сцену вышел отряд  освободителей.

Их было трое - Двалара, Гор-хла и Киммерин. Они помогли мне разделаться  с

остатками  первого  отряда  -  с  мнимыми  Гамелинами  и   объявили   себя

избавителями, посланными великодушным и праведным Ганфалой.

     Хармана, опустошенная и  несчастная,  сидела  на  ложе,  являя  собой

картину рассеянного внимания. Скорее всего она пыталась  представить  себе

то, о чем рассказывал ей Герфегест. Удавалось ли ей это?

     - Разумеется, как и всякий обман, тот обман имел свои слабые стороны.

Подоспевшие  на  помощь  люди  Ганфалы  первым   делом   прикончили   всех

"Гамели-нов", кто еще подавал признаки жизни. Чтобы  у  меня  не  возникло

желания поговорить с кем-нибудь по душам.  Я,  конечно,  заметил,  но  это

сказало мне не больше, чем шелест волн на берегу. Они обманули меня,  и  я

позволил себя обмануть.

     Хармана встревоженно вскинулась.

     - Семя Ветра необходимо Ганфале как воздух. Он  был  готов  на  любой

обман, чтобы заполучить его. Ста-гевд говорил мне, что существуют лишь две

вещи, способные волновать Надзирающего над Равновесием.

     - Какова же вторая?

     - Остров Дагаат, - отрезала Хармана. - Мы положили немало сил,  чтобы

захватить его. Ни я, ни Стагевд толком не знали зачем, как не знаем до сих

пор. Не ведали мы и о назначении Семени Ветра.

     - Значит, я переоценивал Путь Стали,  которым  следует  твой  Дом,  -

обескураженно  сказал  Герфе-гест,  до  недавнего  времени  пребывавший  в

уверенности относительно осведомленности Гамелинов о тех планах Ганфалы, о

которых сам он мог только гадать.

     - Путь Стали  -  всего  лишь  один  из  трех  Путей,  ведомых  Синему

Алустралу. Мы не всесильны. Я слишком молода для  того,  чтобы  знать  все

тайны Стали. Но в одном я готова поклясться так же, как и в моей  любви  к

тебе, Герфегест. Не будь этой моей уверенности, мы не стали бы  воевать  с

Ганфалой. Я знаю, что мир изменится  и  погибнет  все,  что  мы  мним  как

привычное и доброе, если Ганфала получит те две вещи,  которых  он  жаждет

более всего на свете:  Семя  Ветра  и  Священный  Остров.  Синий  Алустрал

перестанет существовать.

     - ...перестанет  существовать?  -  задумчиво  переспросил  Герфегест.

Нечто подобное он уже слышал от Ганфалы,  глаголящего  измененными  устами

Кимме-рин... Нечто подобное ему уже говорил  Ганфала,  но  тогда  главными

виновниками всех мировых безобразий отчего-то объявлялись Гамелины...

     - Потому что Путь Надзирающего над Равновесием -  это  Путь  Зла,  не

имеющего Имени. Чело Рыбьего Пастыря мечено  посохом  Хуммера,  и  ты  был

слеп, если до сих пор не замечал этого.

     Герфегест вспомнил  взмах  плаща,  заслонившего  его  тело  от  стрел

Орнумхониоров. Он вспомнил злосчастного лекаря Синфита, встреченного им  в

каменной  утробе  Великой  Матери  Тайа-Ароан.  Вспомнил  Октанга  Урайна,

большого мастера  подобных  благодеяний.  И  он  пристально  посмотрел  на

Харману. В ее глазах не было ничего, кроме искренности.

     - Я принадлежу тебе, Герфегест.  Дом  Гамелинов  принадлежит  мне,  -

сказала Хармана. - Стало быть, Дом Гамелинов принадлежит и тебе. Возьми же

его, как ты взял меня этой ночью.

     - Я согласен, Хармана, - сказал Герфегест, отбросив колебания.

     В  самом  деле,  если  до  разговора  с  Харманой  у  него  было  две

альтернативы - уходить или оставаться, то  теперь,  похоже,  выбор  исчез.

Хармана улыбнулась и обвила шею Герфегеста своими  ласковыми  руками.  Она

поцеловала его в лоб.

     - Сильнейшие моего Дома ждут в  Нефритовой  гостиной.  Они  преклонят

колени перед новым Хозяином Дома. Он твой - перстень Хозяина Гамелинов.

 

     13

 

     Нефритовая гостиная  освещалась  весьма  своеобычно  -  у  потолка  в

хрустальном яйце плескалась  некая  фосфоресцирующая  жидкость.  В  центре

комнаты  на  порядочном  возвышении  стояло  два  трона.  Каре  из  лавок,

предназначавшихся для вельможных  задов  Дюжины  Сильнейших,  было  скрыто

полумраком.

     Они  опаздывали.  Когда  Герфегест,  с  перстнем  Хозяина   Дома   на

указательном пальце, облаченный в чёрные одеяния  с  гербом  Гамелинов  на

плече, и Хар-мана, прекрасная и величественная, как никогда, вошли в  зал.

Сильнейшие развлекали себя праздной, хотя и несколько  сумбурной  беседой.

Их было чуть меньше обещанной Дюжины - двое Сильнейших сложили свои головы

в сражении под знаменами мятежников. Не считая Стагевда,  голову  которого

Хар-мана несла в "мертвой корзине".

     Похоже, Сильнейшие имели весьма смутное представление  о  том,  зачем

Хозяйка Дома собрала их в Нефритовой гостиной. По этому  поводу  строилось

немало предположений, но все они утонули  в  устрашающей  тишине,  которая

воцарилась  в  зале,  когда  Герфегест  и  Хармана  ступили   на   тронное

возвышение.

     - Приветствую вас, люди Черного Лебедя, - сказала Хармана и  села  на

богато украшенный черным сердоликом трон.

     Вассалы склонил" головы, искоса наблюдая за Герфегестом, который счел

за лучшее сесть на предложенное Харманой место. На место Стагевда.

     - Я созвала вас сюда, чтобы поведать вам о судьбах нашего Дома.

     Хармана сделала щедрую паузу. Пусть все желающие  получше  рассмотрят

своего нового Хозяина и Перстень на его указательном пальце. Пусть.

     - В этот день удача была не на нашей стороне, и вы знаете это.  Битва

с Хранящими Верность проиграна. Проиграна потому, что Ганфала остался жив.

Проиграна по вине Стагевда. Теперь он мертв, и всякий  может  убедиться  в

этом, заглянув в "мертвую корзину", стоящую у моих ног.

     Сильнейшие зашептались, но на сей раз Хармана обошлась без паузы.

     - Наш Дом и наше дело в опасности. Старый  Хозяин  опозорил  нас.  Он

мертв, и стихия Стали вопиет о новом Хозяине, который вернет  нам  милость

судьбы. Я, Хармана, дочь Мианы, внучка Ло, Истинная Хозяйка Дома, милостью

Стали и Пути, по которому следует наш  Дом,  нарекаю  Герфегеста  из  Дома

Кон-гетларов новым Хозяином Дома.

     Хармана обвела присутствующих властным и холодным взглядом. Герфегест

с восхищением наблюдал, как двадцатилетняя дева, которая менее суток  тому

назад стонала и  плакала  в  его  объятиях  от  переполнявших  ее  чувств,

приводила к повиновению своих вассалов.

     - И посему, - продолжала Хармана, - призываю  вас  преклонить  колени

перед новым Хозяином Дома Гамелинов, выразив тем  самым  свою  верность  и

чистоту намерений.

 

     14

 

     - Я не сделаю этого, госпожа, - начал мускулистый бородач в кольчуге,

сидящий ближе всего к трону Харманы. - Это человек из дурного Дома, и я не

знаю его.

     - Я не сделаю этого,  госпожа,  -  вторил  первому  голос  тщедушного

вельможи, одетого в желтое. - Ста-гевд не был_плохим  Хозяином,  и  мы  не

смогли выиграть сражение отнюдь не по его вине.

     Встретившая неповиновение Хармана даже не изменилась в лице. Ее глаза

сверкали словно угли, но она оставалась неподвижна и спокойна.

     - Я не сделаю этого,  госпожа.  Я  не  верю  в  сказки  о  могуществе

Конгетларов. Я был в числе тех, кто развеял над морем пепел Наг-Туоля, и я

знаю, что Кон-гетлары - низкие убийцы, не сумевшие постоять за свои  жизни

в честном бою.

     Герфегест сжал рукоять своего кинжала. Наглая  и  бессовестная  ложь.

Ложь труса, расправлявшегося с женщинами и детьми оставленного без  охраны

замка.

     Обычного замка. Но он сдержался, последовав приме" ру Харманы.

     Теперь Сильнейшие стояли подле лавок. Желающих высказаться больше  не

было. Не было и желающих повиноваться. Статная и  непоколебимая,  Харма-на

встала, сжимая в руках неприметный веер из лебединых  перьев.  Обычный  на

вид веер.

     - Вы хотите смерти, дети мои. Вы ее получите!

     Хармана засмеялась, и хрустальный ее  смех  был  страшен.  Сильнейшие

стали неуверенно поглядывать друг на друга,  ища  поддержки  или  хотя  бы

понимания. Но тщетно, ибо тут началось нечто неописуемое.

     Резервуар с фосфоресцирующей жидкостью, который  служил  светильником

Нефритовой гостиной, разорвался на тысячу трепещущих и  сияющих  осколков.

Поднялся ветер. Осколки сложились вокруг тронного  возвышения  в  круг,  а

выразивших неповиновение вельмож очертили прямоугольником.

     Хармана взмахнула веером из лебединых перьев.

     Пол Нефритовой гостиной задрожал, словно  бы  сотрясаемый  невиданной

силы землетрясением, и стал  погружаться  вниз.  Он  полз  вниз  медленно,

словно пол клети гигантского механического подъемника,  виденного  некогда

Герфегестом в резиденции  Октанга  Урайна.  Медленно,  но  безостановочно.

Сильнейшие не двигались. На их лицах стали проявляться  уродливые  гримасы

ужаса.

     Герфегест знал, что Нефритовая гостиная  находится  на  первом  ярусе

замка Наг-Нараон. Что  ползти  ей  некуда.  Разве  что  в  подвалы.  Но  о

подвалах, похоже, речь не шла. Речь вообще не шла о механике. Это, похоже,

понимали все.

     Хармана не переставала смеяться. Даже Герфегес-ту  сделалось  немного

не по себе. Что за сила заключена в крохотном веере из лебединых перьев?

     Пол под тем  местом,  где  стояли  неверные  вассалы,  перестал  быть

нефритовым и стал прозрачным, словно итское  стекло.  Несчастные  смотрели

себе под ноги с обреченностью приведенных на  бойню  бычков.  Похоже,  они

недооценили  магической  силы  своей  госпожи.  Теперь  их   головы   едва

возвышались  над  полом  Нефритовой  гостиной,  оставшимся  за   пределами

очерченного фосфоресцирующими осколками прямоугольника.

     Герфегест  подался  вперед  -  ему  хотелось  видеть  то,  что  видят

ненавидящие его Гамелины, глядя себе под ноги. И он  увидел.  Лезвия.  Лес

стальных лезвий, алеющих  свежей  кровью.  Пол  опускался  прямо  на  них,

претерпевая ряд пугающих трансформаций. Сначала он пошел трещинами.  Затем

стал истончаться. Вот-вот он  растворится  и  перестанет  удерживать  тела

несчастных, которых у Герфегеста язык не поворачивался назвать изменниками

- он сам скорее всего вел бы себя сходным образом. Вот сейчас Сильнейшие в

полном  составе  рухнут  в  набитую   стальными   лезвиями   бездну,   под

заразительный и жутковатый смех Хозяйки Дома Гамелинов. Под  аккомпанемент

хрустального смеха его новой возлюбленной.

     И тут из стальной могилы послышалась мольба о пощаде.

     - Достаточно, госпожа! Пусть те, кто не согласен  с  твоим  решением,

превратятся в прах под Зраком На-марна! Мы одобряем любой  твой  выбор!  -

заорали нестройные голоса, срываясь в надсадный хрип.

     - Достаточно, - сказала Хармана и в последний раз взмахнула веером.

 

     15

 

     - Вспомните слова своей  клятвы,  -  сказала  Хармана,  когда  стихии

воцарились на своих законных местах, провал в полу исчез, а  светильник  с

фосфоресцирующей жидкостью собрался из осколков и повис на прежнем  месте.

- Каждый из вас давал ее, вступая в возраст совершеннолетия.

     - Мы помним, госпожа, - сказал самый старший  из  Дюжины  Сильнейших,

прикладывая трясущиеся руки к сердцу. - "...И да проглотит  могила  любого

из нас, кто возвысит свой голос против веления Хозяина или Хозяйки раньше,

чем свершится святотатственная измена..."

     - Мы помним, госпожа, - вторил старику  высокий  Гамелин  в  выпуклом

нагруднике. - Мы нарушили клятву и пошли против твоей воли.

     Хармана засмеялась. Совсем обычно, даже буднично, но веер прятать  не

спешила. "Неужели  он  еще  понадобится  ей,  -  недоумевал  Герфегест,  с

показной безучастностью наблюдавший за происходящим. -  Какова  же  должна

быть сила их  ненависти  ко  мне,  если  ради  того,  чтобы  выказать  эту

ненависть, они готовы  подвергнуть  себя  изощренной  пытке  гневом  своей

Хозяйки?" - спросил себя Герфегест, в  недоумении  взирая  на  Гамелина  в

желтом, который подошел к трону Харманы.

     -  Позволь  мне  выразить  чистоту  намерений  новому  Хозяину  Дома,

госпожа.

     Хармана благосклонно кивнула.

     Гамелин в желтом костюме с серебряной цепью на груди подошел к трону,

на котором сидел Герфегест, поднял край его плаща и поцеловал его,  припав

на правое колено.

     - Ты сделал правильно, Тенир, - шепнула Хармана.

     Примеру Тенира последовали еще семь Гамели-нов. И только двое  -  те,

что  возмущались  пуще  остальных,  по-прежнему  стояли  в  неподвижности.

Хармана делала вид, что не замечает их. Но когда последний Гамелин  отошел

от  тронного  возвышения  с  выражением   крайнего   облегчения,   которое

обыкновенно  овладевает  человеком  после  похорон  заклятого  врага,   не

замечать их уже не получалось. Неужто придется бросить на лезвия  бородача

в  кольчуге  и  того  плешивого  недомерка,  который  обзывал  Конгетларов

трусами, похваляясь тем, что принимал участие в сожжении Наг-Туоля?

     -  Достойный  Матагевд,  любезный  дядя  мой,  -  вполне   миролюбиво

обратилась Хармана к первому - мускулистому бородачу в кольчуге. - Неужели

мне стоит снова употребить мою власть, дабы в рядах Га-мелинов  воцарилось

прежнее единодушие?

     Бородач в задумчивости почесывал затылок. Он не смотрел  на  Хозяйку,

блуждая  взглядом  по  прожилкам  нефрита,  из  которого  был  сложен  пол

гостиной. Похоже, он не мог решиться ни на  повиновение,  ни  на  бунт,  а

потому застыл, словно осел, не знающий что предпочесть - овес или ячмень.

     - Тот самый случай, когда правда дороже  жизни,  -  шепнул  Герфегест

Хармане.

     Хармана не ответила. Она была умна и не хуже Герфегеста понимала, что

сила Гамелинов зиждется не  только  на  ее  магии,  но  и  на  искренности

вассалов. Она осознавала, что в минуту ярости хватила лишку с запугиванием

Сильнейших и отдавала себе отчет, что не сможет воспользоваться веером  во

второй раз. Вся ее магическая сила была вычерпана без остатка  страшным  и

странным действом под сводами Нефритовой гостиной.

     - Моя госпожа... Хармана, - начал бородач,  -  ты  властна  над  моей

жизнью. Это верно. Но я Гамелин и умру Гамелином. Путь Стали  -  это  путь

ясного довода. Путь Правды. Что бы ты ни делала - а  твоя  сила  велика  и

гораздо превосходит мою, - тебе не доказать мне,  что  ты  хочешь  сделать

Хозяином Дома достойного  человека.  И  я  не  смогу,  подобно  остальным,

поцеловать край его плаща и преклонить перед  ним  колени,  пока  не  буду

убежден в этом.

     - Если тебе не достаточно моего  слова,  любезный  дядя,  скажи,  что

будет для тебя по-настоящему ясным доводом?

     Плешивый Гамелин выступил-вперед. Ему было явно обидно, что.  Хармана

обратилась не к нему, а к  Матагевду,  который  несколько  уступал  ему  в

родовитости, хотя и приходился дядей госпоже. Но не успел он открыть  рот,

как Герфегест встал и, сойдя с тронного возвышения, вынул из ножен меч.

     - Пусть честный поединок станет тем  ясным  доводом,  который  убедит

тебя, верный Гамелин, в том, в чем не может убедить тебя госпожа. Если  ты

сильнее меня, твой меч положит предел моей жизни, и  все  станет  на  свои

места.

     На  Харману  устремились   взгляды,   алчущие   одобрения.   И   хотя

покорившиеся Гамелины стыдились своего малодушия, сейчас  им  было  не  до

этого. Смелость и откровенность Матагевда  как  бы  искупила  в  одночасье

всеобщую трусость. Плешивый - его звали Ламерк  -  тот  вообще  чувствовал

себя героем. Разумеется, если бы спросили у него,  он  бы  ответил  то  же

самое.

     Пальцы Харманы вжались в сандаловое дерево, из которого были выточены

резные подлокотники ее тронного кресла. Она давно догадалась, к  чему  вел

Ма-тагевд, самый сильный фехтовальщик Наг-Нараона. Она знала, что он хочет

поединка,-но... Герфегест обернулся, бросив на Харману взгляд, исполненный

любви и утешения. Он не даст себя убить после всего  того,  что  произошло

минувшей ночью.

     Лавки были раздвинуты,  зрители  расступились.  Хармана,  однако,  не

пожелала покинуть свой трон - быть может,  из  опасения  лишиться  чувств,

если некий шальной удар быстрого и смертоносного клинка ее дяди вопьется в

обожаемую ею плоть Герфегеста Кон-гетлара. Она была обессилена.  Она  была

бледна. И все-таки оставалась невыразимо прекрасной.

     Матагевд, смежив веки, поцеловал свой меч. То же сделал и  Герфегест.

Мысленно сосчитав до десяти, каждый из противников стал в боевую стойку. И

безо всяких предварительных договоренностей обоим  было  совершенно  ясно,

что поединок ни в чем не будет похож на потешный или  показной.  "Поединок

будет  долгим,  кровавым  и  беспощадным"  -  читалось  во  взорах  Дюжины

Сильнейших.  Все  они  были  на  стороне  Матагевда,  хотя  и  не  спешили

показывать это из опасения  накликать  на  себя  гнев  госпожи.  И  только

Хармана смотрела на Герфегеста с мольбой, собрав в кулак все остатки своей

магической силы. Герфегест знал, что ее поддержка  стоит  поддержки  сотни

праздных  и  улюлюкающих  зевак,  как   молодой   иноходец   стоит   сотни

неподкованных водовозных кляч.

     За последние месяцы Герфегест получил некое  представление  о  боевых

уловках Гамелинов. Искусство Стали - это искусство прямых рубящих  ударов.

Так дрались послы, так дрался Артагевд. И все же этого  знания  было  явно

недостаточно для того, чтобы  отыскать  слабое  место  у  такого  опытного

бойца, как Матагевд, который, похоже, никогда  и  ничего,  кроме  меча,  в

руках  не  держал.  Тренируясь,  Конгетлары  обычно  не  делали  упора  на

поединках  с  мечами,  и  хотя  Герфегест  владел  мечом  в  совершенстве,

метательным  оружием  и  луком  он  владел   гораздо   лучше.   -Положение

осложнялось еще и тем, что меч Герфегеста - совершенное творение "го Брата

по Крови, Элиена из Ласара, Белого Кузнеца Гаиллириса  -  был  явно  вдвое

легче, чем кавалерийский тяжеловес в руках Матагевда.

     Двуручный меч  Матагевда  не  имел,  разумеется,  такого  грациозного

прогиба, каким отличался меч Герфегеста. Он был приспособлен для  жестокой

и благородной сечи, а не для фехтования. Он был не только  вдвое  тяжелее,

чем меч Герфегеста, но и вдвое длиннее. Именно исходя из этого  Герфегесту

приходилось строить свою защиту.  Он  избегал  прямых  сшибок,  закладывал

сложные кривые и свободно танцевал, заботясь лишь об одном - не подпустить

противника достаточно близко. По  негласной  договоренности  Гер-фегест  и

Матагевд отказались от оружия левой руки, хотя Герфегесту это было гораздо

менее выгодно, чем Матагевду. "Это  и  будет  моей  уступкой",  -  подумал

Герфегест, выскакивая вперед в колющем  выпаде.  Теперь  он  понимал,  что

именно удары на опережение должны стать основой победной тактики.

     Матагевд был мощен и силен. В то  же  время  он  отличался  некоторой

неповоротливостью.  "Подвижность  -  это  первое,  что  ворует   у   бойца

старость", - говорил Зикра Конгетлар, и это  было  верно  по  отношению  к

Матагевду, который был старше Герфегеста не менее чем на  пятнадцать  лет.

Герфегест воспользовался нерасторопностью противника дважды - когда  после

ловкого и легкого отбива он перекатился по  полу  и  ранил  Матагевда,  не

успевшего поднять свое тяжеленное оружие с достаточной быстротой, в правую

голень. И второй раз, когда он, захватив гардой своего меча острие  клинка

Матагевда, сильным  выпадом  отбил  клинок  противника  кверху  и,  доведя

движение своего меча до полного круга, нанес Матагевду сокрушительный удар

в ключицу  рукоятью.  Но  Матагевд  был  далек  от  того,  чтобы  признать

первенство Герфегеста, которое понемногу становилось  очевидным  даже  его

недоброжелателям. Казалось,  Матагевд  скорее  предпочел  бы  гибель,  чем

преклонение колен перед человеком из павшего Дома, сколь бы умелым  воином

тот ни оказался.

     "Никогда не пытайся отбить удар, не будучи уверен  в  том,  что  враг

действительно рассчитывает ударить. В противном случае ты будешь  обманут,

и обман будет стоить тебе  жизни",  -  учил  Герфегеста  Зикра  Конгетлар.

Герфегест за  время  своего  ученичества  успел  затвердить  это  нехитрое

правило настолько крепко, что  безо  всякого  участия  рассудка  определял

замыслы противника. Иное дело - Матагевд.  Он,  похоже,  был  почтительным

сыном Пути Правды. Даже слишком почтительным. Обманы удавались ему  плохо.

Отражая удары, он делал  слишком  широкие  замахи  правой  рукой,  слишком

откровенно открывал себя и подставлял свое мускулистое, но  негибкое  тело

для изысканных и легких ударов Герфегеста. Один такой удар  раздробил  ему

левое запястье. Если бы не стальная наручь - подобная тем, какие носят  на

себе  сокольничие  во  время  охоты  -  он  остался  бы  калекой.   "Легко

отделался", - отметил про себя Герфегест и, не давая Матагевду опомниться,

приблизился к нему на  два  шага.  Усыпив  бдительность  Матагевда  ложной

защитой правого бока, он вонзил клинок в его левый бок.

     Дюжина Сильнейших издала недоуменный вздох, от  которого  воздержался

один лишь  Ламерк.  Он,  казалось,  наблюдал  за  поединком  безо  всякого

интереса. Все кончилось как-то слишком  неожиданно.  Герфегест  наклонился

над  Матагевдом  Он  дышал.  Он,  разумеется,  был  жив.  "Задета   только

селезенка", - отметил про себя Герфегест, осмотрев  нанесенную  рану.  Ему

вовсе не хотелось отправить в Святую Землю Грем дядю своей возлюбленной.

     Матагевд открыл глаза. В  ответном  взгляде  Герфегеста  не  было  ни

алчности, ни жестокости.

     - Я преклоняю перед тобой колени, Конгетлар, - прохрипел Матагевд  и,

поднеся к белым, словно мел, губам край плаща Герфегеста, поцеловал его.

     Но Герфегест не слышал его  слов.  Он  был  привлечен  другим.  Среди

шелеста одежд, среди мягких поса-пываний мехов и парчи, он различил  звук,

причину которого он определил тотчас же. Жужжание стали.  Полет  стального

клинка. Его ни с чем не спутаешь. Хармана истошно закричала.

     Герфегест не потерял ни секунды. Он присел на корточки  быстрее,  чем

клинок впился в его затылок. В иное время в ином месте он  успел  бы  даже

повернуться навстречу опасности и на лету перехватить метательный  кинжал,

пущенный ему в затылок Ламер-ком, плешивой овцой из  стада  Гамелинов.  Во

время тренировок в Белой Башне он проделывал этот  трюк  десятки  раз.  Но

тренировки это одно. А действительно неожиданный  предательский  бросок  -

совсем другое. Клинок, проскользнув мимо цели, ударился  о  дальнюю  стену

Нефритовой гостиной. Дюжина Сильнейших проводила его  трусливым  взглядом.

Кое-кто даже не успел сообразить, что произошло. Но не Герфегест.

     Секунду спустя все четыре метательных  кинжала,  висящих  у  него  за

поясом, полетели к  цели,  прочертив  в  воздухе  четыре  стальных  линии,

соединяющих Гер-фегеста и Ламерка. Еще секунду спустя  Ламерк,  пораженный

одновременно в сердце,  правую  руку,  левый  глаз  и  пах,  упал  на  пол

Нефритового зала, харкая кровью.

     Герфегест  был  вне  себя  от  ярости.    этот  человек,  назвавший

Конгетларов негодными трусами, а себя освободителем  Синего  Алустрала  от

наемных  убийц,  бросает  кинжал  в  затылок  воину,  стоящему  над  телом

поверженного врага!" Герфегест стремительно приблизился к Ламерку  и  снес

ему голову. Быстрее, чем успел понять, что этого делать не следовало.

     Когда он повернулся к Дюжине Сильнейших,  он  увидел,  что  положение

далеко от того, каким он справедливо  мнил  его  себе  еще  минуту  назад.

Разумеется,  Ламерк  сделал  то,  о  чем  тайно  мечтал  любой  из  Дюжины

Сильнейших. Сколь бы подл ни  был  бросок  кинжала  в  спину,  он  отвечал

велениям сердца многих Гамелинов. Теперь для дальнейшей  сечи  был  найден

подходящий повод. Ламерк подал сигнал к бунту,  и  его  сигнал  был  понят

верно.

     Вид  обессиленной  магическим   действом   госпожи   Харманы   придал

Сильнейшим наглости, и они, только что присягавшие Герфегесту на верность,

преклоняя перед ним колени, схватились  за  мечи.  Хармана  полулежала  на

троне и уже не видела ничего из того, что  происходило.  Остатка  ее  силы

хватило лишь на то, чтобы  дождаться  победы  Герфегеста.  Ветер  Вечности

овевал ее лицо. Глаза ее были закрыты, а в лице не было ни кровинки.

     Герфегест снова поднял меч. Неужели снова битва? Выходит, пока он  не

покончит со  всей  Дюжиной  Сильнейших,  не  видать  ему  покорности  Дома

Гамелинов?

     Двое самых молодых выступили вперед. "Что ж, значит они будут первыми

во втором круге смерти", - вздохнул Герфегест, становясь в  оборонительную

стойку и отходя к стене, чтобы обезопасить  свой  затылок  от  метательных

кинжалов. Но тут двери Нефритовой гостиной распахнулись и внутрь вошел,  а

точнее влетел подобно морскому  бризу,  юноша,  которого  Герфегест  узнал

тотчас же. "Никогда не забывается лишь первая женщина. Но всякий противник

помнится до смерти", - так говорили Лорчи, и в этом Герфегест был  с  ними

согласен. Он сразу вспомнил красивое лицо  Артагевда,  которое  ничуть  не

проиграло после того, как Герфегест сломал ему нос рукоятью меча.

     Артагевд был горяч и несдержан. Он был юн и слишком красив для  того,

чтобы быть по-настоящему хорошим бойцом. Но он был умен и сразу сообразил,

о какой участи для Герфегеста молят Путь Стали Гаме-лины.

     -  Остановитесь!  -  вскричал  Артагевд,  вставая   на   пути   между

Герфегестом и Гамелинами и обнажая свой изукрашенный орнаментом клинок.  -

Этот достойный муж спас мне жизнь в Наг-Киннисте.  Если  кто-нибудь  решит

померяться с ним силой, пусть имеет в виду - я буду на стороне Конгетлара.

 

     16

 

     Среди  Дюжины   Сильнейших,   которая   теперь   обратилась   восемью

колеблющимися вельможами, не нашлось желающих  сражаться  с  блистательной

парой, какую являли собой  порядочно  утомленный  Герфе-гест  и  свежий  и

наглый Артагевд.

     - Мы нижайше просим прощения у тебя, Герфе-гест Конгетлар,  -  сказал

толстяк в малиновой мантии с пряжкой из черного сердолика.  -  Ламерк  был

самым знатным из нас, пока  не  появился  Артагевд.  Ярость  замутила  наш

разум, ибо заведено у Гамелинов так: делать то, что делает самый  знатный.

Ламерк бросил кинжал, и мы, словно  бессловесное  стадо,  последовали  его

примеру. Но теперь Артагевд старший среди нас. Его слово  значит  для  нас

очень многое.

     "Люди Алустрала", - процедил сквозь зубы Гер-фегест,  отирая  пот  со

лба.

     - Что здесь происходит? - осведомился Артагевд, опуская меч уже после

того, как  клинки  присутствующих  заняли  свои  места  в  глубине  богато

изукрашенных ножен. Он  смотрел  на  обезглавленное  тело  Ла-мерка  и  на

отходящего в земли предков Матагевда в полном непонимании.

     - Мы всего лишь преклоняли колени перед новым Хозяином нашего Дома, -

ответствовал Артагев-ду тот, что  в  желтых  одеждах.  -  Госпожа  Хармана

пожаловала ему Перстень. Ты, Артагевд, можешь зреть голову нашего прежнего

господина Стагевда в "мертвой корзине", которая  стоит  у  подножия  трона

нашей госпожи.

     Артагевд озадаченно вздохнул. Бросил  на  лежащую  на  троне  Харману

взгляд, исполненный нежности и сочувствия. Потом он спросил:

     - Кого же госпожа Хармана желает видеть новым Хозяином Дома?

     Воцарилось неловкое молчание.  Не  найдя  ничего  лучшего,  Герфегест

подошел к Артагевду и показал правую руку. Перстень Гамелинов горел на его

указательном пальце, словно  бы  пойманная  в  кристальную  ловушку  капля

лунного сияния. Артагевд склонил взгляд долу. Он понял все. В этот  момент

он пожалел о" том, что  взял  в  подарок  от  Герфегеста  жизнь.  Не  будь

Герфегеста, новым хозяином Дома Гамелинов стал бы он, Артагевд.

     - Я не добивался этого перстня, Артагевд, - сказал  Герфегест.  -  Но

слово вашей госпожи - закон не только для людей Дома Гамелинов.

 

     17

 

     Хармана не дышала. Герфегест держал ее холодные руки  и  целовал  их,

пытаясь возбудить в ней дыхание жизни. Магия - слишком опасная  штука  для

того, чтобы использовать ее часто. Магия Стали, к  силе  которой  воззвала

Хармана для того, чтобы укротить неповиновение своих вассалов, унесла  все

ее силы без остатка.

     Стагевд был  мертв.  Некому  было  поддержать  ее.  Невидимая  линия,

которая связывала его сердце и сердце Харманы, оборвалась. Герфегест,  как

бы сильно он ни любил Харману, не мог восстановить ее сил. Он не знал, что

делать. Он был сведущ в Пути Ветра, но  не  в  Пути  Стали,  который  лишь

грубые вояки вроде Матагевда называли Путем Правды.

     Дюжина Сильнейших стояла вокруг  трона  своей  госпожи,  взявшись  за

руки, и произносила заклинания, призывающие душу Харманы вернуться в тело.

Но, судя по результатам, что-то они делали неправильно.  Торвент  сидел  у

края тронного возвышения,  уронив  голову  на  колени.  Его  губы  шептали

искупительные  молитвы.   Герфегест   чувствовал   себя   обессиленным   и

беспомощным. "Пожалуй, будь жив Стагевд, он в два счета привел бы  госпожу

в чувство", - вот о чем думали сейчас Сильнейшие. Вот о чем  думал  сейчас

Герфегест.

     - Ты - Носящий Перстень. Ты должен сделать что-нибудь, - тихо  сказал

Артагевд. В его глазах было столь много скорби, что  Герфегест  тотчас  же

догадался - не только весть о смене Хозяина Дома и  не  только  мертвенная

слабость Харманы делали его печальным. Красивый, словно мраморное изваяние

крылатого бога, юноша был безответно влюблен в Харману и страшно  ревновал

ее к Герфегесту. "Как ему  горько,  должно  быть,  называть  меня  Носящим

Перстень", - подумал Герфегест без всякой тени злорадства.

     Хармана не умрет - это Герфегест знал абсолютно точно. Но сколь долго

пролежит она без дыхания, бледная и прозрачная,  словно  сотканная  не  из

плоти, а из стальных нитей и хрусталя, он не знал. Два  месяца?  Год?  Три

четверти Вечности? Герфегест помнил о том, сколь часто маги могут  впадать

в оцепенение на долгие годы. Он не  хотел  ждать  годы.  Он  хотел  видеть

Харману, озаренную земным светом. Харману с румянцем на лице. Харману, чьи

глаза переливаются всеми красками любви  и  жизни.  Но  он  не  знал,  что

делать.

     - Я обращаюсь к вам. Сильнейшие! - Герфегест говорил  тихо,  но  даже

глухой услышал бы его. Ибо в словах его было гораздо  больше  смысла,  чем

звука. - Мы все, и  я  тоже,  виновники  того,  что  происходит  сейчас  с

госпожой Харманой. Мы все.

     Дюжина Сильнейших молчала. Молчал и Артагевд. Знак согласия,  как  ни

крути.

     - Быть может, я не достоин  быть  главой  вашего  благородного  Дома,

Гамелины, - продолжал Герфегест. - Но Хармана  захотела,  чтобы  это  было

так, а не иначе. Иного пути победить Ганфалу нет. Я не безродный выскочка,

как кажется  некоторым  из  вас.  Дом  Конгетларов  пал,  но  Хозяин  Дома

Конгетларов жив, и он перед вами.

     Похоже, это заявление Герфегеста прозвучало настолько неожиданно, что

показалось всем без исключения неправдоподобным. Даже Артагевду. Герфегест

заметил это, но не смутился. Ибо у него было чем  доказать  справедливость

своих слов.

     - Дай мне твой кинжал, Артагевд, - попросил юношу Герфегест.

     (Его собственные четыре метательных кинжала по-прежнему были воткнуты

в бездыханное тело Ла-мерка, которое никто пока что не удосужился убрать.)

     Когда опрятный кинжал с круглой гардой и редким  трехгранным  лезвием

попал в руки к Герфегесту, он сделал вот что.

     Он откинул черную парчу плаща, обнажив бедро. Нашел почти неприметную

белую полоску шрама. И одним, точно отмеренным Движением вонзил  клинок  в

свою собственную плоть. Он не чувствовал боли - на  это  у  него  не  было

времени. Медлить было нельзя -  иначе  будет  гораздо  труднее  остановить

кровотечение,  да   и   сама   сцена   из   впечатляющей   превратится   в

отвратительную. Затем он отбросил окровавленный клинок и развел края  раны

указательными пальцами. Там в глубине раны покоился,  вот  уже  пятнадцать

лет дожидаясь своего часа появиться на свет, перстень Конгетларов.

     Затем Герфегест надел  перстень  Конгетларов  на  указательный  палец

левой  руки  -  алмаз,  омытый  кровью,  засиял.  Шальные  искры   иллюзий

первопричин-ного ветра разлетелись по плитам Нефритовой гостиной. Артагевд

и Сильнейшие наблюдали за действиями Герфегеста в полном недоумении. "Если

бы Хармана могла  видеть  это,  она  сразу  поняла  бы  все",  -  вздохнул

Герфегест.

     Не говоря ни слова, Герфегест свел вместе края раны  пальцами  правой

руки. А левой достал из волос "щуку" - так  назывался  в  Синем  Алустрале

предмет, удерживающий прическу воина  из  Дома  Конгетларов,  а  заодно  и

бывший инструментом для остановки кровотечения. "Щука" и  впрямь  походила

на зубастую рыбью пасть - в умелых руках Герфегеста она  сомкнула  челюсти

на краях раны, не давая им расходиться. Боец, прихвативший  рану  "щукой",

мог продолжать бой даже с сильной рубленой раной. Впрочем,  для  этого  он

должен  был  идеально  контролировать  свои  чувства  и  не  давать   боли

достучаться  в  его  сознание.  Герфегест  это  умел.  Он  мог  продолжать

задуманное, забыв о ране. Он  скрыл  рану  одеждой  и  вновь  обратился  к

Сильнейшим:

     - Благородные Гамелины! Кому из вас приходилось видеть два  подлинных

перстня главенства над Домом, причем два разных перстня, на руках у одного

и  того  же  человека?  -  Герфегест  с  легкой   улыбкой   оглядел   всех

присутствующих.

     Все они лишь отводили взгляды в сторону.

     - Вы все видите этот перстень, - Герфегест воздел вверх левую руку  с

алмазом Конгетларов. - Так знайте же, я - Хозяин павшего Дома Конгетларов.

     Сильнейшие и Артагевд удрученно молчали. Многие из них помнили  резню

в Наг-Туоле. Многие познали страх, который сеяло в их души само упоминание

проклятого Дома. И все, абсолютно все знали, сколь много горя  принесло  в

Синий Алустрал истребление Конгетларов. Семь Домов оказались  не  в  силах

жить в худом мире, предпочтя добрую вражду. И не было  более  Конгетларов,

чтобы положить конец кровавому безумию и водворить равновесие.

     - Да будет предан смерти тот  из  нас,  кто  осмелится  назвать  тебя

безродным самозванцем, - бросил трухлявый вельможа  с  низкой  жемчуга  на

левом запястье. - Ты единственный  человек,  кому  посчастливилось  носить

перстни двух Домов.

     Герфегест опустил руку.  Он  подошел  к  Хармане.  Ее  пепельно-седые

волосы  разметались  по  обитой  бархатом  спинке  трона,  ее  грудь  была

совершенно неподвижна. Она не дышала.

     И тогда Герфегест поднял ее правую руку, бледную и  холодную,  словно

безжизненное стекло. Он снял окровавленный перстень Конгетларов со  своего

указательного пальца и одел на  палец  Харманы.  Герфегест  наградил  свою

возлюбленную  поцелуем,  исполненным  нежности  и  сострадания.  Вместе  с

перстнем Конгетларов он отдал ей все, чем владел. Всю свою волю  к  жизни,

всю свою несгибаемую решимость оставаться в мире сущего. Всю свою любовь и

силу. И Хармана приняла этот дар.

     Первопричинный ветер вошел в ее хрупкую плоть снова.  Она  вздохнула,

словно бы пробудившись от долгого и тягостного кошмара. И стала дышать.

     Благополучие Сильнейших и  благополучие  всего  Дома  Гамелинов  было

напрямую связано со здравием и могуществом их госпожи. Конгетлар,  кем  бы

он ни был, вернул дыхание Хармане. Он восполнил ее силы. Он оживил ее. Дом

Гамелинов будет жить с новым Хозяином.

     И Сильнейшие, не сговариваясь, преклонили колени  перед  Герфегестом.

Но на сей раз их жест повиновения был исполнен искренности.

 

     18

 

     С тех пор как Герфегест привел к повиновению  Дом  Гамелинов,  прошло

три дня.

     За эти три дня многое успело измениться. "Новый Хозяин" - так  теперь

называли Герфегеста Гамелины. "Братья" -  так  называл  теперь  Первых  из

Гамелинов Герфегест.  "Люди"  -  так  звал,  Герфегест  стражу  и  воинов,

присягнувших, вслед за  Дюжиной  Сильнейших,  на  верность  своему  Новому

Хозяину.

     Три дня Хармана не открывала глаз  -  она  лежала  в  своем  спальном

покое. В том самом, куда еще недавно пробирался Герфегест,  отправляя  при

помощи  духового  ружья  с  отравленными  иглами  в  Святую   Землю   Грем

стражников, карауливших террасы Наг-Нараона.

     Хармана как будто спала. Веки ее слегка подрагивали. Но  сон  ее  был

неспокойным. Герфегест, почти неотлучно сидевший возле ее ложа, видел, как

ее совершенным лицом овладевают попеременно то пе-чаяь, то радость.  "Где,

в каких неведомых землях, в каких мирах странствует ее душа, пока ее тело,

ставшее лишь немного теплее, чем раньше,  но  все-таки  еще  нечеловечески

прохладное, покоится здесь?" - вот какой вопрос задавал себе Герфегест. Но

ответа на него он не знал.

     Челядь исправно носила Герфегесту изысканные яства, к которым  он  не

притрагивался.  Не  менее  изысканные   вина,   которыми   он   брезговал.

Военачальники пичкали его новостями, которыми он не слишком интересовался.

Пока Харманы нет с ним, интересоваться чем-либо кроме нее кощунственно.

     Но терпение  Герфегеста  было  вознаграждено.  Утром  четвертого  дня

Хармана открыла глаза. Встретив своим затуманенным взором взор Герфегеста,

исполненный любви и жалости, сказала:

     - Все это время я думала только о тебе. Хозяин Дома Гамелинов.  -  И,

заметив на своем указательном пальце перстень Конгетларов, добавила:

     - Это будет первый равный союз за всю историю нашего Дома.

 

     19

 

     - Семя Ветра. В нем ключ к нашему торжеству. Или, по крайней мере,  к

спасению, - сказала Хармана, но  в  ее  голосе  было  больше  грусти,  чем

торжества.

     Как бы откликаясь на ее слова, Герфегест нащупал под рубахой медальон

с Семенем Ветра и задумчиво погладил его пальцами. Ключ-то, конечно, ключ.

Но где та самая замочная скважина, к которой он подойдет? Да и что  скрыто

за дверью, несущей замочную скважину, он тоже не знал.

     - Скажи мне, Герфегест, зачем тебе понадобилось Семя Ветра?  Я  знаю,

ты принес его из Сармонтазары, и Ганфала,  который  точил  на  него  зубы,

обласкал тебя. Зачем оно Ганфале - мы не знаем. Но скажи  хотя  бы,  зачем

оно тебе? Почему ты носишь его на груди?

     - Зачем? Это странный вопрос, Хармана. Можешь ли ты внятно и  толково

объяснить мне, зачем мы встретились с тобой? Зачем все произошло так, а не

иначе? Зачем светит солнце и прибой лижет скалы  близ  Наг-Нараона?  Зачем

мне Семя Ветра... Я не знал,  что  с  ним  делать,  когда  отыскал  его  в

подземельях  Тай-Ароан,  обжитых   крысами   и   бестелесными   призраками

замученных пленников Октанга Урайна. Так семь лет назад звали  первого  по

могуществу темного мага Сармонтазары, называвшего  себя  Устами  и  Дланью

Хуммеровой. Один из отшельников Пояса Усопших -  Нисоред,  последний,  кто

видел меня в Синем Алустрале пятнадцать лет назад, научил меня,-как пройти

сквозь Врата Хуммера. Нисоред говорил мне,  что  у  меня  есть  все  шансы

отыскать Семя Ветра в тех землях, где мне предстоит скитаться не один год.

Я слышал о Семени Ветра и раньше...

     - От кого на этот раз? - оживилась Хармана.

     - На этот раз от  моего  учителя,  Зикры  Конгетла-ра.  К  сожалению,

многого узнать мне не удалось, хотя  все,  что  говорил  по  этому  поводу

Зикра, я помню наизусть. "Когда для тебя наступит двадцать  первая  весна,

когда она  уступит  место  другим  временам  и  возрастам  твоей  жизни  и

первопричинный ветер овладеет всем твоим существом, тогда, но не ранее чем

тогда, я расскажу тебе о Семени Ветра". Как видишь, не  очень  густо,  моя

девочка...

     Хармана нетерпеливо кивнула. Она явно знала что-то интересное:

     - Зикре Конгетлару были открыты тайны жизни и смерти.  Я  видела  его

имя в Скрижалях Вечности. Он был одним из немногих  людей  Алустрала,  кто

служил не своему Дому, но Ветру, - задумчиво сказала Хармана. - Я  слишком

молода, чтобы утверждать что-либо точно, но,  насколько  я  знаю,  он  мог

тягаться с любым из нас в магических искусствах.

     - Это правда, Хармана, - подтвердил  Герфегест,  для  которого  Зикра

Конгетлар был более чем отцом. Даже если бы  сказанное  Харманой  не  было

правдой, он все равно сказал бы то, что сказал. В роду Конгет-ларов нельзя

было поступать иначе, когда речь шла о твоем учителе. - Только не пойму, о

каких искусствах ты говоришь. Насколько я помню, Зикра не хотел, чтобы его

считали магом.

     - Однако это не мешало ему совершенствоваться в искусстве  та-лан,  -

Хармана сомкнула на переносице свои тонкие брови. -  Мой  учитель  говорил

мне об одном из отцов вашего Дома, теперь я уверена, что именно о Зикре...

он говорил мне, что ему нет равных в искусстве перерождения... Мой учитель

сам был мастером...

     Сказанное Харманой оказалось откровением для Герфегеста. Откровением,

подобным удару молнии. Он знал, что такое  та-лан.  Это  слово  пришло  из

древнего языка  Народов  Моря  и,  насколько  можно  было  верить  книгам,

означало буквально "за чертой". За чертой  смерти,  разумеется.  Тот,  кто

постиг искусство та-лан в совершенстве, мог приходить в бренный мир  после

смерти, по своему желанию выбирая новое тело для своей бессмертной души. В

отличие от непосвященных, которым Судьба  сама  указывала,  когда  и  куда

идти, в каком теле рождаться и чем заниматься после. Святая Земля Грем  не

была для мастеров та-лан ни раем, ни узилищем, из которого нет выхода.

     Когда ученик приходил к  мастеру,  чтобы  учиться  та-лан,  он  хотел

одного - знать, что там, у последней черты, он сможет совладать  с  силами

судьбы и сможет вновь прийти в этот мир победителем. Во второй, в  третий,

в сотый раз, пока жизнь  в  мире  бренного  праха  не  наскучит  ему.  Но,

достигнув совершенства, мастера та-лан не слишком часто пользовались своим

правом родиться в облике человека - воина, тирана,  мага.  Многие  из  них

достигали Великого Освобождения и  принимали  решение  остаться  в  Святой

Земле Грем навеки.

     Искусство  та-лан  было  сакральным.  О  нем  не  судачили.  Его   не

передавали  недостойным  и  непосвященным.   Великое   братство   мастеров

существовало искони в Синем Алустрале, но почти никто  не  знал  мастеров,

кроме них самих и;гех людей, которых сами  мастера  хотели  взять  себе  в

ученики. Поразмыслив об этом, Герфегест пришел к выводу о том, что  в  его

неведении о мастерстве Зикры нет ничего удивительного.

     - Я ничего не знаю об этом, Хармана. Однако же не отрицаю,  что  это,

возможно, так, - положа руку на медальон с Семенем Ветра, смущенно  сказал

Герфегест.

     - Это так, - сказала Хармана, как будто за  время  их  с  Герфегестом

разговора произошло нечто, что окончательно убедило ее в этом.

     Что конкретно - Герфегест не знал. Но ведь  не  знал  он  еще  тысячи

разных вещей. Например, как  сделать,  чтобы  пол  под  стопами  вассалов,

затеявших неповиновение, пополз вниз, навстречу  сверкающим  клинкам...  В

том-то и разница между ним и Харманой - она  знает  много  такого,  о  чем

понятия не имеет Герфегест.

     - Я не знаю точно, захотел ли Зикра Конгетлар прийти в этот  мир  еще

раз. Но если он пришел, то он наверняка знает, что делать с Семенем Ветра.

Он обещал открыть тебе эту тайну в иное время, и он откроет  ее  тебе.  Но

как нам найти того человека, в теле которого теперь воплощена  бессмертная

душа твоего учителя? - Хармана сжала виски пальцами. Видимо, знание  того,

чем она поделилась с Герфегестом, далось ей нелегко.

     - Трудно отыскать нужную раковину на  морском  дне,  трудно  отыскать

песчинку  среди  дюн,  но  еще  труднее  отыскать   человека   в   людском

муравейнике. Как нам найти того мальчика или девочку, телом которого решил

воспользоваться Зикра, если, конечно, он действительно мастер та-лан? Быть

может, тот ребенок даже еще не умеет говорить?

     Хармана сверкнула глазами и прянула  вперед,  оторвавшись  от  спинки

кресла, на котором сидела.  Гер-фегест  был  достаточно  наблюдателен  для

того, чтобы, еще не услышав ни слова, догадаться, что ответ на этот вопрос

она знает совершенно точно.

     - Это ведомо двоим. Стагевду и Ганфале.

 

     20

 

     - Если так, то, быть может, они оба знали  и  о  том,  что  делать  с

Семенем Ветра? - с некоей иронией спросил Герфегест.  Ему  надоело  каждый

день узнавать одну и ту же истину - всем, чем только можно ведать,  ведает

Ганфала, проклятый Рыбий Пастырь.

     - Ганфала - да. Стагевд - нет. Стагевд знал, что Ганфале  нужно  Семя

Ветра. Через своих соглядатаев ему  удалось  пронюхать-о  той  экспедиции,

которую послал за тобой Надзирающий над Равновесием. Он  понял  одно:  для

полной и окончательной победы над Рыбьим Пастырем нужно прибрать  к  рукам

Священный Остров и завладеть Семенем Ветра. Дагаат теперь в  наших  руках.

Семя Ветра - тоже. Но, насколько мне известно, что делать с  ним,  Стагевд

не представлял. Чтобы узнать это, он прилагал множество усилий.  По-моему,

в один из дней этой луны его люди разузнали о чем-то важном и, даю  голову

на отсечение, это  важное  как-то  связано  с  Зикрой,  а  точнее,  с  тем

человеком, который теперь Зикра...

     - Но что  толку  нам-от  осведомленности  Стагевда,  голова  которого

полеживает в "мертвой корзине", а тело сожжено два дня тому назад? - пожал

плечами Герфегест.

     Это и впрямь забавно. "Поймать за хвост улетевшую ворону", - говорили

в подобных ситуациях Кон-гетлары.

     - Быть может, нужно съездить  и  спросить  у  Ган-фалы?  -  Герфегест

саркастически усмехнулся, представив себе сцену: он  и  Ганфала  обсуждают

тонкости Магии Стихий, прихлебывая белое вино Эльм-Оров.

     - В мертвой голове моего брата больше проку, чем во всех  объяснениях

Ганфалы, - заметила Хармана.

     - Ив чем же  этот  прок?  -  осторожно  спросил  Герфегест,  которого

насторожила серьезность Хар-маны.

     Хармана  ответила  не  сразу.  Она  степенно  поднялась  с  кресла  и

поправила платье, скупо расшитое серебром. Затем она повесила свой  черный

веер на пояс, открыла нишу в стене и извлекла  оттуда  "мертвую  корзину",

внутренности которой были теперь заполнены не только головой Стагевда,  но

и маслом для. бальзамирования тленных  остатков  живших  на  земле.  После

этого она бросила  на  Герфегеста  взгляд,  исполненный  тайны,  и  жестом

пригласила его следовать за собой.

     - Все, что знал Стагевд, нам  поведает  его  голова.  Герфегест  сжал

губы. Да, он снова в Синем Алу-страле. Ибо только.здесь маги, дабы  узнать

интересующие их вещи, не только не брезгуют отрубленными головами врагов и

бывших союзников, но и знают, как заставить эти головы говорить.

 

     21

 

     Самая  высокая  башня  Наг-Нараона  звалась  Игольчатой.  Башня  была

настолько тонка и высока, что скорее напоминала иглу,  чем  строение.  Для

того чтобы добраться до ее вершины, скрытой хрустальной крышей, увенчанной

литым из бронзы изображением пары лебедей, нужно было потратить  не  менее

получаса на подъем по удивительно крутой и извилистой лестнице.

     В руках Герфегеста была "мертвая корзина", в руках Харманы - масляный

светильник, которым она освещала ступеньки лестницы, извивавшейся в утробе

Игольчатой Башни. Казалось, им не будет конца.

     Наконец они очутились  в  крохотной  комнате  на  вершине  Игольчатой

Башни. Звездное небо виднелось сквозь хрустальный купол крыши. Ветер шумел

в окошках, выполненных в форме лебедей. Герфегест уже успел  привыкнуть  к

тому, что единственным  узором  в  Наг-Нараоне,  а  также  и  единственным

украшением являются вездесущие лебеди. Единственное, с чем еще  не  вполне

свыкся Герфегест в своих мыслях, так это с тем,  что  теперь  он  -  живое

олицетворение одного из этих лебедей. Возможно, левого.

     В центре  комнатки  стоял  треножник.  Его  чугунные  лапы  сходились

вверху, словно растопыренные  пальцы  двух  рук.  Только  шестипалых  рук.

Герфегест  догадался,  что  именно  туда  предстоит   водрузить   "мертвую

корзину". Его догадки подтвердились весьма  скоро  -  прошептав  несколько

заклинаний, смысла которых Герфегест не знал, да  и  не  стремился  знать,

Хармана поставила сосуд с головой Стагевда на отведенное ему место.

     Затем Хармана открыла крышку.

     Потом Хармана запела.

     Ее  хрустальный  голос  разбивался  о  купол  Игольчатой   башни   и,

подхваченный ветром, уносился в море сквозь лебединые  окошки.  Мотив  был

тягуч и странен. Слова непонятны. Временами в  ее  голосе  звенела  сталь,

иногда Герфегесту чудилось, что он слышит в нем крик  младенца,  вместе  с

колыбелью брошенного в морские воды. Герфегест закрыл глаза, и мир видений

овладел им. Он вспомнил всю свою  жизнь.  Родовые  схватки  своей  матери,

чудовищную боль, испытанную им в подвалах аютского тирана, когда гранитная

плита опускалась на его грудь медленно  и  неумолимо,  как  смыкается  над

утопленником толща океана. Минуты неземного наслаждения, подаренные им его

первой возлюбленной на черной  лестнице  женской  половины  дома  Теппурта

Конгетлара,  минуты  ярости,  отчаяния,  озлобления,   восхищения...   Ему

казалось,  будто  время,  показав  ему  тысячу  своих  изменчивых   ликов,

остановилось, чтобы продлиться в новом витке бесконечного танца.

     Хармана пела  долго.  Но  и  ее  песня  прекратилась,  как  и  череда

призрачных образов, проносящихся перед взором Герфегеста.

     - Ты готов? - шепотом спросила Хармана.

     - Я готов, - неожиданно для самого себя ответил Герфегест.

     - Ты сможешь говорить  со  Стагевдом  ровно  столько,  сколько  будет

гореть этот светильник, - сказала Хармана, указывая на хрустальный  шар  с

тусклым огоньком внутри, стоящий у ее ног.

     После этого она села у стены Игольчатой Башни, в самом углу  комнаты,

накрылась с головой плащом и... растворилась. Быть  может,  всего  лишь  в

темноте, царствовавшей за пределами круга, очерчиваемого  светом  масляной

лампы. Герфегест бросил неуверенный взгляд на "мертвую корзину". Тотчас же

свет лампы стал из тускло-желтого голубым, и "мертвая корзина" повернулась

на треножнике. Герфегест был готов поклясться в том, что ничья посторонняя

рука не помогада ей в этом. "Надо полагать, мой собеседник  повернулся  ко

мне лицом, как это принято у культурных народов", - пронеслось в  мозгу  у

Герфегеста.

     - Приветствую тебя, Новый Хозяин Дома, - сказал Стагевд.

     Его голос был вполне человеческим и обычным.  Вполне  человеческим  и

обычным усталым голосом с чудовищной  примесью  жути.  Но  ведь  Герфегест

никогда не говорил со Стагевдом до этого. Сравнивать было не с чем.

     -  Приветствую  и  я  тебя.  Старый  Хозяин  Дома,  -  твердо  сказал

Герфегест. Чем необычнее разговор, тем проще следует его вести.

     - Зачем ты тревожишь меня, человек Ветра? - спросил Стагевд.

     - Я хочу спросить тебя,  и  я  знаю  за  собой  это  право.  Ты  умер

Гамелином.  Но,  как  и  служение  всякого  Гамелина,  твоё  служение   не

оканчивается вместе с жизнью, - Герфегест слово в слово повторил все, чему

учила его Хармана, пока они совершали подъем к вершине Игольчатой Башни.

     - Я помню об этом, - после тягостной и долгой паузы сказал Стагевд. -

Если бы не это, тебе бы никогда не разверзнуть мои  уста.  Что  ты  хочешь

знать, Человек Ветра? Я отвечу тебе.

     Герфегест  набрал   в   легкие   воздуха.   Запах   тления,   который

распространялся из-под приподнятой крышки "мертвой корзины", пропитал его.

Точно  так  же  голос  Стагевда  пропитал  собой  все  закоулки   сознания

Герфегеста. "Наваждение не должно овладеть тобой", - говорила ему Хармана.

Герфегест встряхнулся.

     - Скажи мне, Стагевд, ведомо ли тебе назначение Семени Ветра?

     - Нет, - отвечала голова Стагевда.

     - Так зачем ты добивался его?

     - Его добивался Ганфала. То же делал и я. Когда мне  стало  известно,

что ты, Конгетлар, везешь для Ганфалы Семя Ветра, я понял, что еще немного

- и я буду побежден, а мир вывернут наизнанку. Я пробовал  остановить  ваш

отряд еще в Поясе Усопших, использовав призрак Блуждающего Озера. Но тогда

тебе и людям Ганфалы удалось выйти сухими из его черных  вод.  Я  пробовал

остановить вашу "морскую колесницу" еще раз - в старом порту Калладир. Мои

Пастыри выпустили кашалотов. Ты помнишь, что случилось потом.

     - Разумеется, помню. Твои животные сожрали наших каракатиц,  и  мы  с

трудом выбрались из Пояса Усопших.

     - Они сожрали бы и тебя, Конгетлар, и твоих подручных,  и  проклятого

карлика, сколь бы хитер и умен он ни был.  Но  Густая  Вода  помешала  им.

Пастыри не могли управлять кашалотами, охваченными ужасом. Густая  Вода  -

это прошлое, вливающееся в  будущее,  это  знак  Дыхания  Хуммера.  Однако

Густая Вода принесла больше пользы, чем вреда... По крайней мере, тот мир,

что ты видишь, еще освещается Солнцем Предвечным, а  не  покоится  на  дне

моря. А вот если бы не было Густой  Воды,  которая  задержала  вас,  и  вы

прибыли бы к Ганфале вовремя, все было бы иначе.

     - Я не вполне понял тебя,  Стагевд,  -  совершенно  честно  отозвался

Герфегест.

     - Здесь нечего понимать вполне. С помощью  магии  безродного  карлика

Горхлы вам удалось отбиться от посланных мною кашалотов. Если бы не Густая

Вода, которая,  конечно,  -облегчила  Горхле  задачу,  насмерть  перепугав

животных, ты доставил бы Семя Ветра Ганфале вовремя. Я не знаю, что делать

с Семенем Ветра тем, кто не хочет утопить Синий Алустрал в морской пучине.

Тебе, Хармане или кому-то другому. Но что с ним собирался делать  Ганфала,

ясно как день. Если бы ты привез  ему  Семя  Ветра  без  задержки,  он  бы

опустил его в недра Озера Перевоплощений на Священном  Острове  Дагаат.  И

Хуммер вздохнул бы снова. И мир сущего изменился бы.  Тогда  все  было  бы

иначе, и ни у кого из нас не хватило бы  мужества  назвать  эти  изменения

благими. Когда Ганфала отправлял за тобой отряд, Дагаат был в  его  руках.

Когда ты привез ему Семя, у Священного Острова уже стояли мои файеланты  и

негде было Ганфале свершить свое черное дело. - Стагевд  тяжело  вздохнул.

Казалось, седая волна набежала  на  берег  и  откатилась  назад  в  полном

бессилии.

     - Так, значит, это был ты,  Стагевд,  -  Герфегест  отвел  взгляд  от

"мертвой корзины", вспоминая каменные следы, уводящие Киммерин, изменившую

ему Киммерин  куда-то,  воина  с  двумя  мечами  в  одежде  кормчего,  чье

отражение было сражено им на крохотном островке...

     - Это так же несомненно, как то, что ты - новый Хозяин  Гамелинов,  -

бросил Стагевд.

     Герфегест  покосился  на  масляный  светильник.  Насколько   он   мог

заметить, свет его стал мало-помалу тускнеть. Похоже, ему отведено не  так

уж много времени на разговоры с призраками.

     - Тогда скажи мне, Стагевд, - нервно закусив губу, спросил Герфегест,

так и не узнавший главного. - Кому ведомо назначение Семени Ветра?  Знаешь

ли ты этого человека...

     Стагевд снова надолго  замолчал.  Ветер  бился  в  оконца  Игольчатой

Башни, а звезды с прежней бесстрастностью взирали на Герфегеста, стоящего,

скрестив  руки  на  груди,  перед  "мертвой  корзиной",  поставленной   на

треножник.

     -  ...Хармана,  похоже,  выдала  тебе  все  тайны  нашего  Пути   без

остатка... И эту тоже, - с горечью сказал Стагевд. - Что же,  земные  дела

перестали беспокоить меня и мне  незачем  скрывать  от  тебя  все,  что  я

скрывал при жизни, Конгетлар.

     Стагевд выдержал торжественную паузу.

     - Твой учитель Зикра, Герфегест.  Как  видишь,  я  знаю  о  нем  куда

больше, чем ты, - самодовольно  сказала  голова  Стагевда.  -  Он  великий

мастер та-лан.  Но  падение  Дома  Конгетларов  лишило  его  безмятежности

Постигшего Границу. Он снова в вашем мире...

     - Я знаю это, - прервал Стагевда Герфегест в крайнем нетерпении,  ибо

голубой свет масляного светильника стал едва различим. Его время вышло.  -

В чьем теле душа Зикры?

     Стагевд молчал.

     - Я заклинаю тебя,  Стагевд.  Заклинаю  как  Хозяин  Дома  Гамелинов.

Ответь мне! - голос Герфегеста сорвался в яростном крике.

     Голова   Стагевда   разразилась   хохотом   -   жутким,   порывистым,

пронзительным. Масляный светильник испускал последние корпускулы  голубого

сияния.

     - Кто бы мог подумать, что Конгетлар будет орать на меня?  -  тихо  и

совершенно беззлобно сказал Стагевд. - Хорошо. Я  скажу.  Зикра  Конгетлар

избрал себе тело регента  Торвента.  Ох  и  хитрая  бестия  твой  учитель,

человек Ветра... Он предусмотрел все...

     Светильник погас, и на вершине Игольчатой Башни воцарилась  кромешная

тьма.

 

     22

 

     - Живее, одеваться! - прикрикнул он на слуг скорее для острастки, чем

от недовольства.

     В то утро Шет оке Лагин чувствовал такой прилив сил, какого не было у

него давным-давно. Все шло как нельзя лучше. Он, Шет, провел не один день,

собирая воедино кусочки гигантской головоломки. Теперь он знал все.

     Герфегест, сердечный друг уединения, убрался наконец из  Сармонтазары

туда, куда ему положено было убраться давным-давно, взяв на себя  нелегкий

труд отнести Семя Ветра Ганфале. Убрался в Синий  Алу-страл.  Кто  бы  мог

подумать раньше, Хуммер его раздери, что он нездешний! Да, Герфегест  смог

бы украсить любой итский театр своей замечательной  игрой  -  столько  лет

изображать  из  себя  безобидного,  в  общем-то,  харренита  или,  скорее,

грюта... Врата Хуммера распахнулись и больше нет препятствия для варанских

кораблей на их пути в Синий  Алустрал.  Карлик,  посланный  Ганфалой,  уже

прошел через Врата - и всякий, хотя, конечно же, не всякий, а  только  он.

Сиятельный князь Варана, может зреть это. Вот он, мерцающий светлячок  его

карликовой жизни на челе истинной  карты  Сармонтазары.  А  вот  -  значок

Поющего Оружия. Элиен. Топчется  в  Орине.  До  поры  до  времени.  Война,

конечно же, с его точки зрения, неминуема. Но ведь она окончится, даже  не

успев толком начаться. И этого, конечно, любезному брату нашему  знать  не

дано.

     - Ты, парень, просто безрукий какой-то, - беззлобно  бросил  Шет  оке

Лагин молодому прислужнику, чьи дрожащие пальцы безуспешно пытались  вдеть

крохотный ремешок в костяную пряжку панциря на спине у Сиятельного  князя.

Безуспешно. Пальцы не слушаются,  на  лбу  испарина,  сердце  колотится  в

груди, словно колокольчик в гриве у жеребца, несущегося на рысях.

     Прислужник вскрикнул.  Но  не  от  боли.  Нет,  от  изумления  -  две

кроваво-красных полосы, словно браслеты, обхватили левую  и  правую  руки.

Когда рубят запястья,  топор  палача  входит  как  раз  там,  промеж  двух

косточек. Когда ему будут рубить запястья... ему будут рубить  запястья...

безрукому.

     - Ну что же ты? Поторапливайся! - со свойственной  ему  двусмысленной

небрежностью сказал Шет оке Лагин, кося взглядом на мальчика.

     Красные браслеты научили руки прислужника плавности, а самого  его  -

расторопности. Словно по мановению магического посоха, все ремешки тут  же

нашли  свои  пряжки,  а  все  застежки  -  свои  петельки.  Страх   иногда

перерастает самое себя и становится невозмутимостью.  Белый,  словно  мел,

прислужник,  если  посмотреть  на  него  со  стороны,  казался  совершенно

невозмутимым. Словно смерть.

     "Сила слова!" - ухмыльнулся про себя Шет оке Лагин, в общем-то ничуть

не удивленный. Поправил две рыжих косы, плавно  ниспадавших  на  плечи,  и

накинул плащ. Свой бордовый плащ с изумрудной  каймой  он  всегда  надевал

сам.  Некоторые  вещи  совершенно  не  терпят  чужих   рук.   Даже   таких

предупредительных и бережных рук в кровавых браслетах.

 

     23

 

     - Милостивые гиазиры, я весь в вашем распоряжении, -  Шет  оке  Лагин

был подвижен, точно ртуть, строен, как торный кедр,  и  благоухал,  словно

клеверный луг. В тот день он был на редкость красноречив. Как, впрочем,  и

всякий раз, когда собирался Совет Шести.

     - Приветствуем тебя, Сиятельный князь,  -  в  один  голос  пробубнили

члены Совета Шести.

     Никто из них не  отваживался  смотреть  в  глаза  Ше-ту  оке  Лагину,

безжалостному диктатору, поставившему на колени  свой  собственный  народ.

Тирану, истребившему  непокорных  смегов.  Мужу,  отравившему  собственную

жену. Великому кормчему.  Сиятельному  князю.  Пенному  Гребню  Счастливой

Волны, Прозревающему Сквозь Туман...

     - Готов ли флот, милостивые гиазиры?  -  с  подчеркнутой  вежливостью

спросил Шет оке Лагин.

     Вот в чем, в чем, а в хамстве и грубости никто из  подданных  не  мог

упрекнуть своего князя. Шет не был хамом. "Вежливость - единственное,  что

осталось от моего Брата по Слову", - говорил по этому поводу Элиен.

     - Все готово, - сказал Мата оке Гадаста. - Сто тридцать  кораблей.  И

"Молот Хуммера".

     Шет оке Лагин ни на минуту не сомневался в том, что  все  готово.  Но

ему хотелось, чтобы это слышали все.

     - Неужели война? - раздался смущенный вопрос Гаассы оке Тамая.

     - Разумеется, война, - удовлетворенно кивнул Шет.

     Совет Шести демонстративно  зашептался  всеми  своими  шестью  ртами.

Пусть Сиятельный князь видит, что они не раболепные холуи, что каждое  его

слово подвергается обсуждению  и  критически  осмысливается.  Князь  любит

зреть работу мысли среди своих подчиненных.

     - Мы давно ждали таких слов. Сиятельный князь. Владетель Орина,  твой

Брат по Слову, уже давно стал помехой  для  нашей  державы!  Наши  солдаты

поставят его на место. А место ему - в темной утробе Шило-ла!  -  нарочито

задиристо провозгласил градоуправи-тель Вергрина.

     Главное - и это знал каждый,  кому  посчастливилось  войти  в  состав

Совета Шести, - это говорить то, что желает слышать Шет оке Лагин.  Причем

делать это так, чтобы у всех создавалась иллюзия свободомыслия.  Или  хотя

бы подобие иллюзии.

     - Элиен? - недоуменно бросил Шет оке Лагин. - А при чем тут Элиен? Он

мне пока не досаждает...

     - Но, Сиятельный князь, наши соглядатаи в Ори-не  уже  давно  твердят

нам о том, что он замышляет поход, -  стал  оправдываться  градоуправитель

Вергрина.

     - Пусть замышляет. Это столь же важно для судеб мира, как размышления

саламандры над бегом небесных светил, - отмахнулся Шет оке Лагин.

     - Просвети же нас, Пенный Гребень Счастливой Волны,  против  кого  ты

намерен двинуть варанский флот? Есть ли  еще  в  Сармонтазаре  противники,

достойные тебя?

     - В Сармонтазаре? - Шет обвел присутствующих благосклонным  взглядом.

- В Сармонтазаре - нет.

     На этот раз шептаться никто не стал. Когда Шету оке  Лагину  приходит

на ум просвещать своих придворных, нужно слушать в оба уха.

     - Проще простого, милостивые гиазиры. Наша цель - Синий  Алустрал,  и

ничего, кроме Синего Алу-страла. Именно там сейчас сошлись все Пути  Силы,

и именно там следует искать ключ к  Вечности.  Ну  а  Элиен...  Мы  сможем

уничтожить его после, - Шет оке Лагин встал и направился к двери. -  Если,

конечно, в этом еще будет необходимость, - бросил  он  на  пороге  не  без

некоторой сентиментальности.

     ЧАСТЬ 3

 

     РЕГЕНТ

 

     Глава первая

 

     ПАДЕНИЕ ДОМА ПЕЛНОВ

 

     За высоким  стрельчатым  окном,  обращенным  в  сторону  неспокойного

предосеннего моря, неистовствовали чайки. Ветер,  врывающийся  в  башню  с

бескрайних  водных  просторов  Севера,  играл  волосами  двух   Гамелинов,

склонившихся над картой Синего Алустрала.

     -  Когда  я  покинул  Наг-Киннист,  я  приказал  Пастырям   направить

каракатиц на северо-восток,  в  земли  Пелнов.  Ты,  быть  может,  слышал,

Хозяин, как этой весной  Стагевду  удалось  привести  к  повиновению  этот

благородный Дом.

     - Слышал, - коротко бросил Герфегест, вспоминая рассказы о сокрушении

цитаделей Пелнов на архипелаге Лорнуом. "Черное пламя", "кричащие девы"...

- И я слышал, что укрощение Пелнов было проведено Стагевдом  с  чудовищной

жестокостью.

     - Да, - согласился  Артагевд,  -  наш  бывший  Хозяин,  к  сожалению,

боролся за правое дело более чем неправыми методами. Он вообще,  насколько

я могу понять, был ничем  не  лучше  Ганфалы.  С  тем  лишь,  быть  может,

отличием, что Стагевд обладал способностью любить, а в сердце  Ганфалы  не

осталось ничего, кроме завораживающего  холода.  -  Артагевд  замолчал  на

мгновение - чувствовалось, что  воспоминания  о  прежнем  Хозяине  глубоко

взволновали его - и продолжил: - Так или иначе, Пелны примкнули к  нам,  к

"мятежникам", из страха за свои очаги, но отнюдь не по  собственной  воле.

Когда я прибыл в Лорк, столицу Пелнов, я не нашел там ни  спокойствия,  ни

единства. К счастью, мне  удалось  заклясть  Пелнов  прахом  Со-рнаксов  и

сплотить их под знаменами Черных Лебедей во  имя  мести  Орнумхониорам  за

оскорбление  послов.  Я  имел  четкие  предписания  от  Стагевда,  которые

гласили, что в случае отказа Орнумхониоров от мира мне  следует  выступить

против южан со всем наличным флотом. Но вы опередили меня. Стагевду  стало

известно о вашем походе на север, когда вы уже  огибали  Свен-Илиарм.  Мои

корабли были спешно отозваны сюда, в Наг-Нараон, чтобы в решающем сражении

сокрушить флот Ганфалы. Сам Стагевд, как ты знаешь,  ждал  вас  в  проливе

Олк. Я должен был ударить Ганфале в тыл. Но война на море - лишь  жестокая

игра  случая,  и  никому  из  смертных  не  дано  предвидеть   результатов

собственных замыслов. Я опоздал и застал в  проливе  Олк  лишь  обгоревшие

обломки и страшный рукотворный  остров  из  десятков  остовов  погубленных

файелантов Ганантахониоров и Эльм-Оров. И вот я здесь, во главе семидесяти

файелантов, лишь пять из которых принадлежат  Гамели-нам,  а  остальные  -

Пелнам.

     - Насколько я мог понять из  рассказов  очевидцев,  -  удовлетворенно

заметил Герфегест, -  флот  Ганфалы  сейчас  очень  мал,  в  нем  едва  ли

насчитается три десятка кораблей, и ему некуда больше убраться, кроме  как

обратно в Наг-Киннист. У нас же только здесь, в Наг-Нараоне, сейчас  стоит

больше  сотни  готовых  к  сражению  многоярусных  кораблей.  Значит,  нам

надлежит незамедлительно, пока еще далеки осенние штормы, выйти в  море  и

устремиться на юг. С нами сейчас почти весь Синий Алустрал, в наших  руках

Рем и Дагаат, а у Ганфалы нет ничего, кроме сомнительных союзников в  лице

Орнумхониоров и жалкой кучки Ганантахониоров. Да и вообще неизвестно,  жив

ли еще Ганфала после схватки со Стагевдом. Войну можно считать оконченной,

не так ли?

     - Ганфала жив, и в том нет сомнений,  ибо  любому  Гамелину  известны

верные приметы его смерти, но ни одна из них не была явлена ни  в  проливе

Олк, ни в Наг-Нараоне.

     Артагевд тяжело вздохнул и, помолчав, продолжил:

     - Прости, Рожденный в Наг-Туоле, но тебе придется  услышать  от  меня

то, что заставит тебя возжаждать моей смерти. Ты - не Стагевд и никогда не

будешь им. Бывший Хозяин был жесток, коварен и  силен,  как  только  может

быть силен тот, кто в совершенстве познал Путь Стали. Его  жестокость  мне

претила,  его  коварство  заставляло  пунцоветь  гребни  волн   от   крови

беззащитных жертв, но его сила сдерживала  Ганфалу  долгие  годы.  И  даже

получив предательский удар в спину от тебя. Рожденный в Наг-Туоле, он  был

все еще достаточно силен, чтобы сразить Ганфалу в честном поединке. Теперь

Хозяин ушел, а Ганфала остался. Об этом знаем не только  мы  с  тобой,  не

только Гамелины, но и все наши  союзники,  ибо  слово  в  Синем  Алустрале

подчас быстрее ветра.

     Артагевд был прав. Герфегесту, который наконец обрел себя в  союзе  с

прекраснейшей из женщин и в главенстве над могущественным Домом Гамелинов,

который полагал  себя  спасителем  всего  того,  что  любил  и  перед  чем

преклонялся ему, - Герфегесту было непросто сдерживать  себя  перед  лицом

беспощадной правды. Но Артагевд был прав,  и  Герфегест,  вытащив  меч  из

ножен, подал его рукоятью вперед своему новому военному советнику.

     - Возьми его, Артагевд, и знай, что ни один волос не упадет  с  твоей

головы, пока твой ум и  твое  знание  служат  праведному  делу.  А  теперь

продолжай. Хозяин Дома Гамелинов должен знать все.

     Артагевд с легкой улыбкой перехватил меч  за  основание  лезвия  близ

рукояти и, обратив его острием к себе, протянул его обратно Герфегесту.

     - Я видел тебя в бою. Хозяин. Я знаю, что ты, если пожелаешь,  убьешь

меня без посредства стали, яда или  огня.  Честному  леннику  не  пристало

прикасаться к рукояти меча своего повелителя.

     Герфегест, невольно  восхитившись  дипломатическим  даром  Артагевда,

вернул меч ножнам и кивнул головой. Дескать, говори и будь честен со  мной

до конца. Артагевд почувствовал себя раскованнее.

     - Поэтому, коль скоро ты не Стагевд и  не  владеешь  в  должной  мере

таинствами заклинаний. Дому Гамелинов предстоят трудные времена. Не  нужно

быть ясновидящим, чтобы предвидеть поведение наших  союзников.  Пелны  уже

сейчас готовы покинуть Наг-Нараон и уйти в  родной  Лорк.  Цвет  Эльм-Оров

погублен в недавнем сражении, и у них нет больше сил продолжать войну. Они

предадут при первой возможности. Хевры никогда не  решались  выступить  на

нашей стороне открыто. Их войска не препятствовали нам в захвате Рема,  но

они едва ли помогут нам штурмовать Наг-Киннист. Только Лорчи, неистовые  в

сече Лорчи, будут с нами до конца, потому что  для  них  нет  иного  мира,

кроме войны. Лорчи крепки, как их ледяные цепи, но Лорчей очень мало.

     - А Гамелины? - иронично спросил Герфегест.

     -  У  нас,  Гамелинов,  нет  выбора.  Только  Гамелины  по-настоящему

понимают,  что  такое  Ганфала.   Только   Гамелины   искренне   верят   в

разрушительное могущество Дагаата. Либо Гамелины уничтожат  Ганфалу,  либо

Ганфала уничтожит весь мир.

     - Ну что же, - Герфегест с силой прихлопнул трепещущую на ветру карту

обеими ладонями. - Тогда мы сделаем так. Мы взойдем на  корабли  Пелнов  -

благо они здесь,  в  наших  руках-  и  силой  приведем  к  повиновению  их

флотоводцев. Все  несогласные  будут  уничтожены,  оставшиеся  в  живых  -

убеждены. Эльм-Оры, пострадавшие сильнее всех, сильнее всех  же  ненавидят

Ганфалу. Поэтому пять  кораблей  Эльм-Оров  будут  стоить  в  нашем  флоте

больше, чем двадцать- кораблей Пелнов. Мы  высадимся  на  Свен-Илиарме  и,

убедив Хевров последовать за нами силою железа, слова или  огня,  выступим

против Наг-Кинниста. А верные Лорчи и ты с ними,  Артагевд,  -  вы  будете

оберегать Священный Остров Дагаат от посягательств Ганфалы.

     - Слова Стагевда из Гамелинов, а  не  Герфегеста  из  Конгетларов,  -

заметил Артагевд без тени улыбки. - Но стоит ли  за  ними  сила  Стагевда?

Знаешь ли ты, что может произойти здесь,  в  Наг-НараоНе,  когда,  как  ты

сказал, "мы взойдем на корабли Пелнов с оружием в руках"? Помнишь  ли  ты,

силой какого убеждения воздействовал на них Стагевд? Знаешь ли ты, что все

время от земель Пелнов до пролива Олк я ожидал стрелы в  затылок  и  верил

только в быстроту своей "морской колесницы"? Известно ли тебе, что нам  не

достанет ни огня, ни железа, чтобы убедить Хевров следовать за нами?

     - Мне не известно ничего, - отчеканил  Герфе-гест.  -  Ничего,  кроме

одного - войны не выигрываются бездействием. И теперь я хочу,  чтобы  наше

совещание  окончилось.  Мои  веления  Дому   Гамелинов   таковы:   утроить

бдительность по отношению к флоту Пелнов и по возможности под  благовидным

предлогом сделать так, чтобы их люди не болтались безнадзорно  по  берегу.

Далее, выплатить от моего имени удвоенное жалованье  воинам  Эльм-Оров,  а

благородным раздать побольше красивых побрякушек из  местных  сокровищниц.

Мол, за заслуги перед Домом Гамелинов. Самим Гамелинам держаться поближе к

крепости.  Лорчам  выделить  якорную  стоянку   в   Ледовой   бухте.   Они

неприхотливы, и к тому же так мы  сможем  с  их  помощью  в  любой  момент

перекрыть выход из Наг-Нараона. Ты все понял?

     - Да, Хозяин, - Артагевд вытянулся перед Гер-фегестом в полный рост.

     - Иди, - бросил Конгетлар. Когда Артагевд уже был готов исчезнуть  за

дверями, Герфегест окликнул его и тихо сказал:

     - Ты был прав во всем, Артагевд. И даже в том, что во мне сейчас  нет

силы Стагевда. Но дай мне срок - и Гамелины увидят своего Хозяина в блеске

нового могущества. Даром, что ли, я, как последний  старьевщик,  семь  лет

перебирал Хуммерово барахло по всей Сармонтазаре?

 

     2

 

     В  ту  ночь  над  Наг-Нараоном  не  было  луны.  Глава  Дома  Пелнов,

престарелый Шаль-Кевр, не погнушался лично пропеть ушастой совой с  боевой

башенки своего "Альбатроса". Час мщения Дому Гамелинов пробил.

     С другого конца Веселой  Бухты,  в  которой  новый  Хозяин  Гамелинов

милостиво соблаговолил, Хуммер его раздери, расположиться кораблям Пелнов,

ушастой сове ответил филин. Это означало, что  все  готово  и  нет  больше

причин ждать.

     Шаль-Кевр прокричал вторично.

     Тотчас же  по  сходням  мягко,  едва  слышно  прошелестели  обернутые

шкурами сапоги воинов. За прошедшие дни славные  лучники  Пелнов  блестяще

изучили расположение дозорных постов в Наг-Нараоне. Им, вместе  с  заходом

солнца засевшим на боевых площадках мачт, помогали факелы  и  светильники,

на которые Гамелины не скупились.  Ну  а  там,  где  стражи  были  сокрыты

мраком,  кустарником  или  переплетом  легких  тростниковых  навесов,  там

лучникам помогала память.

     Три сотни стрел разом рассекли черноту ночи.  Послышались  сдавленные

крики, грохот  выпадающего  из  слабеющих  рук  оружия,  стоны  умирающих.

Лучники выстрелили вновь. И еще раз. И еще.

     Шаль-Кевр прекрасно отдавал себе отчет в том, что полной  внезапности

ему достичь не удастся. Но она была ему  и  не  нужна.  По  его  расчетам,

превосходство Пелнов над Гамелинами было более чем тройным, а  Лорчи  едва

ли  поспеют  помочь  своим  союзникам.  Ведь  самонадеянный  новый  Хозяин

Гамелинов, а в прошлом  молодой  шпион  и  убийца,  скользкий  Гер-фегест,

перевел своих диких друзей поближе к выходу из гавани,  в  Ледяную  Бухту.

Глупец, не  достойный  жизни.  Предатель,  покинувший  родственников  ради

спасения своей шкуры.  Он  умрет  этой  ночью,  и  вместе  с  его  смертью

завершится падение разом двух Домов - Конгетларов и  Гамелинов.  Сожженный

Лорну-ом будет отмщен.

     Штурмовая колонна Пелнов была уже на  середине  лестницы,  ведущей  к

воротам крепости. Большая  часть  стражи  была  перебита,  а  немногие  из

уцелевших  не  могли  сдержать  напор  опьяненных  жаждой  мщения  Пелнов.

Наг-Нараон был обречен.

 

     3

 

     Герфегест  и  Хармана  проснулись  разом.  Внизу  раздавался   жидкий

перезвон оружия и нарастающий рев Пелнов.

     Первым,  что  сделали  Хозяева  Гамелинов,  был  долгий  поцелуй,  от

которого у Герфегеста сладко  заныла  поясница.  Потом  Хозяева  Гамелинов

прыснули со смеху.

     - Они все-таки начали первыми! -  удовлетворенно  заметил  Герфегест,

подымаясь с ложа и делая несколько разминочных выпадов мечом.

     - Да, хотя лучше бы им  было  сидеть  смирно,  -  задумчиво  заметила

Хармана, живописно взбивая волосы и укрепляя их двумя длинными заколками в

прическу "пламя и страсть".

     Набросив  на  себя  только  легкие  халаты,   расшитые,   разумеется,

лебедями, Хармана и Герфегест вышли в коридор. Кроме халатов,  при  каждом

из них был один из мечей,  принадлежавших  раньше  Стагев-ду.  К  хозяевам

спешил  Артагевд.  Не  дожидаясь  вопросов,  он  еще  из  конца   коридора

прокричал:

     - Все Сильнейшие на своих местах! Лорчи подымают  якоря,  чтобы  идти

нам на помощь! Все воины Гамелинов выстроены  за  Лебедиными  воротами.  И

Эльм-Оры тоже с нами!

     Раздался громкий удар, от которого затряслись стены  -  таран  Пелнов

врезался в Лебединые ворота.

     - Ну что  же...  -  Герфегест  положил  руку  на  плечо  подбежавшему

Артагевду  и  пристально  посмотрел  в  его   глаза,   проницая   молодого

военачальника до самых  глубин  души.  -  Как  видишь,  Пелны  в  качестве

союзников окончательно потеряны для нас. Мы можем только уничтожить их. По

крайней мере, у нас теперь есть  на  это  право.  Иди  вниз,  к  Лебединым

воротам, и верь в то, что у нас с Хозяйкой все  получится.  Потому  что  в

противном случае мы все - покойники.

 

     4

 

     Они спустились на подземный ярус Игольчатой Башни. Там не было ничего

и никого. Только зыбкое колыхание теней,  безразличные  ко  всему  в  мире

каменные плиты узкого коридора и глухой тупик, затянутый старой, как  само

мироздание, паутиной.

     О том, что дальше -  не  знали  даже  Гамелины.  Только  их  хозяева.

Хармана и Герфегест.

     Меч Харманы очертил на глухой стене круг. Меч Герфегеста  перечеркнул

его.

     - Откройся... - шепнула Хармана.

     - ...чтобы впустить, -  выдохнул  Герфегест.  И  камни  вняли  словам

Хозяев Гамелинов, Хозяев Наг-Нараона. Потайная дверь  ухнула  в  подполье.

Взорам Харманы и Герфегеста открылась небольшая  квадратная  комната.  Они

вошли внутрь, пол под их ногами едва заметно просел, и дверь, влекомая  то

ли усилием хитрого механизма, то ли безвестной магией  древних  строителей

Наг-Нараона, вернулась на место.

     - Ничего страшного, - прошептала Хармана. - Если нам  было  позволено

войти, значит мы сможем и выйти.

     Пламя их факелов осветило  потемневшие  фрески  на  стенах.  На  всех

четырех - очень похожие сюжеты. Сотрясающаяся скала над морем,  с  которой

вниз рушатся огромные каменные глыбы. У подножия скал -  яростно  бурлящее

море, корабли, разлетающиеся вдребезги, и люди с  вытаращенными  от  ужаса

глазами. Все было изображено в очень примитивной манере, но от этой мнимой

наивности ужас перед  неведомой  мощью,  которую  предстояло  высвободить,

только  усиливался.  У  Герфегеста  похолодели  кончики  пальцев.  Хармана

сохраняла спокойствие и даже, как показалось  Последнему  из  Конгетларов,

еще больше повеселела.

     - Так, - сказала она, озираясь.  -  Эти  четыре  стены  символизируют

разные отроги Наг-Нарао некой горы. Восточная -  Веселую  бухту,  южная  -

центральную гавань, западная - неприступные террасы, которыми ты пришел ко

мне в ту ночь. Это на случай, если  бы  какому-нибудь  безумцу  вздумалось

штурмовать Наг-Нараон со стороны открытого моря.

     - Ну а северная?

     - Северная уже некогда сослужила  свою  службу,  -  сказала  Хармана,

виновато улыбаясь. - Впрочем, не будем медлить.

     С этими словами она осторожно полоснула мечом по  внутренней  стороне

своего изящного запястья.

     - Постой, постой, - жестом остановил Харману  Герфегест,  не  обращая

внимания на кровь, которая быстрыми каплями поспешила  вниз.  -  Вчера  ты

сказала мне,  что  остановить  Пелнов  будет  несложно  и  что  для  этого

достаточно...

     - Почти достаточно, - жестко сказала Хармана, пуская кровь из второго

запястья. - Теперь ты.

     Герфегест уже успел привыкнуть к  тому,  что  Хармана  знает  толк  в

магии. Похожее, он помнил, совершал Горхла над Киммерин,  когда  готовился

разговор Герфегеста и Ганфалы. Похожее, но не совсем то.

     Герфегест в точности повторил вслед за Харманой ее действия. На  полу

мешалась кровь Гамелинов и Конгетларов. Хармана тем  временем  безжалостно

оторвала рукава от своего халата.

     - Давай сюда руки, - приказала  она  властно.  Вскоре  их  руки  были

связаны так, что соприкасались надрезами. Теперь кровь мешалась не  только

на полу, но и в их жилах.

     - Семь лет назад, Конгетлар, - начала  Хармана,  пристально  глядя  в

глаза Герфегесту, -  Сильнейшие  подняли  мятеж  против  девочки  Харманы,

которая тогда лишь называлась Хозяйкой Дома. Стагевд,  мой  кровный  брат,

тогда был моим опекуном. Смерть грозила всем, находящимся  в  Наг-Нараоне.

Люди Сильнейших пошли на приступ. Они взбирались по северным склонам горы,

и ничто не могло остановить их. Тогда Стагевд привел меня сюда  и  растлил

на этом самом месте.

     Говоря это, Хармана медленно увлекала Герфегеста за  собой,  пока  ее

обнаженная спина не соприкоснулась с южной стеной комнаты.

     - Ибо сказанЬ:  "Лишь  неистовство  кровосмесительной  связи  в  Лоне

Игольчатой  Башни  потрясет  стены  Наг-Нараона  и  лишь  соитие   кровных

родственников тронет с места безмолвные камни и недвижные утесы".

     Слова Харманы возбудили в нем  ревность,  и  Гер-фегест  почувствовал

бешеное желание, которое - он знал - могут утолить только лоно Харманы или

смерть.

     Ворота  содрогнулись  в  последний  раз   и   с   грохотом   рухнули.

Механические лебеди с печальным  звоном  раскололись.  "Черепаха"  Пелнов,

встретив падение ворот дружным ревом, в котором выделялись громкие выкрики

"Смерть Гамелинам!" и "Помни Лорнуом!", ворвалась внутрь крепости. Там  их

ждал ощетинившийся копьями строй Гамелинов.

     Шаль-Кевр был спокоен. Его люди с легкостью одолеют  немногочисленных

Гамелинов, разленившихся  в  пору  могущества  Стагевда,  на  которое  они

привыкли уповать при любом удобном случае. Что же касается Лорчей...

     Как только лучники отстрелялись, корабли Пелнов  начали  сниматься  с

якорей и выстраиваться в три плотных ряда поперек  Веселой  Бухты.  Теперь

перестроение было  закончено.  Флот  Пелнов  являл  сейчас  собой  зрелище

неприступной стены, готовой встретить любого врага  градом  "скорпионовых"

стрел.

     Показались первые полуторные  галеры  Лорчей,  выходящие  из  Ледовой

Бухты.

     Шаль-Кевр ухмыльнулся в пышные усы, представляя, как волны этих голых

варваров  в  бессилии  разобьются  о  гордые  башни  его   четырехъярусных

файе-лантов.

     И в этот момент над Наг-Нараоном прокатился рокот, похожий  на  очень

далекий гром. Шаль-Кевр обратил взор к небесам. Там не  было  ни  малейших

признаков  ненастья.  Безучастно  мерцал   Намарн,   взирая   на   объятую

кровопролитием землю.

     Рокот повторился. На этот раз он был громче, и Шаль-Кевру показалось,

что доносится он со стороны суши, где высятся утесы Наг-Нараона.  Это  был

точно не гром. Маленький камешек с тихим плеском упал в воду близ  берега.

За ним - еще пара, поувесистей. "А  утесы  над  бухтой  очень  высокие,  -

поежился Шаль-Кевр. - Как здесь  только  Гамелины  живут?  Одно  небольшое

землетрясение..." При этой мысли глаза повелителя  Пелнов  округлились  от

ужаса. Он наконец догадался, отчего их корабли не перемешали на  равных  с

Лорчами, что было бы лучшей гарантией от мятежа. Потому что мятежа  Пелнов

Гамелины не боялись. Потому что его ожидали.

     Гора пророкотала в третий раз. Звонкое эхо  раскатилось  над  Веселой

Бухтой, и вместе с ним утесы, такие устойчивые и  несокрушимые  на  первый

взгляд, расстались со своим вековечным покоем.

     Первая скала высотой под двести локтей врезалась  в  воду  за  флотом

Пелнов, и огромная волна бесповоротно разрушила строй.

     Вслед за ней  содрогнулась  гряда  острых  утесов,  которую  Гамелины

прозывали Кузнечным Пламенем, и камни обрушились на правое  крыло  Пелнов.

Они разили файеланты насмерть.  Отрывали  носы  кораблей,  проламывали  по

нескольку ярусов весел, пробивали навылет палубу и днище.

     Цепенея перед неотвратимой гибелью, Шаль-Кевр видел, как темная, едва

различимая громада круглого обветренного валуна размером с хорошую  галеру

покачнулась и, завалившись вниз, устремилась к Веселой Бухте. Валун  увлек

за собой тысячи камней поменьше, и грохочущая лавина, врезавшись  в  воду,

подняла такую волну, что на левом  крыле  не  осталось  ни  одного  целого

корабля. Многие из них лишились мачт, многие изувечили друг друга веслами.

     Сам валун-погубитель врезался в скалу,  торчащую  из  воды  у  самого

берега,  и  раскололся  на  сотни  безжалостных  осколков.  И  это   стало

последним, что увидел Шаль-Кевр в своей жизни, потому что спустя мгновение

его тело было расплющено между дубовых стен  боевой  башенки,  сокрушенной

одним из каменных осколков.

     Многие Пелны из числа штурмующих Наг-Нараон оборачивались на грохот и

видели катастрофу своего флота. Видели ее и наблюдатели Гамелинов.

     - Сила хозяев  с  нами!  -  проревел  Артагевд  и  врубился  в  толпу

завороженных ужасной вестью Пелнов.

     Корабли Лорчей, окружив широким  полукольцом  Веселую  Бухту,  ждали,

когда окончится последнее  содрогание  каменной  стихии.  Тогда,  пожалуй,

можно будет сразиться. Если только найдется с кем, потому что среди хаоса,

в который погрузился флот Пелнов, невозможно  было  разглядеть  ни  одного

человеческого существа. Все тонуло  в  реве  разгневанных  вод  и  грохоте

сокрушающихся скал.

 

     б

 

     Хозяева Гамелинов вышли из Игольчатой Башни. Хармана тяжело  ступала,

всем телом повиснув на плече Герфегеста.  Последний  из  Конгетларов  тоже

чувствовал  себя  выжатым,  как  спелая  виноградная  гроздь  под  аютским

давильным прессом. Они многое отдали друг другу, чтобы остановить  Пелнов.

Страсть, кровь и нежность.

     Они стояли на площадке  за  разрушенными  Лебедиными  воротами  среди

сотен Гамелинов, и  Герфе-гест  впервые  видел  улыбки  на  суровых  лицах

северян. Теперь он ощущал себя истинным Хозяином Дома.

     Над Наг-Нараоном занимался рассвет. Внизу, в гавани, больше  не  было

флота Пелнов. От него остались лишь изуродованные  тела  и  многочисленные

обломки,  среди  которых  неторопливо  проходили  низкие  корабли  Лорчей.

Артагевд строго приказал  не  чинить  зла  уцелевшим  -  пусть  все  видят

великодушие Дома Гамелинов. Лорчи выуживали из воды незадачливых бунтарей,

и последним не оставалось ничего, кроме как с благодарностью принимать  из

рук "варваров" чаши, полные до краев горячащего сельха.

     Герфегест  видел,  как  по  лицу   Харманы   разливается   мертвенная

бледность. "То же и со мной; все-таки очень много крови не  вошло  в  наши

жилы, оставшись на полу и  стенах  Игольчатой  Башни",  -  подумал  Хозяин

Гамелинов.

     На лицах людей его нового Дома было написано ожидание. Все ждали, что

скажет Последний из Конгетларов. И он сказал.

     - Два больших кувшина красного вина! Нет, два бочонка самого лучшего,

самого кроветворительного вина! И чтобы, когда мы  с  Хозяйкой  проснемся,

наш взор не омрачался созерцанием этого мусора.

     Длинный палец Герфегеста указал на обломки, которые,  покачиваясь  на

мелкой зыби волн, расползались по всей гавани Наг-Нараона.

     Когда брат идет войной  на  брата,  никто  не  отваживается  начинать

историческую хронику. Ибо не надеется, что ей найдутся читатели.

     Так было и в этот раз. Вяз пророс сквозь толщу священного бассейна  в

саду  Элиена,  свела  народа  пат-тов,  правителя  Орина,  Белого  Кузнеца

Гаиллириса. Шет оке Лагин разорил земли смегов и  попрал  права  союзников

Элиена. Шет оке Лагин нарушил узы братства и втоптал в грязь все  договоры

и клятвы. Варан-ский князь Шет оке Лагин вызвал гнев народа паттов.

     О да, у этой войны было предостаточно  поводов  к  тому,  чтобы  быть

начатой.

     Но была и одна настоящая причина. Шет оке Ла-гин стал  Новой  Дланью,

Новыми Устами и Новыми Чреслами Хуммера, чья суть зло и ничего, кроме зла.

     И закрывать глаза на этот нелицеприятный факт у Элиена больше не бьию

прав.

     Когда его мощное и отлично обученное войско, спустившись по Орису  на

ста тридцати трехъярусных силассах, высадилось в дельте и сушей прошло  до

Ор-доса, Элиен еще надеялся на то, что узы  братства,  связывавшие  его  и

Шета оке Лагина, узы, ради сохранения которых он  не  раз  рисковал  своей

жизнью, окажутся сильнее, чем власть черной магии Октанга Урайна.

     Да, Урайн  не  был  уничтожен  в  страшной  войне  Знака  Разрушения,

принесшей неисчислимые жертвы Харрене, грютам и  герверитам.  Элиен  знал,

что Урайн остался жить. Но это была лишь часть правды. Теперь  Элиен  знал

ее всю - Урайн не только выжил после того, как  Шет  оке  Лагин  снес  ему

голову мечом в его же собственной резиденции. Он не  только  выжил,  но  и

продолжает жить - жить в теле Шета оке Лагина. Элиен надеялся на  то,  что

раздвоенная личность  Шета  еще  несет  достаточно  черт  своего  прежнего

единоличного хозяина. Он еще надеялся уладить  дело  миром.  Вернуть  Шета

Шету. Ведь все-таки сам он был величайшим магом Сармонтазары,  унаследовав

у Ле-ворго и "Диорх", и знания о нем. Неужели магия Лишенного  Значений  -

пустой  звук  перед  мертвенными  лучами  блуждающей  души   неупокоенного

звездно-рожденного, чье имя Октанг Урайн?

     И еще ему хотелось увидеть Шета. Быть может, все не так плохо, как  о

том глаголят знаки и знамения? Быть может, на глазах у своих солдат братья

наконец достигнут согласия и черный  морок  Хуммера  покинет  Сармонтазару

навсегда?

     Но у стен Ордоса Элиена ждало нечто большее, чем разочарование.

     - Они сдаются, милостивый гиазир, они сдаются! - не веря своим глазам

возопил Торк, начальствовавший над лучниками. С крепостных  стен  полетели

стяги - все сплошь голубые.

     "Горе побежденным!" - взревели стальные полки Элиена.

     - Они открыли ворота в город! Шет оке Лагин признал  нашу  победу!  -

ликовал Ашера Тощий, начальник над гвардией.

     -  Варанцы  склонили  перед  нами  головы.  Посмотрите,  вон  тащатся

знатнейшие горожане Ордоса! Я вижу  двух  белых  голубей!  Знаки  мира!  -

ликовали солдаты, которым так и не случилось обагрить клинки.

     Но Элиен, уперев ноги в стремена своего  пегого  жеребца,  не  спешил

ликовать.  Среди  сутулых   и   тучных   фигур,   составлявших   делегацию

побежденного Ордоса, он не смог разглядеть стройного силуэта своего брата.

Наверное оттого, что его там просто не было.

     - Где ваш князь? -  осведомился  Элиен,  когда  перепуганные  варанцы

склонились перед ним в низких церемониальных поклонах, а старейший из  них

передал Элиену белого голубя в знак повиновения и покорности.  Элиен  знал

кое-кого из варанцев более двадцати лет. Но сейчас это не  имело  никакого

значения.

     - Сиятельный Князь Шет оке Лагин, Прозревающий Сквозь  Туман,  Пенный

Гребень Счастливой Волны, Молот Морей... -  словно  бы  читая  заклинание,

забубнил старейшина делегации, - изволил  отбыть  во  главе  ста  тридцати

кораблей из Града Вергрин сегодня утром.

     - Куда же он изволил отбыть? - Элиен пригвоздил старейшину  взглядом,

чтобы тому неповадно было врать. Да и бубнить заодно.

     Глава вторая

 

     РЕМ ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ

 

     "Жемчужина Морей" вошла в канал и ошвартовалась у длиннейших причалов

Восточного порта восемнадцатого числа месяца Гинса.

     Хозяева Гамелинов сошли на берег первыми. За ними последовало четверо

телохранителей во главе с Мелетом.

     Рем Великолепный сохранил большую часть своего великолепия даже после

недавнего кровопролитного штурма мятежников.  Город  грабили  только  один

день, а потом Стагевд под страхом смертной казни (других наказаний  бывший

Хозяин Гамелинов не мог себе и помыслить) запретил самое малейшее насилие.

Нескольких ослушников  казнили  принародно,  потом  охотники  до  грабежей

перевелись как-то сами собой. Герфегест, который немало узнал  о  Стагевде

после своего воцарения над Гамелинами, не мог не признать, что "пожиратель

детей" и "растлитель дев" был наделен недюжинным политическим чутьем.

     В лучах мягкого солнца, пробивавшихся сквозь утреннюю дымку,  столица

Империи манила и завлекала тысячами неведомых соблазнов.  Над  крепостными

стенами высились белые  башни  и  дворцы,  ветер  доносил  из  ремесленных

кварталов перезвон молотов, корабелы в порту весело стучали топорами. Пока

Благородные Дома разбираются между собой при  помощи  баснословно  дорогих

мечей,  простой  люд,  тихонько  напевая   под   нос   старые   мотивчики,

зарабатывает себе на миску  креветок  с  соевым  соусом  и  кусок  теплого

ржаного хлеба. Так  было,  так  есть  и  так  будет.  Если,  конечно,  он,

Герфегест, сможет остановить темный морок, который сейчас сгущается  волею

Ганфалы где-то на неизвестном Юге.

     Ни Герфегест, ни Хармана не  знали,  как  найти  регента  в  огромном

человеческом муравейнике, имя которому - Рем. Они знали только, что регент

бесследно исчез, и Стагевд не  смог  отыскать  его  среди  тысяч  и  тысяч

жителей величайшего города Синего Алустрала.

     С рассвета, когда они еще  только  подходили  к  Рему,  у  Герфегеста

зародилось смутное чувство, что они собираются идти ложным  путем.  И  вот

теперь, когда рядом с ним вышагивала  осанистая  и  ослепительно  красивая

Хармана,  когда  позади  тянулся  шлейф  из  грозных  меченосцев   Мелета,

Герфегест окончательно понял, что так дело не пойдет.

     Не  боясь  уронить  свое  почти  императорское  достоинство,   Хозяин

Гамелинов сел,  скрестив  ноги,  прямо  посреди  причала  и  на  несколько

мгновений задумался. Хармана с улыбкой вглядывалась в  посуровевшие  черты

лица своего возлюбленного. Мелет и телохранители тактично  переминались  в

десяти шагах от Хозяев.

     Потом Герфегест поднялся на ноги и сказал:

     - Я не знаю, что думают в  Реме  по  поводу  Гамелинов.  Может  быть,

хорошее. Возможно, дурное. Так или иначе, если  мы  будем  расхаживать  по

Рему такой расфуфыренной .толпой, с нами побоится говорить самая последняя

портовая крыса. Я инкогнито пойду  в  Рем  и  разыщу  следы  регента.  Мое

решение таково: все останутся на борту "Жемчужины Морей".

     Хармана уже привыкла к тому, что спорить с Последним из Конгетларов -

все равно что ловить за хвост северный ветер.

     Они вернулись на борт "Жемчужины Морей". Герфегест снял с левой  руки

церемониальный щиток Гамелинов и легкую залму, расшитую черными  лебедями.

С ним остались только увесистый кошель с деньгами, меч и перстень  Хозяина

Гамелинов, предусмотрительно снятый с  пальца  и  припрятанный  до  луяших

времен. Богатые ножны Герфегест  тожеоставил  -  лучше  пройти  пять-шесть

кварталов с обнаженным мечом  на  плече,  чем  выдать  свое  происхождение

излишней роскошью акульей кожи.

     - Если я не вернусь через неделю, можете сжечь  Рем  и  искать  среди

пепла перстень Хозяина Гамелинов. Рядом с ним отыщутся и мои кости.

     Мелет угрюмо кивнул. Он не понял шутки.

     - Послушай, - сказала Хармана, стараясь, чтобы ее  голос  звучал  как

можно естественнее. - Твои сапоги выдают в тебе  не  то  мелкого  сборщика

налогов, не то сотника императорской гвардии. У меня есть отличные  легкие

сандалии. Они, конечно, немного женские,  но  все  будут  думать,  что  ты

стащил их у знатной дамы, и это придаст твоей персоне  должный  вес  среди

местных проходимцев.

     Герфегест поцеловал Харману в великомудрые уста.

 

     2

 

     Герфегест  шел  по  грязным  портовым  улочкам,   и   дешевые   шлюхи

одобрительно злословили ему вслед. Мальчишки  -  прижитые  сыновья  не  то

пиратов, не то честных контрабандистов, - выбегая из самых сомнительных  и

зловонных  дверей,  норовили  продать  ему  фальшивое  магическое  старье.

Какие-то несусветные "песчаные часы Усопших", "мази  императрицы  Сеннин",

"кольца  верности"...  Шавки  с  зубами  волкодавов  хотели   полакомиться

Герфегестовыми ляжками,  но  он  не  предоставлял  им  такой  возможности.

Заливистый лай, два-три хлестких удара плашмя, вовремя отпущенный пинок  -

и свора рассыпалась,  скуля  и  подвывая  от  стыда  и  преклонения  перед

великолепным человеком-чужаком.

     Герфегесту было известно, как  в  свое  время  искал  регента  бывший

Хозяин Гамелинов. Ухватистые придворные живописцы, любившие писать тушью и

акварелью все, что только движется,  с  радостью  набросились  на  задание

Стагевда. Вскоре весь город был обвешан весьма  недурственными  портретами

регента. Столько-то  денег  сообщившему  о  данной  персоне...  Столько-то

ступеней  четвертования  укрывателю  данной  персоны...   Самому   регенту

предлагалось незамедлительно вернуться во дворец, где  его  ждут  всеобщий

почет, любовь страстных наложниц и опустевший  императорский  трон.  Сотни

воинов Стагевда прочесывали  квартал  за  кварталом,  носатые  псы  Лорчей

путались в ложных следах, каких-то несчастных альбиносов гоняли по сточным

канавам толпы алчных мясников. Все тщетно.

     От расследования Стагевда Герфегесту  досталась  лишь  одна  полезная

вещь -  обтрепанный  портрет  регента  и  его  описание.  Пятнадцатилетний

подросток, альбинос, росту пять с тремя четвертями локтей.  Странное  дитя

могучего императора  Лана  Красного  Панциря.  Впрочем,  какое  там  дитя,

милостивые гиа-зиры...

     Чтоб найти искомое, подчас надо отказаться от  поиска.  Идущий  Путем

Ветра должен слиться с миром, должен войти в него слаженно и  гладко,  как

на Игрищах Альбатросов одна за другой вплетаются флейты  в  хор  белокурых

мальчиков.

     Герфегест  медленно  менял  обличье.  Он  начинал  радоваться  совсем

простым вещам. Он улыбнулся очередной шлюхе и  потрепал  за  ухом  мелкого

кобелька,  клацающего  зубами  посреди  роя  докучливых   мух.   Герфегест

обернулся и поманил пальцем настырного пацана, который давно уже плелся за

ним,  заученным  речитативом  нахваливая  "самую   свежую   дым-глину   из

Калладира".

     Пацан подошел к нему, осмотрительно остановившись в трех шагах.

     - Самая свежая, говоришь? - спросил Герфегест.

     Юный торговец настороженно кивнул.

     - Покажи, - потребовал Герфегест. Пацан раскрыл торбу, висящую у него

на груди, и извлек оттуда маленький серый шарик.

     - Сколько хочешь? - спросил Герфегест и увидел растопыренную пятерню.

     - Тумаков или затрещин? - уточнил Герфегест ухмыляясь и, увидев,  что

его немногословный собеседник готов дать деру, поспешно достал пять  монет

с гордым профилем покойного Лана. }

     Сделка состоялась.

     - Слушай, - понизив голос, сказал Герфегест, - я попробую твой товар.

Если он хорош, мы сможем договориться с твоим отцом, или братом,  или  кто

там вообще заправляет у вас товаром. Если мн захочется иметь с вами  дело,

я буду здесь завтра в это же время. И  запомни  -  меня  зовут  Ларт,  сын

Милианга. Ты понял?

     Мальчишка угрюмо кивнул.

     Герфегест постепенно забывал, кто он и зачем он здесь.

     Он начинал жить и размышлять как искомый регент. Кажется,  ему  нужно

не попасться на глаза людям Гамелинов. Кажется, он во что бы то  ни  стало

должен убежать из столицы. Да, точно - бежать из столицы.

 

     3

 

     Герфегест выбрал самую занюханную  лавку  в  квартале  оружейников  и

вошел внутрь. Немолодой торговец - сразу видно, что  перекупщик,  отродясь

не державший в руках кузнечного молота, - вылез из  пыльных  глубин  дома,

подозрительно оглядывая покупателя с ног до головы.

     - Мне нужны самые богатые  ножны  для  господина  Меча,  -  прогнусил

Герфегест. Торговец презрительно скривился.

     - А деньги-то у тебя есть?

     - Денег мне не надо, -  пожал  плечами  Герфегест,  изображая  полное

непонимание. - Мне нужны ножны.

     - Ножны - это хорошо, - прошипел торговец, наливаясь желчью. - А  что

ты мне дашь за них?

     - Товар покажи, а то ведь я могу уйти. Торговец нехотя вывалил  перед

ним на прилавок два десятка разномастных ножен. Плохих и очень плохих.

     - Да, ножны у тебя все как на подбор, - кивнул Герфегест,  окинув  их

взглядом полного недоумка. С этими словами он извлек свой тугой  кошель  и

краем глаза заметил, как облагородилось алчностью лицо торговца.

     - Сколько тебе дать за эти? - Герфегест ткнул  пальцем  в  ободранное

нечто,  сработанное  из  двух  потемневших  от  воды   дощечек.   Явно   с

утопленника.

     - Двадцать монет, - нагло заявил торговец. Баснословно. Но  Герфегест

только молча проверил, как входит и выходит меч, и, несмотря на то что  он

держался в ножнах препогано,  свободно  болтаясь  из  стороны  в  сторону,

быстро согласился:

     - Хорошо. Выказав себя со  всех  сторон  полным  растяпой,  Герфегест

повернулся, чтобы уйти.

     - Постой, господин, у меня есть для тебя кое-что хорошее, - пропел за

его спиной масленый голос торговца.

     Ага,  кажется  клюнул  все-таки.  Герфегест   обернулся,   недоуменно

вскидывая брови. На прилавке, среди дряхлого барахла, появилась  бронзовая

чарка и бутыль сельха.

     - Я вижу, ты солидный покупатель. Ты из  тех,  кто  не  пройдет  мимо

своего счастья. Ты - парень, который сладит с  любой  девкой,  -  все  это

наивный хитрюга сообщил Герфегесту,  раскупоривая  бутыль  и  наливая  ему

полную чарку. - Согда в городе начался...  началось...  ну,  в  общем,  ты

понимаешь, заваруха, один благородный был убит в нашем в  квартале,  и  от

него остались отменные вещи. Они припрятаны у меня в доме. Ты пока  побудь

здесь, попей сельха, а я мигом сбегаю за ними и вернусь. Такому  человеку,

как ты, мне будет не жалко отдать их за бесценок.

     -  Ну  что  же,  пошевеливайся,  -  благосклонно  кивнул   Герфегест,

залихватски опорожняя чарку в горло. Конечно, он заметил недобрые огоньки,

блеснувшие в глазах торговца. Но они были сейчас Герфегесту приятнее,  чем

свет фонариков в императорских садах.

     Как только торговец  исчез  за  ширмой  в  глубине  лавки,  Герфегест

немедленно исторг отвратительный сельх обратно в чарку.  Хорошо  бы,  если

просто сельх - его чуткий язык  УЛОВИЛ  среди  хмельной  горечи  легчайший

привкус дурмана.

     По замыслу лавочника Герфегесту полагалось сейчас быть не то мертвым,

не то спящим беспробудным сном. Поэтому Герфегест,  опрокинув  бутылку  на

пол и раскинув руки, уронил голову на прилавок и затаился не дыша.

     Торговец вернулся не один. Судя по звукам шагов, их было трое"

     - Готов, - послышался шепот, и шаги приблизились вплотную.

     Ждать было больше нельзя. Если одному из них вздумается сейчас огреть

его для верности  дубиной,  то  на  встречу  с  регентом  можно  точно  не

рассчитывать.

     Герфегест  легко   опрокинулся   назад   вместе   с   табуреткой   и,

перекувыркнувшись через спину, встал на ноги уже с мечом в руках. Он успел

вовремя. В прилавке, в том самом месте, где только что  была  его  голова,

торчал топор.

     Лавочник  пришел,  похоже,  вместе  с  сыновьями.  Двое   здоровенных

оболтусов с топорами. Сам лавочник сжимал в руках  неплохой  меч.  Похоже,

действительно стащил с тела какого-то благородного. Так везде и  всегда  -

люди, приуготовляя витражи лжи, любят вставить  в  них  побольше  кусочков

правды.

     - Убивать не буду, -  спокойно  сказал  Герфегест.  -  И  закладывать

железноголовым тоже. Это не в правилах Ларта,  сына  Милианга.  Деньги  на

прилавок - и разойдемся по-доброму.

     Слова Герфегеста были восприняты ими не вполне адекватно.  Перекупщик

с неожиданной  легкостью  перемахнул  через  прилавок,  воздымая  меч  над

головой в плохо поставленной "стойке скорпиона",  а  его  отпрыски  нехотя

полезли вслед за ним.

     В  Сармонтазаре  ему  несколько  раз  приходилось  драться  с  разным

отребьем, но  здесь,  в  Алустрале,  такого  еще  не  случалось.  Все  его

противники были либо рубаками-профессионалами, либо людьми из Семи  Домов.

Он даже почувствовал легкий  укол  спеси  -  вот  еще,  рассыпайся  тут  в

фехтовальных красотах перед неблагодарными зрителями.

     Дождавшись первого выпада лавочника, Герфе-гест беспощадно отбил  его

меч  отметающим  влево  ударом  ноги.  Сразу  вслед  за  этим  последовало

приближение  вплотную   к   незадачливому   вояке,   которое   завершилось

оглушительным ударом кулака в челюсть.

     Добрый  человек  повалился  навзничь,  роняя  меч,  а   его   сыновья

остановились в нерешительности.

     В этот момент за спиной Герфегеста раздался скрип двери. Краем  глаза

следя за оболтусами, он отскочил в сторону и поглядел на вошедших.

     Ну конечно, железноголовые  его  родных  Гамели-нов!  Но  сейчас  он,

Герфегест, - отнюдь не Хозяин Дома и глупо вспоминать о перстне  Стагевда,

который с легкостью опустит на колени трех мужиков  с  алебардами.  Сейчас

Герфегест более или менее успешно  играет  роль  Ларта,  сына  знаменитого

южного пирата Милианга, и ему нужно валить отсюда да поскорее.

     Железноголовые молниеносно оценили обстановку.

     - Стоять! - проревел начальник городского дозора.

     Сыновья лавочника разом вздрогнули и бросили на пол топоры.  Дескать,

мы здесь ни при чем, не надо нас бить.

     Как же, как же... Будет  сейчас  стоять  тебе.  Слева  от  Герфегеста

находился  высокий  шкаф  с  выставленной  обозрению  захожих  покупателей

нехитрой утварью. Он завалил его вниз и, радуясь грохоту за своей  спиной,

бросился в глубь лавки.

     Ругаясь  последними  словами,  железноголовые  устремились  за   ним,

неловко продираясь через развалы деревянных обломков и глиняных черепков.

     Герфегест проскочил под ширмой и оказался в темном коридоре. Еще  три

шага - и его обозрению открылась чадная кухня,  служащая  семье  лавочника

заодно и  столовой,  и,  похоже,  отчасти  спальней.  На  кухне  оказалась

неприглядная старуха с бельмом в левом глазу. Судя по всему, ее насторожил

шум в лавке, и она с нетерпением  ожидала  появления  здесь  какого-нибудь

непрошеного гостя. Быстрее, чем Герфегест успел что-либо сообразить, она с

душераздирающим завывом ударила его в глаз тяжеленным чугунным черпаком.

     Вскрикнув от боли, Герфегест чуть не проткнул старую  дуру  насквозь,

но  установления  Благородных  Домов  удержали  его  от   убийства   почти

безоружной женщины. Он метнулся в сторону и, перекатившись  через  длинный

стол из засаленных досок, оказался далеко от своей противницы.

     Герфегест видел, как на кухне  появились  железногодовые.  Но  спустя

мгновение он уже выскользнул рыбкой в распахнутое  оконце  и  очутился  во

внутреннем  дворе  среди  прилепившихся  друг  к  другу   дряхлых   лачуг.

Окруженный облаком перьев - он упал прямо посреди сборища кур -  Герфегест

поднялся на ноги и быстро огляделся. Ушибленный старухой глаз стремительно

заволакивался  розовыми  слезами,  но  это  не   помешало   ему   заметить

рассохшуюся бочку, прислоненную к стене глинобитного амбара.

     Вскоре он был уже наверху и,  прогрохотав  с  полквартала  по  крышам

подошвами своих изящных сандалий, ловко соскочил вниз  на  внушительную  и

мягкую кучу отбросов...

     Его сошествие с небес не вызвало ни у кого ни малейшего удивления. Он

с достоинством отряхнулся, проверил, на месте  ли  деньги  и  "дым-глина",

поправил ножны, затем огляделся.

     В предыдущих кварталах шлюх было в общем-то  немного,  и  они  скорее

всего являлись вполне добропорядочными дочерьми нищих  родителей,  которые

подрабатывают телом от скуки. Здесь на Герфегеста  навалилось  просто-таки

буйство развратной, обманчиво-щедрой, профессиональной продажной плоти.

     Квартал  публичных  домов.  Обнаженные   груди   столь   внушительных

размеров, что на всеобщее обозрение их можно выставлять не  иначе  как  на

особых деревянных подставках, размалеванных соответствующими сюжетами.  Он

и она, они и он, она и они... Свое употребление находили также ослики, псы

и мальчики. Миражи сомнительных наслаждений и особый терпкий дух вился над

горячей улицей. Герфегест  пошел  вразвалочку,  насвистывая  и  зыркая  по

сторонам. Сын пирата должен вести себя в подобающем духе.

     - Эй, красавчик, какие у тебя обновки! Иди сюда, окропи мой огонь!  В

первый раз половинная скидка, а потом ты и уходить не захочешь!

     С другой стороны улицы живо отозвались:

     - Да ты посмотри, что он на ноги нацепил! Ему не к  тебе  надо,  а  в

Проулок Петухов, к Партилу!

     Пол-улицы взорвалось визгливым хохотом.

     За ним  гонятся.  Служба  уличного  порядка,  по  слухам,  поставлена

Хурром, наместником Гамелинов  в  Реме,  на  недосягаемую  высоту.  Дозоры

железноголо-вых будут искать его весь день и всю  ночь.  Значит,  придется

дружить со шлюхами.

     Не долго думая, Герфегест направился  к  той  самой  девице,  которая

предлагала отправить его к Партилу.

     - В Переулок Петухов, говоришь? - спросил он вкрадчиво. - А почему бы

мне прежде не размяться с тобой, красавица? Или с другими креветочками  из

твоей корзинки?

     "Красавица" залилась радостным румянцем. Знакомство состоялось.

 

     6

 

     Поутру, проснувшись в потайной комнате на третьем и  последнем  этаже

веселого дома,  Герфегест  первым  делом  заливисто  зевнул  во  всю  свою

пиратскую глотку. Голова разламывалась на куски, щеки  заросли  неопрятной

щетиной, которую он и не подумал сбрить, чресла печально зудели. \

     Теперь он окончательно стал Лартом,  сыном  Мй-лианга,  и,  вспоминая

веселую но ку с двумя безуспешно молодящимися "девственницами",  почти  не

испытывал отвращения.  Ну  а  что  поделаешь,  в  самом  деле?  Ему  нужна

репутация. И истекшие сутки он потратил отнюдь не зря.

     Вчера  он,  во-первых,  купил  дым-глины,  которую,  кстати  сказать,

употребил сегодня ночью по прямому назначению вместе с двумя  потаскухами.

Кстати сказать, не будь  дым-глины,  ему  пришлось  бы  с  ними  куда  как

тяжелее. В постели его мимолетные  подружки  отдавались  страсти  с  таким

безыскусным, но ненасытным вдохновением, что он, пожалуй, на свежую голову

послал  бы  их  куда  подальше.  Но  среди  ароматных  клубов,  источаемых

дым-глиной,  он  чувствовал  себя  воплощенным  Туром  Эльм-Оров,  и   это

послужило его репутации самым лучшим образом.

     Товар был первосортным, и в этом мальчишка не обманул. Это уже  очень

хорошо. Это означает, что он связан с настоящими  контрабандистами.  Ну  а

эти знают о мире куда больше, чем  смогла  бы  узнать  вся  свора  шпионов

Стагевда за десять лет.

     Во-вторых, он, Герфегест, вчера отлично выступил в оружейной лавке  и

слухи об этом наверняка наводнили трущобы Рема. И всякий теперь знает, что

он не ищейка железноголовых, а Ларт, сын Милианга. Вор, грабитель и вообще

вполне добропорядочный негодяй.

     И, наконец, в-третьих, его левый глаз украшен огромным синяком. И это

тоже служит его репутации.

     Идя непринужденной  легкой  походкой  и  в  то  же  время  напряженно

высматривая, нет ли на его пути железноголовых,  Герфегест  пришел  на  ту

улицу, где вчера купил у мальчишки "дым-глину".

     Разумеется, того на месте не было. Это  в  порядке  вещей.  Это  даже

очень неплохо. Значит, за ним сейчас наблюдают его  хозяева,  в  последний

раз удостоверяясь в том, что он не привел с собой кого не надо.  Герфегест

выбрал местечко почище и уселся в тени под  стеной,  положив  меч  поперек

колен.

     Ждать  пришлось  долго.  Наконец  мимо  него  пару   раз   прогулялся

взад-вперед какой-то хлыщ с неболъшой шипастой  дубинкой.  Потом,  мельком

взглянув на Герфегеста, пробежал вчерашний мальчишка.

     Мальчишка  и  человек  с   дубинкой   были,   конечно,   связаны.   И

действительно - проходя мимо  него  в  третий  раз,  хлыщ  остановился  и,

безразлично глядя вдоль улицы, сказал:

     - Иди за мной. Шагов десять - не ближе.

     Потом он неспешно,  словно  бы  праздношатающийся  зевака,  пошел  по

направлению  к  порту.  Чуть  подождав,  Герфегест  поднялся  на  ноги   и

последовал за ним.

     Пройдя два квартала, его  проводник  постучал  в  дверь,  на  которой

красовалась  вывеска  "Цирульня  братьев  Зо",  а  под  ней   была   менее

привлекательная табличка с корявой надписью: "Пиявок нет. Закрыто до конца

месяца". Дверь открылась, и хлыщ исчез за ней.

     Герфегест выждал немного  и  толкнул  дверь.  Она  была  не  заперта.

Герфегест  прошел  внутрь.  В  следующий  момент  его   лодыжку   пронзила

обжигающая боль. Он успел выхватить меч, но по всему  телу  с  неимоверной

быстротой разлилась обессиливающая истома  и  он,  привалившись  к  двери,

сполз на пол...

 

     8

 

     Его руки были связаны за спиной. Он сидел  на  табуретке,  ощущая  за

спиной какой-то столб, за который, собственно, и были  заведены  связанные

руки. Голова соображала плохо. Правая лодыжка нестерпимо чесалась  как  от

укуса двух сотен озверевших от голода комаров.

     Перед ним был стол. На столе горели два больших масляных светильника.

Рядом  с  ними  лежали:  его  меч,  женские  сандалии,  перстень   Хозяина

Гамелинов, потертый портрет  Торвента  и  бронзовая  миндалина  с  Семенем

Ветра. Кошеля, набитого монетами, не было и" в помине.

     Напротив сидели трое - давешний  хлыщ,  плечистый  мужик  с  огромным

кольцом в ухе и смуглая девица. Обвившись  вокруг  шеи  девицы,  а  голову

положив на ее  пышные  груди,  дремала  тонкая  располосованная  черным  и

красным змея.

     - Как тебе понравилась наша южная подружка, хренов  сын  Милианга?  -

спросил тот, что с кольцом.

     Герфегест уже успел сообразить, что  произошло.  Змея  недвусмысленнб

свидетельствовала об этом. Именно ее укус надолго сковал его  волю  и  его

мышцы. Удивительно, как он  вообще  еще  жив.  Впрочем,  подобных  змей  -

способных, в зависимости от желания их хозяев,  либо  убить,  либо  просто

временно парализовать человека - в Сармонтазаре, кажется, умеют выращивать

грюты. Значит, не только грюты.

     Герфегест с трудом разлепил сухие губы и еле слышно ответил:

     - Она прекрасна как тысяча подруг императрицы Сеннин.

     - Хорошие слова! - удало мотнув головой, развеселился главарь. -  Что

ты хочешь за них?

     - Жизнь и правду, - сказал Герфегест. В это  же  время  он  осторожно

ощупывал   кончиками   цальцев   веревки   на   своих   противоестественно

вывороченных кистях. Связан он был отменно.

     - Правду за правду, а около твоей жизни мы  еще  походим  кругами,  -

подмигнул главарь смуглой девице. - Расскажи нам свою историю.

     - Хорошо, - согласно кивнул Герфегест. - Я не стану повторять, что  я

незаконный сын Милианга.  Хотя,  впрочем,  у  него  едва  ли  были  вообще

законные. Когда Ваарнарк разгромил пристанище моего отца, он взял  меня  в

плен. Тогда мне еще не исполнилось двенадцати и по  обычаям  Орнумхониоров

мне даровали жизнь. "Волчонок слишком мал,  -  сказал  тогда  Ваарнарк,  -

чтобы его нельзя было воспитать добрым Тунцом". Так я попал  на  службу  в

Дом Орнумхониоров. Разумеется, Ваарнарк не ошибся. Я  получил  образование

благородного и стал личным телохранителем Ваарнарка. Долгое время мой  меч

служил верой и правдой Дому Орнумхониоров. Еще месяц назад я сражался  под

знаменами Синего Тунца в проливе Олк против Гамелинов, что извращают самую

суть бытия. На захваченном файеланте Гамелинов я нашел  предметы,  которые

лежат перед вами. Там же  я  узнал  от  пленных,  что  Гамелины  озабочены

розыском Торвен-та, наследника погибшего императора: Мое положение рядом с

Ваарнарком становилось все более шатким, ибо  другие  телохранители  плели

вокруг меня сети интриг. И тогда мое происхождение напомнило о себе. Когда

наш флот пошел обратно на юг, две недели назад,  посреди  разбушевавшегося

шторма, я спустил лодку и  направился  к  Свен-Илиарму.  Я  проложил  себе

дорогу в Рем деньгами, мечом, хитростью и перстнем Гамелинов. И  теперь  я

ищу регента. Насколько мне известно, сейчас Гамелины готовы  заплатить  за

его голову вдесятеро от прежнего.

     У Милианга действительно был сын по имени Ларт. Он действительно  был

пленен Ваарнарком и стал истинным Орнумхониором. Все остальное  в  истории

Герфегеста было, разумеется, чистейшей ложью.  Потому  что  Ларт  был  тем

самым Орнумхониором, которого умертвил посох Ганфалы в Арсенале. Герфегест

узнал об этом позже, уже по пути в пролив Олк, когда однажды осведомился у

Ганфалы, почему Ор-нумхониоры с таким, в общем-то,  показным  безразличием

перенесли смерть своего сородича.

     Впрочем, собеседников Герфегеста интересовали отнюдь  не  подробности

его фальшивого жизнеописания.

     Главарь обнажил крепкие ровные зубы в недоброй ухмылке.

     - Зачем искать то, что далеко? - спросил он, заговорщически оглядывая

своих подельников. - Думается, Гамелины и без того неплохо заплатят нам за

твою говорливость, за свой перстень и за подозрительную штуковину, которая

болталась у тебя на шее. От нее разит магией на десять  лиг.  Не  так  ли,

Мио?

     Девица молча кивнула и,  приблизив  губы  к  затылку  змеи,  тихонько

зашипела.

     Истома,  вызванная  укусом  ползучей  гадины,  постепенно  отступала.

Пристально глядя в глаза главаря, Герфегест окрепшим голосом возразил:

     - Хурр, наместник  Гамелинов,  примет  их  у  вас  с  благодарностью.

Хозяева Гамелинов щедро наградят его за  добрую  службу.  Ну  а  вас  Хурр

незамедлительно четвертует в три ступени, и вопли ваши будут слышны  диким

каракатицам у берегов Пояса Усопших три бесконечно долгих дня.

     Змея на груди заклинательницы завороженно  подняла  голову  и  широко

раскрыла  свою  пасть.  Девица,  выпростав  руку  из-под  стола,   достала

маленькую склянку и окропила зубы змеи мутной красноватой  жидкостью.  Без

сомнений, это был смертельный яд.

     - Я долго живу в этом мире, - самодовольно  сказал  главарь,  хлопнув

ладонью по столу. - Долго живу, потому что я в девять лет положил  на  все

писаные  и   неписаные   законы   Синего   Алустрала.   В   тринадцать   я

создалсобственные законы. Они очень просты.  И  я  следую  им  неотступно.

Первый закон гласит: бойся сложного.  Я  могу  поверить  тебе,  Ларт,  сын

Мидианга, и, быть может, могу помочь тебе разыскать регента. Возможно, это

сулит хороший барыш. Но это очень опасно, потому что очень сложно. Я  могу

не поверить тебе, Никто, сын Никого, и тогда все станет  еще  сложнее.  Ты

приносишь только сложность, а я привык к простоте.  Ты,  пожалуй,  прав  в

одном - мне нет смысла выдавать тебя Гамелинам. Мне есть смысл убить  тебя

и забыть о тебе навеки.

     Змея покинула грудь заклинательницы и медленными извивами поползла  к

Герфегесту.

     "О, сыть Хуммерова, уж лучше бы он выдал меня  Хурру!  -  в  отчаянии

подумал Герфегест. - Так бы я, по крайней мере, остался жив!"

     - Постой! - крикнул Герфегест. Ему не нужно было прикладывать  усилий

к тому, чтобы выглядеть испуганным.  Он  был  действительно  перепуган  до

смерти. - Постой! Ты не знаешь правды!

     - Мои законы выше любой правды, - покачал головой главарь.

     "Чересчур рассудительная бестия", - пронеслось в голове Герфегеста.

     Змея неумолимо приближалась.

     - Меня нельзя убивать! Я новый Хозяин Дома Гамелинов!  Если  вы  меня

сейчас убьете. Хозяйка доста" нет вас хоть из пасти Хуммера, и тогда.вы...

     - А я - император Лан  Красный  Панцирь,  -  без  тени  иронии  пожал

плечами главарь. Конечно,  чего  ради  ему  верить  какому-то  оборванному

проходимцу?

     Ноги Герфегеста не были связаны. Тело Идущего Путем Ветра гибко,  как

сам Ветер. И, главное - в данном случае это, было даже  хорошо  -  за  его

спиной был этот подлый столб, придающий ему отличную точку опоры. Нег видя

другого выхода Герфегест извернулся ужом и, едва  не  вывихнув  бедренные,

суставы, быстро вынес  обе  ноги  из-под  стола.  Венчая  это  со  стороны

несуразное  движение  своим  логическим  завершением,  он  пятками  разбил

обамасляных светильника. ;

     Удары вышли настолько быстрыми, что он  не  успел  обжечься.  Горящее

масло хлынуло на стол - на сандалии Харманы, на портрет Торвента, на змею.

Контрабандисты вскочили на ноги. Хлыщ схватил со стола меч  Герфегеста,  в

руках у главаря оказался широкий тесак, девица достала два тонких стилета.

     По крайней мере, он немного оттянул роковую  развязку.  Герфегест  не

знал, какую высоту имеет столб за его  спиной,  но  он,  еще  раз  испытав

гибкость своих суставов, уперся ногами  в  край  табуретки  под  собой  и,

обдирая хребет до крови, вскочил в полный рост.

     Стилет девицы вонзился в столб между ногами Герфегеста ровно  на  три

пальца ниже его чресел. "Успел!"  -  мелькнула  радостная  мысль,  которая

незамедлительно сменилась ужасом -  с  двух  сторон  на  него  надвигались

главарь и его верткий приспешник. Два клинка против двух обнаженных  пяток

- слишком неравныесилы. Но теперь его руки, хоть и оставались  связанными,

оказались  выше  верхнего  среза  столба.  Герфегест  смог  выиграть   еще

несколько мгновений, прыгнув через стол и ударом ноги  повалив  девицу  на

пол.

     Все было совершенно напрасно.  Он  еще  поскачет  немного,  подрыгает

туда-сюда ногами, а потом расчетливый главарь сможет насладиться  зрелищем

его перерезанной глотки.

     Когда Герфегест  уже  собирался  прекратить  бессмысленную  игру,  на

высоком  потолке  открылся  светлый  прямоугольник.   Как   и   подозревал

Герфегест, они находились в  глубоком  тайном  подвале.  В  прямоугольнике

возникла детская голова.

     - Железноголовые! - успел взвизгнуть мальчишка и беззвучно провалился

вниз, прямо на горящий стол. Между его лопаток торчала стрела.

     Главарь еще не успел сообразить, что  же  происходит,  как  в  проеме

появились сразу несколько лучников.

     - Стоять, не шевелясь! - прогремел столь знакомый  Герфегесту  голос.

Едва ли кто-то мог себе помыслить, что он  принадлежит  обольстительнейшей

женщине Синего Алустрала.

     Хлыщ  пренебрег  этим  требованием  и  дернулся  по   направлению   к

Герфегесту. Он не успел сделать и полушата. Две  стрелы  навеки  успокоили

его. Главарь оказался умнее. Отшвырнув меч, он отвесил  лучникам  глубокий

поклон и сказал:

     - Извольте видеть, благородные господа, - мы заняты усмирением  особо

опасного преступника, который, вне всяких сомнений, будет  интересен  Дому

Гамелинов.

     - О да, вне всяких сомнений! - ответил ему звонкий голос  Харманы.  И

Хозяйка Дома Гамелинов рассмеялась высоким-чистым смехом.

 

     9

 

     Главаря контрабандистов  звали  Хом  Заумный,  его  подружку  -  Мио.

Герфегест и Хармана были полны решимости завершить допрос весьма скоро.

     Хармана приблизилась к Хому вплотную. Он не видел ее - его глаза были

плотно завязаны - но чувствовал дыхание Харманы на  своей  щеке.  Хом  был

полностью обнажен и подвешен на дыбе в пыточной каюте.  На  всех  кораблях

Синего Алустрала были такие - без них гребцы давно разучились  бы  уважать

своих благородных хозяев.

     - Хом, - прошептала она вкрадчиво,  и  ее  коготки  слегка  царапнули

волосатую грудь главаря. - Ты должен сказать все, что  знаешь  о  регенте.

Все.

     - Я никогда не видел регента, - процедил  Хом  сквозь  плотно  сжатые

зубы.

     - Ты не понимаешь, - промурлыкала Хармана, и ее рука опустилась ниже,

поглаживая живот Хома. Одновременно с этим Хом  почувствовал,  как  чей-то

проворный язык прошелся по его чреслам.

     - Ты не понимаешь, - голос Харманы прозвучал откуда-то снизу.  -  Что

означают слова Хозяйки Гамелинов.

     В это время в другой каюте, отнюдь не пыточной, а,  напротив,  обитой

превосходными гобеленами и  наполненной  воскурениями  благовоний.  Хозяин

Гамелинов на мгновение остановился и, приблизив горячие губы  к  уху  Мио,

едва слышно сказал:

     - Вспомни, вспомни Торвента.

     - Я не знаю его, - прошептала Мио. Герфегест поцеловал ее в мочку уха

и нарочито покинул ее лоно.

     - Я не могу без тебя, - простонала Мио, призывно покачивая бедрами. -

Вернись.

     - Вспомни Торвента, - повторил Герфегест шепотом, возвращаясь  в  Мио

разъяренным зверем.

 

     10

 

     Хом тяжело дышал.  Наслаждение,  подымаясь  вверх  горячими  волнами,

кружило ему голову.

     - Ты не понимаешь, - совершенно неожиданно раздался голос  Харманы  у

его уха. Неожиданно, ведь ласковый язык продолжал свою любовную работу.  -

Ты не понимаешь, что  в  руках  Хозяйки  Гамелинов  работают  языком  даже

мертвые.

     Чьи-то пальцй сорвали  повязку  с  глаз  Хома,  и  каюта  наполнилась

леденящим душу воплем ужаса.

     У его чресел покачивалась голова мертвого человека,  которую  сжимала

рука Харманы, и именно эта голова владела сейчас его  членом.  Пренебрегая

воплем ужаса главаря шайки, Хармана холодно заметила:

     - Ты не очень  дергайся  -  мой  покойный  брат  может  сделать  тебя

скопцом.

     -  Вспомни  регента,  вспомни  этого  человека,  -  добавила  Хармана

вкрадчивым шепотом, поднося к лицу Хома портрет Торвента.

     Вопль Хома  неожиданно  затих,  и  контрабандист  обессиленно  уронил

голову набок.

     На пороге пыточной каюты появился Герфегест. Он окинул удивительную и

мрачную  сцену  понимающим  взглядом  и,  удостоверившись,  что  Хом   без

сознания, сказал Хармане:

     - Хуммер меня раздери! Она изошлась в сладострастных хрипах,  не  так

ничего и не сказала. Сейчас дура лежит без чувств, ибо я не додал ей того,

чего она так хотела. Дознаватель из меня никудышный.

     - Одной страсти мало, чтобы сломить  Затворы  Памяти,  наложенные  на

человека умелой рукой, - Хармана тонко улыбнулась.  -  К  страсти  следует

прибавить ужас.

     С этими словами Хозяйка Дома Гамелинов ущипнула Хома за бледный сосок

своими отточенными ногтями. Герфегест против своей воли поморщился.

     Хом вскинул голову, окидывая пустым взором Харману и Герфегеста.

     - Расскажи нам о пятнадцатилетнем альбиносе из  благородных,  или  мы

услышим эту же историю из уст твоей мертвой головы.

     Хом опустил взгляд вниз, и глаза его осмыслились ужасом. Он  вспомнил

не только то, что происходило с ним только что,  но  и  события,  запертые

прежде в его памяти Затворами Торвента.

     - Да... Это было... В день, когда в столице полилась кровь...

     Хармана нетерпеливо закусила нижнюю губу.

     - Короче, болван! Где вы расстались с ним?

     - В Поясе Усопших,  -  выдохнул  Хом  и  вновь  потерял  сознание.  С

Затворами Торвент, пожалуй, перестарался.

 

     11

 

     - Вообще-то я верю тебе, - лениво сказала Хармана Хому на прощание. -

Но на всякий случай я хочу, чтобы ты знал: сейчас -  последнее  мгновение,

когда ты можешь припомнить еще что-нибудь. До нашего возвращения в Рем  вы

с Мио будете жить. Потом вас осудят за контрабанду и  покушение  на  жизнь

свободного гражданина. Смерть ваша будет легкой. Но если выяснится, что ты

все-таки нашел в себе силы и почему-то соврал  мне  -  смерть  ваша  будет

столь страшна, что небеса побелеют от ужаса.

     - Нет-нет, госпожа. Уверяю вас, я сказал всю правду, и только правду.

     - Хорошо, - кивнула Хармана. - Прощай.

     - Простите, госпожа... - робко бросил Хом уже  в  спину  Харманы.  Та

резко обернулась. Неужели этот кабан припомнил что-то новое?

     -Да?

     - Раз уж меня все равно казнят, не могли бы вы объяснить мне, как вам

удалось нас найти? Хармана улыбнулась.

     - Ценю твою наглость. И хотя тебе следовало бы  вырвать  язык,  будем

считать, что таково твое  предсмертное  желание.  Слушай:  вас  нашел  мой

супруг, которого носит Ветер, и мне к  этому  нечего  прибавить.  Ну  а  я

просто нашла своего супруга. По запаху своих сандалий.

     - О-о, понимаю, магия...

     Хармана скривилась как от чарки уксуса.

     - И много магии в собачьих носах?

 

     12

 

     - Проси, Элиен, что зашло в голову! - Правитель грютов Аганна говорил

по-харренски весьма посредственно, если не сказать смехотворно,  но  делал

это с великим тщанием и  стбль  же  великим  удовольствием,  судя  по  той

многозубой  улыбке,  которой  украсилось  его  раздобревшее  за  пять  лет

безмятежного царствования лицо. - Зашло в голову бабу - подарю любую бабу.

Жалко - нет. Что хочется, то и говори-проси.

     Недолго думая,  Элиен  выложил  правителю  свою  просьбу,  содержание

которой несколько опечалило Аганну. Много лет назад Элиен и Аганна, бывший

тогда придворным рабом по имени Алаш, следовали на юг через Степи. У  реки

Ан-Эгер  их  стал  преследовать  гигантский  нетопырь,   которому,   после

множества ухищрений и злоключений, повезло быть  пойманным.  Алаш  вымолил

Хегуру жизнь, склонив Элиена, который  был  полон  решимости  покончить  с

омерзительной тварью после того, как ее сородичи размером поменьше едва не

заели до смерти и Элиена, и самого Алаша, к милосердию. А потом, когда  их

пути разошлись, увез связанного нетопыря  в  столицу  грютов.  "На  потеху

царю", - так объяснил Аганна свое  малодушие,  показавшееся  тогда  Элиену

странным.

     И оказался прав - прежний грютский царь, трон которого вот  уже  пять

лет попирал своим седалищем сам Алаш-Аганна, был в восторге от диковины. В

битве,  решившей  судьбу  Лон-Меара  да  и  всей   Сармонта-зары,   Элиену

посчастливилось снова увидеть Нетопыря Хегуру:  взнузданный  и  оседланный

верной  рукой  бывшего  раба,  а  после  военачальника  грютского  войска,

Нетопырь был Алашу-Аганне чем-то вроде боевого скакуна. Летающего  боевого

скакуна. Восседая на Хегуру, смелом  и  легком  на  подъем  в  те  далекие

времена, Аганне удалось даже поразить Кутаха над Кутах, чудовищное исчадие

Октанга Урайна...

     Тогда Элиен лишь подивился настойчивости Аган-ны, его дару  подчинять

себе -тварей, его смекалке, его ловкости. Но Хегуру по-прежнему не  внушал

ему  ни  доверия,  ни  симпатии.  Отвратительное  крылатое   существо   со

свинообразным рылом и длинными  когтями,  Нетопырь  Хегуру  был  похож  на

обычного нетопыря так  же,  как  морской  конек  похож  на  необъезженного

иноходца. Тогда Элиен относился к разъезжающему верхом на Нетопыре  Хегуру

Аганне  немного  снисходительно,   считая   его   слишком   ребячливым   и

несерьезным. Зачем нужен летающий скакун, если  для  любого  важного  дела

достаточно либо обычного каурого либо двух своих ног?  Сам  Элиен  исходил

пол-Сармонтазары пешком и ничего... Но теперь он думал иначе.

     На обычном скакуне можно добраться до Хелтан-ских  гор  за  несколько

недель. На Нетопыре Хегуру - задва дня. Горные тропы Хелтан не одолеть без

проводника. К Воротам Хуммера не добраться на кауром. А уж  что  делать  в

Синем Алустрале на лошадке Элиен и вовсе не мог  взять  в  толк.  Нетопырь

Хегуру - вот, кто нужен ему теперь.

     Но Аганне,: похоже, было так же нелегко  ссудить  Нетопыря,как  иному

грюту- свою единственную кобылу. Таковы грютьг - женщин они дарят и отдают

друг другу безо всякого смущения и ревности. Вот лошади  -  совсем  другое

дело.

     - Ты, Элиен, не подводить честный муж.  Ты  мне  ой  хорош!  -  вслух

рассуждал Аганна, в то время как чудовищно усталый с дороги Элиен разминал

уставшие от трехсуточного бдения в седле икры и стопы.

     - Эх ты, Элиен, сын Тремгора!  Не  иначе,  говорю,  ты  собираться  к

самому Хуммеру в дом, если тебе надо мой  нетопырь,  -  сокрушенно  сказал

Аганна, производя тот самый вздох, на который горазды люди, чья совесть не

позволяет им быть самими собой.

     - Ты прав, Аганна. Я собрался в Синий Алустрал,  -  Элиен  бросил  на

старого товарища взгляд, исполненный непреклонной  решимости  побеждать  и

действовать, не взирая ни на усталость, ни  на  трудности.  -  И  если  ты

откажешь мне, я все равно направлюсь туда, ибо иного пути у меня нет.

     - Откажешь - нет. Такого не бывать. Бери этот проклятый  нетопырь,  -

Аганна вскочил с подушек и, увлекая Элиена  за  собой  в  глубь  дворцовых

покоев, добавил: - Я тебе расскажу все тайны, как делать так, чтобы он все

делал правильно. Хегуру будет слушать тебя,  как  меня.  Долетишь  в  свой

Алустрал, Хуммер его раздери, не успеешь глаза закрыть!

 

     13

 

     -  Это  и  есть  твоя  хваленая  "морская   колесница",   карлик?   -

поинтересовался Шет оке Лагин, вступая на борт  скромной,  но  удивительно

быстроходной одномачтовой  посудины,  влекомой  натасканными  каракатицами

Орнумхониоров.

     - Горхла, мой господин.  Меня  зовут  Горхла,  -  бесстрастно,  но  с

достоинством отозвался тот, отвешивая поклон Сиятельному князю и  будущему

союзнику его господина. Надзирающего над Равновесием.

     - Скажи-ка, а почему Ганфала побрезговал приехать вместо тебя? Или  с

тобой? - в некоторой рассеянности спросил Шет оке Лагин. Казалось,  он  не

намерен  был  слушать  ответ.  Сиятельного  князя  явно  больше   занимало

устройство "морской колесницы". Он с любопытством-посматривал по сторонам,

стучал по медному уху, выведенному над палубой, и  пробовал  на  прочность

"воротило". "Ну и странные эти люди Алустрала! К чему, в самом деле, такие

сложности с этими морскими гадами?" - вот о чем думал в тот момент Шет.

     - Ганфала Рыбий  Пастырь,  мой  хозяин,  не  мог  выказать  вам  свое

почтение таким образом, - начал Горхла. - И тому есть ровно  две  причины.

Во-первых,  положение  наше  нельзя.назвать  хорошим.  Хранящие   Верность

теснимы врагами со всех сторон. Когда я покинул своего хозяина, он как раз

готовился к выступлению против Гамелинов. Если бы Ганфала  покинул  войска

Хранящих Верность хотя бы на день,  это  было  бы  равнозначно  поражению.

Потому что только воля Рыбьего Пастыря в состоянии удержать в  повиновении

Дома Юга.

     - А что, разве Рыбий Пастырь  не  умеет  вершить  дела,  находясь  на

некотором отдалении? - искренне удивился Шет оке Лагин. До сего момента он

был о магических способностях Ганфалы более лестного мнения.

     - Он может, разумеется... - смешался Горхла. Ему не  хотелось  врать,

но и отзываться неуважительно о своем хозяине было не в его правилах. - Но

ведь это не некоторое  отдаление.  Синий  Алустрал  -  это  весьма  далеко

отсюда.

     - Пускай, -  согласился  Шет.  Не  ближний  свет,  конечно.  -  Ну  а

во-вторых?

     - А во-вторых, нам предстоит пройти через Морские  Врата  Хуммера,  и

никто кроме меня не проведет твой флот через них. Смею утверждать. Рыбьему

Пастырю никогда не доводилось открывать Врата. Я же, Великий Князь, дважды

отпирал Врата Хуммера в Хелтанских горах  и  единожды  -  Морские.  Лучшее

подтверждение моих умений - это то, что  я  в  Сар-монтазаре  стою  сейчас

перед вами. Великий князь.

     - Сиятельный... Сиятельный князь, - небрежно  поправил  его  Шет  оке

Лагин, разглядывая флейту пастыря. - Скажи еще вот что... С Семенем  Ветра

все в порядке?

     - Разумеется, - Горхла улыбнулся одними  краешками  губ.  -  Когда  я

отбывал навстречу тебе. Вел... Сиятельный князь, оно было еще  в  руках  у

Герфегес-та. Последнего из Конгетларов, который и доставил  Семя  Ветра  в

Синий Алустрал. Герфегест честен и предан нашему делу. Но  Рыбий  Пастырь,

по всей видимости, скоро изготовит искуснейшую копию  Семени.  И  тогда  -

Конгетлар сможет поцеловать свой  Ветер  под  хвост.  Впрочем,  обманывать

честных  людей  не  в  обычае  у  моего  господина.  -  Горхла   притворно

нахмурился.

     Шет  оке  Лагин  решил,  что  Горхла  говорит  совершенно  серьезно,и

расхохотался.

     - Обманывать! - Шет оке Лагин закатил глаза, словно  придворный  шут,

довольный своей выходкой. - Честных людей! О, Герфегест Конгетлар!  Теперь

ты среди честных людей, кто бы мог подумать! И уж, конечно, как и  всякого

честного человека, тебя обманули!

     Горхла нахмурился еще больше и на этот раз непритворно -  он  пытался

скрыть свое смущение. Сиятельный Князь знаком с Герфегестом!

     - Ну хорошо, а Дагаат? - спросил Шет оке Лагин, отсмеявшись всласть.

     - А вот Дагаат в руках у Гамелинов, - отчеканил Горхла.

     Шет оке Лагин нарочито вздохнул. Похоже,  эта  новость  оставила  его

равнодушным. Тоже  странно,  ведь  его,  Горхлу,  именно  Дагаат  волновал

сильнее некуда. Так, глядишь, и эти проклятые Гамелины, исчадия Хуммеровы,

вывернут синие воды Алустрала наизнанку. Если, конечно, Ганфала и спешащий

на помощь правому делу Хранящих Верность Шет  оке  Лагин  не  предотвратят

катастрофу...

     - Похоже, в  Синем  Алустрале  мне  снова  придется  выгребать  много

человеческого мусора, - мрачно  сказал  Шет  оке  Лагин,  окидывая  Горхлу

придирчивым взглядом, под которым тот  почувствовал  себя  неуютно.  Очень

неуютно.

     - Эт-то уж точно, - согласился  Горхла,  залихватски  цокнув  языком.

Карлик не вполне понимал, к чему Шет клонит, но ему уже стало ясно главное

- нужно сделать все для того,  чтобы  не  быть  причисленным  к  категории

"человеческого мусора".

     - Да пусть его, этот Дагаат. Ты лучше скажи, как  ты  с  девками  при

таком росте...

     Горхла не знал, что  в  то  утро  Шет  оке  Лагин  был  в  прекрасном

расположении духа. В таком прекрасном, что даже  позволял  себе  некоторые

бестактности. Чего с ним обычно не случалось. Любым  колкостям  и  хамству

Шет оке Лагин предпочитал короткий  проблеск  Когтя  Хуммера  под  кадыком

своего собеседника.

     Глава третья

 

 НАГ-ТУОЛЬ

 

     "Жемчужина Морей" встала на  якорь  в  виду  Наг-Туоля.  Вернее,  той

местности, где раньше возвышался замок Конгетларов.  Еще  на  подходах,  к

гавани, сквозь толщу предрассветных сумерек Герфегест всматривался в даль,

силясь различить очертания места, которое некогда было его домом.  Тщетно.

Нельзя различить в темноте темноту.

     Но когда рассвело, Герфегесту повезло не больше. Потому, что замка не

было. Наг-Туолем теперь звался гористый мыс, выдающийся далеко в море.

     Главная бухта Наг-Туоля звалась  Спящей  лаской,  другая  поменьше  -

Танцующей лаской. Насколько помнил Герфегест,  Нисореда  следовало  искать

поблизости от второй.

     Еще свежи были в памяти нового Хозяина  Дома  Гамелинов  те  времена,

когда сотни торговых  и  военных  файелантов  со  всего  Синего  Алустрала

теснились у пристани,  словно  опоросные  свиньи  у  кормушки.  Герфегесту

посчастливилось видеть величие Дома Конгетларов. Ему посчастливилось зреть

его падение. Теперь, когда и падение, и величие были безвозвратно увлечены

в сети прошлого, Герфегест не мог поверить в то,  что  перед  ним  вход  в

Танцующую ласку. Бухта обмелела, и "Жемчужина Морей" не могла войти в  нее

и стать поблизости от  берега  -  риск  пропороть  корабельное  днище  был

слишком велик.

     - Если вы желаете сойти на берег.  Хозяин,  --  смутился  капитан,  к

слову сказать, совершенно непричастный к обмелению бухты, -  то  любая  из

десяти наших лодок в вашем распоряжении.

     Хармана бросила на Герфегеста  вопросительный  взгляд.  Кого  следует

взять с собой, о чем следует позаботиться в первую очередь? Сколько  лодок

нужно приготовить? Но Герфегест быстро положил конец всем ее  сомнениям  и

суете.

     - Я сойду на берег один, - спокойно сказал он, обращаясь  к  Хармане,

но вся челядь и матросы, обращенные в слух и зрение и  гадающие  о  каждом

следующем велении своих господ, тоже слышали это. - Это мои владения,  моя

вотчина. Я желаю побыть наедине с тенями предков.

     "Конгетлар желает побыть наедине с тенями предков", -  волной  шепота

отозвались люди Гамелинов.

     - Спустить лодку! - скомандовал капитан,  и  шестеро  дюжих  матросов

отправились выполнять приказание.

     Герфегест, облокотившись о носовую балюстраду,  глянул  в  толщу  од.

Морские волны близ Наг-Туоля всегда были выше и яростнее  своих  подруг  в

любой из гаваней Синего Алустрала. Но сейчас море  было  спокойно,  словно

чаша с топленым молоком. Казалось,  Ветер  уснул  близ  Наг-Туоля  мертвым

сном. "Раньше здесь все было иначе", -  заметил  -Герфегест  и  решительно

направился к сходням.

 

     2

 

     Герфегест вытащил лодку на  берег  и  зашагал  по  каменистой  осыпи,

оканчивающейся возле остатка каменной  кладки,  в  которой  Герфегест  без

труда узнал фундамент Торгового Места.  Нет,  это  был  всего  лишь  обман

зрения - никаким фундаментом там и не пахло. Просто нагромождение камней.

     Танцующая ласка.  Если  смотреть  на  бухту  с  самой  высокой  башни

Наг-Туоля,  то  увидишь  очертание  зверька,  изогнутого   в   причудливом

движении. Но не было  теперь  башни,  как  не  было  Наг-Туоля.  Сожранный

пустотой город пропал, не оставив после себя ничего,  достойного  мародера

или праздного созерцателя руин.

     Нисоред. Где искать тебя? Отчего  Нисоред  покинул  Калладир?  Отчего

поселился именно здесь? Почему не южнее? Отчего не севернее? Чем  питается

этот странный  отшельник  в  землях,  где  ни  пахать,  ни  сеять  нельзя,

поскольку все равно ничего не вырастет? Где рыбы не ловятся, птицы не вьют

себе гнезд? Почему Пояс Усопших, проклятое место, стал тебе родным  домом?

Вот какими вопросами увеселял свой праздный  ум  Герфегест,  взбираясь  по

отрогам скалы, которой, насколько он мог помнить, раньше здесь не было и в

помине. Скоро, очень скоро, он взойдет на вершину и осмотрит весь мыс.

     От Наг-Туоля не осталось ничего. Ни величественных  руин,  ни  жалких

развалин. Герфегест  знал,  что  человеку  не  под  силу  совершить  такую

титаническую и в  высшей  степени  бессмысленную  работу,  как  разрушение

замка, выстроенного на совесть из огромных глыб серого греоверда, сколь бы

много ненависти ни было в его сердце. Герфегест знал, что превратить город

в ничто могут только разъярившиеся стихии Пояса Усопших.  Он  видел  много

съеденных Поясом городов. Они все были разными. Они все были  одинаковыми.

Когда-нибудь, через сто лет, а может, и через год,  руины  Наг-Туоля  тоже

станут видимы глазу, как руины Денницы Мертвых или, к примеру,  Калладира.

Но пока...

     Мыс казался чужим и: совершенно  безжизненным.  Герфегест  провел  на

вершине скалы не менее получаса, силясь разглядеть  хотя  бы  какие-нибудь

приметы человеческого жилья. Дымок ли, постройку. Лодку  или  хижину.  Или

Слепца в наморднике, на худой конец. Лишь очертания "Жемчужины Морей", чьи

паруса были приспущены, а команда наслаждалась заслуженным отдыхом.

     Когда Герфегест уже собрался спускаться вниз, его слух различил некий

странный звук, доносимый ветром откуда-то снизу, из-под скального карниза,

на котором сейчас стояли его ноги, обутые в кожаные сандалии.

     Герфегест осторожно лег на камень и приложил к нему ухо, прислушался.

Что это? Очередной морок Пояса  Усопших,  к  появлению  которых  он  успел

привыкнуть еще по пути в Калладир? Или нечто иное?

     Звук, похожий на приглушенный стук молота  о  наковальню,  повторился

еще раз. Герфегест подполз к краю скалы заглянул вниз. То,  чтоон  увидел,

обнадежило его. Ступени, грубые  ступени,  выдолбленные  в  скале  чьей-то

ленивой рукой. Не рукой ли Нисо-реда?

     Герфегест спрыгнул вниз, и ему открылась узенькая  лесенка,  уводящая

вниз, в пещерную темноту. Герфегест обнажил меч - на  всякий  случай  -  и

зашагал вниз по ступеням.

 

     3

 

     Он успел начертить  мечом  семь  первых  букв  хар-ренского  алфавита

быстрее-, чем сообразить, кто же прянул ему навстречу из черноты пещерного

провала, хрустя камушками. Единственное, что стало ясно сразу, так это то,

что это отнюдь не человек. И  только  когда  меч  отступающего  Герфегеста

полоснул врага по шершавому бичеобразному отростку, Герфегест  понял,  кто

перед ним.

     Слепец. Он встретил его снова. В третий раз. На сей раз пощады ему не

будет - Герфегест теперь не тот, что раньше.

     Герфегест отскочил на два шага назад, что в точности  соответствовало

шести ступеням лестницы. Как назло, видимость была  далека  от  идеальной.

Значит, придется сражаться, полагаясь  на  слух  и  слабое  бледно-зеленое

сияние, источаемое конечностями Паука.

     Но не успел алчный до человеческой крови Слепец броситься  вперед,  а

Герфегест предпринять еще одну попытку покончить с нежитью раз и навсегда,

как  стена  за  его  спиной  рухнула  и  нестерпимо  яркий  свет   брызнул

ему-в-лицо.  Заклинание,  повисшее  в  накаленном  предощущением  поединка

воздухе, остановило Паука так же быстро, как умелый  оборонительный  выпад

останавливает лет смертоносного клинка. Спустя еще минуту Слепец  ужесидел

обмякший, на цепи и в  наморднике.  Насколько  мог  разглядеть  Герфегест,

глаза  которого  еще  не  свыклись  с  дневным  светом,   невесть   откуда

ворвавшимся в пещеру, и цепь, и намордник были теми же самыми, которые  он

видел на Слепце, укрощенном в Деннице Мертвых.

     -  Здравствуй,  Герфегест,  Хозяин   Дома   Конгетла-ров,   -   начал

обрадованный Нисоред, оглядывая Гер-фегеста с головы до ног. -  И,  как  я

вижу, теперь еще и Хозяин Гамелинов. Рад видеть  столь  высокого  гостя  в

своей скромной обители.

     - Рад и я, Нисоред, - нервно выдохнул Герфегест, вверяя меч ножнам  и

окидывая Слепца взглядом, исполненным омерзения и гнева. - Быть гостем  не

такая уж легкая роль.

 

     4

 

     - Ты ищешь регента Торвента. Это ясно как день, - Нисоред  говорил  с

сильным южным акцентом, так говорили все, кто рожден  в  Суверенной  Земле

Сикк.

     - Ты проницателен, как тысяча императорских соглядатаев, - усмехнулся

Герфегест, устраиваясь  поудобнее  на  грубом  топчане,  укрытом  шкурами.

Нисоред  недурно  устроился  -  они  сидели  на  некоем  подобии  балкона,

образованном скальным выступом, и пили недурное красное вино.

     - И ты пришел за советом, - продолжал ухмыляться Нисоред.

     - И это верно!. Скажи мне, где искать регента, и Дом Гамелинов вместе

с Домом Конгетларов станут твоими должниками.

     - Мне плевать на все семь Домов Синего  Алу-страла,  -  Нисоред,  как

обычно, начал издалека, - но ты, последний Конгетлар, человек, которому  я

обязан жизнью. Потому, но не только потому, я помогу тебе. Мне будет легко

это сделать.

     Герфегест не смог удержаться и щелкнул пальцами - он  знал  за  собой

этот жест как выражение крайнего удовлетворения происходящим. К сожалению,

не так уж часто ему приходилось украшать им свою речь.

     - Легко, потому, что я  знаю,  где  Торвент,  -  несколько  напыщенно

продолжал Нисоред. - Он ждет тебя в Обители Ветра. Не  сомневаюсь  в  том,

что ты, Конгетлар, прекрасно знаешь, где это.

     - Разве ее  не  постигла  та  же  участь,  что  и  Наг-Туоль?  -  при

упоминании об Обители Ветра с уст Герфегеста сошла улыбка.

     - Представь себе, из всех земель Конгетларов уцелели, если так  можно

выразиться, лишь два острова - тот, на  котором  стоит  Обитель  Ветра,  и

соседний с ним. Кажется, Плачущие Скалы.

     Герфегест утвердительно покачал головой.

     - Стихии Пояса Усопших до сих пор не добрались до них  -  оставили  в

покое. Правда, насколько мне дано о том ведать, ненадолго. Думаю, к  весне

от Обители Ветра останется только скала, укрытая кучей птичьего помета. Но

регента Торвента это, похоже, не  испугало.  Он  поселился  там  в  полном

одиночестве. Несколько раз я видел его, совершающего прогулки на небольшой

парусной  лодке.  Видел  с  этого  самого  балкона.  Он  весьма  смелый  и

самостоятельный юнец. Правил уверенно и нагло.

     - Ты говорил с ним, Нисоред? - сказал Герфегест, и  вид  у  него  был

очень и очень озабоченный.

     - Ну что ты. Хозяин Гамелинов. Маги первой ступени говорят  только  с

теми, с кем желают.

     Герфегест бросил на Нисореда взгляд, полный недоумения. С  каких  это

пор Нисоред, забыв о скромности, ставит себя на одну ступень  с  Харманой,

Ган-фалой и Стагевдом. Не так уж много  в  Синем  Алустрале  магов  первой

ступени. Но спустя минуту все стало на свои места. Конечно  же,  говоря  о

маге первой ступени Нисоред имел в виду не себя. А регента Торвёнта.

     Разговор о регенте Торвенте заглох так же спонтанно, как  и  начался.

Герфегест узнал все, зачем ехал, и даже быстрее, чем рассчитывал. Но  уйти

сразу было бы невежливо. Такую невежливость мог позволить  себе  Герфегест

Конгетлар. Но уж никак не мог Хозяин  Дома  Гамелинов.  Поэтому  Герфегест

счел своим долгом рассказать отшельнику о том, что же происходило в  Синем

Алустрале в последнее время. Когда он добрался  до  мятежа  Пелнов,  глаза

Нисореда, до  этого  лучившиеся  лишь  праздным  любопытством,  заблестели

несколько иначе.

     - Ты говоришь. Северная бухта Наг-Нараона разбухла от трупов?

     - Так и было, Нисоред. Думаю, еще год в рыбацкие сети Гамелинов будут

попадаться одни утопленники. Утопленники из Дома Пелнов.

     -  А  что  сталось  с  Шаль-Кевром?  -  спросил  Нисоред,  неожиданно

оживившись.

     -  Его  тело  нашли  расплющенным  под  одной   из   каменных   глыб,

обрушившихся на головы изменникам волею  госпожи  Харманы,  Хозяйки  моего

Дома.

     - Ас его сыном?

     Память  Герфегеста,  возвращенная  ему  силою  Семени  Ветра,  больше

никогда не изменяла ему. Герфегест отлично помнил, что за кровавая  дрязга

связывала Дом Пелнов с Нисоредом. Он  помнил,  как  пятнадцать  лет  назад

Нисоред, оклеветанный вассалами Пелнов, едва не лишился жизни в  застенках

Лорка. И как после головокружительной интриги ему удалось бежать в  родные

земли, устлав себе дорогу  трупами  людей  Пелнов.  И  сколько  благ  было

обещано Дому Конгет-ларов  за  Нисореда,  посаженного  в  стальную  клеть,

вероломными и гордыми людьми Дома Пелнов.

     - Он остался жив и  вместе  с  другими  мятежниками,  которым  судьба

подарила жизнь, отправился на свой остров.

     - У меня давние счеты с этим выкормышем гадюки, - отвечал Нисоред.  -

Вот  уже  шестнадцать  лет,  как  я  удалился   от   земных   дел,   чтобы

совершенствоваться в искусствах, не терпящих суеты. Но мысли о мести  сыну

Шаль-Кевра гложут меня, словно поганые черви. Они - главное препятствие на

пути к Великому Освобождению.

     - Так  мсти  же,  Нисоред,  и  путь  снова  станет  открыт!  -  слова

Герфегеста не были пустым сотрясением воздуха. Он  сам  пр  ошел  по  пути

мести и отведал крови своих врагов.

     - Оставаться с Пелнами один на один - значит обрекать себя на  верную

гибель.

     - Ты можешь рассчитывать на мою помощь, Нисоред, - сказал  Герфегест.

-  В  твоем  распоряжении  мои  люди  и  моя  власть.  Едем  со  мной,  ия

обещаю.те-бе - ты поквитаешься с Пелнами.

     - Пусть будет по твоим словам, - ответил наконец Нисоред после долгой

паузы, которая сказала Герфегесту больше, чем любые уверения Нисореда.

 

     6

 

     Обитель Ветра. "Жемчужина Морей" долетела до Гнездовья Конгетларов за

полдня. Нисоред присоединился к Герфегесту, не  тратя  времени  на  долгие

сборы, и теперьирохлаждался на балюстраде,  расточая  комплименты  госпоже

Хармане.  Настроение  было   приподнятым,   головы   Гамелинов   полнились

замыслами, а гребцы не жалели сил.

     Вопреки опасениям Герфегеста, башня сохранилась в той же первозданной

и седой красоте, какой она славилась во дни иные. Когда матросы "Жемчужины

Морей" становились на якорь в виду пристани, Герфегест приметил вдалеке  у

малой пристани две лодки со спущенными парусами. "Если  верить  Нисо-реду,

на одной из них совершает  морские  прогулки  регент.  Кто  же  пользуется

другой?" - спросил себя Герфегест.

     На  этот  раз  Герфегест  также  пожелал  обойтись   без   спутников.

Недовольство Харманы,  мечтавшей  удовлетворить  свое  давнее  любопытство

осмотром легендарной башни, где возмужало не одно  поколение  Конгетларов,

Герфегест  погасил  долгим  страстным  поцелуем,  подкрепленным  обещанием

вернуться и сопроводить ее на остров несколько позже. Солнце стояло высоко

над головой. Но насердце у Герфегеста было неспокойно.

     Он вышел из лодки в том месте, где выходил тысячу  раз.  Его  братья,

дядья, его кровники - все  они  становились  воинами  здесь.  Путь  Ветра,

последним человеком которого теперь является  он,  Герфегест,  раскрывался

здесь взором алчущих знания. Здесь Герфегест впервые взял в руки меч.  Его

первый дротик достиг мишени именно здесь, в тени Обители Ветра, здесь  был

повержен его первый противник. Когда Зикра Конгетлар  благословил  его  на

выполнение первого задания, Герфегест клялся себе в том, что его дети, его

наследники, будут воспитаны здесь, только здесь... Но судьба распорядилась

иначе. Ни детей, ни наследников не случилось нажить Герфегесту. Да и  сама

Обитель перестала быть сердцем Пути.

     Герфегест подошел к первым воротам и уже решил было  пустить  в  дело

колотушку, призвав регента отпереть  Хозяину  Дома  Гамелинов,  как  вдруг

заметил зазор между дверьми; Ворота были лишь притворены. Ворота  были  не

заперты.

 

     7

 

     Лишь простолюдин, зайдя без спросу на чужое подворье, станет орать во

весь голос: "Эй, есть  кто  там?  Гости  идут!"  Орать,  чтобы  обнаружить

чистоту своих намерений. Чтобы сообщить хозяину, если тот наблюдает за ним

исподтишка - я здесь и, представь себе, все еще ничего не украл.

     Мужчины из благородных никогда  не  поступают  так.  Если  ворота  не

заперты - значит пеняйте на себя. Понятное дело, что  воровать  никому  из

людей Семи Домов не придет в голову. По крайней  мере,  воровать  с  целью

нажиться. Но в остальном вошедший в чужой дом без предупреждения, но и без

препятствия, оставлял за собой полную свободу действий. Как  и  Герфегест.

Он  был  Конгетларом.  А  Конгетлары,  по  бытовавшей  в  Синем  Алустрале

поговорке, "чаще входят в дом через окно, чем через дверь",  не  испытывая

при этом ничего похожего на смущение.

     Герфегест знал башню лучше, чем рисунок линий  на  своей  ладони.  Он

провел здесь десять полных лет ученичества. Он мог пройти  весь  остров  с

закрытыми глазами и ни разу не  оступиться.  Поэтому  он  шел  уверенно  и

быстро. Разумеется, он не знал, где ему стоит искать регента Торвента.  Но

определенные соображения по этому поводу у него были - в конце  концов,  в

Обители Ветра было не так то много помещений, пригодных для жилья,  и  еще

меньше таких,  какие  пришлись  бы  по  вкусу  изнеженному  отпрыску  Лана

Красного Панциря. Все они располагались в южном крыле.

     На излете длинного и мрачного коридора, соединявшего собственно Белую

Башню с южным крылом, Герфегест заметил нечто сильно насторожившее  его  -

кусок льняной тряпицы, валявшийся прямо посредине лестницы, ведущей вверх.

     Герфегест поднес тряпицу к носу и принюхался. Этот запах знал  любой,

кто не чужд интригам и стрельбе отравленными стрелами. И  Герфегест  тоже.

Яд.  Лазоревый  аконит.  Именно  этим  ядом  была  отравлена  его   первая

возлюбленная.  Именно  им  он  сам  пропитывал  наконечники  стрел,  когда

готовился покорять уступы Наг-Нараона, чтобы отправить в Святую Землю Грем

семя души своей нынешней возлюбленной, госпожи Харманы.

     Тряпица. Лорчи зовут их "пеленками". В похожую тряпицу сам  Герфегест

некогда, будучи не вполне опытным, но очень осторожным  лучником,  пеленал

отравленные стрелы перед тем, как вставить их в колчан. Чтобы ненароком яд

не выдохся - такова была легенда. А на  самом  деле  из  боязни  в  случае

какой-нибудь неприятной неожиданности оцарапать по наконечник руку. Глупо,

но многим кажется надежным.

     С тряпицей все было ясно. Оставалось неясным одно -  зачем  уединенно

живущему регенту пропитывать  стрелы  лазоревым  аконитом  и  разбрасывать

"пеленки" по всем коридорам. Герфегест вынул из ножен меч и побежал вверх,

к жилым комнатам южного крыла башни. Что-то подсказывало ему,  что  вторая

лодка, виденная им у пристани, вовсе не служит Тор-венту  для  прогулок  в

виду Пояса Усопших. А если служит, то вовсе не ему.

 

     8

 

     Отбив в левую сторону удавался Торвенту превосходно. Неплохи  были  и

отводы  ударов.  Острием  меча  Торвент  описывал  полукруг  над   клинком

противника сверху, а затем сильным ударом отбивал Клинок противника книзу.

Где-то Герфегест это уже видел.

     Уколы удавались Торвенту еще лучше. Его противник был ранен,  и  весь

пол Трехдверного зала - о, как  много  раз  бывал  в  нем  юный  Герфегест

Конгетлар! - был залит кровью.

     Торвент фехтовал безукоризненно.  Предупредительные  удары  его  были

легки, обманы достигали цели. Герфегест никогда не видел, чтобы юноша,  не

достигший даже  шестнадцатилетнего  возраста,  управлялся  с  мечом  столь

мастерски. Левый бок его противника был  разодран,  левая  рука  болталась

безжизненной плетью, в то время как сам Торвент, казалось, не получил  еще

ни одной раны.

     Предчувствия  не  обманули   Герфегеста.   Торвент   не   пользовался

отравленными  стрелами,   зато   тот,   кто   ими   пользовался,   о   чем

свидетельствовал колчан, висящий на боку, лежал сейчас на полу, а рядом  с

ним лежал лук. На нем была маска. Другой, тот, с  которым  сейчас  рубился

Торвент, тоже был в маске. Что-то в его движениях и  фехтовальных  фигурах

показалось Герфегесту знакомым, но что, он не мог понять.

     Герфегест застыл  на  пороге  Трехдверного  зала  в  нерешительности.

Торвент фехтовал настолько хорошо, что помощь была ему  явно  ни  к  чему;

помогать такому воину - значит отнимать у него победу.  Поэтому  Герфегест

предпочел ждать, пока участь нападавшего - а  в  том,  что  первыми,напали

незнакомцы в масках, Герфегест не сомневался, - не решится сама  собой.  В

том, что она решится скоро, Герфегест был уверен.

     - Их всего двое. Ваше  Величество?  -  осведомился  Герфегест,  когда

Торвент дал  противнику  милосердную  передышку,  проведя  удачный  нижний

выпад. "Итским мостом" называли его в Сармонтазаре.

     - В  этом  зале  -  да,  -  сдержанно  отвечал  Торвент,  конечно  же

удивленный столь внезапным  появлением  Герфегеста,  разумеется,  поначалу

принятого им за пособника нападавших, но затем  как  будто  бы  узнанного.

Торвёнт отвечал Герфегесту как старому знакомцу. Это было бы странно, если

бы не одно "но" - Герфегест знал, что регент лишь  наполовину  Торвёнт.  В

остальном он Зикра Конгетлар.

     Но тут в разговор вмешался незадачливый фехтовальщик. Он опустил  меч

и  отступил,  оставляя  регента  недоумении.  Казалось,  после  того,  как

прозвучал  вопрос  Герфегеста,  весь  азарт  поединка  улетучился   словно

утренний туман с первыми лучами солнца.

     Нападавший  отступил  на  безопасное  расстояние  и,  показав   спину

Торвенту, повернулся лицом к Герфегесту. Он сорвал маску.

     - Двалара? - после секундного замешательства воскликнул Герфегест.  -

Приветствую тебя в Обители Ветра.

     - Приветствую  и  я  тебя,  Герфегест,  презревший  вассальный  долг,

предавший моего Господина. Здравствуй Конгетлар, на  руке  которого  сияет

перстень Хозяина Дома Гамелинов, -  тяжело  дыша  сказал  Двалара  угрюмо,

тихо. Затаенная ярость клокотала в его груди.

     Герфегест склонил голову набок и окинул Двалару холодным,  как  сталь

клинка, взглядом. Начинать разговор с оскорблений не было у него правилом,

и он терпеть не мог, когда этим грешили другие. Поединок  -  другое  дело.

Будь  на  месте  Двалары  кто-нибудь  другой,  он,  пожалуй,  не  стал  бы

церемониться с ним, а свел счеты мечом.  Но  здесь  объяснения  были  явно

более  уместными  -  Герфегест  отдавал  себе  отчет  в  том,  что  уложит

обессиленного Торвентом Двалару быстрее, чем поправит перевязь  на  поясе.

Ему не хотелось смерти Двалары. В конце концов, он уже  однажды  отказался

взять его жизнь - тогда, у постели Киммерин. Уж  если  он  побрезговал  ей

тогда, то глупо покушаться на нее теперь.

     - Ты напрасно оскорбляешь меня, Двалара. Во-первых, я никогда не  был

вассалом Ганфалы. Он был мне союзником. Он обманул меня, причем обманул не

один раз. И кому как ни тебе об этом знать - не ты ли перерезал оставшихся

в живых "Гамелинов" близ святилища, что по ту сторону Врат Хуммера? Не  ты

ли врал вместе с остальными, что отряд,  приведший  Слепца,  послан  Домом

Гамелинов? Ты понимаешь, о чем я?

     -  Теперь  это  не  играет  никакой  роли  и  не  оправдывает  твоего

предательства. Если ты хотел покинуть моего господина, ты мог сделать  это

в любой момент, но ты выбрал наихудший из всех, - огрызнулся Двалара.

     -Я еще не закончил. Ты с ослиным упорством называешь меня предателем.

Но скажи, кто как не я сокрушил Стагевда?  Благодаря  чьему  вмешательству

флот Ганфалы смог, по крайней мере частично, уйти от врагов?  Кто  выиграл

для Ганфалы время, необходимое ему для того,  чтобы  выжить?  Все,  что  я

сделал в тот день в Наг-Нараоне, пошло на пользу твоему сюзерену. Сколь бы

горькотеперь мне "не было признавать  это.  Покажи  мне  вассала,  который

сделал для Ганфалы больше, чем я, не обязанный служить ему?

     - И все равно ты предал его, - настаивал Двалара, правда без прежнего

воодушевления.

     Герфегест бросил взгляд на Торвента. Он преспокойно уселся на  лавку,

притулившуюся у стены Трехдверного зала, вынул из поясного мешочка четки и

стал  перебирать  их   -   отрешенно,   спокойно,   естественно.   Похоже,

происходящее мало беспокоило его.

     -  Не  предал,  но  разорвал  союз.  Союз,  который  стал  для   меня

унизителен, поскольку зиждился на обмане. Я знаю, ты с радостью  перерезал

бы мне горло,  Двалара.  Тебе  выгодно  называть  меня  предателем,  чтобы

оправдать свою ненависть. Но я, разумеется, не дам тебе ни  единого  шанса

на победу. Точно так же,  как  его  Величество,  -  Герфегест  уважительно

кивнул в сторону регента.

     - Ты напрасно считаешь меня простаком, Кон-гетлар,  -  угрюмо  бросил

Двалара. - Я понял, что мне не одолеть Торвента в честном  поединке  сразу

после того, как Киммерин была парализована одним толчком его указательного

пальца. Но мне не оставалось ничего другого, как сложить голову. Таков мой

вассальный долг перед Надзирающим  над  Равновесием.  Он  послал  меня  за

головой Торвента, и у  меня  было  лишь  два  пути  -  выполнить  его  или

погибнуть.

     - А теперь?

     - Теперь не знаю, -  растерянно  сказал  Двалара  и,  скрестив  ноги,

уселся на пол Трехдверного зала. - Коль ты не убил меня у  ложа  Киммерин,

когда судьба сама дарила тебе мою жизнь, то, думаю, не  убьешь  и  теперь.

Киммерин тоже осталась жива - думаю,  через  некоторое  время  ты  сможешь

насладиться ее слезами и мольбами, когда она придет в себя...

     - Женские слезы не доставляют мне удовольствия, - совершенно искренне

парировал Герфегест.

     - Не важно. Главное, что Торвент остался жив, остались живы и мы.  Мы

проиграли наихудшим из возможных  способов.  Нам  нет  пути  назад.  Рыбий

Пастырь не примет нас. Нам остается лишь поцелуй лазоревого аконита...

     - Не глупи,  Двалара,  -  голос  Герфегеста  был  жесток.  .  -  Ваше

самоубийство будет еще одной бессмысленной жертвой, положенной  на  алтарь

черного могущества Рыбьего Пастыря. Да ты хоть понимаешь, кому служишь?! -

негодовал Герфегест.  -  Неужели  вассальный  долг  лишил  тебя  разума  и

понимания?

     - Я понимаю, кому служу... Герфегест, - обреченно сказал  Двалара.  -

Два дня тому назад я видел в Наг-Киннисте такое...  -  голос  Двалары  был

изменен  рокочущим  в  нем  ужасом  до  такой  степени,  что   Гер-фегесту

показалось, что волосы вот-вот зашевелятся у него на  голове,  -  я  видел

столь много странного, что все слышанное мной до этого о черном могуществе

моего сюзерена кажется мне в сравнении с этим детским лепетом.

 

     9

 

     - Скажи нам, что ты видел в Наг-Киннисте, - к  величайшему  изумлению

Герфегеста, Торвент, до этого выказывавший полное безразличие к разговору,

встал со своего места и присоединился к беседе.

     - И каким это образом два дня назад ты был еще в  Наг-Киннисте,  тоже

расскажи, - добавил Герфегест.

     Либо  Двалара  оговорился,  когда  сказал  "два  дня  назад"   вместо

"двадцать два дня назад", что как  раз  соответствовало  скорости  средней

быстроходности судна, либо...

     - Я видел флот, - начал Двалара. - Таких файе-лантов нет ни у  одного

из Семи Домов. Его привел Горхла -он привел его из Земель, лежащих  по  ту

сторону гор. Морские Врата Хуммера больше не препятствуют кораблям...

     Брови  Герфегеста  взлетели  на  лоб.  Флот?  Неужто   на   сей   раз

Сармонтазара пришла в Синий Алустрал? И чей же это флот?

     - Я видел человека, чей взор изменчив, а речь текуча и странна. Магия

Воды подвластна ему. Магия Льда - тоже.  Великий  Ганфала,  Рыбий  Пастырь

преклонил перед ним колени, словно бы безродный  раб.  В  его  правом  ухе

горел изумрудно-зеленый самоцвет, и сердца всех, кто зрел  этот  нездешний

свет, исполнялись страхом и покорностью.

     Серьга в правом ухе... "Как давно это было, Хум-мер их всех раздери!"

- в сердцах вскричал Герфегест. Октанг  Урайн,  Длань  и  Чресла  Хуммера,

звезднорож-денный сын Великой Матери Тайа-Ароан носил такую вот... Значит,

он жив и здравствует! Значит, он не был убит, значит, он оставил  с  носом

всех - Элиена, союзников, Герфегеста...

     - Как называл Ганфала этого флотоводца? - спросил  Торвент,  опередив

своим вопросом в точности такой же вопрос Герфегеста. Его полудетское лицо

украсилось каким-то почти старческим прищуром. Прищуром Зикры Конгетлара?

     - Он называл его Сиятельным  Баранским  князем,  Прозревающим  Сквозь

Туман.

     - Имя, как его имя! - в нетерпении вскричал Герфегест, встретив своим

взглядом спокойный и мудрый взгляд регента Торвента.

     Двалара потер затылок ладонью. Герфегест затаил дыхание.  Он  бы  мог

ответить вместо него, ибо догадывался, что за  горькую  правду  состряпала

судьба на небесной кухне. Но ему не хотелось слышать ее.

     - Это нездешнее имя, таких у нас не дают... Шет... Сиятельный Шет...

     - Шет ок Лагин, - грустно усмехнулся Герфегест.

     -  Точно!  -  подтвердил  Двалара.  -   Еще   Ганфала   называл   его

звезднорожденным.

 

     10

 

     Регент Торвент выказал  себя  милосердным  победителем.  Не  причинив

вреда Киммерин, он смог вывести ее из строя на долгих два часа. Когда  она

пришла в сознание и, приподнявшись, уселась  на  полу  Трехдверного  зала,

Двалара, Герфегест и Торвент все еще были заняты беседой.

     - Ты забыл поведать нам о том, каким образом ты  очутился  в  Обители

Ветра столь быстро. Ни одна "морская колесница"  из  тех,  что  имеются  в

распоряжении Семи Домов, не покроет расстояние между Наг-Киннистом и этими

землями за два дня, - напомнил Дваларе Торвент.

     - Это была отнюдь не "морская колесница", - задумчиво сказал Двалара.

- Это была  птица  величиной  вполовину  "морской  колесницы".  Человек  с

изумрудом дал ее нам. Она во всем покорна ему... На ее спине я и  Киммерин

прибыли сюда. Если бы вы могли видеть ее, вы бы поняли, отчего описать это

крылатое чудовище столь сложно...

     - Я видел ее,  много  лет  назад...  -  взор  Герфегеста  затуманился

воспоминаниями о тех днях, когда он считал благодатные земли  Сармонтазары

своим вторым домом. Когда он странствовал и боролся. О тех днях, когда  он

побратался с Элиеном Тремгором.  Его  тоже  звали  звезднорожденным,  как,

собственно, и Шета оке Лагина. Тогда Элиен  пошел  войной  против  темного

владычества Октанга Урайна, чтобы освободить Шета оке Лагина. А серебряные

птицы в те времена не признавали другого хозяина, кроме Октанга  Урайна...

Теперь они слушают Шета. Теперь они в Синем Алустрале.

     - Где же эта хваленая серебряная птица теперь? - спросил  регент  как

ни в чем не бывало.

     - Она не смогла приземлиться здесь, возле башни. Она слишком  велика,

- раздался слабый голос Киммерин. - Мы покинули  ее  серебряную  спину  на

островке близ Пояса Усопших. Там нас ждала лодка.

     - Стало быть, она ждет вас там?

     - Я могу позвать ее. Меня научил Шет оке Ла-гин, - сказала  Киммерин.

Чувствовалось, что каждая фраза дается ей с огромным трудом.  -  Но  я  не

стану делать этого, потому что нам незачем возвращаться к Ганфале. Нам  не

с чем возвращаться к Ганфале.

     - Что же вы намерены  делать?  -  спросил  Герфегест,  окидывая  свою

прежнюю возлюбленную взглядом, в котором можно было бы отыскать  намек  на

утраченную нежность.

     - Если бы мы знали ответ на этот вопрос, мы бы уже делали, - отрезала

Киммерин, немногословная и прекрасная, как в прежние времена.

 

     11

 

     Разговоры не пошли Дваларе на пользу. Его бил озноб, а раны,  которые

так и не случилось перевязать в пылу дискуссий, снова  стали  кровоточить.

Киммерин, обездвиженная Торвентом, тоже была не в лучшей форме. По лбу  ее

струился липкий пот, а руки дрожали.

     Регент Торвент снова присел на лавку,  а  Герфе-гест,  погруженный  в

глубокие раздумья, стоял у окна, рассматривая "Жемчужину  Морей",  которая

на якоре дожидалась его возвращения.

     Он думал о Шете оке Лагине. Как  случилось,  что  из  пылкого  юноши,

чистого помыслами мужа и названого брата Элиена он переродился  в  исчадие

Хумме-ра? Выходит,  Октанг  Урайн,  державший  Шета  в  Вар-наге,  столице

темного народа герверитов, все-таки добился своего?  Шет  не  только  стал

Дланью Хумме-ровой, не только подчинил себе Варан, но и  вошел  в  союз  с

Ганфалой. Теперь Шет стал для Синего Алу-страла тем же, чем  Октанг  Урайн

был некогда для Сармонтазары... Думал Герфегест и об Элиене. Знает ли  его

Брат по Крови о  том,  что  творит  Шет  оке  Лагин,  или  же  по-прежнему

совершенствуется в магических  искусствах  в  построенном  собственноручно

городе, не желая ни во что вмешиваться, не желая кровопролития? Но  ответы

на все эти вопросы были скрыты от Герфегеста пеленой неведения.

     Смеркалось. Киммерин перевязывала раны Дваларе,  Торвент  по-прежнему

перебирал четки. Трехдверный зал медленно погружался в темноту. И не  было

никого, кто чувствовал бы себя бодро. Бессилие. Уныние. Печаль.

     - Я думаю, всем нам будет спокойней на "Жемчужине  Морей",  -  сказал

наконец Герфегест. - Там нас по крайней мере ждет ужин и постель.

     Как ни странно, ни со стороны  Двалары  и  Киммерин,  ни  со  стороны

регента Торвента возражений не последовало.

     Глава четвертая

 

     КРИЧАЩАЯ ДЕВА

 

     Хозяева Гамелинов, Нисоред со Слепцом,  Торвент  и  его  незадачливые

убийцы составили на палубе "Жемчужины Морей"  самую,  пожалуй,  пеструю  и

немыслимую компанию за всю историю Синего Алу-страла. До заката оставалось

не более часа.

     Едва заметно улыбнувшись своим мыслям,  Герфегест  предложил  поднять

якорь.

     - Может, все обсудим здесь и сейчас? - спросил  Двалара.  -  В  бухте

безопасно, а выходить в открытое море на ночь  глядя  -  не  самая  лучшая

затея.

     -  Ты  просто  хочешь  сказать,  что  тебе  не   терпится   поскорее,

распрощаться с нами, с обреченными, сесть -на серебряную  птицу  и  спустя

считанные  часы  предстать  пред  ясны  очи  твоего   хозяина?   -   хитро

прищурившись, спросил Торвент.

     Дальнейшего  продолжения  разговор  не  получил.  Потому  что   из-за

скалистого мыса, приблизительно в лиге от "Жемчужины Морей", показался нос

большого четырехъярусного файелап та.

     Ничего  подобного  Герфегест  раньше  не  видел.  Носовой  фигуры  на

файеланте не было. Точнее, не было привычной деревянной статуи - крылатого

тура,  альбатроса,  изогнутой  лебединой  шеи.  Вместо  этого  на  носовой

площадке файеланта возвышалась металлическое нечто в  обрамлении  огромных

металлических же лепестков.

     Герфегест опрометью бросился на смотровую башенку, на  ходу  крикнув:

"Немедленно вытравить якоря; воинам - к бою".

     - Штандарт Пелнов, - пробормотал наблюдатель, растерянно  воззрившись

на Хозяина Гамелинов. Не  говоря  ни  слова,  Герфегест  выхватил  у  него

дальноглядную трубу и навел ее на загадочное сооружение на  носу  корабля.

Он не поверил своим глазам. Там была статуя огромной  обнаженной  женщины,

отлитая из серебра. Женщина стояла на коленях, опираясь на длинные изящные

руки. Она экстатически выгибала спину, а ее огромный,  нечеловеческий  рот

был ши-роко раскрыт в немом крике. Не может этого быть...

     "Кричащая дева" - он краем уха слышал о таких.  Да.  Точно.  Лорнуом.

Ганфала, беспощадно глядящий в глаза. Ваарнарку.

     ..."Черного пламени" у Гамелинов больше не было. После этого Стагевду

не оставалось ничего, кроме как швырнуть на чашу весов "кричащих дев"...

     Да, Стагевду. Но не Пелнам.

     - Это "кричащая дева", - раздался над ухом Гер-фегеста голос Харманы.

Кажется, Хозяйка Гамелинов перепугалась не на шутку.

     - Это я уже понял, - раздраженно бросил Герфе-гест. - Но, может быть,

ты в состоянии объяснить, откуда она у Пелнов?

     - Это очень важно сейчас, когда мы  в  ловушке?  -  спросила  Кармана

ледяным тоном.

     Она была как всегда права. По-настоящему важным  сейчас  было  только

одно - сделать хоть что-нибудь во имя  своего  спасения.  О  том,  на  что

способна одна "кричащая дева",  Герфегест  знал  из  кратких  комментариев

Ганфалы. В их свете участь жертв "кричащей девы" представлялась более  чем

безотрадной.

 

     2

 

     Все, находившиеся на палубе, почувствовали неладное.  Нисоред  скосил

глаза на забеспокоившегося Слепца. Двалара что-то шепнул на ухо  Киммерин.

Та согласно кивнула  и  извлекла  из  своей  сумы  небольшой  шарообразный

предмет с разновеликими отверстиями и несколькими расширяющимися трубками,

каждая длиной приблизительно в ладонь.

     - Флейта Пастыря Птиц? -  спросил  сообразительный  Торвент.  Он  уже

понял, что Киммерин собирается вызвать серебряную птицу.

     Киммерин кивнула и, зажав  несколько  отверстий  пальцами,  подула  в

самую короткую трубку. Уродливая  "флейта"  издала  низкий  ревущий  звук.

Киммерин отпускала отверстия одно за другим, и каждый раз звук менялся, то

возносясь до еле слышного писка, то нисходя к глухому гулу.

     - Вы уйдете, оставив нас  погибать,  -  безмятежно  заметил  Нисоред,

пристально следя за кораблем Пелнов.

     Тот не торопился приближаться. Нос корабля  сейчас  был  направлен  в

точности на "Жемчужину Морей",  и  было  тяжело  определить  скорость  его

движения. Нисореду показалось, что Пелны медленно  выгребают  подальше  от

"Жемчужины", которая только начала разворачиваться для  выхода  из  бухты.

Одновременно с этим на носу корабля началось какое-то медленное  движение,

но в сумерках  невооруженный  глаз  отказывался  определить,  что  же  там

происходит.

     Герфегест видел это в дальноглядную трубу. Близ тарана, почти у самой

воды, суетились десятки людей. Ловко  цепляясь  за  плетенные  из  толстых

канатов маты, они  укрепляли  на  носу  корабля  наклонные  брусья,  концы

которых уходили под воду. В это же время  под  носовой  площадкой  корабля

разошлись в сторону щиты деревянной обшивки.

     Герфегест невольно цокнул языком. Ишь, наворотили...

     Он на мгновение  оторвался  от  созерцания  зловещих  превращений  на

корабле Пелнов и ударил  в  гонг  трижды.  Во  всех  Домах  Алустрала  это

означало только одно - гребцам предстояло выложиться сейчас до предела.  И

если надо - умереть  от  боли  в  разорванных  сухожилиях  и  вывороченных

суставах. Потому что в противном случае умрут все.

     Герфегест не терял надежды на то, что они успеют протаранить  корабль

Пелнов быстрее, чем те приведут в действие "кричащую деву".  Но  когда  он

вновь поднес к глазам дальноглядную трубу, то понял, что они  обречены  на

смерть дважды. Потому что  из-за  мыса  выходил  второй  файелант  Пелнов.

Правда, на нем не было "кричащей девы". Но  зато  вместо  привычных  мачт,

убранных великохитрыми Пелнами,  на  нем  стояло  полтора  десятка  мощных

метательных машин. Не поленились...

 

     3

 

     Сумерки сгущались.

     "Жемчужина Морей" неслась навстречу своей гибели,  срывая  с  гребней

волн фонтаны брызг и хлопья соленой пены.

     На первом файеланте Пелнов носовая  площадка  пришла  в  неторопливое

движение. "Кричащая дева" и огромная медная лилия за  ее  спиной  медленно

ползли вниз под скрип воротов и удары бичей распорядительных  начальников.

Файелант  шел  задним  ходом,  стремясь  оттянуть   миг   столкновения   с

"Жемчужиной Морей". Второй файелант,  развернувшись  кормой  к  Гамелинам,

спешил уйти за корму своего собрата,  чтобы  не  пасть  случайной  жертвой

"кричащей девы".

     Несмотря на все  старания  гребцов,  "Жемчужину  Морей"  отделяло  от

корабля Пелнов по  меньшей  мере  Шестьсот  локтей.  Герфегест  напряженно

следил, как ладони и колени "кричащей девы"  уходят  под  вору.  Она  явно

ускоряла  свое  движение.  Через  несколько  минут  "дева"   должна   была

погрузиться полностью.

     На палубе "Жемчужины Морей" в  напряженном  ожидании  замерли  воины.

Всего семьдесят. Еще Ни-соред со своим неразлучным Слепцом. Еще Торвент.

     Двалара и Киммерин. И они с Харманой. Даже если они успеют, шансов  в

рукопашном бою у них  будет  очень  и  очень  мало.  А  с  учетом  второго

файеланта их , вообще нет...

 

     4

 

     Они не успели. Когда между кораблями оставалось около двухсот  шагов,

широко распахнутый рот "кричащей девы" исчез под водой.  Над  поверхностью

остались только три верхних лепестка огромного медного цветка-колокола.

     Спустя несколько мгновений "дева" закричала. Ее крик не был  доступен

ушам  смертных.  Ее  крик  улавливался  магией   металлических   лепестков

цветка-колокола и отшвыривался вперед с удесятеренной силой.  Ее  крик  не

был доступен ушам смертных, но "Жемчужина Морей" внимала  ему,  и  в  этом

была ее гибель.

     Мелкая, чувствуемая разве только становым хребтом дрожь разлилась  по

всему кораблю. Герфегест крепко обнял Харману. "Я люблю  тебя",  -  шепнул

он, прекрасно понимая, что больше им не помогут никакие слова.

     Первыми не выдержали деревянные шипы, на которыхбыла собрана  обшивка

"Жемчужины Морей". Угрожающий  протяжный  скрип  раздался  из  корабельных

трюмов. Потом корабль бьш потрясен от носа до кормы и начал  резко  терять

скорость. Герфегест понял - доски обшивки сейчас одна за другой  срываются

со шпангоутов и замедляют движение "Жемчужины Морей".

     Из-под палубы донесся многоголосый вопль  ужаса  -  вода  хлынула  на

нижние гребные ярусы.

     -Беги вниз! - крикнул  Герфегест  застывшему  рядом  с  ним  в  ужасе

наблюдателю. - Скажи надсмотрщикам, пусть снимут замки с цепей.

     - Может,  хоть  кто-то  спасется,  -  пояснил  Герфе-гест  удивленной

Хармане.

     - В Алустрале так не делают, - сказала она, веем телом  прижимаясь  к

Хозяину Гамёлинов.

     - Отныне - делают, - прошептал Герфегест.

     Несмотря на потерю  скорости,  "Жемчужина  Морей"  из  последних  сил

продолжала бороться за  звание  самого  быстрого  корабля  Алустрала.  Она

упорно  ползла  вперед,  локоть  за  локтем  пожирая  расстояние,  которое

отделяло ее от корабля Пелнов.

     Крик "девы" усиливался. С обоих бортов "Жемчужины Морей"  можно  было

видеть деревянную труху, в которую неуклонно превращалась подводная  часть

корпуса  корабля.  Разрушительная  дрожь  становилась  нестерпимой  и  для

человеческих тел. Многие воины на палубе падали на  колени,  зажимали  уши

руками, хватались за  горло,  к  которому  подкатывал  мучительный  спазм.

Герфегест понял, что в воде  они  не  проживут  и  минуты  -  крик  "девы"

сокрушит их тела, как древесину, бронзу, камень.

     На палубе один  за  другим  стали  появляться  перепуганные  насмерть

гребцы. "Сильные люди, - восхищенно подумал Герфегест. - Многие  воины  не

выдерживают, а они находят  в  себе  силы  противостоять  крику  "девы"  и

выбираются из своих полузатопленных ярусов, чтобы в последний раз  увидеть

небо".

     Было уже совсем темно. До корабля Пелнов оставалось  каких-то  жалких

двадцать локтей. Полны пока не стреляли. Зачем?

     Из черных небес донесся пронзительный крик, который  Герфегест  узнал

сразу. Серебряная птица. Что ему до нее и что  ей  до  них?  Она  подберет

Двалару и Киммерин, и все.

     Зову птицы откликнулась "флейта" Киммерин. Герфегест  не  знал  языка

Птичьих Пастырей, да и не хотел знать. Теперь уже все равно.

     "Жемчужина Морей" ушла  под  воду,  одновремен-  но  разваливаясь  на

мельчайшие обломки, в одно мгновение  ока.  Но  прежде,  чем  оказаться  в

охваченной всеразрушающей дрожью воде, Герфегест  успел  заметить,  как  с

носовой фигуры  "Жемчужины  Морей"  метнулась  в  сторону  корабля  Пелнов

бледная фиолетовая молния.

     Вода приняла их в свое смертоносное лоно. Безумный крик "девы"  вошел

в тела сотен людей по-настоящему. Сердце  отказывалось  биться,  легкие  -

дышать, руки мгновенно свело леденящей судорогой; Герфегест  шел  ко  дну,

как  беспомощный  младенец,  и   барабанные   перепонки   пели   последнюю

погребальную песнь.

     Собрав все, что оставалось в нем от воли, в единый  кулак,  Герфегест

смог все-таки перебороть судорогу и, неистово разгребая ставшую неимоверно

вязкой воду, вырвался  на  поверхность.  Захрипев,  он  глотнул  напоенный

смертью воздух - и сразу же словно бы  десятки  тупых  ножей  вонзились  в

беззащитные легкие.

     Корабль Пелнов возвышался в недосягаемых тридцати локтях,  которые  -

заволакивающийся кровавым  туманом  рассудок  Герфегеста  не  лгал  своему

хозяину - ему не суждено преодолеть. Ибо судорога вновь охватила  все  его

тело.

     Герфегест вновь тонул и не мог  видеть,  как  из  бархата  небес,  на

котором  разгоралась  бледным  пламенем  звездная  пыль,  прямо  на  волны

обрушилось крылатое серебряное чудовище. Выбив  своими  когтистыми  лапами

два фонтана  брызг,  взлетевших  выше  боевых  башенок  файеланта  Пелнов,

серебряная птица выхватила из-под воды свою добычу.

     Сегодня она поохотилась славно. В ее когтях оказалось  большое  тело.

Огромное тело. Тело  "кричащей  девы"  в  обрамлении  цветка-колокола.  Ее

нельзя было есть. Ее нужно было выбросить.

 

     6

 

     Чьи-то заботливые,  ласковые  и  вместе  с  тем  очень  сильные  руки

поддерживали его голову на поверхности воды. Соленые губы поцеловали его в

закрытые глаза. Потом прозвенело несколько пощечин. Тщетно. Тогда Хармана,

не долго думая, укусила Герфегес-та за нос. Хозяин Гамелинов закашлялся  и

наконец-то открыл глаза.

     Привычный к принятию  молниеносных  решений  рассудок  Идущего  Путем

Ветра сразу все расставил по местам. Крик "девы"  прекратился.  Хармана  -

жива, и она рядом с ним. Меч по-прежнему с ним. На корабле  Пелнов  слышны

вопли ужаса. Это радостно, хотя и непонятно.  Судя  по  крикам,  стонам  и

отборной ругани, разносящимся над поверхностью  воды,  несколько  десятков

гребцов и воинов все еще живы. Сражение проиграно,  но  его  еще  надлежит

проиграть с честью.

     - Спасибо, - печально сказал Герфегест Харма-не. - Это была бы  самая

бесславная  смерть  в  роду  Конгетларов.  Теперь  мы  можем  погибнуть  с

достоинством.

     - Даже и не думай об этом, - гневно свела  брови  Хармана.  -  Судьба

подарила нам лучший шанс. Серебряная птица с нами.

     В  подтверждение  ее  слов  в  нескольких  сотнях  локтей  за  кормой

файеланта Пелнов раздался нарастающий свист. И спустя несколько  мгновений

- оглушительный треск сокрушаемых палуб, ярусов и днища.

     - Что это? - недоуменно спросил Герфегест.

     - Полагаю, "кричащая дева". Использованная,  впрочем,  отнюдь  не  по

прямому назначению. Умница все-таки твоя Киммерин.

     Герфегест улыбнулся - полоса его ослепительно белых зубов сверкнула в

темноте зловещим предзнаменованием для Пелнов.

     -  Слушайте  все,  кто  меня  слышит!  -  разнесся  над  водой   крик

воспрянувшего духом Хозяина Гамелинов. - Пелны объяты смятением! Мы должны

доплыть до их корабля во что бы то ни стало! И тогда мы спасемся!

     Впрочем, всем все было ясно и без его слов. Только  теперь  Герфегест

заметил, что у распахнутых настежь носовых щитов файеланта сверкают  мечи.

Кто-то из его людей уже был там. Прекрасно. Значит, теперь остается только

не отстать в доблести от собственных подданных.

     Герфегест и Хармана - мокрые, замерзшие и  оттого  яростнее  втрое  -

выкарабкались на носовую  площадку  файеланта,  когда  там  осталось  лишь

несколько трупов среди липкой лужи крови.

     На просторной палубе корабля было  на  удивление  малб  воинов  и  на

удивление много мертвецов. Только ближе к корме  -  там,  где  возвышалась

балюстрада с каютами для благородных - еще шел бой. Герфегест не  понимал,

как удалось немногочисленным уцелевшим Гамелинам столь быстро разогнать не

менее двух сотен Пелнов.

     Но когда они с Харманой спешили по палубе в направлении кормы,  трупы

Пелнов сказали все сами за себя. Здесь прошел Слепец. Прошел,  побуждаемый

к бою магией Нисореда.  "Вот  и  получились  первые  два  имени  в  списке

уцелевших, - подумал Герфегест. - Слепец и  Нисоред.  Если  они,  конечно,

уцелели после всего этого".

     Еще пятнадцать шагов - и Герфегест увидел, что его опасения имели под

собой вполне определенную почву. К кормовой мачте  был  пришпилен  стрелой

"скорпиона" Слепец. Вернее - то, что от него осталось. Потому  что  топоры

Пелнов славно потрудились над своей добычей. Последний раз Герфегест видел

Слепца в таком состоянии полгода назад в черный день близ святилища, когда

погибла Тайен.

     У  кормовой  балюстрады  толпилось  с  десяток  Га-мелинов.  Там   же

Герфегест  с  радостным  удивлением  обнаружил  Нисореда.   Наверху,   над

балюстрадой,  на  возвышенной   кормовой   площадке   возле   разряженного

"скорпиона",  теснились  пятеро  Пелнов.  Среди  них   выделялся   ростом,

молодостью, пурпурным гребнем на шлеме один. Даже в сумеречном  и  неярком

свете факелов Герфегест узнал его сразу. Это был сын Шаль-Кевра,  Глорамт.

Герфегест помнил его по Наг-Нарао-ну. Тогда сын  Шаль-Кевра  был  в  числе

немногих спасшихся.

     Появление Хозяев Гамелинов прошло незамеченным - все  были  поглощены

странным разговором, который шел между Нисоредом и Глорамтом.

     - Нет, - покачал головой Нисоред. - Нет, Глорамт, сын Шаль-Кевра.  Ты

не прав везде, и, если ты не хочешь  сойти  вниз,  ко  мне,  -  значит,  я

подымусь к тебе сам.

     - Нам нечего делить друг с другом, Нисоред, -  рассудительно  заметил

Глорамт. - Я  пришел  сюда  не  за  твоей  жизнью,  а  за  жизнью  низкого

Конгетлара, которого вижу сейчас за твоей спиной. Он коварством  и  магией

погубил моего отца и цвет моего Дома. Я думал, он уже пошел в пищу  рыбам.

Но коль нет - я хочу вырвать его сердце. Его, не твое, Нисоред.

     Герфегест уже сообразил, что здесь идет обычный для Благородных Домов

Алустрала торг  вокруг  застарелых  обид  и  взаимных  оскорблений.  И  он

привычно  включился  в  него  -  быстрее,  чем  успел  задаться  десятками

вопросов, которыми бы следовало задаться.

     - Я готов, Глорамт! - с готовностью вызвался Герфегест.

     - Но я не готов, - спокойно заметил Нисоред. -  Я  не  затем  покинул

пустоту  Наг-Туоля,  чтобы  сейчас  вверить  свою  кровную   месть   рукам

Конгетлара.

     Герфегест припомнил, как призывал Нисореда плыть вместе с ним во  имя

мести Пелнам. Ну что же, это его право.

     - Прости, Глорамт, - искренне извинился Герфегест. -  Не  судьба  нам

скрестить клинки в честном поединке. Потому что сейчас ты встретишь смерть

из рук Нисореда.

     Глорамт недобро усмехнулся.

     - Если Нисоред захочет подняться - убейте его. Если захочет Конгетлар

- пропустите. - Таково было приказание Глорамта своим воинам.

 

     8

 

     Глорамт самым оскорбительным образом отказался от честного  поединка.

Герфегест был уже готов приказать своим Гамелинам убить  Пелнов  вместе  с

Глорамтом.

     В этот момент Нисоред, изменившись в лице, прокричал:

     - Хорошо, мальчишка! Я иду к тебе!

     Герфегест не успел остановить его.

     Чтобы  подняться  на  кормовую  площадку,   нужно   было   преодолеть

восемнадцать ступеней деревянной лестницы. В один прыжок  Нисоред,  словно

легкая лань, запрыгнул на седьмую ступень. В его правой руке  был  меч,  в

левой - цепь с ошейником Слепца.

     В его грудь сразу же устремилось метательное копье, пущенное одним из

Пелнов. Нисоред мгновенно упал лицом на ступени.  Герфегест  только  успел

подивиться, как он не разбил в кровь лицо, а  Нисоред  уже  снова  был  на

ногах. За пять ступеней до кормовой площадки  он  отпрянул  в  сторону,  и

второе метательное копье снова не нашло свою цель.

     Наверху его ждали трое Пелнов. Выпад  первого  Нисоред  отвел  ударом

меча, и тотчас же в его левой руке блеснула длинная цепь,  распрямляясь  в

убийственном выпаде. Нисоред выкрикнул чтсито на Наречии Хуммера.  Поэтому

удар тяжелым ошейником  Слепца  произвел  страшное  действие:  лицо  воина

озарилось фиолетовой вспышкой - и он упал замертво. Двое Пелнов  отскочили

в испуге назад.

     - Что, Глорамт, твои воины могут остановить меня?! - прорычал Нисоред

так, что волосы на голове Герфегеста шевельнулись от ужаса.

     - Хорошо, оставьте его! -  прогремел  на  удивление  уверенный  голос

Глорамта. - Если безумец не хочет мира, он получит свою смерть! Ты добился

своего, Нисоред, - я буду сражаться с тобой.

     В руках  Глорамта  блеснули  два  хищно  изогнутых  стальных  лезвия.

Широких у основания, не очень длинных, но сильно заостренных на конце.  Не

мечи и не кинжалы и даже не боевые серпы.

     - "Крылья альбатроса", - тихо сказала Хармана.

     - Что? - не понял Герфегест.

     - Смотри и увидишь, - сказала она.

     Противники  мягкими,  неслышными,  неторопливыми  шагами  кружили  на

месте, оценивающе  оглядывая  друг  друга.  После  того  как  они  описали

полукруг, за спиной у Нисореда  оказался  воин  Пелнов.  Герфегест  только

успел подумать, что Нисоред слишком доверяет благородству Пелнов, как  меч

воина сверкнул в смертоносном замахе. Но Нисоред был начеку,  и  его  меч,

совершив из стойки  "первая  над  головой"  быстрое  движение  "вправо  за

спину", поверг вероломного воина на колени - блевать кровью.

     Этого-то Глорамт только  и  ждал.  Действительно  похожий  со  своими

лезвиями крыльями на альбатроса, он  прыгнул  вперед.  Правое  "крыло"  он

предусмотрительно подставил под удар цепи, а  левое  погрузил  в  глубоком

выпаде в раскрытую грудь Нисореда. Старик покачнулся, захрипел, и  в  этот

момент произошло нечто ужасное.

     Нисоред был уже за гранью смерти, и все-таки его уста разомкнулись, а

левая рука послала цепь Слепца навстречу "крылу альбатроса" Глорамта.  Сын

Шаль-Кевра быстро отпрянул назад, но было уже поздно - цепь  с  угрожающим

звоном обмоталась вокруг его руки. Глорамт закричал от невыносимой боли  -

железные звенья, подвластные предсмертному заклинанию Нисореда, впились  в

его плоть, прожигая ее до костей.

     Нисоред упал, но его пальцы продолжали крепко сжимать цепь.  Глорамт,

увлекаемый телом  Нисореда,  повалился  на  него  сверху,  нанося  старику

повторный удар в горло.

     В это время из трюмов файеланта  с  боевым  кличем  Пелнов  появилось

множество вооруженных людей. Они  возникли  в  районе  носовой  башенки  и

теперь стремились как можно быстрее  достичь  кормовой  балюстрады,  чтобы

разделаться с Гамелинами. Герфегест понял, что  эти  воины  спрятались  на

гребных галереях, спасаясь от слепой ярости многоногой твари  Нисореда,  и

теперь они жаждут только одного - его крови и его смерти.

     Прежде чем Пелны достигли  мачты  с  пришпиленными  к  ней  останками

Слепца, Герфегест уже был на верху кормовой площадки. Двое  телохранителей

Глорамта пали от его меча быстрее, чем успели осознать  происходящее.  Сам

Глорамт - живой, но мучимый цепью Слепца - едва слышно  постанывая  сквозь

плотно сцепленные зубы, безуспешно пытался избавиться от  рокового  плена.

Спустя мгновение меч Герфегеста освободил его от мучений.  Рука  Глорамта,

обрубленная у  самого  леча,  упала  вместе  с  цепью  на  грудь  мертвого

Нисореда. Ударом ноги Герфегест выбил "крыло альбатроса" из уцелевшей руки

Глорамта и, схватив главу Дома Пелнов за  волосы,  рывком  поднял  его  на

ноги. Теперь каждый мог видеть две вещи: Глорамт изувечен, но жив; Глорамт

пленен Хозяином Гамелинов.

     - Еще один шаг - и ваш хозяин умрет! - крикнул Герфегест Пелнам.

     Те услышали и поняли его сразу. Они замерли,  не  добежав  нескольких

шагов до кормовой балюстрады. Гамелины - и в  их  числе  Хармана  -  молча

ожидали развития событий, на  всякий  случай  изготовившись  к  схватке  с

Пелнами.

     Герфегест от груди и до  пят  был  залит  кровью  Гло-рамта.  Он  был

страшен.

     - Прикажи своим людям сложить оружие, и ты будешь  жить,  -  прошипел

Герфегест, сомневаясь, слышит ли его бледный как смерть Глорамт.

     Глорамт слышал. И, собрав остаток своих сил, исполненный непреклонной

решимости, он прокричал Пелнам:

     - Убейте их всех! Смерть Гамелинам! В  следующее  мгновение  он  упал

замертво к ногам Герфегеста, а его разъяренные люди со всех ног  понеслись

к Герфегесту, чтобы отомстить за смерть главы своего  дома.  И  за  смерть

Шаль-Кевра. И за ослепительно прекрасный архипелаг Лорнуом,  где  люди  не

живут больше.

 

     9

 

     Трое - двое мужчин и одна женщина  -  вместе  с  тихим  плеском  воды

возникли у скользкого борта корабля  Пелнов  среди  густого  многоярусного

частокола весел. Под ними  в  воде  тремя  грациозными  сгустками  темноты

терпеливо замерли тайноулыбчивые дельфины.

     В ста локтях от них, на  корме  файеланта  звенели  клинки.  Судя  по

крикам, Пелны брали верх.

     Юноша  со  странными,  немного  отталкивающими  чертами  лица   нежно

погладил своего дельфина по матовому боку. Потом  его  ладонь  замерла,  а

пальцы выбили на коже дельфина неслышную прерывистую барабанную дробь. Над

поверхностью моря показалась ощеренная морда дельфина.  Хозяин  вод  понял

Тор-вента.

     - Хорошо, - сказал тот своим спутникам. - Сейчас  дельфины  подбросят

нас к веслам второго яруса. Наше дело - пробраться через  весельные  порты

на гребную палубу и освободить гребцов.

     - А если они не захотят поддержать нас и сохранят верность Пелнам?  -

осведомился мужской голос. Он принадлежал Дваларе.

     - Тогда мы погибнем, - спокойно ответил юноша.  -  И  вместе  с  нами

погибнет мир.

     - Гребцы верны Пелнам, пока крепки цепи на их запястьях,  -  заметила

Киммерин. - Повелевай дельфинами, Торвент!

     - Хорошо, - кивнул тот. - Приготовьтесь...

 

     10

 

     Три тени высоко вознеслись над  поверхностью  воды  и,  на  мгновение

зависнув в наивысшей точке, рухнули обратно в родную стихию. Три пары  рук

вцепились в весла.

     Но вот чьи-то  пальцы  разжались,  раздался  тупой  удар,  сдавленный

вскрик - похоже, падающий ударился о весла нижнего яруса - и вслед за  ним

негромкий всплеск воды.

     -Двалара? Торвент? - неуверенно спросила Киммерин, перехватывая  свое

весло ногами для верности.

     - Похоже, Двалара, - пробормотал Торвент.

     - Мы не можем оставить его в воде.  Он,  кажется,  ранен,  -  сказала

Киммерин, и быстрее, чем  регент  успел  что-либо  возразить,  внизу  едва

слышно ухнула вода. Киммерин вошла в нее как  опытная  ныряльщи-ца  -  без

брызг и лишнего шума.

     - Сыть Хуммерова, - пробормотал Торвент. Он не мог последовать за ней

- Гамелины на корме и так будут вот-вот перебиты.

     Перебирая руками по  просоленному  водами  Синего  Алустрала  дереву,

Торвент быстро добрался до  одного  из  многочисленных  темных  проемов  в

борту. Как он и ожидал, весельный порт был затянут влажной воловьей кожей.

Так положено перед боем.  "Чтобы  не  простудить  наших  неженок  огненным

ветром брани", - как шутили надсмотрщики. В этой мрачной шутке  была  своя

доля правды - шкуры защищали от зажигательных стрел и  легких  метательных

снарядов.

     Торвент выхватил  из  ножен,  укрепленных  над  щиколоткой,  короткий

волнистый клинок левой руки.  Отличная  сталь  императорских  оружейников,

которую  в  бытность  свою  щедро  заговаривал  по-своему   недальновидный

Ганфала, пронзила кожу, как хрупкую бумагу исторических хроник.

     Вскоре Торвент оказался в обществе гребцов.

 

     11

 

     Прежде чем Торвент успел сказать  что-либо,  две  пары  крепких  рук,

гремя кандалами, вцепились в него мертвой хваткой. Спертый  чесночный  дух

ударил в ноздри. Было темно, как в склепе. Прорезанное им в коже отверстие

оказалось самым ярким источником света здесь - в него,  по  крайней  мере,

сочился слабый звездный свет.

     - Смотри-ка, братья, к нам, похоже, благородного занесло! -  просипел

кто-то.

     - Да, воняет от него не по-нашему, - согласился более солидный голос.

     - Вкусный, наверное, - гоготнули за спиной.

     - А то как же! Еще какой вкусный!

     Под такие, в  общем-то  безобидные,  разговоры  руки  нащупали  горло

Торвента и начали деловито душить его. Этого только ему сейчас не  хватало

- погибнуть в обществе трюмных крыс!

     - Я не Пелн! - прохрипел регент. - Я, клянусь Яростью Вод  Алустрала,

сын Лана Красного...

     - Да хоть зеленого! - одобрительно просипел один  из  его  душителей,

сводя пальцы так сильно, что гортань Торвента уже  не  могла  породить  ни

одного осмысленного звука.

     Регенту очень не хотелось пускать в ход оружие, но, похоже, судьба не

оставляла ему другого выбора. Два-три слепых удара в темноту  -  и  пальцы

душителей разомкнутся и его легкие вновь изопьют сладкого воздуха. Торвент

уже  решился,  уже  привычно  дрогнули  мускулы  в  сладком   предощущении

убийства...

     - А ну-ка ша, братишки!

     Голос донесся снизу, с третьего гребного яруса. Он был еле слышен, но

в нем таились отзвуки былой  власти.  И  обладатель  этого  голоса  здесь,

похоже, обладал каким-то своим особым статусом. По крайней мере, пальцы на

горле Торвента  чуть  ослабли.  Регент  смог  глотнуть  спертого  трюмного

воздуха, который, как он и ожидал, показался ему слаще поцелуя императрицы

Сеннин. Вместе с тем затих и говорок балагурящих гребцов. Все  ждали  слов

человека с третьего яруса. И они прозвучали:

     - Пусть этот сын Красного споет еще что-нибудь.

     -  Я  действительно  сын  императора.  И  я  пришел  сюда  вместе   с

Герфегестом из павшего Дома Конгет-ларов.

     -  Докажи,  -  голос  невидимого   собеседника   показался   Торвенту

взволнованным. И еще было в нем что-то неуловимо знакомое.

     - Лучшее доказательство - сам Герфегест, который  в  любое  мгновение

может пасть от руки Пелнов. Чтобы увидеть  его,  достаточно  подняться  на

палубу с оружием в руках.  Там  вас  ждет  свобода,  клянусь  Яростью  Вод

Алустрала!

     - Свобода - это кровь Пелнов на наших устах. Не так ли, братья?

     Темная утроба файеланта ответила одобрительным гулом.

 

     12

 

     Гамелины сражались с отчаянием обреченных, заботясь  лишь  об  одном:

чтобы их хозяева встретили смерть последними. Заняв  кормовую  балюстраду,

они из последних сил сдерживали натиск Пелнов. Точно так же,  как  полчаса

назад Глорамт и его телохранители сдерживали  здесь  Гамелинов.  На  войне

судьба особенно склонна к иронии.

     Герфегест и Хармана сражались бок о бок, и два  меча-близнеца  разили

без устали.

     Хозяин Гамелинов первый  раз  видел  свою  возлюбленную  в  настоящем

кровавом деле. И эн не мог не признать, что  Хармана  весьма  искушена  не

только в  любовных  схватках  и  магических  практиках.  Ее  меч  уверенно

следовал Путем Стали, равно как и его клинок - Путем Ветра.

     Но Пелнов было много. Очень много для двенадцати  бойцов,  утомленных

водной стихией и яростной сечей.

     Коренастый Гамелин в кожаном панцире метнул-ся вбок и  принял  грудью

копье,  предназначенное  Хозяину  Дома.  Их  осталось   одиннадцать.   Еще

несколько тягучих мгновений  времени,  отмеренных  звонкой  разноголосицей

мечей - и двое воинов разом стали жертвой ловкача с секирой. Девять.

     Пелны  с  победным  кличем  ворвались   на   балюстраду,   разливаясь

разъяренной волной по телам павших. Гамелины откатились к самому кормовому

срезу.

     И  вдруг  Пелнов  нагнал   другой   клич   -   хриплый,   нестройный,

разноголосый. С каждым мгновением он рос и ширился. В нем  таилась  особая

ярость - ярость людей, месяцами не видевших дневного света.

     В толпе выделялись трое. Старик <;о слепыми бельмами  вместо  глаз  и

двое молодых гребцов, почтительно поддерживающие его с  обеих  сторон.  Он

сделал всего лишь шесть шагов. На седьмом его босые ступни нащупали чье-то

тело. Он остановился, и его  чуткие  пальцы  прошлись  по  груди  убитого.

Чеканка на панцире. Что-то,  похожее  на  крылья.  Герб  Пелнов.  Крылатый

Корабль. Старик отпустил своих провожатых и опустился на корточки рядом со

своей находкой. Он погрузил пальцы в рану, которую он разыскал  без  труда

на шее Пелна. Затем прикоснулся к своим губам. Свобода.

     Торвент успел освободить гребцов вовремя - потому что в это  время  в

корму  файеланта  впились  гнутые  "кошки".  Три  лодки,  полные  Пелнами,

спасшимися со второго корабля, тоже хотели внести свой  скромный  вклад  в

кровопролитие.

 

     13

 

     Все было кончено.  Растерзанные  разъяренными  гребцами  тела  Пелнов

устилали палубу щедрым красным ковром. Пелны, возникшие из ночи на лодках,

сообразив, что их предводитель мертв,  а  четырехъярусный  файелант  полон

вооруженных врагов, почли за лучшее сложить оружие. Герфегесту и  Торвенту

стоило большого труда уговорить гребцов пощадить пленных.  Гребцы  загнали

Пелнов в трюмы и с радостью наградили их еще теплыми кандалами.

     Но этот бесконечно  долгий  день,  давно  вошедший  в  ночь,  еще  не

исчерпал всего бега событий. Когда  Герфегест  и  Хармана  уже  готовились

пройти  внутрь  кормовой   балюстрады,   где   располагалась   каюта   для

благородных, к  ним  подбежал  один  из  немногих  уцелевших  Гамелинов  и

сообщил, что внизу,  на  развороченном  носу  файеланта.  Хозяина  ожидает

регент Торвент. Герфегест чуть виновато улыбнулся Хармане и двинулся вслед

за посыльным.

 

     14

 

     - Я ждал этого разговора около года, - сказал регент,  наполняя  свой

кубок вишневой водой. - Хотя и сделал все для того, чтобы он не состоялся.

     Герфегест опустился на палубу, удобно расположился на куче  какого-то

парусного тряпья и воззрился на Торвента в  удивлении.  Он-то  думал,  что

пятнадцатилетний регент год назад только и  делал,  что  играл  в  нарк  с

дворцовой челядью и забавлялся соколиной охотой.

     - Вы сами противоречите себе. Ваше Величество. Но Торвент, похоже, не

спешил с объяснениями. Зикра  Конгетлар  был  большим  любителем  говорить

загадками, сыпать парадоксами и называть черное белым. Торвент, и  это  не

удивительно, отличался такой же страстью к изысканным речевым политикам, и

Герфегест устало вздохнул.  Разговор  обещал  быть  необычным,  трудным  и

странным.  Но,  с  другой  стороны,  ведь  только  ради  этого   разговора

"Жемчужина Морей" и прибыла в  мертвые  земли  Конгетла-ров.  Только  ради

того, чтобы уста Торвента разверзлись.

     - Долой церемониальную ерунду,  -  отмахнулся  регент.  -  Не  думаю,

Герфегест, что тебе понравится, если я  буду  называть  тебя  Рожденным  в

Наг-Туоле,  Хозяином  павшего  Дома  Конгетларов  и  Новым  Хозяином  Дома

Гамелинов вместо того, чтобы называть тебя просто Герфегестом.

     Герфегест кивнул. Долой так долой. И в  самом  деле,  как-то  неловко

называть безусого юнца на "вы", рассыпаясь в титулатурах. Даже  если  этот

юнец - сам Зикра Конгетлар.

     - Семя Ветра - игрушка  для  сильных  духом,  -  Торвент  смотрел  на

Герфегеста своим ясным взором, и голос его был столь же  светел,  как  его

взгляд. - Ты нашел его. Ты показал себя достойным хранителем Семени Ветра.

И я не вмешивался. Но пришли другие времена. Всего лишь год тому назад то,

о чем было известно только мне и тебе, стало известно Ганфале. И  тогда  я

решил поговорить с тобой в первый раз.

     Торвент умолк, и на лице его блуждала таинственная улыбка.  Казалось,

он экзаменует Герфегеста на сообразительность.

     - Так отчего же ты не поговорил? - спросил Герфегест. - Да и как  ты,

собственно, мог поговорить со мной, когда я находился  в  Сармонтазаре,  а

ты, насколько мне известно, во дворце своего папаши Лана Красного Панциря,

под охраной стен Рема Великолепного.

     - Мы оба знаем, что расстояния препятствуют  лишь  простым  смертным.

Разумеется, я не собирался ломиться сквозь Врата Хуммера и подвергать себя

опасностям пути через Пояс Усопших. Но уже тогда я был достаточно сведущ в

плетениях нитей мироздания, чтобы сделать попытку предупредить тебя о том,

что Семя Ветра не стоит отдавать первому встречному.

     - Что же это была за попытка?  -спросил  Герфегест,  который  не  мог

взять в толк, на что намекает Торвент.

     - Это была Тайен, - улыбнулся Торвент.  Герфегест  почувствовал,  как

его сердце  сжалось  до  размеров  дикого  яблока.  Тайен.  Первая  жертва

Ган-фалы. Охотница, любимая им столь  сильно,  что  лишь  неземная  любовь

Харманы смогла вытеснить ее  образ  из  его  души.  Вытеснить  в  прошлое,

Герфегест ничего не сказал, дожидаясь пояснения.

     - Тайен была "сделанным" человеком, - невозмутимо сказал  Торвент.  -

Ее сделал я.

     Фраза прозвучала эффектно. Даже слишком  эффектно.  Прошло  несколько

минут, пока Герфегест решился вымолвить хоть слово.

     - Я догадался, что она не человек. Но было слишком поздно,  -  сказал

Герфегест, перед мысленным взором которого  пронеслось  то  одинокое  утро

близ святилища, омытого кровью его прежней  возлюбленной.  Лиса,  богомол,

дрозд... Горхла,за его спиной поедающий бражника. Похоже, Горхла  тоже  не

был простаком.

     - Я сделал ее, вложив в нее всю свою  пробудившуюся  силу.  Она  была

хороша. Очень хороша. Но случайности погубили  мой  замысел.  И  имя  этой

случайности тебе, должно быть, известно.

     - Любовь, - прошептал Герфегест, до крови сжимая кулаки.

     - Любовь Герфегест, - согласился  Торвент.  -  Сармонтазара  изменила

тебя. Ты был уже не тот коварный  и  холодный  мальчишка,  которого  Зикра

Кон-гетлар учил орудовать волчьей метелкой, ломать двумя пальцами железные

прутья и сверять свой путь со звездной пылью  на  небе.  Ты,  конечно,  не

перестал быть Конгетларом, но в тебе осталось  от  человека  Алустрала  не

больше, чем во мне сейчас Зикры Кон-гетлара, - улыбнулся Торвент. -  Тогда

я не знал этого. И Тайен не знала. Вы полюбили друг друга, и  твоя  любовь

позволила ей обрести собственную волю и собственную жизнь.  Она  перестала

быть "сделанным" человеком. И она забыла обо всем, что  должна  была  тебе

сказать. Забыла о Семени Ветра. Забыла обо  мне.  Когда  ты  подобрал  ее,

покалеченную снежным барсом, она еще помнила. Но вот три дня  спустя  было

уже бесполезно взывать к ее послушанию.  Глупая  девочка  уже  не  слышала

моего голоса...

     - Ты несправедлив к ней, Торвент, - сказал Герфегест,  уронив  голову

на руки. - Когда люди Ганфа-лы окружили наше жилище, она, и именно  Тайен,

удержала меня от того, чтобы сменять наши  жизни  на  Семя  Ветра.  Только

благодаря ее сакральному знанию, вложенному в нее твоей силой,  мы  смогли

одолеть Слепца. Самую омерзительную из виденных мною тварей. Она, но не я,

знала заклинание, способное воззвать к жизни Семя Ветра.

     - Все это так. Но  она  сделала  это  слишком  поздно.  Теперь  тебе,

Герфегест, надеюсь, ясен смысл моей первой фразы. Я  действительно  сделал

все, чтобы этот наш разговор не состоялся.

     - Я понимаю, Торвент. Вначале ты сделал Тайен, чтобы она говорила  со

мной твоими устами, избавив тебя от этой  необходимости.  Затем  ты  путал

следы, сбежав из Рема на судне контрабандистов...

     - Насчет Тайен верно. Насчет контрабандистов - нет. Если бы  я  хотел

сделать так, чтобы ты не нашел меня, все твои попытки отыскать  меня  были

бы тщетными.

     Герфегест погрузился в глубокие  раздумья.  Осмыслить  все  сказанное

регентом за те секунды, которые были  у  него,  было  явно  невозможно.  С

другой стороны, ветры судьбы столь переменчивы, если он не выяснит сейчас,

вот именно сейчас, все, что хочет, быть может, судьба и не предоставит ему

второго шанса.

     - Ты сделал Тайен оттого, что тебя заботил путь Семени Ветра, не  так

ли? Ты хотел сделать так, чтобы Семя  Ветра  никогда  не  попало  в  Синий

Алустрал.

     - Все верно, Герфегест, - утвердительно кивнул Торвент.

     - Но она не смогла отвратить меня от возвращения  в  Сармонтазару.  Я

вернулся и принес Семя Ветра в мир воды. Так отчего же ты  брезговал  мной

все это время? Отчего ты не послал ко мне слугу, почтовую чайку, говорящую

раковину? Отчего  ты  заставил  меня  искать  тебя,  слоняясь  по  веселым

кварталам Рема?

     - Из-за Ганфалы, Герфегест. Ты принес Семя Ветра Ганфале, а  не  мне.

Ты стал его вассалом. Ты верил ему. Что бы я ни предпринимал,  Ганфала  не

позволил бы тебе  пойти  наперекор  своей  воле.  И  я  почувствовал,  что

проиграл. Вместе со мной проиграл и Зикра Конгетлар, мой настоящий отец.

     Спокойствие неожиданно покинуло Герфегеста.

     - Ну и что с того, что я нес его для Ганфалы? Что  с  того,  что  вел

себя словно вассал? Все мы временами заблуждаемся.  Жизнь  -  это  чехарда

удач и неудач.  Правильного  и  неправильного.  Откровений  и  глубочайших

заблуждений. Правда открылась мне благодаря Хармане Гамелин, и я больше не

слуга Ганфале. Времена изменились, и все, что я хочу знать  теперь  -  как

поступить с Семенем Ветра. Ты знаешь правду, но твоя игра мне не ясна.

     Герфегест  высвободил  из-под  одежды  медальон,  в  котором   лежала

драгоценная ноша.

     - Что делать с Семенем Ветра? - небрежно бросил Торвент. - Это  очень

глупый вопрос.

     -  В  чем  же  глупость  моего  вопроса?  -  Герфегест  скроил  самую

саркастическую мину, на которую был способен.

     - Потому что Семя Ветра у Ганфалы. Тот кусочек овечьего кала, который

ты столь бережно хранишь внутри своего медальона - не более  чем  обманка,

заговоренная магией Надзирающего над Равновесием. Он давно  обыграл  тебя,

Герфегест.

 

     15

 

     Герфегест и Торвент не глядели друг на друга. Вишневая вода в кувшине

иссякла. Масло в светильнике кончилось. Волны  играли  файелантом  Пелнов,

словно  ребенок  кожаным  мячом.  Бледно-желтый  диск  луны  издевательски

поглядывал на них сквозь окно каюты.

     Наконец Торвент взял на себя труд прервать тягостное молчание,

     - Твое уныние, Герфегест, мне понятно. Но,  надеюсь,  теперь  и  тебе

стало понятно мое. Мне незачем было искать встречи с тобой, ибо у  меня  в

запасе не было слов,  которые  можно  было  бы  швырнуть  на  лживые  весы

мироздания.

     - Отчего же" ты не остался в Обители Ветра, а плывешь сейчас со мной?

Ты ведь знал, что вся наша суета - это суета вокруг гиблого дела.

     - Оно не было гиблым - оно было проигранным. Но теперь речь для  меня

идет не о простом поражении. Ганфала натянул нос Зикре Конгетлару. Если бы

только это. Больное самолюбие унять так же просто, как плачущего  ребенка.

Ты, наверное, слышал о  том,  что  Рыбий  Пастырь  хотел  вывернуть  Синий

Алустрал наизнанку. Хотел. Но всего лишь хотел. У него не было  для  этого

сил. Дагаат не по зубам Рыбьему Пастырю, ибо Благоразумие и Долг еще  живы

в Синем Алустрале. Гамелины, Эльм-Оры, Лорчи и Хевры. Они смогли поставить

на место Ганфалу, и о Семени Ветра можно было бы забыть,  как  забывают  о

собственных несбывшихся  мечтах.  Пока  Ганфале  и  его  горстке  Хранящих

Верность противостояли люди Стагевда, причин для  волнений  не  было.  Тем

более волноваться о судьбах Алустрала  не  было  причин  после  того,  как

Хозяином Дома Гамелинов стал ты, Герфегест, укротив Путь Стали и  слившись

в танце Чистого Удвоения с госпожой Харманой. Сколь  бы  ни  был  хитер  и

могущественен Ганфала, ему не разбудить Хуммера  в  одиночку.  Есть  вещи,

которые не под силу даже магам первой ступени. Но...

     - ...но теперь в лагере Ганфалы Шет оке Лагин, - подхватил Герфегест.

- Длань, Уста и Чресла Хуммера.  Выкормыш  Октанга  Урайна.  А  если  быть

вполне честным, то сам Октанг Урайн, одетый в тело Шета точно так же,  как

я одет в черный камзол, расшитый лебедями. Теперь, под водительством Шета,

Сиятельного варанского князя, Ганфала возьмет Священный Остров, ибо  силы,

проведенные  Шетом  сквозь  Морские  Врата  Хуммера,  открытые   благодаря

наивности и неразумности вашего покорного слуги, сослужившего службу своим

врагам в Молочной Котловине...

     - ...воистину несметны... - закончил за Герфе-геста Торвент.

     ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

 

     СИЯТЕЛЬНЫЙ КНЯЗЬ

 

     Глава первая

 

     СВЯЩЕННЫЙ ОСТРОВ ДАГААТ

 

     Священный Остров Дагаат восстал из морских  глубин  семь  лет  назад.

Семь лет назад для Синего Алустрала началась новая эра.  Это  поняли  все,

кому было до этого дело.

     Это понял Ганфала. Он был одним из первых,  ступивших  на  бесплодные

земли острова. И Глас Хуммера, услышанный им  в  Синей  Комнате,  был  ему

одобрением.

     Понял это Стагевд. Но намного позже. Священный  Остров  был  отнят  у

Ганфалы силой. Однако в Синюю Комнату Стагевд  так  и  не  решился  войти.

Некоторые называли это малодушием. Некоторые - благоразумием.

     Это хорошо поняла Хармана, когда склонила  Ста-гевда  к  тому,  чтобы

постигнуть тайную механику Священного  Острова.  Когда  настояла  на  том,

чтобы воздвигнуть вокруг острова стену Густой Воды. Она не пожалела  своих

сил на то, чтобы создать вокруг Дагаа-та несокрушимую преграду, преодолеть

которую  без  посредства  магии  не  представлялось   возможным.   Наконец

понимание пришло и к Герфегесту. На борту крылатого корабля Пелнов.  Когда

стена Густой Воды, скрывавшая  от  посторонних  взоров  средоточие  Синего

Алустрала, выросла перед его глазами безмолвной громадой.

 

     2

 

     - Теперь мне ясно, отчего  гарнизон,  охраняющий  остров  до  прихода

Артагевда, был  столь  мал,  -  сказал  Герфегест,  впечатленный  видением

водяного кольца, образовывавшего некое подобие крепостной  стены.  -  Если

сотня бойцов, укрывшихся за крепостной стеной,  стоят  тысячи  нападающих,

то" десяток отважных воинов, защищенных Густой Водой, стоит целой армии.

     Но Хармана, похоже, была далека от безмятежности.

     - Так-то оно так... Но ведь один опытный  маг  стоит  двух  армий,  -

сказала она в задумчивости.

     Герфегест вспомнил о Шете оке Лагине. Он, разумеется, стал  столь  же

силен и могущественен, как был некогда  Октанг  Урайн.  Быть  может,  даже

сильнее. Но под силу ли Урайну было сокрушить такую преграду? Конгетлар не

стал делиться своими  опасениями  с  Харманой.  Ей,  пожалуй,  с  избытком

хватало своих собственных.

     - Ну, хорошо, а как мы сами войдем в  гавань.  Разве  в  Густой  Воде

можно проделать ворота? - поинтересовался Герфегест.

     - Ворота? В Густой Воде можно проделать тысячу ворот, если ты  умеешь

заклинать ее, - сказала Хармана и подала знак бывшему наготове матросу.

     В руках у матроса Герфегест заметил клетку, накрытую  грубым  сукном.

Почтовая чайка. Только зачем она?

     - Не забывай, что мы на крылатом корабле Пелнов. Если бы  эти  паруса

принадлежали "Жемчужине Морей", это было бы излишним, - пояснила Хармана.

     Затем она вынула из клетки птицу. На ее верткой шее  был  медальон  с

гербом дома Гамелинов. Разумеется, не совсем  обыкновенный  медальон.  Она

бросила птицу в воздух, и та, обрадованная неожиданной свободой, понеслась

вперед. Похоже, Густая Вода ничуть не  испугала  чайку  -  развернув  свои

сильные крылья, она понеслась туда, где ее ждали руки Артагевда.

     - Полагаю, очень  скоро  нам  отопрут?  -  Герфегест  проводил  чайку

печальным взглядом.

     - Отпереть я могу и сама, - усмехнулась  Хармана.  -  Да  вот  только

боюсь, нас встретят совсем не так, как нам бы того хотелось,  а  как  того

заслуживали бы изменники Пелны.

 

     3

 

     Хармана была красива и  величественна  всегда.  В  особенности  в  те

минуты, когда тайны бытия падали к ее ногам, а стихии были ей послушны.

     Стоя на носу корабля,  она  произносила  длинную  череду  заклинаний,

делавших Густую Воду покорной. Герфегест невольно залюбовался ей. Смертная

женщина, повелевающая стихиями. Ее  длинные  черные  одежды  струились  по

совершенному телу, подчеркивая ее стройность. Да, она была привлекательна.

Она была привлекательнее любой женщины, виденной Герфегестом когда-либо. И

Герфегест благодарил судьбу за великое откровение, данное ему той странной

ночью в Нат-Туоле, вечным напоминанием  которой  сиял  на  пальце  Харманы

теперь Перстень Конгет-ларов.

     Хармана не смотрела ни на  него,  ни  на  Торвента,  ни  на  моряков,

покинувших свои дела ради того,  чтобы  насладиться  зрелищем,  о  котором

каждый из них потом будет рассказывать замершим на коленях внукам. Хозяйка

Дома открывает ворота в Дагаат.

     Они стояли почти у самой водной преграды. Волнения не было.  Ветра  -

тоже. Лишь тишина, нарушаемая хрустальным голосом Харманы.

     И вот Густая Вода расступилась,  образовав  сводчатую  арку.  Путь  в

Дагаат был открыт - Герфегест увидел сквозь просвет цитадель,  на  вершине

которой реял стяг с двумя черными лебедями. Хармана  опустила  руки  -  от

них, казалось, все  еще  исходит  неземное  свечение  -  и  повернулась  к

зачарованным зрителям.

     - Править к острову, - скомандовала она капитану буднично и деловито,

как бы извиняясь за то, что волшебство исчезло.

 

     4

 

     Почтовая чайка оповестила Гамелинов  и  Лорчей  о  прибытии  желанных

гостей. А  потому,  когда  крылатый  корабль  Пелнов  вошел  в  гавань,  у

пристани, где покачивались  на  волнах  кургузые  и  приземистые  лодчонки

Лорчей и несколько файелантов Гамелинов, Харману  и  Герфегеста  уже  ждал

Артагевд. Его лицо осунулось и приобрело тревожное выражение. От  прежнего

беззаботного  любезника,  с  каким   пришлось   сражаться   Герфегесту   в

Наг-Киннисте, теперь не осталось и следа.  Видимо,  держать  в  руках  Дом

Гамелинов, в то время  как  Хозяин  и  Хозяйка  отсутствуют,  было  весьма

сложной  задачей.  Способной  сделать  из  храброго  юноши   по-настоящему

мужественного воина.

     Рядом с Артагевдом Герфегест, разглядывавший пристань, смог  заметить

коренастого, наголо  выбритого  человека  с  булавой  у  пояса.  Он  стоял

подбоче-нясь, и вся его поза свидетельствовала о том, что этот человек  не

боится никого и ничего. Даже если небо упадет на землю,  он  будет  стоять

так. И простоит до скончания вечности. Герфегест узнал в нем Хозяина  Дома

Лорчей. Его звали Перрин.

     Лорчи. Грубияны, задиры и тугодумы. Конгетлары  всегда  относились  к

этому Дому снисходительно. "Лед греет душу Лорчей, у  Лорчей  пламя  его".

Ледяные цепи на их гербах. Странный символ. Достойный странного дома.  "Не

садись за нарк с человеком из  дома  Лорчей,  не  то  уснешь  раньше,  чем

узнаешь, каков будет первый ход  твоего  противника",  -  шутил  его  дядя

Теппурт Конгетлар. Сколь далек был народ Лорчей от радостей  просвещенного

досуга! Сколь чужд учению и наукам!  Конгетларам,  Эльм-Орам  и  Гамелинам

всегда было над  чем  позабавиться,  обсуждая  своих  соседей.  Но  теперь

никакой просвещенный досуг не мог  заменить  стойкости  духа  и  мужества,

которым отличались люди этого Дома.

     Теперь Герфегест смотрел на свои давние  предрассудки  совсем  иначе.

Что  ему  до  извращенной  изысканности  Хевров,  празднующих   труса   на

Свен-Или-арме?  Что  ему  до  искусств  и  магических  знаний   Эльм-Оров,

перебитых  близ  пролива  Олк?  Лорчи  были  единственными,  кто  выстоял.

Единственными, кто не предал. Только Лорчи были теперь могучими и  верными

союзниками Дома Гамелинов.

     Перрин не умел играть в нарк. Не доводилось ему испить и Меда Поэзии.

Но когда Герфегест рука об руку с Харманой ступил на пристань Дагаата,  он

сложил руки в знаке почтения, спеша опередить слова  жестом,  который  был

красноречивее всяких слов.

     - Да воспоет земля Священного Острова под вашими ногами, Гамелины,  -

сказал Перрин.

     - Я верил, что  увижу  вас  в  здравии,  -  сказал  Тор-вент,  и  его

бескровные губы тронула усталая улыбка.

     Когда Дагаат восстал из вод морских,  на  нем  не  росло  ничего.  Ни

кораллов, ни водорослей, ни раковин. Столь же  пустынны  были  его  скалы,

когда Ган-фала преклонил колени в сердце Синего Алустрала перед  Хуммером.

Ни одного дерева и ни  одной  травинки  не  оживляло  унылую  серость  его

камней, когда Гамелины овладели им. Похоже, Дагаат подходил для жизни  так

же мало, как и наковальня, на которую опускается в безумном падении  молот

судьбы.

     Герфегесту случалось бывать в местах, подобных этому. Давным-давно  в

Сармонтазаре он видел город Лишенного  Значений.  Он  видел  Лон-Меар.  Он

видел подземелья Тайа-Ароан в Варнаге. И все-таки он  был  впечатлен  тем,

что увидел.

     Священный Остров представлял собой огромное сооружение со  множеством

башен, бойниц, лестниц. И, разумеется, комнат. Кто  и  когда  строил  его?

Отчего он ушел под  воду  и  отчего  столь  стремительно  появился  вновь?

Герфегест предпочитал не занимать свой ум столь наглыми вопросами.

     - Некоторых вещей лучше не знать, - сказала ему Хармана,  когда  они,

остановившись у края лестницы, ведущей к палаткам лагеря Лорчей, заметили,

как  в  одном  из  окон  Четвертой  башни  цитадели  вспыхнуло  и  погасло

голубоватое пламя.

     Хармана была совершенно права в некоем  холодном  высшем  смысле.  Но

Герфегест хорошо понимал, что коль скоро нити судеб привели  их  в  место,

противное естеству  смертных,  значит,  многие  из  "некоторых  вещей"  им

неминуемо придется узнать. В тот момент Герфегест впервые в жизни пожалел,

что его чело - не чело звезднорожденного.

 

     6

 

     - Дагаат можно исследовать днем и ночью, но ты никогда не узнаешь его

полностью, - сказал Арта-гевд, с куртуазнейшим  поклоном  помогая  Хозяйке

Га-мелинов спуститься  с  высокого  парапета  на  светло-зеленую  дорожку,

мощенную шершавыми скользкими плитами.

     Герфегест, разумеется, мог и сам помочь Хармане, но  он  уступил  это

необременительное право Артагев-ду. Во-первых, оттого, что  все  больше  и

больше проникался к нему дружеской симпатией,  а  во-вторых,  оттого,  что

беглый  взгляд,  брошенный  на  зеленоватые  плиты   дорожки,   неожиданно

всколыхнул что-то в самой глубине его естества.  Пробудил  что-то  важное.

Обнажил краешек воспоминания, которое, разумеется,  сохранилось  где-то  в

глубинах его памяти, но все еще не обнаружило себя полностью. Где он видел

такие плиты? Во сне, что ли?

     - И хотя я здесь всего вторую неделю, но уже успел выучить  дорогу  к

Озеру Перевоплощений, - продолжал Артавевд.

     Перрин,  Хозяин  Лорчей,  казалось,   совершенно   не   интересовался

разговором.

     - Я слышала о нем, - в оживлении отозвалась Хармана. - Но ни мне,  ни

Стагевду не удалось отыскать его, когда мы были здесь вместе.

     - Отыскать в таких местах именно то, что хочешь, - это  почти  то  же

самое, что пытаться определить, где север, очутившись в чреве у  кашалота,

рассекающего воды  океана,  -  философически  заметил  Артагевд,  неспешно

шествовавший в арьергарде.

     - Я не искал его, -  печально  сказал  Артагевд.  -  И,  может  быть,

поэтому нашел.

     Сознание Герфегеста заволоклось флером смутного  воспоминания.  Озеро

Перевоплощений. Не так давно он что-то слышал о нем от Ганфалы. Когда?

     Следуя по зеленой  дорожке,  они  стали  подниматься  куда-то  вверх,

лагерь оставался позади, зато отлично был виден северный  уступ  крепости.

"Озеро. На таком маленьком острове... да это  не  озеро,  должно  быть,  а

скорее лужа какая-то!" - недоумевал Герфегест.

     Дорожка круто взяла вниз  и,  неожиданно  для  всех,  исключая,  быть

может, Торвента, прошла через  миниатюрное  ущелье  и  вынырнула  вновь  в

объятиях у серых скал. И, о чудо, их взорам открылась волшебная картина.

     Хармана не смогла сдержать возгласа  удивления,  Торвент  хмыкнул.  И

лишь один Перрин оставался невозмутимым и безучастным.

     Крохотное озеро. Чудовищно изрезанный берег. Острова. На них -  трава

и деревья. По берегам цветут крокусы, азалии и  даже  карликовые  деревья.

Волшебная картина. Но Герфегест уже видел ее  однажды.  Теперь,  когда  он

следовал за Торвентом по берегу Озера Перевоплощений, по  шершавым  плитам

зеленого гре-оверда, он наконец вспомнил, что уже гулял однажды  здесь.  В

обществе Надзирающего над Равновесием.

     Когда его тело слилось с телом Киммерин, когда воскурения и  камлание

карлика Горхлы заставили его  сознание  покинуть  тело,  оставленное  близ

капища. Когда не стало  Тайен,  умертвленной  стрелами  убийц.  Вот  тогда

Ганфала, Рыбий Пастырь, явившийся ему в странном видении, которое и было в

тот миг самой реальностью, говорил с ним на берегу  Озера  Перевоплощений.

Он лгал ему. Он водил его за нос.  Он  бросал  фигурки  от  нарка  на  эти

крохотные острова. Он давил на него, как мастер на недоумка ученика. И  он

не побрезговал ничем для того, чтобы склонить Гер-фегеста на свою  сторону

и приобщить его к черным замыслам. Даже заклятием Конгетларов.

     Вместе с воспоминанием о  заклятии  Конгетларов  в  виски  Герфегесту

хлынула чудовищная боль. Она исчезла так  же  быстро,  как  появилась.  Но

воспоминание о том разговоре с Ганфалой стало еще более ярким и  перестало

быть воспоминанием. Он не слышал, как  Торвент  объясняет  Хармане,  сколь

много сходства между островами, которыми, словно пятнами бок  оленя,  было

усеяно  Озеро  Перевоплощений.  Он  не  слышал,   как   Торвент   цитирует

заковыристый пассаж из магического канона искусства та-лан, где говорилось

о Дагаате, Озере и месте их в круговороте мироздания. В тот момент  с  ним

было лишь заклятие Конгетларов. В тот момент боль ушедшего рода восстала в

его сердце.

     И тогда Герфегест понял, что никогда не станет Гамелином. И он поднял

глаза  к  небу  в  надежде,  что  искренность  солнечного  света   развеет

наваждение теней, овладевшее его рассудком. Но он неувидел солнца. Не было

неба. Не бьию и  солнца.  Озеро  Перевоплощений  было  накрыто  стеклянным

куполом. Будто бы оранжерея императрицы Сеннин.

 

     7

 

     Они остановились. Хармана достала гребень и  стала  расчесывать  свои

серебристо-пепельные  косы.  Торвент,  присев  на   корточки   у   берега,

попробовал пальцем воду.  Перрин  вынул  из  ножен  клинок  и,  придирчиво

осмотрев его, вложил его обратно. Зачем? Скорее по привычке.

     - Так я и думал,  -  заключил  Торвент,  рассматривая  ноготь  своего

указательного пальца, на котором блестела жирная серая  капля.  -  Вода  в

Озере в несколько раз тяжелее Густой Воды. Да это и  не  вода,  собственно

говоря, а квинтэссенция материи, чьи свойства - текучесть и изменчивость -

известны каждому.

     Хармана положила руку на плечо Торвенту,  побуждая  его  говорить,  -

Торвент,  отражение  Зикры  Конгетлара,  судя  по  всему,  знал  об  Озере

Перевоплощений больше других.

     - Озеро Перевоплощений не имеет любимчиков. Оно не знает ни  дурного,

ни доброго. Воды его не могут сопротивляться злой воле, не могут,  однако,

и потворствовать ей. Озеро Перевоплощений - это всего лишь  замок.  Ключом

же является  Семя  Ветра,  -  Торвент  подмигнул  Герфегесту,  справедливо

полагая,  что  именно  ему  больше  других  будет  интересно   продолжение

разговора, начатого еще на борту крылатого корабля Пелнов  и  все  еще  не

законченного. - Семя Ветра, брошенное рукой Ганфалы, извратит  мир  Синего

Алустрала, и Озеро Перевоплощений примет его, не воспротивившись. Если  же

оно  будет  брошено  твоей  рукой,  госпожа  Хармана,  в  Синем  Алустрале

воцарится великое благо. Ненадолго, разумеется.  Ибо  нет  ничего  в  этом

мире, что имеет власть продолжаться долго.

     - А Сиятельный князь Шет оке Лагин, - вмешался Артагевд, -  для  чего

ему нужно Семя Ветра?

     - Семя Ветра? Да ему плевать на Семя  Ветра.  Ему  плевать  на  Синий

Алустрал. Ему, как и тому герверит-скому  царьку  до  него,  нужно  только

одно: чтобы Хум-мер пробудился, -  неожиданно  для  всех  рявкнул  Перрин,

Хозяин До"ма Лорчей.

     "Быть может, среди Лорчей не  сыщется  и  трех  грамотеев,  способных

дочесть до середины трактат о тонкостях игры в нарк, - подумал  Герфегест.

- Но это  ничуть  не  мешает  им  быть  самым  просвещенным  Домом  Синего

Алустрала".

 

     8

 

     - Скажи мне, Торвент, - спросила Хармана, заглядывая в глаза регента.

- А  что  будет  с  Сармонтаза-рой,  если  Ганфале  или  Шету  оке  Лагину

удастся-таки бросить Семя Ветра в воды Озера Перевоплощений?

     Торвент довольно  долго  не  отвечал  -  он  вслушивался  в  жужжание

невидимого шмеля, внезапно зазвеневшее где-то  неподалеку.  Самого  шмеля,

однако, и в помине не бьшо. "Шуточки из Пояса Усопших", - заметил про себя

Герфегест, который тоже не  торопился  с  высказываниями  -  Сармонтазара,

сколь бы далекой она теперь ни была, все-таки виделась ему  вторым  домом,

приютившим  его  на  долгие  годы.  Вершить  ее  судьбу,  пусть   даже   в

сослагательном ключе, ему не хватало храбрости.

     - С Сармонтазарой? - голос Торвента дрожал. - Земли, бывшие  вотчиной

Лишенного Значений, земли Сармонтазары канут в Синеву Вод, дабы Равновесие

не  нарушалось.  Семя  Ветра,  слившись  с  водами  Озера  Перевоплощений,

заставит Синий Алустрал, который и есть исконная земля  Хуммера,  восстать

из вод, как это было с Дагаатом.

     - Значит, Сармонтазара станет отражением Синего Алустрала?

     - В некотором смысле да, - твердо сказал Торвент.

     "В некотором смысле да!" - в сердцах вскричал Герфегест. Еще чего  не

хватало. Он-то по наивности думал, что Семя Ветра и вся эта  возня  вокруг

Дагаата - это дело Синего Алустрала.

     Элиен  Тремгор.  Его  сын,  Ифтер.  Аганна,  грют-ский  царь.   Гаэт,

"олененок". Тень Октанга Урайна.  Леворго,  владетель  Диорха.  Диофериды.

Люди, которые были ему дороги, канут в ничто? И только из-за того,  что  у

него, Герфегеста, не хватило проницательности остаться с ними и  сохранить

Семя  Ветра  от  нечистых  рук?  Только  из-за  его  странной   наивности,

толкнувшей его на путь доверия Рыбьему Пастырю? Да знают  ли  они  вообще,

что происходит там, за Хел-танским хребтом? Знает ли  Элиен  о  том,  куда

направился его Брат по Слову Шет оке Лагин? Да и жив ли вообще Элиен?

     - Когда я сделал Тайен и велел ей быть с тобой  неотлучно,  -  шепнул

ему на ухо Торвент, - я думал и о Сармонтазаре тоже.

     От упоминания запретного для него имени Герфегест  вздрогнул.  Словно

бы ощутив вкус пыльцы с крыла неповоротливого  и  трогательного  бражника.

Хармана  сделала  вид,  что  не  услышала  сказанного   регентом.   Тайен,

"сделанная женщина". Воительница Киммерин. Сколь многим дарил свою  любовь

Герфе-гест Конгетлар за тридцать с лишним лет своей жизни.

     Хармана вздохнула. Она не была ревнива, нет. И все же, и все же...

 

     9

 

     - Закрой глаза, - прошептала Хармана перед дверью,  густо  исписанной

магическими  заклинаниями  и  пояснительными  реляциями,  выполненными  на

Истинном наречии Хуммера. Рисунки. Животные, люди, косматые звезды. В иное

время в ином месте Герфе-гест рассмотрел бы их получше. Но сейчас - сейчас

Герфегест послушно смежил веки. Обычно Хармана позволяла ему  видеть  все,

что она делала. Но на этот раз, видимо, дело было не только серьезным,  но

и опасным. Сколь долго ему придется стоять вот так?

     Хармана встала перед дверью на колени и поцеловала  перстень,  одетый

на лапу страховидной саламандры, фигура которой украшала дверь. Произнесла

несколько заклинаний из числа действенных,  а  потому  затертых,  и  дверь

отворилась.

     Герфегест стоял неподвижно. За спиной его покоились в  ножнах  теперь

целых три меча. Один - свой собственный. А два других принадлежали  раньше

Стагевду. Хармане и Стагевду, разумеется.

     - Можешь открывать, - сказала Хармана. Герфегест,  весьма  удивленный

скоротечностью магического действа,  вошел  внутрь  Овальной  комнаты,  на

поиски которой они с Харманой потратили долгих два  часа.  "Когда  я  была

здесь в прошлый раз, она была в правом крыле", - смущенно сказала Хармана,

когда они нашли-таки искомый коридор.

     Овальная комната была похожа на яйцо  изнутри.  Скорлупа  этого  яйца

была бордового цвета. "Цвет Великой Матери Тайа-Ароан, Хуммер ее раздери",

- отметил про себя Герфегест. В центре комнаты возвышался круглый дырчатый

шар, вырезанный неким искусным каменотесом из цельного  куска  благородной

яшмы. Рядом с шаром Герфегест приметил что-то  вроде  жертвенного  алтаря.

Оставалось только гадать о  предназначении  дыр,  которыми  был  изрешечен

бордовый шар. Как и о предназначении самого шара. Впрочем, на  своем  веку

Герфегест  повидал  столько  предметов,  чье  назначение  так  и  осталось

туманным, что удивление его уже давно перестало быть побудительным мотивом

к тому, чтобы задавать глупые вопросы.

     Войдя в комнату, Хармана отвесила земной поклон,  побудив  Герфегеста

последовать своему примеру. Затем, грациозно поводя бедрами, она подошла к

шару и возложила на  жертвенник  венок,  сплетенный  из  черных  лебединых

перьев - она сплела его незадолго до того, как они отправились  на  поиски

Овальной комнаты. Не пожалев своего веера, чью  силу  не  раз  приходилось

видеть Герфегесту и остальным Га-мелинам. Когда венок из  перьев  коснулся

жертвенника, в его центре  вспыхнуло  бордовое  пламя,  тут  же  сожравшее

принесенное.

     - Жертва принята, - удовлетворенно сказала Хармана.  -  Теперь  давай

сюда мечи.

     Ступая по изумрудно-зеленому ворсу богатого ковра, Герфегест  подошел

к ней и передал ей оружие. Мечи Стагевда.

     - Мы должны вложить в них всю свою силу без остатка. Всю силу  стали,

звенящей в глубинах нашей страсти. Всепроникающую,  словно  Первопричинный

Ветер, нежность. Помыслы друг о друге. И даже больше. Все  воспоминания  о

том, что было, и надежды на то, что будет. И тогда эти  мечи  будут  вновь

освящены нашим сакральным союзом, - сказала Хармана.

     Герфегест поцеловал ее бледные, но от этого еще более  зовущие  уста.

Он знал, что сейчас будет любить ее. Сейчас.

     Хармана мягко отстранила его руку,  обвившую  ее  талию.  Таинственно

улыбнулась - как будто извиняясь -  и  подошла  к  бордовому  шару.  Вдруг

резким выверенным движением она извлекла из ножен один из мечей. Осмотрела

лезвие. Поцеловала лезвие. И вложила его в одно из отверстий,  проделанных

в шаре. Меч вошел на удивление легко и складно. Словно бы в  ножны  работы

опытного оружейника. То же она сделала и со вторым мечом.

     - Если судить по количеству отверстий  в  шаре,  в  Овальной  комнате

можно освятить целый арсенал, - иронично заметил Герфегест, наблюдавший за

приготовлениями своей возлюбленной.

     - Можно. Но где они, те нелюди, способные пожертвовать на это столько

своей жизни? - печально улыбнулась Хармана.

     Когда мечи были водружены в отверстия в бордовом шаре, все  остальные

отверстия закрылись в одно мгновение. Словно бы глаза рыбы миог. Герфегест

не удивлялся. Удивляться в таких местах - это значит попусту тратить  свое

время.

     Хармана подошла к нему и  обвила  шею  Герфегеста  руками.  Не  тратя

времени, верткие пальцы  Герфегеста  расстегнули  сначала  одну  бирюзовую

застежку, затем другую, третью. Кисейные рукава ее  одежд  упали  на  пол,

обнажив белые, словно мрамор, плечи. Четвертую и пятую... юбка из тяжелого

черного бархата осела на пол, и стройные  ноги  Харманы,  обутые  в  столь

любимые  Герфегестом  сандалии,  выпростались  из-под   кисейного   белья.

Герфегест разомкнул застежки на лифе,  и  высокая  упругая  грудь  Харманы

выпорхнула ему навстречу, словно белая лебедь из заводи.

     Ароматы редчайших благовоний, которыми были пропитаны одежды  Хозяйки

Гамелинов, наполнили Овальную комнату. Герфегест  поцеловал  ее  волосы  и

вынул все пять  заколок,  удерживавших  ее  пепельно-серебристые  кудри  в

затейливой прическе. Заколки попадали на  ковер  бесшумно,  словно  желтые

листья в осенней  роще.  Теперь  на  Хармане  не  оставалось  ничего,  что

отличало бы ее от простой крестьянской девушки. Девушки, чья красота свела

бы с ума любую завистливую благородную даму. И  все-таки  на  крестьянскую

девушку она не походила ни взглядом, ни телом, ни  повадкой.  "Даже  изгиб

ключиц выдает в ней Хозяйку Благородного  Дома",  -  заметил  Герфегест  и

покрыл поцелуями ее нежные длинные  пальцы.  Перстень  Конгетларов  -  вот

единственное, о чем  забыл  Герфегест,  наслаждаясь  первозданной  наготой

своей возлюбленной.

     Дыхание Харманы участилось. Ее пальцы искали тела Герфегеста с  такой

настойчивостью, а губы были  столь  бесстьвдны  и  нежны,  что  Герфегесту

показалось, будто кровь вот-вот закипит в его жилах. Когда Хармана присела

на корточки, обхватив правой рукой его колени, а левой ласкала его чресла,

Герфегест понял, что не в состоянии продолжать  любовную  игру  в  прежней

отстраненной манере. Всякие игры должны в конце концов уступать место  для

воистину правдивой страсти.

     - Я больше не могу, - прошептал Герфегест и поднял Харману на руки.

     Она была легка ровно настолько,  чтобы  казаться  лебедем.  Она  была

тяжела ровно настолько, чтобы  эта  тяжесть  отдавалась  в  руках  сладкой

дрожью, предвещающей блаженство.

     - Сейчас я хочу тебя  даже  сильнее,  чем  в  тот  момент,  когда  ты

появился на пороге моего спального покоя с  мечом  наголо.  И  с  шелковой

"змеей" вокруг запястья, в тот день, ставший для  Наг-Нараона  днем  новой

эры, - мягкий и в то же  время  проворный  язычок  Харманы  проник  сквозь

сомкнутые губы Герфегеста, лишив  его  возможности  высказаться.  Впрочем,

говорить во время любовной схватки - все равно  что  петь  песни,  сочиняя

письмо своему врагу. Неуместно.

     У северной стены Овальной комнаты  Герфегест  опустил  свою  ношу  на

ковер. Но Хармана, не уступавшая мужчинам ни в чем, не желала быть ведомой

и в морях любовных наслаждений.  Уперев  обе  руки  в  пол,  она  легонько

толкнула  Герфегеста  своей  крохотной  ножкой;  Герфегест,   никогда   не

жаловавшийся на непонимание женских прихотей и намеков, покорно лег. В тот

момент он был готов  сделать  что  угодно,  только  бы  скорее  слиться  с

Харманой в биении предвечного танца. Хармана села ему  на  живот,  одарила

Герфегеста еще одним поцелуем и повела бедрами.

     - Ниже, - простонал Герфегест.

     - Я знаю, милый, - улыбнулась раскрасневшаяся Хармана.

     И Черная Лебедь Хармана Гамелин приняла Герфегеста. И  он  познал  ее

еще раз. В десятый, в тысячный ли раз. Сейчас  Герфегест  не  мог  сказать

даже, сколь долго он знаком с этой женщиной.  Сейчас  он  не  мог  сказать

ничего. Он отдавал и получал взамен. Он несся в бешеной скачке и переводил

дух. Все времена и все события слились для него  теперь  в  изгибе  нагого

тела Харманы. Все стихии воплощались для него теперь в дыхании Харманы.  В

капельках пота на ее боках. В ее горящих, словно  угли,  глазах.  И  слезы

исполненной страсти ползли  по  щекам  Харманы,  распаляя  Герфегеста  еще

больше.

     И Герфегест не  видел,  да  и  не  мог  видеть,  как  мечи  Стагевда,

воткнутые в бок бордового шара, осветились призрачным зеленоватым сиянием.

Таким  же  странным  и  всепроницающим,  как   сияние   косматой   звезды,

проносящейся по усыпанному звездной пылью горизонту.

     Глава вторая

 

     ПАЛЕНИЕ ДОМА ЛОРЧЕЙ

 

     Они появились ночью. Они пришли с востока, а не с юга, как того можно

было ожидать.  И  не  было  в  Синем  Алустрале  силы,  которая  могла  бы

противостоять их чудовищной мощи.

     Сто  тридцать  низких  варанских   галер.   Восемнадцать   файелантов

Ваарнарка. Крохотная рядом с многопалубными исполинами "морская колесница"

под началом Горхлы. И огромный "Голубой Полумесяц"  Ганфалы.  И  еще  один

корабль, которому в Синем Алустрале не знали имени.

     "Молот Хуммера" - так  называлось  чудовище,  на  котором  находилась

ставка Шета оке Лагина. Триста локтей в длину и девяносто в ширину.  Шесть

гребных ярусов. Медь от днища до стрелковых  галерей.  И  огромные  трюмы,

заполненные невиданным грузом.

     "Молот Хуммера" был построен за три месяца. По  личной  просьбе  Шета

оке Лагина. Личные просьбы Сиятельного князя в Варане привыкли исполнять с

особой расторопностью.  Потому  что  не  выполнить  просьбу  значило  быть

невежливым. Шет  исповедовал  вежливость  и  требовал  того  же  от  своих

подданных. Для ослушников была только одна кара - смерть.

     "Молот Хуммера" был единственным  кораблем  мира,  способным  служить

местообитанием серебряной птицы. "Молот Хуммера" был единственным кораблем

мира, способным хранить в своем  чреве  Золотую  Цепь.  Он  служил,  и  он

хранил. Шет оке Лагин ничего не строил зря.

 

     2

 

     На душе у Герфегеста лежал свинцовый свиток тревоги. Ему не  спалось.

Он покинул жилые покои крепости  и  поднялся  на  одну  из  многочисленных

башен, оберегавших покой Озера Перевоплощений.

     В последние недели произошло слишком много событий, чтобы можно  было

как-то осмыслить и понять их причинность,  тайны  глубинных  связей  между

ними, значение происходящего.  И  тем  более  темным  мороком  тайны  было

окутано будущее. Что делать им теперь? На что надеяться?

     За недолгие полгода, которые провел Герфегест в Синем  Алустрале,  он

видел здесь только смерть, ненависть и кровь. Мир был поколеблен до  самых

своих устоев. Один за другим пали в прах Дома Ганантахо-ниоров,  Эльм-Оров

и Пелнов. Изменился его, Герфе-геста, волею Дом Гамелинов. И все это  было

лишь бессмысленной братоубийственной возней. Потому что теперь  с  другого

конца мира пришел человек, чье могущество грозит затмить  свет  солнца  на

небесах. Рыбий Пастырь рядом с ним - мальчишка. Горхла - никто. Торвент  -

кто знает...

     Торвент сейчас не имеет смысла, как не имеет его и  клинок,  лишенный

рукояти. Торвент,  ради  которого  Стагевд  в  свое  время  не  погнушался

посягнуть на суверенные права Империи и завалил  столицу  грудами  трупов,

ради которого он, Герфегест, прошел  через  грязь  столичных  кварталов  и

через ночную сумятицу боя с кораблями Пелнов,  -  Торвент  тоже  ничем  не

может помочь ему. Потому что Семя Ветра - в руках Ганфалы.  А  уж  этот-то

очень хорошо знает, что делать с Семенем Ветра.

     Герфегест  улыбнулся,  невольно  восхищенный  непостижимым  плетением

нитей судьбы. Нитей Лаги.

     Когда Ганфала призвал его, Герфегеста,  прийти  в  Синий  Алустрал  и

принести Семя Ветра, Священный Остров Дагаат  надежно  охранялся  войсками

Империи и, по  сути,  безраздельно  принадлежал  Ганфале.  Ему  оставалось

только заполучить Семя Ветра, чтобы ввергнуть  мир  во  власть  Хуммеровой

тьмы. Стагевд в последний момент разрушил планы Ганфалы, захватив  Рем,  а

заодно и Дагаат.  В  тот  момент  Стагевд  был  спасителем  мира,  но  он,

Герфегест, не знал этого.

     Потом он, Герфегест,  пройдя  через  смерч  кровопролития  и  усобиц,

повстречал Харману. И они вдвоем в пламени страсти сожгли могущество  Дома

Гамелинов вкупе с жизнью Стагевда. И Семени Ветра уже не было с ним, но он

не знал этого, одураченный ловкой подменой Ганфалы.

     Герфегест нервно цокнул языком, уязвленный мыслью, что Рыбий  Пастырь

переиграл  его   благодаря   своему   коварству,   медоточивым   устам   и

поразительной дальновидности. Ведь понятно же теперь любому недоумку,  что

Ганфала не зря уходил на три дня в  Молочную  Котловину  и  не  зря  потом

Горхла вышел в море на "морской колеснице" Ваарнарка. Потому что у них уже

были ключи от Морской Завесы Хуммера. Потому что Ганфала уже тогда,  видя,

что силы его ничтожны перед Домом Гамелинов, решил призвать Шета  в  Синий

Алустрал. Дерьмо, сплошь и рядом одно дерьмо, милостивые гиазиры.

     На что же надеяться им? На стену Густой Воды, поставленную  Стагевдом

вокруг Дагаата? Хорошо, пусть. Но они не могут, они просто не в  состоянии

находиться здесь долго. Ни воды, ни пищи на Дагаате нет. Есть  только  то,

чем снабжал в свое время гарнизон запасливый Стагевд. И кое-какие  запасы,

привезенные Артагевдом. А в дагаатской крепости сейчас - цвет Дома Лорчей,

Гамелины и малочисленные, но прожорливые Эльм-Оры. Не менее полутора тысяч

человек. Через неделю займемся ловлей рыбы, удостоверимся,  что  ее  здесь

нет, и примемся жрать друг друга. Начнем с самых жирных.

     Герфегесту было не смешно. Кто такие варанцы, он знал не  понаслышке.

Кто  такой  Шет  оке  Лагин  -  тоже.   Герфегест   некогда   видел,   как

звезднорожден-ные в одиночку останавливают целые армии и как рвется  в  их

пальцах ткань мироздания. Горе миру!

     На  востоке,  над  стеной  Густой  Воды,  занимался  серый   рассвет.

Всмотревшись  повнимательнее  в   туманное   море,   Герфегест   разглядел

приземистые силуэты кораблей. Сомнений быть не могло - варанцы.

 

     3

 

     По мере  того  как  рассеивалась  ночная  мгла,  дозорные  на  башнях

приносили все новые и новые известия.

     Большая  часть  варанских  кораблей  с   совершенно   неопределенными

намерениями окружила Священный Остров Дагаат редким  кольцом  вдоль  стены

Густой  Воды.  На  юго-западе,  напротив  входа  в  гавань,  расположились

файеланты  Орнумхониоров,  "Голубой  Полумесяц",  "морская  колесница"   и

чудовище, о котором Герфегест был наслышан от Киммерин, - "Молот Хуммера".

     Что они намерены делать и, главное, зачем их корабли окружили  Дагаат

таким подозрительным кольцом? Не собираются же они вести блокаду  подобным

наивным образом? Любой незначительный шторм швырнет  их  корабли  прямо  в

пасть Густой Воды, и на этом история половины варанского  флота  бесславно

окончится.

     Хозяева Гамелинов, Артагевд, Торвент и Киммерин занимали высшую точку

крепости.   Они   собрались   на   вершине    уродливой    полуоплавленной

грибо-образной  башни,  которую  изысканные  Гамелины  называли   Алмазным

Гвоздем, а простые воины, народ простой и грубый, - Гнутым Хреном.  Вообще

говоря, башня походила больше на второе. От Алмазного Гвоздя  в  ней  был,

пожалуй, только материал. Не то какое-то древнее магическое стекло, не  то

слюда. Впрочем,  ни  слюды,  ни  стекла  в  таком  неимоверном  количестве

Герфегесту никогда до этого видеть не приходилось.  "Ну  да  Хуммер  и  не

такое строил", - заключил для себя Герфегест.

     - Что же это  Шет  задумал...  -  покусывая  нижнюю  губу,  процедила

Хармана.

     - Возможно, он хочет ворваться сюда на серебряной птице самолично  и,

проникнув внутрь цитадели,

     сокрушить Хрусталь Стагевда? -  предположил  Артагевд,  с  неприязнью

всматриваясь в темную громаду "Молота Хуммера".

     - Это было бы славно, - задумчиво протянула Хармана. - Потому  что  с

нами клинки Стагевда, которые он специально ковал на таких, как Ганфала  и

Шет. И именно поэтому Шет оке Лагин никогда не сунулся бы сюда без  армии.

Без Ганфалы и Горхлы.

     В этот момент огромный  белый  рог,  установленный  на  носу  "Молота

Хуммера" и видимый с вершины Алмазного Гвоздя невооруженным глазом,  издал

протяжный томительный  вой.  Ему  отозвались  горны  варанского  галерного

кольца. Шет оке Лагин явно начинал сражение. Но как?

 

     4

 

     Шет оке Лагин начинал  сражение.  Легонько  барабаня  указательным  и

средним пальцами правой руки по  рукояти  своего  меча,  Сиятельный  князь

Варана прохаживался по длинному мостику, перекинувшемуся от борта до борта

над палубой "Молота Хуммера". Сегодня был его день. Он чувствовал  это,  и

волна радостной ярости подымалась из темных глубин его двуединой души.

     Самое  интересное  происходило  сейчас  прямо  под  его  ногами.  Две

створки, каждая размером с основание хорошего купеческого дома,  пришли  в

движение. На створках  были  начертаны  красные  змеистые  линии,  которые

Сиятельный князь наносил на них собственноручно неделю назад,  не  доверяя

никому такой ответственной и важной работы. Это было вполне оправданно.  В

противном случае "Молот Хуммера" не прошел бы со своим страшным  грузом  и

десяти лиг.

     В палубе открылся кажущийся бездонным провал,  из  которого  исходило

едва заметное в свете нарождающегося дня золотистое свечение.

     Шет оке Лагин перегнулся через  перила  мостика  и  вперил  взгляд  в

трюмные пустоты. Так он простоял не менее минуты, а  потом  серьга  в  его

левом ухе затопила трюм ослепительным мертвенно-изумрудным светом.  Вместе

с этим резкий порыв сверхъестественного неземного ветра разъял надвое  его

плащ. От каймы до самой шеи.

     К этому моменту на всей бескрайней  палубе  "Мо-"  лота  Хуммера"  не

оставалось ни одного воина, ни одного матроса, которые  бы  не  пали  ниц,

зажмурив глаза и плотно зажав уши ладонями. Это  не  было  самоуправством.

Таково было строжайшее приказание Сиятельного князя.  Ослушника  ждала  бы

смерть и без его вмешательства.

     Навстречу свету  серьги  из  трюма  поднялось  ослепительное  золотое

сияние. В глазах Шета отразились  первые  звенья.  Их  сейчас  мог  видеть

только звездно-рожденный. Любой другой человек, окажись он на месте  Шета,

увидел бы просто золотистый свет. Увидел - и спустя мгновение умер.

     - Ацнарен-на мм-ха, рахха, ацнарен-ун мм-рах-ха,  -  прогремел  голос

Сиятельного князя, в котором сейчас оставалось  не  больше  человеческого,

чем в ночном зраке Намарна или дневном пламени солнца.

     Цепь вняла  велениям  Наречия  Хуммера.  Цепь  поползла  к  человеку,

назвавшемуся ее хозяином. Над палубой появились  два  звенящих  золотистых

вихря.

     Полотнища раздвоившегося плаща Шета вились и трепетали за его спиной,

как два крыла невиданной птицы. Шет раскинул руки  и  поймал  края  плаща.

Некоторое время они продолжали трепетать, издавая громкий гул, но  вот  их

колебания стали замедляться. В  беспорядочном  доселе  трепете  наметилось

плавное и размеренное движение. Плащ Шета  теперь  струился  над  мостиком

двумя совершеннейшими в подлунном мире волнами.

     И этот строй, этот порядок передался Цепи. Золотистые вихри,  готовые

сорваться с бортов "Молота Хуммера", заколыхались в такт полотнищам плаща.

Заколыхались - и поползли вниз, к воде. А за ними из трюма подымались  все

новые и новые звенья, и им не было конца...

 

     5

 

     Все это видели на вершине Алмазного Гвоздя. Расстояние глушило звуки,

утренняя дымка притупляла нестерпимый золотой свет и разлитое над мостиком

"Молота Хуммера" изумрудное сияние, но главное они видели.

     Две золотые змеи ползли в стороны от "Молота Хуммера".  Они  достигли

соседних варанских галер, зачинающих кольцо вокруг  острова,  проструились

по их носам и поползли дальше.

     - Цепь Золотая положена здесь: Калладир - есть, остального -  нет,  -

неожиданно сказала Киммерин, и Герфегест наконец понял все.

     Хуммеров пасынок знал, что делал. Он знал еще  до  того,  как  Горхла

прибыл к нему с приглашением в Алустрал. Он знал, что ему  придется  брать

Дагаат, и он не собирался устраивать многодневной осады. Шет хотел  решить

все одним молниеносным ударом. Решить раз и навсегда.

     "Молот  Хуммера"  -  это   ни   с   чем   не   сообразное   чудовище,

неповоротливое, как гора, которому не было никакого оправдания,  строилось

лишь затем, чтобы навестить старый порт Калладир. Шет приплыл в  Калладир,

снял Золотую Цепь (как? - не все ли равно?), и теперь в его руках - ключ к

неприступным стенам Стагевда. Потому  что  они  сделаны  из  Густой  Воды.

Потому что шесть веков  назад  Лишенный  Значений  положил  старому  порту

Калладир Золотую Цепь именно для того, чтобы она жрала алчную Густую Воду.

И вот почему варанский флот появился с  востока,  а  не  с  юга,  как  он,

Герфегест, ожидал!

     Золотая Цепь уже покрыла около четверти  окружности.  Судя  по  дикой

скорости ее перемещения, она сомкнется  вокруг  Дагаата  быстрее,  чем  он

успеет не торопясь сосчитать до десяти.

     - Командуй всем к бою, - как можно спокойней бросил Герфегест  ничего

не понимающему Артагевду.

     - Но стена Стагевда... - начал он.

     - Нету больше стены твоего Стагевда! -  проорал  ему  в  лицо  Хозяин

Гамелинов. - Нет ни Стагевда, ни стены!!!

     - Не надо кричать, - Торвент уморительно  скривился,  зажимая  правое

ухо ладонью. - Стена Стагевда  все-таки  еще  стоит,  и,  значит,  не  все

потеряно. Ведь в наших руках - великая сила, господа  Гамели-ны.  В  наших

руках - Хрусталь Стагевда.

 

     6

 

     Золотая Цепь  замкнулась.  Теперь  стена  Стагевда  была  окольцована

полностью. И теперь цепь не была больше призрачным золотым сиянием. Каждое

звено приобрело вес, форму и свой неповторимый тусклый блеск.

     Цепь прошла через массивные  кольца  на  носах  семидесяти  варанских

галер. Эти кольца тоже были  плодом  великой  и  гениальной  прозорливости

Сиятельного князя.

     Плащ на спине Шета оке Лагина  вновь  сошелся  в  неразрывное  целое.

Теперь предстояло главное.

     Шет с легкостью перемахнул через перила мостика и оказался на  палубе

"Молота Хуммера" у самого края трюмного провала. Он заглянул вниз.  Локтей

двести Золотой Цепи оставалось лишних. "Ай-ай, господин  Стагевд,  как  вы

оказались недальновидны. Нужно было увеличить поперечник Стены  локтей  на

семьдесят и  мои  труды  возросли  бы  многократно",  -  промурлыкал  Шет,

прекрасно осознавая, что в любом случае ему удалось  бы  сокрушить  Стену.

Возможно, менее эффектно.

     Шет оке Лагин обнажил "коготь Хуммера" и подошел к Цепи, пересекающей

палубу из края в край. Он поднял меч над  головой  и,  исторгая  вместе  с

хриплым выдохом короткое слово, венчающее заклятие, пал на колени. "Коготь

Хуммера" с легкостью прошел сквозь звенья Цепи, намертво пригвоздив  ее  к

палубе.

     Раздался еле слышный звон, и началось.

     С сухим треском Золотая  Цепь  исторгла  в  одночасье  тысячи  тонких

молний, вонзившихся в  Густую  Воду  сокрушительными  щупальцами.  Тусклые

глуби-ньг  Стены  с  омерзительным  шипением  исторгли  мириады  крохотных

осколков, ударивших  во  все  стороны  с  силой  стальных  стрел.  Но  они

испарялись быстрее,  чем  успевали  вонзиться  в  выгнутые  носы  галер  и

изумленные лица варанских воинов, изготовившихся к бою.

     Стена истончалась  на  глазах.  Но  когда  она  должна  была  вот-вот

рухнуть, что-то переменилось. Пенная волна, медленно взбухая и  наполняясь

силой, отошла от берегов Дагаата  и,  набирая  скорость,  расплескалась  о

Стену Стагевда. И вместе с ней Стена вновь уплотнилась, наливаясь  невесть

откуда взявшейся Густой Водой.

     Шет остервенело выругался. Он вскочил на ноги и крикнул своим  людям:

...

     - Вызвать сюда Ганфалу! И Горхлу! Живо!

 

     7

 

     Хрусталь  Стагевда,  еще   несколько   мгновений   назад   сверкавший

невыносимо яркой белой  звездой,  медленно  угасал.  На  треножнике  лежал

обычный граненый кусок хрусталя размером с человеческую голову, в  глубине

которого светился слабый уголек.

     - По-моему, можно открыть глаза, - возвестил Торвент.

     - Неужели получилось? - спросил Герфегест,  все  еще  не  осмеливаясь

поступить  по  словам  Торвента.  Сверху  донеслись   радостные   возгласы

дозорных.

     - Получилось! - воскликнула Хармана. - Стена Стагевда  стоит,  и  она

по-прежнему недоступна для варанца.

     Герфегест открыл глаза.  Хозяйка  Дома  Гамелинов  и  Его  Высочество

Торвент смотрелись двумя мокрыми курицами. Они вспотели от макушки до пят.

В  пепельных  волосах  Харманы  что-то  потрескивало.  В  глазах  Торвента

блуждали шалые огоньки.

     Хармана озорно глянула на Герфегеста и расхохоталась.

     - Да сними ты наконец руки с Хрусталя! Такое впечатление,  что  ты  -

самый жадный пещерный житель в  мире,  а  эта  стеклянная  глыба  -  самый

большой кусок золота, какой только порождали земные недра!

     Герфегест перевел ошалелый взгляд на Хрусталь. Его потемневшие  руки,

казалось, неразрывно срослись с граненой поверхностью Держателя Стены. Да,

это была жестокая схватка, схватка  в  абсолютном  безмолвии,  без  стонов

раненых и треска копий. Только Хармана, насколько он мог припомнить,  тихо

постанывала от сверхчеловеческого напряжения. Но  с  тем  же  успехом  это

могло быть воспоминание из далекого прошлого. Хотя какое там  "далекое"  -

они ведь знакомы с Харманой неполных три месяца.

     - Да, ты права, - усмехнулся Герфегест и  снял  руки  с  Хрусталя.  -

Пойдем наверх - посмотрим, что творит варанец.

     Хрусталь  Стагевда  находился  в  неприметном  каземате  у   подножия

Алмазного Гвоздя. Чтобы подняться на  вершину  башни,  требовалось  пройти

двести полу-оплавленных ступеней. Через каждые двадцать имелись площадки с

небольшими смотровыми отворами. Они успели подняться до шестой.  Это  было

уже достаточно высоко, чтобы сквозь отворы видеть "Молот Хуммера", но  еще

слишком низко, чтобы видеть его во всем великолепии.

     Они остановились, чтобы перевести дух  -  борьба  за  Стену  Стагевда

отняла у  них  немало  сил.  Герфегест  бросил  беглый  взгляд  в  сторону

неприятельского флагмана - и с проклятием отпрянул от  смотрового  отвора.

Над "Молотом Хуммера" блистали зеленые зарницы.

     -Варанец снова взялся за свое!

     Они стремглав бросились вниз. Вниз - туда, где вновь разгорался белым

светом Хрусталь Стагевда.

     Им очень повезло. Они не успели.

     Когда Торвента, стремглав летевшего впереди всех  головокружительными

извивами лестницы, отделяло от входа  в  каземат  ровно  восемь  ступеней.

Хрусталь Стагевда исчез в огненном смерче. Оглушающий удар загустевшего от

неимоверной скорости воздуха швырнул Торвента под ноги Харманы.

     Прежде чем они успели подняться на ноги, снаружи  донесся  чудовищный

грохот - будто бы вся Ярость Вод Алустрала обрушилась на бесплодные берега

Дагаата.

 

     8

 

     Стены  Стагевда  теперь  не  существовало.  Густая  Вода   претерпела

повторное изменение и обратилась тем,  чем  была  раньше  -  сухой  пылью,

светом, пеной и морской горечью. Две кольцевые волны разошлись  в  стороны

от сокрушенной Стены Стагевда - одна вернулась к  скалам  Дагаата,  вторая

затопила  палубы  приземистых  варанских  кораблей.   Некоторых   из   них

отшвырнуло назад на десятки локтей, но все они уцелели. Варанцы знают толк

в корабельном деле, а Шет оке Лагин знал, что  им  предстоит  встретить  у

Дагаата. Поэтому морские воды, алчно облизав наглухо  задраенные  палубные

люки, наградив жестокими ласками привязавшихся к бортам варанских  воинов,

забрав с собой совсем немногое,  ушли  сквозь  приуготовленные  проломы  в

фальшбортах и транцевых досках.

     Золотой Цепи тоже не было больше. Она  рассыпалась  мелким  прахом  и

ушла в пучину вод. Она сделала  свое  дело.  В  опустевшем  трюме  "Молота

Хуммера" осталась только невзрачная рыжая крошка, да  и  той  было  совсем

немного.

     - Что  же,  милостивые  гиазиры,  благодарю  за  помощь!  -  радостно

прорычал Шет оке Лагин, обращаясь к своим союзникам.  -  Теперь  слово  за

сталью.

     Ганфала, чье лицо со времен битвы  в  проливе  Олк  сменило  цвет  на

землисто-серый, промолчал.

     - Сегодня сталь наговорится всласть, - сказал Горхла напрочь лишенным

каких-либо интонаций тоном.

 

     9

 

     Берега Дагаата - сплошь неприступные  скалы,  возносящиеся  ввысь  на

десятки локтей. Они отвесно  обрываются  в  море,  и  под  ними  нет  даже

крохотной полоски земли, за которую могли бы зацепиться нападающие. Гавань

- единственное место, где можно сойти на берег с кораблей.

     Гавань Дагаата была сплошь забита кораблями Лорчей  и  Гамелинов.  Их

было бессмысленно выводить в море, чтобы попытаться сразиться  с  огромным

флотом Шета оке Лагина. Это Герфегест прекрасно понял еще  вчера,  поэтому

судьбы мира было решено вершить в сухопутном сражении. Здесь обороняющиеся

имели некоторое преимущество, потому  что  высадиться  на  берег,  занятый

неприятелем, - дело нелегкое. Особенно когда твои неприятели -  Лорчи.  Но

варанцев было приблизительно впятеро больше. И с ними - Шет оке Лагин. Еще

были Орнумхонио-ры. И с ними - Ганфала, Ваарнарк,  Горхла.  Это  означало,

что сражение будет проиграно. И это Герфегест тоже прекрасно понимал.

     Они будут сражаться, и они будут погибать.  Они  будут  сражаться  за

каждую пядь бесплодной, безжизненной  и,  увы,  осмысленной  ужасом  земли

Дагаата. Они погибнут все. Вопрос лишь в том, как они погибнут.

     - Останусь здесь, - неожиданно сказал Торвент, когда они все  немного

пришли в себя после того, как Стена Стагевда рухнула.

     Герфегест и Хармана воззрились на него с недоумением..

     - Сейчас Герфегест скажет: "Скорее вниз, в гавань.  Быть  может,  нам

удастся остановить Шета". Так вот я и отвечаю: "Останусь здесь".

     - Да, - озадаченно пробормотал Герфегест. - Я действительно собирался

сказать так.

     - И для того, чтобы знать это, не нужно быть ясновидящим.  Достаточно

знать тебя, - улыбнулся Торвент. - Я не стану  отговаривать  тебя,  потому

что ты упрям и все равно пойдешь туда, чтобы поспеть к высадке варанцев.

     - Да, я пойду, - твердо сказал Герфегест. - Потому что так велит  мой

долг Хозяина Дома Гамелинов и это же велят мне устои Дома  Конгетларов.  А

ты поступай как знаешь.

     - Идем, - тронула Герфегеста за  локоть  Хармана,  окидывая  Торвента

презрительным взором. - Сын Лана надеется, что его шкура будет сохраннее в

стенах цитадели.

     - Определенно сохраннее, - кивнул Торвент, и в его голосе не  бьцю  и

тени обиды.

 

 

     10

 

     Корабли варанцев один за другим втягивались  в  гавань.  Они  входили

почти беспрепятственно - у Лорчей  не  было  метательных  машин  вовсе,  а

немногочисленные  стрелометы  Гамелинов  были  сосредоточены  для  обороны

цитадели.

     Лагерь Лорчей на плато Поющих Песков выглядел заброшенным. Покинутыми

казались и их корабли, ошвартованные вдоль всего полукружия гавани.

     "Молот  Хуммера",  "Голубой  Полумесяц"  и  файе-ланты  Орнумхониоров

оставались на траверзе гавани, пропуская в нее все новые и новые варанские

галеры.

     Шет оке Лагин, пристально вглядываясь в палатки  и  шатры  лагеря,  в

корабли и угловатые рукотворные скалы над плато Поющих  Песков,  задумчиво

покусывал губу. Сражение началось  час  назад  вместе  с  ревом  трубы  на

"Молоте Хуммера", а пока еще не пролилось ни капли крови. Непорядок.

     Варанские галеры тем временем, развернувшись широкой подковой,  почти

одновременно ткнулись о борта  кораблей  Лорчей.  Воины  Шета  с  победным

кличем устремились на абордаж.

     На кораблях Лорчей не было никого. Варанцы беспрепятственно захватили

все, что можно было захватить. Пустые неприятельские корабли послужили  им

не более чем причалами. Вскоре первые  сотни  варанцев  ступили  на  плато

Поющих Песков.

     Когда в гавани набралось около пятидесяти галер, воины с  которых  по

большей части сошли на берег, Шет тряхнул головой. Что-то не так.

     На "Молоте Хуммера" пропели сигнальные  трубы.  Их  песнь  остановила

другие варанские галеры, которые с северо-запада и  юго-востока  стекались

вдоль берегов Дагаата к гавани. Пятидесяти пока было достаточно.

     Напряженное  предощущение  схватки  с  жестокими  Лорчами  отступало.

Варанцы  разбрелись  по  лагерю,  вспарывая  палатки,   обшаривая   шатры,

недоуменно вперяясь в теплый пепел костров. Совершенно нечем поживиться.

 

     11

 

     Древние  строители  Дагаата  были  хитры  как  лисы,  и  их  хитрости

сослужили добрую службу магические  искусства  Хуммера.  Угловатые  скалы,

которые высились на восточной оконечности плато, вовсе не  были  сплошными

монолитами. В них имелось три прохода. Не зная,  что  возвышающийся  перед

тобой каменный утес может отъехать  в  сторону,  ни  за  что  нельзя  было

догадаться, что за ним находится широкая лестница, уводящая вверх.

     Киммерин,  Герфегест,  Хармана,  Артагевд  и  Пер-рин  наблюдали  все

происходящее в гавани и на плато сквозь неприметную  скошенную  трещину  в

скале на высоте сорока  локтей  над  плато.  Эта  наблюдательная  площадка

находилась рядом с центральным проходом и соединялась с ним  высеченной  в

скале галереей.

     - На большее мы, к сожалению, рассчитывать  не  можем.  Совсем  скоро

варанцы пошарят как следует по трюмам ваших кораблей, и  мы  лишимся  даже

того шанса, который сейчас имеем, - сказал Герфегест, обращаясь к Перрину.

     - Ты прав. Пора, - согласился тот.

     Они прошли по галерее. Они спустились вниз,  к  воротам  центрального

прохода. Там их ждали  пятьсот  Лорчей.  Стройные,  поджарые,  мускулистые

тела, разрисованные охряной, зеленой и черной красками.  Короткие  широкие

мечи, топоры, боевые цепы и  молоты.  Круглые  щиты  с  длинными  кожаными

отвесами вниз - от стрел, кинжалов, выпадов клинка. Таким  отвесом  умелый

воин  может  лишить  своего  противника  даже  меча.  Если  ему   повезет,

разумеется.

     У каждого воина в руках сейчас была глиняная фляга с Медом Поэзии.

     - Время! - сказал Перрин своим воинам.

     - Время! - подхватили они.

     Сотни фляг в одном слаженном движении коснулись  обветренных  губ,  и

сотни глоток приняли  дурманящий  напиток.  Сотни  фляг  спустя  несколько

мгновений грянули оземь, разлетаясь в глиняную пыль.

     Перрин протянул две фляги Герфегесту.

     - Это на вас четверых.

     Герфегест сделал отстраняющий жест рукой.

     - Идущий Путем Ветра вступает в битву с  чистым  рассудком.  Ему  нет

смысла затуманивать голову зельями.

     Перрин пожал плечами и собирался  было  вышвырнуть  фляги  прочь,  но

Хармана остановила его.

     - Хозяин Гамелинов может поступать как ему заблагорассудится, но  мне

лично пара глотков придется очень кстати.

     - Я тоже не откажусь, - Киммерин протянула руку к фляге.

     - Давай сюда свое пойло, глава Дома Лорчей, - за показной простотой в

обращении Артагевд пытался скрыть беспокойство,  охватившее  перед  битвой

все его естество.

     - Это другое дело, - довольно осклабился Перрин.

     Герфегест с изумлением смотрел, как Хармана жадно приникла  к  фляге,

крупными солдатскими глотками вбирая Мед Поэзии.

     - Ну ладно, ладно, - наконец не выдержал он. - Хозяин Дома  Гамелинов

не должен идти против всех.

     - Смерть или победа! - воскликнул Герфегест,

     принимая флягу из рук Харманы.

     "Победа", - неожиданно  откликнулось  тихое  эхо.  Лорчи,  ободренные

добрым предзнаменованием и

     Медом Поэзии, разом ударили оружием в щиты.  Они  рвались  в  бой,  и

теперь ничто уже не могло сдержать бешеный натиск идущих Путем Льда.

     Артагевд подошел к каменным воротам и ударил в них костяным молотком.

Каменный монолит беззвучно разошелся в стороны. Лорчи  и  их  предводители

вырвались на Плато Поющих Песков.

 

     12

 

     Варанцы, расслабленные бесцельным блужданием по заброшенному  лагерю,

с ужасом видели, как в скалах образовалось три огромных прохода,  и  через

них на Плато  вырвались  страшные  полуголые  люди,  покрытые  загадочными

узорами. Расстояние было слишком  малым,  чтобы  воины  Шета  успели  хоть

сколько-нибудь изготовиться  к  схватке.  Спустя  мгновение  первая  залма

пришельца из Сармонтазары обагрилась кровью.

     Смертельный удар принадлежал Герфегесту.  Против  него  вышел  тучный

черноглазый воин с алебардой.  Толстяк  самоуверенно  рубанул  по  пустому

месту, где мгновение назад появился высокий человек с черными лебедями  на

стальном нагруднике, и не успел  он  сообразить,  куда  же  подевался  его

противник, как меч Герфегеста  выпустил  из  него  лишний  жир  пополам  с

кровью.

     Мед Поэзии дарил телу Хозяина Гамелинов восхитительное тепло  отваги.

Герфегест слышал каждое движение врагов,  он  чувствовал  их  страх  и  их

ненависть. Неожиданно для самого себя  Герфегест  припал  на  одно  колено

рядом с трупом зарубленного варанца и, окунув палец в его  горячую  кровь,

нанес на левую щеку четыре косых черты. Он посвятил  себя  танцу  стали  и

отныне был слит с ним в одно неразрывное целое.

     Хармана, появившись рядом с Герфегестом, метнула два "крылатых ножа",

и  двое  варанцев,  выронив  мечи  с  позолоченными  рукоятями,  перестали

представлять опасность для ее опрометчивого возлюбленного.

     Герфегест, Хармана, Артагевд и Киммерин решили твердо держаться в бою

друг друга. Каждый из них по отдельности, кроме,  пожалуй,  Артагевда,  не

Столь искушенного в рукопашной, стоил десятка бойцов, но  вместе  их  сила

умножалась десятикратно.

     Варанцев в сухопутном бою отличают образцовое искусство перестроений,

стойкость и дисциплина. Особенно если они чувствуют за спиной спасительные

палубы своих кораблей.

     Отступив к гавани, варанцы перестроились в плотный боевой порядок,  и

теперь Лорчам, чьим преимуществом до сей поры была внезапность, предстояло

вести правильное сухопутное сражение, до которого они были не такие  уж  и

большие охотники.

     Но Перрин, Артагевд и  Герфегест  знали  и  предвидели  это.  С  ночи

корабли Лорчей, которые сейчас были использованы  варанцами  как  причалы,

приготовили надлежащим образом. Все,  что  может  гореть,  было  заботливо

припрятано в глухих закутах трюмов. Добровольцы из Лорчей, затаив дькание,

ждали своего часа, подвесившись пауками под  палубами  своих  кораблей.  С

ними были факелы  и  "быстрые  искры"  -  скромный  дар  изобретательности

Торвента.

     Косясь на плотную стену варанских щитов, Герфегест подошел к  Перрину

и пробормотал заплетающимся языком:

     - По-моему, теперь точно пора.

     - Теперь-то уж точно, - согласно кивнул Перрин и  передал  приказ  по

строю.

     Варанцы с недоумением  глядели  на  неподвижных  Лорчей,  которые  не

спешили нападать. Варанцы радовались передышке.  Мата  оке  Гадаста,  член

Совета  Шести,  возглавлявший  передовой  отряд,  поднял  руку,   готовясь

устремить своих воинов против Лорчей.

     И  в  этот  момент  строй  Лорчей  сотрясся  тысяче-гласым  заунывным

речитативом:

     - Пламя, восстань над водой! Пламя, следуй за мной!

     И под леденящий душу хохот, исторгаемый хмельными глотками Лорчей, за

спиной оцепеневших ва-ранцев начала подыматься  стена  огня.  Все  корабли

Лорчей запылали разом, подожженные добровольцами,  внявшими  голосу  своих

сородичей. Флот Перрина был обречен, но  вместе  с  ним  были  обречены  и

варан-ские корабли - на них сейчас не было в достатке гребцов, чтобы  уйти

в море, прочь от Огромного пожара, который  стремительно  разрастался  над

гаванью.  Не  было,  ибо  во  всем   варанском   флоте   гребцы-невольники

использовались только на "Молоте Хумме-ра". На галерах гребцами были  сами

воины. И они сейчас рисковали быть отрезанными от  своих  кораблей  стеной

огня.

     Варанцы поняли это. Сила духа, стойкость  и  дисциплина  покинули  их

быстрее, чем крысы - корабль, обреченный на  гибель.  Часть  варанцев,  не

дожидаясь приказов Маты оке Гадасты и  сотников,  бросилась  назад,  чтобы

прорваться сквозь пламя  на  палубах  кораблей  Лорчей  к  своим  галерам.

Плотный строй начал колебаться,  и  в  него,  довершая  разрушение  боевых

порядков и удваивая панику, врубились разгоряченные  Медом  Поэзии  Лорчи.

Битва окончилась. Началось истребление.

 

     13

 

     Шет оке Лагин, звезднорожденный, единый в Двух Душах, презирал врагов

и ненавидел своих. Судьбы пяти тысяч варанских воинов и гордого  Маты  оке

Гадасты волновали его не больше, чем вопрос о смысле жизни. Если бы Шет  в

другое время и в  другом  месте  услышал,  что  Хозяева  Гамелинов  вершат

убийство собственного флота во имя того, чтобы  вырезать  передовой  отряд

его армии, он бы лишь недоуменно пожал плечами. Но сейчас было его  время,

и Дагаат был его местом. Шет понимал, что ему еще предстоит нелегкая битва

за саму крепость. Тысячи других  ва-ранцев  сейчас  наблюдают  за  гибелью

своих соотечественников с галер, бросивших якоря у входа в  гавань.  Страх

войдет в их сердца, если  они  заметят,  что  на  каждого  Лорча  пришлось

четверо убитых варанцев. И тогда пробиться к  Озеру  Перевоплощений  будет

очень и очень непросто.

     Шет оке Лагин не мог послать на помощь своим подкрепление, потому что

вся гавань была объята пламенем. Прежде чем корабли превратятся  в  теплые

уголья, его люди будут истреблены все до единого. Единственным, кто мог им

сейчас помочь, был он сам -  Шет  оке  Лагин,  звезднорожденный.  Ах,  как

трогательно! Сиятельный князь лично  приходит  на  выручку  своим  воинам!

Хороший сюжет для памятного барельефа. Для новых зодчих нового мира.

     Когда Шет оке Лагин  обратился  к  Ганфале,  на  его  губах  блуждала

рассеянная улыбка.

     - Останетесь здесь за главного, почтенный. Я должен вытащить своих из

передряги.

     Иногда это доставляло ему удовольствие: "своих...", "из передряги..."

Вот она - простота, которая была при первых трех Династиях!

 

     14

 

     На южной кромке плато песок уже  не  был  певучим.  Он  стал  густым,

бордово-черным, вязким. Тяжелые  топоры  и  палицы  Лорчей  крушили  щиты,

панцири, шлемы варанцев.

     Герфегест, изведавший пленительное упоение многих битв,  никогда  еще

не видел такого ожесточения и не испытывал ничего подобного  сам.  Хармана

была похожа на деву-кровопийцу с древних  барельефов  Северной  Лезы.  Меч

Стагевда в ее руке был запятнан плотью врагов по самое яблоко на  рукояти,

а  сама  она,  охваченная  всеобщим  танцем  убийства,  стала  совершенным

воплощением Пути Стали. Киммерин казалась ее младшей сестрой  -  такая  же

неистовая, такая же "прекрасная. Даже Артагевд  преобразился,  исполненный

извращенной духовности кровопролития.

     Мата оке Гадаста первым из варанцев понял, что его отряд  обречен.  И

теперь Мата оке Гадаста искал лишь одного - смерти от руки  равного  себе.

Он не хотел, чтобы его сразил разрисованный с головы до пят рядовой Лорч -

такая гибель позорит честь человека из Совета Мести,  и  никогда  уже  его

потомки не смогут уповать на близость  к  Князю.  Стремление  к  достойной

гибели придавало Мате сил, и он был по-прежнему цел, а его меч уже изведал

крови трех Лорчей.

     Артагевд давно приметил знатного простоволосого варанца, сражавшегося

без щита и шлема. На его голове был только массивный золотой  обруч,  а  в

руках - полный двуручный меч отличной ковки, который давал ему безусловное

преимущество перед короткими клинками Лорчей. Мата оке Гадаста - а это был

именно он -  получил  несколько  легких  копейных  ранений,  но  продолжал

сражаться с упорством обреченного. Артагевд всегда  мечтал  о  победе  над

таким. После знакомства  с  Герфегестом  Артагевда  все  меньше  и  меньше

прельщали почести военного советника. Ему хотелось проявить себя опытным и

закаленным бойцом. Особенно в глазах Киммерин.

     Мата оке Гадаста заметил  ищущий  взор  молодого  Гамелина.  Судя  по

богатому  плащу  с  серебряными  лебедями,  тот  был  человеком   высокого

достоинства. Тем, с которым не зазорно обменяться смертями.

     Ищущие находят. Артагевд и Мата оке Гадаста сошлись на мечах  посреди

всеобщей кровавой свалки, и никто не посмел вмешаться в дело двух  мужчин.

Первый же удар Маты разбил в щепу легкий щит Артагев-да, и Гамелин, слегка

побледнев, отпрянул назад,  потрясенный  всесокрушающей  мощью  варанского

двуручного меча. Но Гамелины недаром провели шесть лет под началом Хозяйки

Харманы - повелительницы легкости и коварства. Прежде  чем  неповоротливый

меч Маты оке Гадасты обратился  ослепительным  кругом,  навстречу  варанцу

устремился "крылатый нож". Рука Артагевда была еще недостаточно опытна,  и

серпообразное  лезвие  не  разыскало  щели  между  пластинами   варанского

нагрудника. "Крылатый нож" нелепо отскочил вверх  и,  разодрав  подоородок

Маты, канул в водовороте битвы. Мата  окй  Гадаста  покачнулся,  досадливо

мотнув головой. Артагевд,  посчитав,  что  Мата  сбит  с  толку  случайным

ранением, подскочил к варанцу ближе, занося клинок для смертельного удара.

И тогда меч расчетливого Маты вспорол Арта-гевду левый бок. У  Маты  почти

не было замаха, и удар вышел слишком слабым, чтобы умертвить Артагевда  на

месте. Но его оказалось вполне достаточно, чтобы  Гамелин  выронил  меч  и

обеими руками схватился за кровоточащую рану, заходясь в испуганном крике.

Мата понял, что Артагевд совсем молод - еще  моложе,  чем  ему  показалось

вначале. Мальчишку никогда не  поддевали  сталью  как  следует.  Иначе  не

сунулся бы против сорокалетнего варанского убийцы, который еще при прошлом

князе валил смегов, как перезревшие колосья.

     Артагевд еще держался на ногах,  и  это  означало,  что  поединок  не

окончен. Но  Мата  все  медлил  с  последним  ударом,  не  решаясь  добить

безоружного противника.

     - Сдавайся, мальчик, - сказал он. Отчего-то на языке смегов  -  будто

бы в Синем Алустрале его понимают лучше, чем варанский.

     Артагевд молчал. За него ответил "крылатый нож" Киммерин, - Киммерин,

которая все время, пока Гамелин и варанец искали встречи  друг  с  другом,

неотступно следовала по пятам за своим новым и, как  она  сегодня  поняла,

единственным избранником. Люди Алустрала  не  смеют  отходить  от  кодекса

честных поединков, и третьему не место в битве двоих. Но сегодня  Киммерин

перестала быть человеком Алустрала.

     Мата оке Гадаста,  изумленно  вытаращив  глаза,  медленно  оседал  на

землю. В его горле торчал "крылатый нож". Ему очень не повезло сегодня. Он

не смог прикончить своего знатного противника, и он принял смерть от  руки

низкородной женщины.

 

     15

 

     И Дорчи, и варанцы были всецело поглощены битвой. Никто  не  заметил,

как из гудящего пламени,  которое  только  сейчас  вошло  в  полную  силу,

появился человек в бордовом плаще с изумрудной каймой. Огонь блистал в его

глазах, и отблески огня блуждали по его обнаженному клинку.

     Несколько мгновений Шет простоял на границе пламени и  суши,  склонив

голову  набок  и  с  легким  прищуром  глядя  на  людей,  гибнущих   среди

смертоносной стали. Потом над плато Поющих Песков  разнесся  его  громовой

голос:

     - Сиятельный князь с вами! И с вами Пенные Гребни Счастливой Волны!

     Все, кто обернулся на голос Шета оке Лагина, могли видеть, как  искры

гаснут в его волосах, а языки огня послушными псами лижут его  сапоги,  не

причиняя Сиятельному князю ни малейшего вреда.

     Это видел Герфегест, и это видела Хармана.

     - Возможно, это наша единственная возможность убить  его!  -  крикнул

Герфегест  Хозяйке  Гамелинов,   уходя   от   удара   варанс"кой   секиры,

направленного ему точно в голову.

     - Да! - согласно выдохнула Хармана, снося голову варанцу с секирой.

     - Хозяева Гамелинов с  вами!  Черные  Лебеди  сейчас  сильнее  Пенных

Гребней Счастливой Волны! - Это тоже сказала Хармана, и  среди  Лорчей  не

было никого, кто усомнился бы в ее словах.

     Лорчи не убоялись Шета оке Лагина, ибо не знали его истинной цены. Ну

а то, что он целым и  невредимым  прошел  через  огонь,  -  что  здесь,  в

сущности, особенного? Мед Поэзии дарит и более диковинные видения.

     Но варанцы были потрясены появлением своего князя,  и  в  их  сердцах

возродилась надежда на победу. Варанцы взревели  в  две  тысячи  глоток  и

стали медленно теснить Лорчей.

 

     16

 

     Киммерин отступала, унося раненого Артагевда,  который  повис  на  ее

плече. Артагевд был в сознании, и его меч служил  определенным  подспорьем

Киммерин. Оба, впрочем, прекрасно понимали, что если бы не четверо Лорчей,

прикрывавших их от наседающих варанцев, они уже были бы мертвы.

     Неожиданно  за  спинами  варанцев  разгорелось   слабое   зеленоватое

свечение. На плечи двух воинов, которые сейчас как раз наседали на Лорча с

боевым молотом, легли тяжелые руки. Варанцы отлетели в стороны, как  будто

были двумя никчемными щенками, и перед Лорчем вырос воин в бордовом плаще.

     Шет оке Лагин подставил ладонь  под  удар  молота,  и,  когда  вместо

хруста раздробленных костей Лорч  услышал  тихий  смешок,  он  понял,  что

мгновения его жизни сочтены. Это понимание не  дало  ему  ничего  доброго.

Коготь Хуммера распорол щит Лорча сверху донизу, и отрубленная рука  упала

ему под ноги. Следующим ударом Шет прикончил Лорча.

     - Ну что, поганая девка? - с издевкой осведомился Шет, глядя прямо  в

глаза Киммерин. - Это называется у вас в Алустрале верностью? Вместо того,

чтобы убить Торвента или погибнуть, как поется в ваших песнях, ты  предала

своего провонявшего рыбой пастыря, ты предала меня, свела здесь знакомство

с этим бледным кривоносым мальчишкой, - Шет кивнул в сторону Артагевда,  -

и  служишь  Гамелинам?  Но!  -  Шет  оке  Лагин  возвысил  голос,   лениво

отмахнувшись от меча Киммерин, который разлетелся вдребезги при первой  же

встрече с Когтем Хуммера. - Главное, ты предала правила честного  поединка

и убила моего человека, благородного Мату оке Гадас-ту.  Что  ответишь  на

это?

     - Рядом с тобой я непорочна как вечные льды  Края  Мира,  -  ответила

Киммерин, не отводя глаз, хотя взгляд Шета, казалось, прожигал ее до самых

глубин души.

     - В таком случае, повстречайся с ними! - воскликнул Шет,  пресыщенный

общением.

     Но Коготь Хуммера не повстречался с ее плотью. Потому  что  Артагевд,

обескровленный и теряющий сознание Артагевд, рванулся вперед  и  подставил

грудь под мертвящий выпад  Шета.  Так  нашел  свою  смерть  самый  молодой

Сильнейший из Дома Гамелинов.

     Шет  в  остервенении  вырвал  Коготь  Хуммера  из  его   полыхнувшего

голубоватым  огнем  тела  и  собирался  уже  прикончить  Киммерин,   когда

почувствовал недоброе. Он немедленно отскочил вбок,  одновременно  с  этим

разворачиваясь влево. Краем глаза он успел увидеть,  как  Киммерин  падает

наземь рядом с Арта-гевдом, уязвленная взглядом звезднорожденного.

     Вовремя. Клинки  Хозяев  Гамелинов,  клинки,  некогда  принадлежавшие

Стагевду и назначенные  к  убийству  Ганфалы,  а  отныне  заклятые  против

Сиятельного князя. Длани, Стопы и Чресел Хуммера, вспыхнули  и  погасли  в

пустоте.

 

     17

 

     Серьга в ухе Шета билась и пульсировала, словно обнаженное изумрудное

сердце. Но ее  леденящий  свет  не  мог  сломить  волю  Хозяев  Гамелинов,

Породненных Кровью,  соединивших  Путь  Стали  с  Путем  Ветра.  Это  была

ловушка. Лорчи окружили своих Хозяев плотным кольцом, и ни один варанец не

мог прийти на выручку своему Сиятельному князю. Два клинка против  одного.

Две смертных души против одного звезднорожденного, пусть и единого в  Двух

Душах.

     Благородный Шет оке Лагин в отличие  от  Октанга  Урайна,  безродного

герверита, был весьма искусен в рукопашном бою. Ни Хармана,  ни  Герфегест

пока еще не смогли пробить его  плащ  и  вонзиться  в  его  нечеловеческую

плоть. Не удавалось это и Шету. Три магических клинка грохотали над  полем

битвы, и фонтаны ярких искр возносились к небесам над заклятыми врагами.

     Наконец Шет, защищаясь от очередного удара Харманы, поскользнулся  на

клинке Артагевда, втоптанном в кровавый песок, и  неловко  выбросил  руку,

удерживая равновесие. Плащ Шета всколыхнулся крылом  встревоженной  птицы.

Этого только Герфегест и ожидал. Его меч описал в воздухе блестящую дугу и

врубился в  руку  Сиятельного  князя.  Плоть  Звезднорожденного  оказалась

крепка как мореный дуб. Клинок Герфегеста смог  отсечь  лишь  указательный

палец на левой руке Шета. Хозяин Гамелинов почувствовал, как от меча вверх

до самого локтя поднялась волна колючей мертвящей силы Сиятельного князя.

     Хорошие клинки выковал Стагевд.  Много  своей  любовной  силы  отдали

клинкам Хозяева Гамелинов. Но этого было недостаточно рядом  с  Хуммеровой

одержимостью звезднорожденного.

     Шет оке Лагин тоже понял это. Его-лицо перекосилось от боли,  но  эта

боль была ничем по сравнению с новым знанием, которое только что открылось

ему. Мечи  Стагевда  могли  умертвить  его,  да.  Но  для  этого  Хозяевам

Гамелинов пришлось бы  истратить  все  свои  силы.  Это  значит,  что  он,

звезднорожденный, может позволить себе небольшую роскошь.

     Шет оке Лагин упал на спину, быстрым речитативом на  Наречии  Хуммера

призывая песок следовать за ним. Хармана и Герфегест приблизились к  нему,

намереваясь добить Сиятельного князя во что бы то ни стало. Но  их  клинки

не достигли цели.  Выпад  Герфегеста,  направленный  Сиятельному  князю  в

живот,  ушел  в  землю  -  Шет  был  изворотлив  как  уж.   Удар   Харманы

звезднорожденный отбил Когтем Хуммера.

     Хозяева Гамелинов не видели, что происходит у них за спиной.  Они  не

видели, как отсеченный указательный палец  Шета,  омерзительно  извиваясь,

быстро собирал вокруг себя длинный жгут песка. Они  не  видели,  как  этот

жгут, молниеносно  утолщившись,  превратился  в  скрипящую  змею,  которая

отжимала из своего тела густые капли крови...

 

     18

 

     Киммерин лежала, уткнувшись  лицом  в  жесткие  кольца  невесть  чьей

кольчуги. Сверху до нее доносился шум и рокот битвы. Она вспомнила все,  и

вспомнила все сразу. Гибель Артагевда, защитившего своим телом  ее  жизнь.

Змеиные глаза Сиятельного князя, никогда не  повторяющие  один  и  тот  же

оттенок дважды - сменяясь один за другим,  в  них  проносились  все  цвета

вечности.

     Киммерин подняла голову. Ее взор был  затянут  багровой  пеленой,  но

главное она смогла разглядеть. Тела Хозяев Гамелинов были притянуты друг к

другу невообразимой черной змеей. Их рты были перекошены криками боли. Шет

оке Лагин подымался на ноги, и в его руках сверкал Коготь Хуммера...

     Этот человек отнял у нее  Артагевда.  Теперь  он  собирается  забрать

жизни последних достойных людей Синего Алустрала. А потом он сожрет и  сам

Синий Алустрал...

     У Киммерин не было стали. Ее "крылатые ножи" были  истрачены  все  до

единого. Ее меч рассыпался в прах при встрече с Когтем Хуммера.

     В ухе Сиятельного князя вспыхнула изумрудная звезда, и это подсказало

Киммерин выход.

     Впитав в себя, как ей казалось, всю Ярость  Вод  Алустрала,  Киммерин

вскочила на  ноги  и,  обратившись  быстрой  стрелой  из  плоти  и  крови,

устремилась к изумрудной звезде, выбросив вперед руки.

     Ее крепкие  пальцы  сомкнулись  на  колдовском  серебре  Шета.  Плоть

Киммерин в  одно  мгновение  вспыхнула  внутренним  холодным  пламенем  от

кончиков ногтей до пят. Киммерин была мертва, но силы судорожно  сведенных

пальцев и тяжести ее бездыханного тела хватило, чтобы разодрать ухо Шета и

вырвать из него серьгу Хуммера. Киммерин  упала,  и  Шет  оке  Лагин  упал

вместе с ней.

     Шурша и поскрипывая, песчаная змея, сковывавшая доселе  члены  Хозяев

Гамелинов, начала рассыпаться...

 

     19

 

     Гаасса оке Тамай, самый младший и низкородный в Совете Шести,  всегда

мечтал  выслужиться  перед  Сиятельным  князем.  С  утра  до  ночи  Гаасса

штудировал "Ретарскую войну" Хаулатона, "Отчет  кормчего"  и  "Наставления

флотоводцу". В скоротечной войне со смегами он умело водил  вверенные  ему

шестнадцать галер и не потерял ни одной из них.  Увы,  почести  и  награды

достались другим, а Гаасса оке Тамай  мог  лишь  утешиться  упованиями  на

будущее.

     И эти упования оправдались. Сегодня наступил его день.

     Когда рухнула Стена Стагевда и галеры Маты оке  Гадасты  втянулись  в

гавань Дагаата, чтобы спустя полчаса обратиться огромными кострами, Гаасса

оке Тамай приготовился к решительным действиям. Он ожидал, что  Сиятельный

князь прикажет его галерам немедленно растащить хотя бы несколько  горящих

кораблей, чтобы направить в образовавшуюся брешь подкрепления попавшему  в

беду Мате оке Гадаете. Вместо  этого  Сиятельный  князь  изволил  покинуть

"Молот Хуммера" на восьмивесельной лодке и направился к пылающим кораблям.

Он исчез в огне, и Гаас-се оке Тамаю стало ясно, что отныне он - старший в

варанском флоте. Под его началом разом оказались восемьдесят галер.

     "Плох тот, кто уповает на разумение старших начальников, не  заботясь

о своем волеизъявлении в битве ли, в походе ли"  -  так  было  написано  в

"Наставлениях  флотоводцу".  Впрочем,  и  без  всяких  наставлений  Гаасса

понимал, что нет никакого смысла держать целых восемьдесят галер без дела.

Достанет и шестидесяти.

     Гаасса во главе двадцати кораблей  вошел  в  гавань  и  направился  к

юго-западной оконечности пьииющей дуги. Вскоре "кошки"  на  длинных  цепях

впились в горящие галеры. Гребцы на варанских кораблях дали задний ход.

     Это  было  непросто.  Прогоревшие  борта  отнюдь  не  всегда  держали

"кошки", проламываясь и препятствуя буксировке. Снопы искр летели прямо  в

лицо варан-ским воинам, грозя поджечь  легкие  галеры.  Вслед  за  внешним

рядом,  из  которого  удалось  вытащить  лишь  четыре  галеры,   открылись

догорающие посудины

     Лорчей, и это значило, что им предстоит еще немало потрудиться.

     Но Гаасса видел, что варанские воины  падают  один  за  другим.  Даже

появление Сиятельного князя, чья изумрудная серьга поблескивала где-то  на

линии соприкосновения  с  Лорчами,  едва  ли  могло  спасти  воинов  Маты.

Последнего, кстати, нигде не было видно.

     Медлить было нельзя. И Гаасса принял решение/

     Три его головных галеры вошли в открывшийся проход и ткнулись  носами

в дымящиеся корабли Лорчей. Остальные  получили  приказ  забыть  обо  всех

предосторожностях и пристать к головным галерам.

     Решение Гаассы означало гибель еще двадцати кораблей варанского флота

- огонь с горящих неподалеку галер, растаскивать которые не было  времени,

неминуемо должен был наброситься  на  новую  просмоленную  пищу.  Но  зато

тысяча двести свежих ва-ранских бойцов теперь могли обрушиться  на  правый

-фланг неприятелей.

     На каждой варанской  галере  были  припасены  по  две  сорокалоктевых

лестницы, предназначенные для штурма дагаатской цитадели. Гаасса  приказал

швырнуть их на прогоревшие палубы кораблей Лорчей. Только так воины  могли

надеяться  преодолеть  их  -  обугленные,   зияющие   темными   провалами,

дымящиеся.

     Гаасса оке Тамай первым обнажил меч и ступил на покачнувшуюся под его

весом лестницу. Лестницу, которая теперь  стала  мостом  между  его  серым

прошлым и блистательным будущим, в котором Гаасса оке Тамай не сомневался.

 

     20

 

     Лорчи с  трудом  сдерживали  натиск  варанцёв.  Рядом  с  Герфегестом

воткнулся  в  песок  обломок  чьей-то  секиры.  Где-то  на  правом  фланге

разрастался  варанский  боевой  клич.  В  Герфегесте  шевельнулось  легкое

недоумение. Чему это они так радуются? Смерти своего сучьего Шета?

     Колдовская змея, свитая из песка заклинаниями Шета,  оставила  на  их

плечах глубокие кровавые борозды. Все члены Хозяев Гамелинов были  скованы

страшной тяжестью. Герфегест с огромным трудом шевельнул языком и выдавил:

     - Шет, кажется...

     - Нет, - еле слышно ответила Хармана.

     Шет оке Лагин лежал, придавленный к земле тяжестью бездыханного  тела

Киммерин. Из раны на месте отсеченного указательного пальца на  его  левой

руке медленно вытекала кровь; Обычная красная кровь.

     Оба клинка Стагевда, оброненные своими новыми хозяевами, лежали рядом

с ними. Достаточно было их поднять и вонзить в грудь  неподвижного  князя,

чтобы положить конец всему. Всему.

     Герфегест подался вперед и встал на четвереньки. В голове перекатился

свинцовый шар боли. Герфегест протянул руку и  взялся  за  рукоять  своего

меча. Свел деревянные  пальцы.  Каждому  суставу  пришлось  приказывать  в

отдельности. Какие все-таки чудовища эти звезднорожденные!

     Герфегест занес меч и ударил. Рука совершенно отказывалась  слушаться

его - вместо того, чтобы распороть пах Сиятельного князя, меч лишь  слегка

чиркнул по внутренней поверхности его бедра.

     Хармане было еще труднее. Она только сейчас завладела своим мечом,  и

ее бессмысленный взгляд блуждал по его потускневшей от крови  поверхности.

.Словно бы Хармана не могла взять в  толк,  зачем  ее  рука  нащупала  эту

тяжелую и холодную вещь.

     В этот момент двое ближайших к ним  Лорчей  почти  одновременно  пали

замертво, открывая дорогу варанским секирам. Шум, приближающийся к  ним  с

правого фланга, стал нестерпимо громким.

     Герфегесту сейчас было совершенно безразлично все, кроме  собственной

жизни. Удар прорвавшегося внутрь круга варанца грозил раскроить ему череп,

и Герфегесту пришлось подставить под него  назначенный  для  Шета  клинок.

Кисть  Хозяина  Гамелинов  была  все  еще  недостаточно  крепка,   и   его

собственный меч обратился против него. Из левого плеча брызнула кровь.

     В следующее мгновение варанец отскочил, спасаясь от прогудевшего  над

головой Герфегеста топора, и Хозяин  Гамелинов  почувствовал,  как  чья-то

сильная рука, схватив за ворот, одним рывком поднимает его на ноги.

     - Все, Гамелин! - проорал у него над ухом Пер-рин. - Варанцы получили

помощь и прорвали наш правый фланг! Надо уходить!

     - Один удар! - прохрипел Герфегест, неловко тыча  клинком  в  сторону

лежащего Шета, над которым уже возвышались двое варанских воинов.

     - Нет! Погибнем все! - с этими словами  Перрин  перешвырнул  себе  за

спину вялого Герфегеста, и его топор на длинной рукояти  раздробил  пальцы

наседающего варанца.

     - Сссыть Хуммерова! - прошипела в бессильной ярости Хармана,  которой

помог подняться на ноги личный телохранитель Перрина.

     - Уходите к скальным проходам! Немедленно!!! -  это  было  последнее,

что услышал Герфегест от Перрина.

     Глава Дома Лорчей погиб  несколько  минут  спустя.  Варанская  секира

раскрыла его  грудную  клетку  "орлом",  и  огромное  бычье  сердце  Лорча

содрогнулось в последний раз.

     Перрин не боялся умирать - волна последнего тепла  прокатилась  через

все его члены и Мед Поэзии, радужным туманом обволакивая рассудок,  усыпал

ледяными  лепестками  последнюю  дорогу  главы  Дома  Лорчей.   Дорогу   к

Намарну...

 

     21

 

     Сиятельный князь Варана, Шет оке Лагин, звезд-норожденный,  Единый  в

Двух Душах, сидел на липком песке, плотно обхватив  руками  подобранные  к

груди колени. Неохотно  капала  кровь  из  обрубка  указательного  пальца.

Болела мочка разорванного уха.

     Битва ушла далеко. Самые отважные и отчаянные Лорчи из последних  сил

сдерживали натиск варанцев. Они должны  были  погибнуть  все.  Потому  что

когда Хозяева Гамелинов и большая часть их  соотечественников  втянется  в

центральный проход,  скалы  вновь  сойдутся  в  неприступный  утес.  Иначе

нельзя. Иначе варанцы ворвутся на плечах у отступающих внутрь  да-гаатской

цитадели.

     Окружающий мир был сейчас недоступен для звезднорожденного.  Истинная

борьба происходила внутри тела Шета оке Лагина.

     - Убирайся прочь! - вопила душа Шета, впервые пробудившаяся за семь с

лишним лет совершенного безмолвия.

     - Нет,  никогда!  Не  ранее,  чем  над  миром  восстанет  тень  моего

повелителя! - хохотала и глумилась зловещая воля Октанга Урайна.

     - Прочь! - падающей звездой вспыхнула душа Шета.

     - Ни-ког-да, - чеканил слог за слогом Октанг Урайн, закутывая  звезду

в тысячу полотнищ тьмы.

     Но звезда разгоралась ярче. Урайн, немало растерявший за  сегодняшний

день и, главное, лишенный Хуммеровой серьги, средоточия своего-колдовского

могущества, цеплялся за тело Шета оке Лагина изо всех  сил.  Но  это  были

последние силы.

     - Я сокрушу тебя! - острые клинки  вспарывали  тьму,  и  она  опадала

бесплотными лоскутами. Один за  другим,  один  за  другим  -  десятками  и

сотнями угольно-черных листьев...

     - Ты слышишь меня. Пенный Гребень  Счастливой  Волны?  -  повторил  в

десятый раз Гаасса оке Тамай, не ленясь всякий раз  раскатывать  на  языке

полную титулатуру Сиятельного князя.

     Шет оке Лагин был по-прежнему неподвижен и  по-прежнему  молчал.  Его

лицо  стало  белым,  как  снег  на  вершинах  Гэдо-Адто,  его   глаза   не

переливались больше.

     Гаасса оке  Тамай  с  сомнением  покосился  на  серебряную  серьгу  с

погасшим изумрудом. Чтобы отобрать ее у  мертвой  Киммерин,  ему  пришлось

отрубить судорожно сведенные пальцы девушки. Гаасса оке  Тамай  не  привык

чувствовать себя мясником. У  него  под  языком  стояла  странная  горечь,

которую не могла заглушить даже радость  одержанной  победы.  Сегодня  он,

Гаасса оке Тамай, спас варанское воинство и самого  Сиятельного  князя  от

гибели. Вот только теперь не вполне ясно, что произошло с  Пенным  Гребнем

Счастливой Волны.

     - Ты потерял свою вещь. Сиятельный князь, - наконец  решился  Гаасса,

поднося серьгу к самым глазам Шета.

     Октанг Урайн был уже очень слаб.  Его  воля  истекала  в  пустоту,  а

истинный Шет оке Лагин восходил к свету, чтобы вернуть  власть  над  своим

украденным телом. И когда полное небытие уже казалось  Урайну  неминуемым,

его воля воспрянула вновь. Перед глазами его тела  появилось  то,  что  он

полагал безвозвратно утраченным.

     Сознание Шета оке Лагина сейчас было слишком  поглощено  своим  новым

бытием, чтобы следить за такими мелочами, как поведение правой руки...

     Гаасса  оке  Тамай  в  испуге  отпрянул  назад.   Рука   окаменевшего

Сиятельного князя с быстротой молнии метнулась к нему и схватила серьгу.

     Затем Сиятельный  князь  вновь  замер  на  несколько  мгновений.  Его

выброшенная вперед  рука  дрожала  крупной  дрожью,  словно  бы  не  желая

совершать  обратный  ход.  Потом  над   плато   Поющих   Песков   разнесся

нечеловеческий крик. Это был крик истинного Шета  оке  Лагина,  который  в

решительный момент осознал, что упустил столь близкую победу.

     Гаасса оке Тамай расширившимися от ужаса глазами наблюдал,  как  рука

Сиятельного князя устремилась назад и изо всех сил вонзила серьгу в  целую

мочку уха. Тотчас же безжизненный изумруд налился торжествующим светом,  и

в глазах Шета оке Лагина вновь заплясали все оттенки вечности.

     - Гаасса?! - воскликнул Сиятельный князь, стремительно  подымаясь  на

ноги.

     - Да, Пенный  Гребень  Счастливой  Волны,  -  с  достоинством  кивнул

Гаасса, вставая вслед за Ше-том. - Я погубил  еще  двадцать  галер  твоего

флота, Сиятельный князь. Но я сделал это во имя спасения твоей жизни.

     Дерзко. Это было очень дерзко - уверять, что  он  спас  жизнь  ему  -

Длани, Стопе и Чреслам Хуммера! Сиятельный князь  обошел  последние  слова

Гаассы своим вниманием.

     - Хозяева Гамелинов мертвы? - осведомился  он  вполне  небрежно,  как

будто речь шла о сущей безделице.

     - Им удалось уйти, - Гаасса потупился.

     - Зря.

 

     22

 

     Сражение было окончено.

     Лорчи оставили на плато Поющих Песков девятьсот с лишним своих людей.

Триста из  них  погибли,  прикрывая  отступление  Хозяев  Гамелинов  через

каменные ворота центрального прохода.

     Трех с лишним тысяч воинов  не  досчитались  сыновья  Варана.  Дорого

заплатили они за то, чтобы воткнуть колья своих шатров в бесплодные  пески

Дагаата.

     Глава третья

 

     НОЧЬ

 

     Герфегест сделал три шага  к  краю  смотровой  площадки  на  Алмазном

Гвозде. Три шага вправо. Еще три шага вправо. Лагерь,  разбитый  варанцами

по указанию Шета оке Лагина, лежал внизу, на плато Поющих  Песков.  Смотри

сколько хочешь. И слушай песню песка.

     Опустошенная и безмолвная Хармана сидела у его ног, подобрав колени и

уперев руки в полупрозрачную поверхность площадки. Она не смущалась  своей

неподобающей позы. Она смотрела на лагерь. И то, что она видела, не сулило

ничего, кроме скорой смерти.

     Варанцы готовили  к  бою  оружие,  вынесенное  Шетом  и  Ганфалой  из

Молочной Котловины. Они сооружали метательные машины. Чинили и  наращивали

осадные лестницы. Чистили оружие. Грохотали кандалами для  пленных.  Если,

конечно,  кто-нибудь  собирается  брать  пленных   в   сражении,   которое

произойдет завтра утром. В сражении, которое неминуемо, словно само утро.

     С другого края - противоположного тому, на котором топтался Герфегест

- можно было видеть, что Лорчи и Гамелины тоже не  теряют  даром  времени.

Дагаат - не самое идеальное место для того, чтобы на нем обороняться.  Это

не город, где даже на бочку  кипящей  смолы  можно  возлагать  надежды.  В

Дагаате  не  живут  люди.  В  Дагаате  не  разыщешь  резервов  оружия  или

продовольствия. И все же Дагаат - это крепость, и, как всякую крепость, ее

нужно готовить к обороне.

     Лорчи,   в   отличие   от    Гамелинов,    не    были    поклонниками

градостроительства. Их города, как правило, имели весьма низкие стены -  у

Лорчей не было в обычае прятаться в крепостях. "Если война дошла  до  стен

столицы - значит, это проигранная  война",  -  говорили  Лорчи,  прозревая

валы, укрепления, подъемные мосты и прочие хитрости, до которых так  охочи

были мудрецы, сушащие головы над трактатами  по  фортификации.  Как  будут

вести себя эти воины в несвойственной для них роли  -  в  роли  защитников

крепости? Для Лорча ведь быть защитником - все равно что быть побежденным?

     Озабоченный этими  мыслями,  Герфегест  присел  рядом  с  Харманой  и

положил руку ей на плечо. Кожа Харманы была холодна и суха. Ее взгляд  был

усталым и грустным. Последний раз столь обессиленной Герфегест видел ее  в

тот день, когда она усмиряла Совет Сильнейших. О чем думала она? О Лорчах?

О Торвен-те, который словно бы под  землю  провалился  с  самого  утра?  О

судьбах Дома Гамелинов? Герфегест не стал доискиваться до  правды  чередой

бестактных и бессмысленных вопросов. Он лишь поцеловал ее руку - ту самую,

на которой горел алмаз Перстня Конгетларов.

     И вдруг откуда-то снизу, с той стороны, где Лорчи готовились  к  бою,

послышалась песня. Пятьсот луженых мужских  глоток  затянули  ее,  и  она,

неказистая и странная, понеслась над погруженным в ночь  островом,  словно

пыльный, жесткий ветер пустыни Легередан.

     Сам-один  я  город  победил!  Сам-один  я  город  загубил!  Йоги-йоу!

Йрги-йоу! Сам-один всех девок полонил! Сам-один добычу разделил! Йоги-йоу!

Йоги-йоу!

     Герфегест и Хармана переглянулись.

     - Странные слова, моя госпожа, не правда  ли?  Тягучий  напев  Лорчей

становился все слышне й. Все новые воины присоединялись к  своим,  умножая

единение голосов. Теперь Герфегест уже не  сомневался  в  том,  что  пение

Лорчей отлично слышно и в лагере Шета оке Лагина.

     - Не страннее всего остального, - с  некоторым  запозданием  ответила

Хармана.

 

     2

 

     Рядом с ними  бесшумно,  словно  бы  из-под  земли,  возникла  фигура

Торвента. Альбиноса. Урода. И все-таки отражения мастера Зикры Конгетлара.

И все-таки регента, сына императора Лана Красного Панциря.

     - Приветствую Гамелинов, - в своей обычной манере,  нараспев,  сказал

Торвент.

     - Где вы изволили праздновать труса.  Ваше  Величество?  -  беззлобно

поинтересовался Герфегест.

     - Я сохранял свою шкуру в подземельях Священного Острова, -  спокойно

ответил Торвент, кланяясь госпоже Хармане.

     - И знаете ли вы. Ваше Величество, что произошло за  то  время,  пока

вы, пестуя свое любопытство, осматривали утробы  Хуммерова  Логова?  -  не

переставал язвить Герфегест, чья сдержанность была без остатка истрачена в

сражении.

     -  Во-первых,  знаю.  Хозяин  Гамелинов,  -  пропуская  все   нападки

Герфегеста мимо ушей, отвечал Торвент. - Я знал это еще до  того,  как  ты

принял в нем участие. Во-вторых, я просил тебя забыть о вежливом жеманстве

еще на корабле Педнов, и ты дал мне свое слово. То  самое  слово,  которое

сейчас нарушил. А в-третьих, я не зря провел  там  время.  Мой  меч,  быть

может, и отправил бы души десятка-другого варанцев в Святую Землю Грем, но

это  бы  все  равне-не  решило  исхода  сражения,  которое  было  заведомо

проигранным.

     Почувствовав  неловкость,  Герфегест  замолчал.   Что-то   от   Зикры

Конгетлара проступило в лице регента. Что-то очень сходное  с  интонациями

Зикры Конгетлара послышалось в голосе регента. Герфегест опустил голову  в

смущении. Никогда не знаешь, как себя вести  с  та-лан  -  отражениями.  В

особенности с та-лан - отражением своего учителя.

     Но на помощь Герфегесту пришла Хармана, чей хрустальный голос рассеял

неуют тревожной ночи.

     - Что же интересного ты обнаружил в подземельях, Торвент? -  спросила

она, и на  ее  губах  засияла  бесконечно  усталая  улыбка  любознательной

девочки, чья любознательность пресыщена сверх всякой меры.

 

     3

 

     - Всяк может видеть - Дагаат походит на  монолитную  скалу,  -  начал

Торвент. - Но это лишь видимость. Внутри он изъеден древними  строителями,

словно  кусок  старого  сыра  прожорливыми  червями.  Несметное  множество

комнат, подземных ходов, капищу тайных лазов, зловещих  залов,  переходов,

тупиков, ложных коридоров. Вот что такое Дагаат на самом деле.

     Герфегест и Хармана утвердительно закивали. Дескать, верим на  слово.

Кое-что видели и сами. Перебивать Торвента у них не было желания.

     - Весь сегодняшний  день  я  истратил  на  то,  чтобы  осмотреть  это

пугающее разнообразие. За свое любопытство я  едва  не  поплатился  жизнью

дважды. В первый раз, когда попался  в  ловушку  -  безобидная  на  первый

взгляд комната оказалась комнатой с падающим потолком -  и  я  едва  избег

печальной участи, которую уготовил .мне древний архитектор Хуммера.  А  во

второй раз я по неосторожности задел  конский  волос,  протянутый  поперек

неосвещенного коридора, который был  связан  с  механизмом,  приводящим  в

действие гильотину. Она упала  с  потолка  прямо  на  меня,  и  всей  моей

ловкости едва хватило на то,  чтобы  отдать  ей  заднее  полотнище  своего

плаща, отвоевав себе все остальное. К счастью, я остался жив.

     - Мы видим, Торвент, - мрачно сказал Герфегест. - Но к счастью ли это

- не знаю. По крайней мере, проживешь до завтра.

     Торвент и Хармана усмехнулись -  абсурдное  чувство  юмора,  присущее

Конгетлару, не  покидало  его  даже  в  самые  тягостные  минуты.  Торвент

продолжал:

     - Но мне не стоило бы утомлять вас рассказами об  этом,  если  бы  не

одна интересная находка.

     - Надеюсь, это не мешок с золотыми императорами  Первой  Династии?  -

поинтересовался Герфегест.

     - Отнюдь. Я обнаружил подземный ход, ведущий из крепости. Я прошел по

нему от начала и до конца. Когда-то он, возможно, выводил на поверхность в

районе гавани.  Сейчас  он  обрывается  там,  где  заканчивается  каменное

основание крепости, и его конец завален певучим песком. И все-таки кое-кто

мог бы цройти по нему и вылезти в самом сердце лагеря Шета оке Лагина. Вон

там!

     Торвент указал туда,  где  раскинулся  лагерь  варан-цев.  Туда,  где

рвалось к небесам  неистовое  пламя  костра,  потворствовавшее  магическим

священнодействиям. Кто там сейчас - Шет, Ганфала, Горхла?

     - Неужели ты всерьез предлагаешь нам пробраться по нему, вылезти там,

в лагере  врагов,  ввязаться  в  схватку...  Такие  штуки,  как  известно,

получаются только на страницах древних хроник... Да еще в  пьяных  бреднях

наемников твоего  императорского  величества,  -  безо  всякого  оживления

отозвался Герфегест.

     Он прекрасно знал, чем оборачиваются  пресловутые  военные  хитрости,

воспеваемые во всех трактатах  по  стратегии  и  тактике,  которые  только

существовали по обе стороны Хелтанских гор. Все  эти  подземные  ходы,  из

которых  выныривает  вдруг  целое  войско.   Выныривает,   чтобы   нанести

сокрушительнейшее  поражение.  Герфегест  любил  авантюры.  Но  только  не

авантюры в военном деле. В конце концов, хватит на сегодня...

     - Нет, Герфегест, нам пробираться через него нет никакого смысла.  Да

это и не получилось бы - песок бы все сыпался  и  сыпался  без  остановки.

Пришлось бы целый месяц строить .подземный ход с  основательными  стенами.

Но ты забыл о том, что у нас есть кое-кто получше.

     - И кто же этот самоубийца?

     - Слепец! - воскликнула Хармана, наконец-то сообразившая, куда клонит

Торвент.

 

     4

 

     "Дорога Пятидесяти Осторожных Шажков". Такая надпись была  отчеканена

на бронзовой двери, перед которой остановились Хармана, Торвент, Герфегест

и четверо дюжих Лорчей - они несли клеть со Слепцом.

     Ни Герфегесту, ни остальным не хотелось заглядывать под воловью кожу,

которой была накрыта клеть. И без того было  ясно,  что  Слепец  чувствует

себя  по  меньшей  мере  превосходно.  Он  давным-давно  восстановил  свою

целостность  и  теперь  почесывал  слуховые  бугры   своим   омерзительным

ложноязыком.

     - Вот уж не думал, когда впервые увидел эту  гадину  расчлененной  на

мелкие куски, что мне предстоит встречаться  с  ней  еще  столько  раз,  -

шепнул Герфегест Торвенту.

     Тот участливо кивнул - в тот момент  он  был  точь-в-точь  как  Зикра

Конгетлар. Зикра, помолодевший на шестьдесят с лишним лет.

     Хармана отворила дверь. Из хода потянуло затхлой сыростью и  крысиным

пометом. Хотя какие в Дагаате крысы-то?

     - Поставьте короб  сюда  и  откройте  задвижку,  -  приказал  Торвент

Лорчам, и те повиновались.

     Как только клетка  со  Слепцом,  еще  не  успевшим  понять,  что  ему

подарили ни много ни мало, а свободу передвижения, стала на пол подземного

хода, Торвент сдернул с клетки кожу и тут же захлопнул дверь.

     - Ас чего ты взял, что он предпочтет долгий путь в  лагерь  Шета  оке

Лагина, вместо того чтобы сейчас  снести  эту  хлипкую  бронзовую  препону

между ним и пищей? -  поинтересовалась  Хармана,  указывая  на  дверь,  за

которой послышался  металлический  гул  -  это  перевернулась  клетка,  из

которой вылез сориентировавшийся Слепец.

     - Слепец - это очень простое животное. Он убивает и ест. Но страсть к

убийству и пище - ничто в сравнении с той, что положена  в  основание  его

естества. В сравнении со страстью к Семени Ветра. Да, сейчас он чует  нас.

Но он чует и близость Семени Ветра. Слепец  умен  ровно  настолько,  чтобы

чувствовать - он сделает еще пятьдесят  осторожных  шажков  по  подземному

ходу и зароется в певучие пески, чтобы выползти рядом с Семенем Ветра. А я

ни на минуту не сомневаюсь, что Семя у Ганфалы, если, конечно, его еще  не

прибрал к рукам Сиятельный князь Варана.

     - И Слепец принесет нам Семя Ветра, как ласковый пес - обувку  своему

хозяину? Не верю, - заключил Герфегест.

     Торвент безучастно пожал плечами.

     - Надо пробовать. Ничего лучшего нам не дано.

     Ветер  играл  шелковыми  полотнищами  походного  шатра   Ганфалы,   а

полумесяц на небе с недоумением взирал на своего голубого собрата, которым

был увенчан все тот же шатер. Сам Ганфала, испытывая  крайнее  бессилие  и

опустошенность,  прохаживался  вокруг  лагеря.  Присаживался   к   кострам

варанцев.  Отпивал  сельха  из  фляг  людей  Орнумхониоров.  Беседовал   с

военачальниками.

     - Шет оке Лагин сейчас очень занят, он не может поговорить  с  тобой.

Надзирающий над Равновесием, - именно такой ответ получил Ганфала  полчаса

назад возле шатра Сиятельного князя.

     Рыбий Пастырь чувствовал  себя  отвратительно.  Или  даже  хуже,  чем

отвратительно. Если бывает хуже. Предательское головокружение. Слабость  в

чреслах. Язык покрыт толстым слоем зловонного золотистого  налета.  Пальцы

дрожат. Перед глазами  то  и  дело  встает  почти  непроницаемая  бордовая

пелена. Да, дорого заплатил он за сокрушение Густой Воды. И втрое от  того

- за схватку со Стагевдом в проливе Олк. Но Ганфала не хотел  признаваться

себе в том, что его сила почти иссякла.  Он  делал  все  возможное,  чтобы

показать другим, а на самом деле в первую  очередь  самому  себе,  что  он

бодр, собран и силен.

     - Эй вы! Чего развалились в карауле? -  рявкнул  Ганфала  на  тешащих

глотки спиртным варанцев, прикорнувших у одного из ближайших к  его  шатру

костров.

     Вояки неохотно встали и отвесили Ганфале более чем умеренные поклоны.

Неохотно, лениво и даже пренебрежительно. "Ни одна собака  не  посмела  бы

вести себя так еще два месяца назад", - грустно заметил Ганфала,  поднимая

полог своего шатра. Одинокое ложе. Холодное ложе. Холодное,  словно  Ветер

Вечности.

     Но сон не шел к нему. Шет оке Лагин занят. Он, видите ли, занят.  Это

оскорбление. Явное, наглое и  недвусмысленное.  Шет  оке  Лагин  -  важная

птица. Настолько важная, что может себе позволить  плевать  в  лицо  своим

союзникам накануне решительного сражения. Ганфала открыл  глаза.  Странный

шорох - как будто кто-то роет землю. Песок. Глупости.

     Шет оке Лагин. Он недооценил его. Он совершил  ошибку,  полагая,  что

Шет послужит его  целям,  а  затем  уберется  восвояси.  Похоже,  это  он,

Ганфала, послужит целям Шета, а потом  уберется.  Куда?  Какие  это  будут

"восвояси"?

     Что там за возня снаружи? Ганфала плотнее завернулся в одеяло, сшитое

из шкурок морского калана. Зябко. Впереди только осень,  и  ничего,  кроме

осени. Шет оке Лагин пренебрегает им. Он, видите ли,  занят!  -  негодовал

Ганфала, ворочаясь с боку на бок.

     Впрочем, все не так уж и плохо, как может показаться. Шет  оке  Лагин

имеет многое, но не Семя Ветра. Он, Ганфала, - истинный хранитель  Семени,

и в его руках, а не в руках  Шета,  судьба  вод,  суши,  людишек.  Ганфала

улыбнулся и сел  на  ложе.  Его  правая  рука  стала  искать  под  одеждой

медальон, висящий на серебряной цепи. Медальон  с  Семенем  Ветра.  С  его

последней отрадой. Герфегест не  знал,  что  он  принес  из  Сармонтазары.

Наивный и простодушный Конгетлар. Кто  бы  мог  подумать,  что  Конгетлары

могут быть простодушными? Значит, могут. А Ганфала - нет. Он знает.

     Рыбий Пастырь вынул медальон из-под одежд и поднес  к  глазам,  чтобы

насладиться зрелищем. Медальон был у самого сердца, но  металл  ничуть  не

нагрелся. Все жизненное тепло ушло, все жизненное тепло растрачено...

     Ганфала осторожно открыл медальон. Вот оно. Вот. Глаза  его  засияли.

Дыхание участилось. Теперь он не видел ничего вокруг. Кроме Семени  Ветра.

Он не слышал ничего вокруг, кроме Первопричинного  Ветра,  разглаживающего

морщины Мироздания. И, разумеется, он не заметил  Слепца,  чей  ложноязык,

алкающий Семени, вспорол шелковый полог шатра  с  голубым  полумесяцем  на

боку. А когда Ганфала все-таки заметил его, было уже поздно.

 

     6

 

     - Назойливость - худшая из  добродетелей,  -  сказал  Шет  оке  Лагин

слуге, только что отказавшему Ганфале в аудиенции.

     Слуга покорно склонил голову,  как  бы  соглашаясь  с  господином,  и

принялся убирать со стола. Сиятельный князь даже не притронулся к пище.

     Сиятельный князь любит парадоксы. Он любит говорить загадочные вещи -

вот о чем думал слуга в тот  момент,  когда  Шет  оке  Лагин  разворачивал

ветхий свиток, заваливаясь на ложе. Ужинать он  не  будет.  Это  ясно.  Он

будет наслаждаться поэзией.

     Но читать Шету оке Лагину так же не  хотелось,  как  и  трапезничать.

Все-таки  накануне  решительной  битвы  не  до   стихов,   -   решил   он,

усмехнувшись, представив себе кислую мину  Ганфалы  в  тот  момент,  когда

слуга сообщил ему, что "Сиятельный князь занят не-отложнейшими делами и не

может принять его". Шет оке  Лагин  был  известен  своей  вежливостью.  Но

разве, милостивые гиазиры, он поступил невежливо? Он мог бы просто послать

Ганфалу подальше, без всяких расшаркивании. Сказать  ему  "пшел!",  словно

конюху или, к примеру, матросу. И никто не возразил бы ему. Ганфала сделал

свое дело. Он сослужил свою службу. Он  надоел  ему  своими  патетическими

всхлипываниями.  Он  зануда.  Он  дурак.  Он  мелочен,   словно   торговец

поддельными любовными снадобьями. Он маг первой  ступени.  Ну  и  что?  Он

растратил всю свою силу на пустяки. На Стагевда. На Герфегеста. На  Густую

Воду. Он больше не представляет из себя человека, способного  тягаться  со

звезднорожденными.

     Вот только Семя Ветра. Шет оке Лагин  отбросил  свиток  и  встал...0н

подошел к зеркалу.  В  такие  минуты,  когда  он  делал  что-то  уж  очень

стремительно, его жена, покойница-жена, говорила  ему,  что  он  похож  на

неупокоенный призрак. Глупая шутка.  Глупая  жена.  Шет  оке  Лагин  убрал

волосы с плеч и собрал их в "конский хвост". Для призрака он как-то  очень

хорош собой... Шет оке Лагин улыбнулся и вышел из палатки.  Не  по  нужде,

нет. Прогуляться.

     Шет быстро достиг окраины лагеря.  То  ли  ночной  воздух  был  этому

причиной, то ли что-то  иное,  но  на  душе  у  него  было  тревожно.  Его

нечеловеческий слух улавливал  какой-то  странный  шорох,  как  будто  под

землей копошится огромная крыса. Крыса. Если и крыса,  то  мертвая.  Но  о

происхождении шороха Шет пока не мог сказать ничего - кроме того, что этот

шорох производит существо, которое  не  живет.  Скальные  громады  Дагаата

возвышались  перед  ним.  Башни,  бастионы,  бойницы.  Пока  недосягаемые.

Ничего, он погуляет по ним завтра.

 

     7

 

     Шет гулял долго - он осмотрел все,  что  хотел.  Укрепления.  Войска.

Корабли. Звездное небо. Полумесяц. Еще один полумесяц -  вышитый  на  боку

шатра Ганфалы. Что-то там в этом шатре, Хуммер его раздери?

     Шет подошел ближе. Трое растерзанных варан-ских солдат лежали у входа

в палатку. Над ними стоял сильный запах крови. Шет бросил  быстрый  взгляд

на их раны. Не стрелы, не меч, не дротик. Что-то совсем другое.

     Шет не стал тратить ни  одного  лишнего  драгоценного  мгновения.  Он

бросился к шатру и откинул полог.

     Слепец был спокоен и умиротворен. Он сидел на  ложе  Ганфалы,  и  его

челюсти были сомкнуты на груди бездыханного тела.  Они  были  сомкнуты  на

медальоне. Можно было бы назвать его счастливым, если бы Слепцу было  дано

знать разницу между счастьем и несчастьем.  Можно  было  сказать,  что  он

счастлив по-своему.

     Когда в шатер вошел Шет, он не обратил  на  него  никакого  внимания.

Слепец, слившись с  Семенем  Ветра,  попросту  проигнорировал  Сиятельного

князя.

     Сам Шет оке Лагин сразу понял, что произошло. Так вот он  каков,  тот

хваленый  урод,  которым  Ганфа-ла  испытывал  на   прочность   Герфегеста

Конгетлара!  Вышло  так,  что  Слепец  испытал  на   прочность   Ганфа-лу.

Надзирающий над Равновесием оказался подделкой. Шет улыбнулся  -  явленная

ему ирония судьбы никогда не оставляла его безучастным. И этому уроду тоже

нужно Семя Ветра.

     Шет подошел ближе. Слуховые бугры  Слепца  встре-воженно  вздрогнули.

Человек был слишком близко. Угрожающе  близко.  Слепец  разжал  челюсти  и

выпустил медальон с Семенем Ветра. Сейчас он  снова  сольется  с  ним,  но

сначала убьет человека. Еще одного человека.

     Шет бросил взгляд на искалеченного лапами Слепца  Ганфалу.  Его  язык

вывалился наружу, а в глазах застыл ужас. Грудь была разворочена, и  кишки

вывалились на одеяло, сшитое из шкурок морского калана. Похоже, он слишком

крепко спал под этим теплым одеялом,  когда  этот  замечательный,  невесть

откуда взявшийся слепой паук зашел к нему в гости.

     Ложноязык Слепца метнулся в сторону Шета  -  он  был  отрезан  Когтем

Хуммера, в мгновение ока покинувшим ножны Сиятельного  князя,  никогда  не

жаловавшегося на недостаток реакции. Слепец неохотно поднялся - но Шет  не

дал ему соскочить с ложа. Он отсек ему две передние ноги -  они  упали  на

ковер, застилающий пол шатра,  и  зазвенели,  обратившись  двумя  голубыми

ледышками. Коготь Хуммера может делать и не такое.

     Теперь Слепец понял, если, конечно, был способен понимать, что  имеет

дело с человеком не совсем  обычным.  Но  раньше,  чем  он  сумел  сделать

что-нибудь - прыгнуть, прижаться к полу, вытянуться всеми своими лапами  к

опасности, Шет оке Лагин разрубил  пополам  его  омерзительное  пупырчатое

тело. И еще одним взвешенным и точным ударом  отсек  ему  голову.  Слепец,

отданный во власть Когтя Хуммера, застыл в неподвижности  и  упал  на  пол

шатра. Серьга в  ухе  Сиятельного  Князя  вспыхнула  маленьким  изумрудным

солнцем. Так было всякий раз, когда Шет был чем-нибудь особенно доволен.

     - Надзирающий над Равновесием не смог справиться с  такой  простой  и

наивной нежитью, - сенти ментально буркнул себе под нос Шет, попирая ногой

ледяные останки Слепца. Они уже никогда не соберутся вместе. А зачем?

     Затем он подошел к ложу, залитому кровью  и  забрызганному  остатками

мозга. Шет прикоснулся к медальону, который по-прежнему  висел  на  шее  у

Ган-фалы. Странно, но Слепец не смог  сорвать  его.  "Небось,  две  недели

заговаривал от  посторонних  рук",  -  вздохнул  Шет  и  одним  неуловимым

движением разорвал цепь.

     Он открыл медальон на пороге шатра. Семя Ветра. Еще одной  магической

вещицей больше. Шет оке  Лагин  обернулся.  В  темноте  шатра  можно  было

различить тело Ганфалы, от которого исходило неприметное  голубое  сияние.

Все-таки маг. И тело Слепца.

     - Что здесь происходит? - спросил встревоженный Горхла, выныривая  из

темноты.

     - Слепой паук убил  твоего  хозяина,  -  лениво  бросил  Шет,  одевая

медальон с Семенем Ветра себе на шею.

     Горхла провел ладонью по лицу. Слепец. Откуда он здесь? Хозяин мертв.

Что теперь? Рыбий Пастырь мертв. Надежда и опора Алустрала  мертв.  Но  не

успел Горхла сказать хоть слово, как Шет оке Лагин, положив  руку  ему  на

плечо, прошептал:

     - Выбрось из головы лишнее. Если бы не этот  урод,  мне  пришлось  бы

сделать это самому.

     Глава чертвертая

 

     ОЗЕРО ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЙ

 

     -Сиятельный князь, - Ваарнарк отвесил Шету оке Лагину легкий  поклон,

- позвольте переговорить с вами в столь ранний час.

     Серело. Свинцовые тучи медленно ползли по небу. Ветер крепчал. Слегка

штормило. Рассвет будет скоро. Но не настолько скоро,  чтобы  имело  смысл

трубить построение. Баранский лагерь еще спал - солдаты полночи трудились,

собирая метательные машины, приготовляя  снаряжение,  и  их  командиры,  с

позволения Шета, решили  дать  им  хорошенько  отдохнуть  перед  последним

кровопролитием. В этом не было  ничего  опасного  -  и  Шет,  и  остальные

прекрасно понимали, что защитники Дагаата не станут  атаковать  во  второй

раз. "Может быть, они и самоубийцы, но уж наверняка не глупцы" - так думал

каждый. Инициатива в руках Шета, а значит, можно спать спокойно.

     Его лагерь спал. Но сам Шет оке Лагин не сомкнул глаз.  Всю  минувшую

ночь он посвятил куда более захватывающим вещам. Медальон с Семенем  Ветра

висел теперь на шее Шета, наполняя его легкие силой морского бриза, а  его

тело - стремительностью самой переменчивой и неутомимой из стихий. Шет  не

смыкал глаз, а потому приход главы Дома Орнумхониоров в  общем-то  не  был

для него неожиданностью. Разве что он ожидал Ваарнарка несколько позже.  И

когда только он успел пронюхать о смерти Ганфалы?

     - Говори же, - Шет оке Лагин пригласил гостя в глубь своего шелкового

шатра.

     Ваарнарк решительно вошел. Чувствовалось, что его переполняют  слова,

намерения и предчувствия. Что он  мучительно  размышляет  о  том,  с  чего

разговор начать, чем закончить и как сделать так, чтобы он  не  затянулся.

Лицо Ваарнарка было землисто-серым, глаза усталыми, а  речь,  несмотря  на

все старания сделать ее уверенной, казалась вязкой и несколько медленной.

     - Мой первый союзник. Рыбий  Пастырь,  Надзирающий  над  Равновесием,

мертв.

     - Я знаю, Ваарнарк. Его убил слепой паук, подосланный врагами. -  Шет

оке Лагин был спокоен и умиротворен.

     Ему было в общем-то плевать на то, что  думает  Ва-арнарк  по  поводу

причастности его, Шета, к смерти своего союзника. Пусть думает что хочет.

     - Эта война оказалась более кровопролитной, чем может себе  позволить

мой Дом, - продолжал Ваар-нарк. - Силы Дома Орнумхониоров на  исходе.  Мой

союзник мертв. Я не давал тебе. Сиятельный князь, клятвы верности. И я  не

могу продолжать эту войну на твоей стороне. Все идет к тому, что  все  мои

люди до последнего лучника лягут под стенами  Дагаата.  И  когда  случится

так, ше будет уже все равно, что нас ждет - победа или поражение.

     Шет испытующе посмотрел на Ваарнарка. Хорошего союзничка присоветовал

покойный Ганфала. Как только доходит до серьезного дела - сразу в кусты.

     - Так, значит, измена? - легко, словно бы речь шла о некоем заморском

кушанье, поинтересовался Шет оке Лагин.

     - Мой уход не будет изменой, если ты  отпустишь  меня,  -  с  нажимом

сказал Ваарнарк. - Если же ты не позволишь моим кораблям  уйти,  мы  уйдем

сами. И никто в моих родных землях не посмеет назвать это изменой.

     Ваарнарк не стал продолжать. Смысл его слов был уже давно ясен  Шету.

Допустим, он не отпустит трусливых Орнумхониоров, которых раньше удерживал

от этого шага лишь авторитет Ганфалы,  которого  теперь  нет,  как  нет  и

самого Ганфалы. Если Шет откажет Ваарнарку, варанцам придется ввязаться  в

сражение  с  Домом  Орнумхониоров.  Конечно   же,   варанцы   покончат   с

Орнумхониорами быстрее, чем наступит полдень. Но какой в этом смысл? Какой

смысл в том, чтобы затевать резню в своем собственном лагере перед стенами

крепости, где затаился ликующий от радости противник? Шет покачал головой.

Ваарнарк вел себя вполне естественно. На его месте сам Шет поступил  бы  в

точности так же.

     - Мои корабли уже почти готовы к отплытию.  Если  ты  не  возражаешь.

Сиятельный князь, я отдам приказ к последним приготовлениям, -  гнул  свое

Ваарнарк.

     "Так вот почему у тебя такая невыспавшаяся рожа! - отметил  про  себя

Шет. - Как узнали  про  смерть  Ганфалы,  так  всю  ночь,  небось,  втихую

готовились к отплытию!"

     Шет не стал унижать титул Сиятельного князя и свою персону  унижением

Ваарнарка. Не стал вспарывать его трусливый  живот  Когтем  Хуммера,  хотя

рука его и лежала на черене меча с первых же слов разговора.  Он  не  стал

спорить. Увещевать, заклинать  своей  властью,  угрожать.  Шет  оке  Лагин

терпеть не мог бессмысленных действий.

     Все то же самое за вычетом восемнадцати файе-лантов. Ну что ж, пускай

вычтутся восемнадцать. Герфегесту с его дивной девой  хватит  за  глаза  и

того, что останется.

     Поэтому Шет оке Лагин лишь плотнее закутался в свой бордовый  плащ  и

голосом, бесстрастным, словно чеканка на рукояти меча, сказал:

     - Ну что ж, попутного вам ветра, Орнумхониоры. В этот момент  морская

стихия словно эхо или  птица-пересмешник  откликнулась  Шету  оке  Лагину.

Порыв шквального ветра едва не сорвал походный шатер Сиятельного  князя  с

места. Начинался шторм - в этом никто теперь уже не мог усомниться.

     - Прощай, Сиятельный князь.

     Ваарнарк поклонился и быстро вышел наружу. Надо было поторапливаться.

Выйти из гавани при сильном встречном ветре - нелегкое испытание даже  для

опытного кормчего.

 

     2

 

     В этот раз Герфегест и его войско на нападение не отважатся. Это знал

Герфегест. Это, разумеется, знал Шет оке  Лагин,  который  подготовился  к

штурму крепости основательно.

     Три прохода, позволившие во вчерашнем сражении получить  преимущество

Гамелинам и Лорчам, теперь должны были послужить на славу их  врагам.  Это

тоже предусмотрел Шет оке Лагин.

     Трюмы "Молота Хуммера" были глубоки и вместительны. Там среди прочего

покоились  стеклянные  сосуды,  каждый   величиной   со   свиную   голову,

наполненные тяжелой оливково-черной  жидкостью.  Той  самой,  которой  был

наполнен шестигранный бассейн, виденный Герфегестом  в  Арсенале  Молочной

Котловины. Сам Ганфала не мог совладать с ней и не знал, зачем она и что с

ней  делать.  Не  знал  и  Герфегест.  Зато  Шет  оке  Лагин  был  гораздо

сообразительней. Силой своей магии он укротил  "воду  косматой  звезды"  и

наполнил ею сосуды. Теперь, под стенами Да-гаата, он найдет ей применение.

     Штурм Дагаата начался вместе с  первыми  лучами  солнца,  но  гораздо

позже рассвета. Виною этому были тучи, скрывавшие дневное светило от  глаз

варанцев. Шторм, занимавшийся в открытом  море  с  ночи,  теперь,  похоже,

вступал в свои законные права.

     Шет оке Лагин со злорадной ухмылкой наблюдал, как трусливые файеланты

Ваарнарка тщетно пытаются совладать со встречной волной и выйти из гавани.

  поделом  тебе,  Ваарнарк",  -  отметил  Шет,  наблюдая,  как   флагман

Орнумхониоров "Синий Тунец", меняя галсы, лихорадочно пытается уйти  прочь

от мрачного  Дагаата.  Волны  с  силой  обрушивались  о  берег,  и  за  их

безумствующей песнью было не просто расслышать хоть что-нибудь. И все-таки

сигналы боевых труб расслышали все.

     Шет подошел к одной из трех  метательных  машин,  каждая  из  которых

стояла напротив одного из трех проходов, ведущих к цитадели. Рядом с  ними

были -выстроены аккуратными рядами стеклянные  сосуды  с  "водой  косматой

звезды". От них исходило зловещее  бледно-желтое  сияние.  Когда  варанцы,

раболепно глядящие на своего  князя,  уже  отчаялись  услышать  что-нибудь

конкретное, Шет отдал свой первый за этот день приказ.

     - Ваше  спасение  -  в  меткости,  милостивые  гиа-зиры,  -  вот  что

прокричал Шет оке Лагин, и первый сосуд с  оливково-черной  жидкостью  был

пущен в цель. Очень и очень метко.

 

     3

 

     Если дверь не открывается, ее нужно высадить силой.  Золотое  правило

любой военной кампании.

     Стеклянный сосуд разлетелся вдребезги, ударившись о скалу, скрывавшую

проход. "Вода косматой звезды" расплескалась по отвесной скале.  Ее  едкие

капли вгрызлись в камень, и в мгновение  ока  в  скале  образовалась  дыра

величиной с тыкву. Края дыры были оплавлены и блестели.

     Затем еще один - и тоже в цель.  Солдаты,  которых  подбадривает  сам

Сиятельный князь, не  могут  позволить  себе  недостаток  меткости.  Иначе

вскоре им придется считаться с недостатком головы. Да и метательные машины

были сработаны и собраны  на  совесть.  Горхла  -  единственный  из  людей

Алустрала, кто мог видеть все это механическое  великолепие,  находясь  по

правую руку от Шета оке Лагина, - был поражен до глубины души. В Алустрале

таких огромных машин никогда не строили.

     Варанцы с оружием в руках замерли позади, наблюдая за тем, как  магия

древних торжествует над стихией камня. Да, они навидались  на  своем  веку

разных вещей. Но это отнюдь не служило помехой тому,  чтобы  поглазеть  на

еще одну диковину. И командиры, и рядовые знали приказ Сиятельного  князя.

Как только скалы будут уничтожены полностью и проходы  откроются  хотя  бы

вполовину своей первоначальной ширины, они устремятся вверх.

     А дальше будет штурм крепости. Именно для него приготовлены лестницы,

крюки и прочая ерунда. Затем будет  рукопашная.  Хрипы  раненых,  кровавая

возня. Быть может, даже богатая добыча, которая  останется  нетронутой  до

поры до времени. А  затем  победа  -  в  этом  не  сомневался  никто.  Ибо

сомневаться в таких вещах глупо.

     Под натиском оливково-черной жидкости открылись все три утробы, столь

вожделенные солдатами Шета. Все три метательные машины работали  слаженно.

И хотя оставалось еще порядочно сосудов с "водой косматой звезды", они уже

были не нужны.

     - Вперед! - взревел Шет оке Лагин, и войска откликнулись ему  громким

боевым кличем.

     - Держись от меня поблизости, единственный достойный доверия  человек

Алустрала, - вполголоса сказал Шет оке Лагин, обращаясь к карлику.

     Горхла поцеловал свой клинок в знак преданности.  Но  когда  Шет  оке

Лагин уже не мог видеть его, он обратил свой взор в  гавань  -  туда,  где

боролись с волнами файеланты Ваарнарка.

     Горхла смотрел вслед Орнумхониорам и  никак  не  мог  взять  в  толк,

почему, собственно, он все еще здесь. В то время как  все  уважающие  себя

люди предпочли погибнуть, уйти или встать по другую сторону стен  крепости

Священного Острова Дагаат.

 

     4

 

     Вдохновленные быстрым успехом варанцы ринулись вперед. Как  и  ожидал

Шет  оке  Лагин,  на  лестницах  не  было   никого,   способного   оказать

сопротивление.

     Лестницы вели вверх,  к  крепости.  К  башне  со  странным  названием

Алмазный Гвоздь. Туда, где скрыта таинственными сводами Синяя Комната - не

там ли набрался ума Рыбий Пастырь? Туда, где в своей манящей неподвижности

раскинулось Озеро Перевоплощений. Самое позднее, сегодняшним  вечером  он,

Шет оке Лагин, увидит его. Самое позднее, сегодня вечером он  бросит  Семя

Ветра в символический прообраз Дагаата посреди спокойных стылых вод. Он не

будет спешить. Здесь не нужна спешка. Когда вершатся судьбы  мира,  спешка

неуместна.  Он  вырежет  их   всех.   Медленно,   задумчиво,   беспощадно.

Гер-фегеста - последним.

     Солдаты побежали вверх по лестницам.  Шет  и  Горхла  последовали  за

ними.

     На первой  промежуточной  площадке  их  встретили  свирепые  Лорчи  с

длинными копьями. Их было всего десятеро. Варанцам  пришлось  потрудиться,

но вскоре они взяли защитников в двойное кольцо, оставляя проход открытым.

Десятерым храбрецам не помешать наступлению армии Сиятельного князя.  Даже

если бы их была там сотня.

     На  второй  промежуточной  площадке  на  варанцев  бросились  четверо

Гамелинов и столько же Лорчей. Они не были застигнуты врасплох и  не  дали

окружить себя - почти два часа прошло, пока варанцам  удалось  сломить  их

силы и поток солдат, закупоренный на время, смог снова хлынуть вверх.

     Когда Шет и Горхла поднялись  вслед  за  воинами  на  залитую  кровью

площадку и уже были готовы проследовать дальше вверх, Горхла бросил взгляд

на дагаат-скую бухту. Как там, Хуммер их раздери, эти Орнум-хониоры? - вот

какая мысль не давала покоя Горхле.

     Когда он вновь присоединился к Шету оке Лаги-ну, в глазах его  застыл

страх.

     - Что там? - на сей раз Шет был краток.

     Горхла молча указал ему вниз. Пусть он сам увидит.

     Бухта. Шторм. Файеланты Дома Орнумхониоров. Восемнадцать кораблей. Но

нет! Не восемнадцать! Никак не  меньше  тридцати.  Нет,  никак  не  меньше

сорока! Причем половина из них развернута носом к суше.

     - Чьи это корабли? - спросил Шет оке Лагин. Он  бьш  озадачен  не  на

шутку.

     Удар в спину. Чей? Чьи это файеланты пытаются войти в гавань, вопреки

разгулявшемуся шторму, и  берут  на  абордаж  корабли  Орнумхониоров?  Кто

спешит на помощь защитникам Дагаата? Горхла ответил не сразу -  разглядеть

гербы на парусах было делом  не  из  простых  в  отсутствие  дальноглядной

трубы.

     -  Это  файеланты  Хевров,  Сиятельный  князь.  Хевры  показали  себя

никчемными и позорными крысами. Пока шла война, они лишь наблюдали. Их  не

было в нашем лагере. Однако же их не было и в  лагере  Гамелинов.  Видимо,

времена изменились, и они, смирив свою трусость, решились наконец...

     - Решились на что? - рассеянно спросил Шет  оке  Лагин,  наблюдая  за

тем, как из-за мыса выныривают еще десять кораблей.

     - На то, чтобы метнуть нож  в  твою  незащищенную  спину.  Сиятельный

князь.

     "Время. Еще сегодня утром его было так много. Теперь -  иначе",  -  с

грустью подумал Шет оке Лагин.

     Хевры. Пятьдесят файелантов, предательски вынырнувших  из  небытия  и

теперь ставящих под сомнение  успех  уже  выигранной  в  мыслях  кампании.

Пятьдесят  файелантов   со   свежими   и   свирепыми   бойцами.   Влекомый

самоуверенностью, а также и нетерпением, Шет оке Лагин оставил  свои  тылы

открытыми. А свои корабли -  почти  незащищенными.  Тех  людей,  что  были

оставлены караулить корабли, с лихвой хватило бы на то, чтобы отбиться  от

Гамелинов и Лорчей, буде таковым вздумалось  бы  пойти  на  дутую  военную

хитрость и  постараться  захватить  корабли  варанцев,  пока  те  штурмуют

крепость, вынырнув из неведомых ходов. Но вот уже отбиться  от  пятидесяти

файелантов...

     Шет и Горхла остановились на второй смотровой площадке. За их спинами

проносились  вверх  к  крепости  варанцы,  исполненные  жажды  убивать   и

решимости быть  убитыми.  Никто  из  них,  похоже,  еще  не  понимал,  что

происходит за их спинами, в гавани.

     Время. Разумеется,  Хеврам  будет  довольно  трудно  пришвартоваться.

Стихии, как обычно, на стороне Сиятельного князя. Пенные Гребни Счастливой

Волны-в его лагере. Они помогут выиграть время. Они, разумеется,  выиграют

сражение. Но затем им придется вступить в новое.  Встряхнуться,  набраться

мужества и сил и после Гамелинов и Лорчей сразиться еще и с Хеврами... Это

значит, что Озеро Перевоплощений откладывается... Семя Ветра -  тоже.  Все

это очень и очень не нравилось Шету оке Лагину.

     -  У  вас,  кажется,  в  гневе  поминают  Ярость  Вод  Алустрала?   -

осведомился Сиятельный князь у Горхлы.

     - Да, - кивнул тот.

     - Ну так вот... - Шет помедлил...

     - Клянусь Яростью Вод Алустрала, через час я вырву сердце  проклятому

острову! - заорал Шет, в бешенстве ударяя кулаком о каменный парапет.

     Горхла смотрел на него, ожидая решения. Приказания. Последнего слова.

И оно прозвучало.

     - Все на штурм крепости, немедля! - сказал Шет оке  Лагин,  и  гонцы,

бывшие наготове,  тут  же  разнесли  его  приказы  всем  командирам.  Всем

сотникам. Всем пращникам. Гаассе оке Тамаю.

     - А мы с тобой направимся прямиком к Озеру Перевоплощений,  -  сказал

Шет Горхле, заключая в ладонь медальон с Семенем Ветра. - Ты ведь  знаешь,

как туда идти?

     - Разумеется, - сказал Горхла. - Мы пойдем туда кратчайшим путем.

 

     6

 

     Ни один смертный не мог похвастаться тем, что знает Дагаат  как  свои

пять пальцев. Горхла - тоже.

     Кратчайший путь к Озеру Перевоплощений. Он уже однажды Ходил по нему.

С Ганфалой. Он знал его. Но это было  сравнительно  давно.  За  это  время

многое могло измениться. Ибо такие места,  как  Священный  Остров,  тем  и

знамениты, что изменения - это единственное постоянство, на которое ты там

можешь рассчитывать.

     И все-таки  на  деле  нужную  тропу  удалось  отыскать  быстрее,  чем

опасался Горхла.

     Они не взяли с собой никого. Быть может, это было глупо. Но взбираясь

по почти отвесному уступу на площадку,  подле  которой  начиналась  тропа,

вымощенная шершавыми зелеными плитами, они не думали об этом. Горхла  лишь

исполнял  свой  вассальный  долг  и  данное  Сиятельному  князю   обещание

сопровождать его. А Шет оке Лагин думал только о том, как  успеть  вогнать

Семя Ветра в Озеро Перевоплощений быстрее, чем Хевры высадятся на берег.

     Шет оке Лагин знал, что подле Озера,  представляющего  собой  не  что

иное, как миниатюру мироздания со всеми землями, островами и  лесами,  его

будет ждать Герфегест. Скорее всего там будет и Хармана - женщина, которую

он и сам с радостью взял бы себе в жены. Женщина, чьи волосы и фигура, чьи

глаза и губы вызывали у Шета оке Лагина такое волнение в крови, которое  в

иное время и в ином месте непременно вылилось бы в любовное соитие. Но  не

теперь. Теперь ему придется убить ее. Как и Герфегеста.

     Шет  оке  Лагин  не  видел,  как  его   войска,   успешно   преодолев

сопротивление передовых отрядов Лорчей и Гамелинов, подошли к  крепости  с

трех сторон, как осадные лестницы взметнулись ввысь.

     Два штандарта нес флагман Ваарнарка. Первый - синий тунец.  Второй  -

символ гибнущей Империи  и  погибшего  Ганфалы  -  полумесяц.  По-прежнему

полумесяц.

     От Хранящих Верность оставалось только шестнадцать файелантов  -  два

уже нашли свою гибель среди отвесных скал на южном фасе гавани.

     Корабли Хевров тоже шли под двумя знаменами. На первом, родовом, были

изображены три головы - Мудрость, Сдержанность, Воля. Второе  знамя  несло

черных лебедей Гамелинов.

     Хевры не  тратили  время  зря.  Полумесяц  на  файе-лантах  Ваарнарка

означал  только  одно  -   Орнумхо-ниоры   по-прежнему   служат   Ганфале.

Орнумхониоров следует уничтожить.

     Воины на кораблях Орнумхониоров что-то кричали, но все звуки тонули в

штормовом грохоте. Хевры даже не пытались понять, что происходит. А  когда

тараны их кораблей вломились  в  борта  файелантов  Ваарнарка,  заговорило

оружие. И лязг стали был убедительнее любых слов.

 

     8

 

     Они возникли на тропе, опоясывающей Озеро Перевоплощений, и его воды,

почувствовав близость Семени Ветра, тяжело вздохнули.

     Как и думал Шет, их уже ожидали.

     В десяти шагах от них стояли Герфегест,  Хармана,  Торвент.  В  руках

Хозяева Гамелинов сжимали мечи Стагевда, Торвент  был  вооружен  двуручным

топором. Почти таким же, как и Горхла. Шет улыбнулся.

     -  Давно  не  виделись,   милостивые   гиазиры.   Хозяева   Гамелинов

промолчали. Шет отметил про себя, что Хармана сегодня особенно  прекрасна.

Сиятельный князь давно подметил за смелыми людьми эту странную особенность

- быть прекрасными в минуты смертельной опасности.

     - А вы что здесь делаете, молодой человек? -  издевательски  вздернул

брови Шет, обращаясь к Тор-венту. -  А-а,  понимаю...  Вы  -  тот  регент,

который якобы знает, что делать с Семенем Ветра, да?

     Разговор продолжения не получил.

     Потому что в этот момент разделявшее их  пространство  исчезло.  Шету

показалось, что тропа с немыслимой быстротой втянулась  ему  под  ноги,  и

вместе с этим Хозяева Гамелинов возникли совсем близко. В их  руках  разом

сверкнули мечи Стагевда.

     Шет оке Лагин, как  никто  другой,  знал,  на  какие  удивительные  и

ужасные  превращения  способны  Измененные  Места,   одним   из   которых,

безусловно, являлись окрестности  Озера  Перевоплощений.  Он  очень  чутко

ощущал жизнь ткани мироздания в Измененных Местах. Он был готов ко всему.

     Когда клинки Хозяев Гамелинов были  готовы  вонзиться  в  его  горло,

огромный замшелый валун  по  правую  руку  от  Сиятельного  князя  взвился

мельчайшим песчаным бураном.

     Когда Хармана и Герфегест пришли в себя, ни  Шета,  ни  Горхлы  перед

ними не было.

 

     9

 

     - Я здесь! - крикнул Сиятельный князь, смеясь. Шет оке Лагин стоял на

вершине  расщепленного  словно  бы  молнией  ствола  приземистой  северной

сикоморы,  локтях   в   десяти   над   землей.   Его   вид   был   дик   и

противоестественен. Так не может стоять человек - лишь оболочка  человека,

наполненная Хуммеровой мощью. И  в  его  руках  Герфегест  увидел  обломок

посоха Ганфалы со стальным полумесяцем.

     Взор Хозяина Гамелинов заволокла багровая пелена. Было это здесь  или

не здесь,  полгода  ли  назад  или  в  прошлой  вечности...  Тропа,  Озеро

Перевоплощений, гневный взгляд Рыбьего Пастыря, Заклятие Конгетларов...

     Тогда посох Ганфалы вспорол его  горло.  Герфегест  принял  смерть  в

наваждении, чтобы вспомнить все и решиться на возвращение в Алустрал.

     - Ты помнишь это! - торжествующе воскликнул Шет оке Лагин, и стальной

полумесяц,  раскрутившись  в  смертельном  танце,   устремился   к   горлу

Герфе-геста. Здесь и сейчас.

     Идущий Путем Ветра  успел  пустить  меч  "бражником".  Полумесяц  был

обречен встретиться с гудящим клинком его меча и исчезнуть в небытии.

     Но все произошло иначе. Полумесяц Ганфалова посоха прошел сквозь  его

клинок, как стрела проходит сквозь туман, и  блеснул  в  последний  раз  в

наполненных страхом глазах Хозяина Гамелинов.

     Герфегест продержался на ногах еще несколько  коротких  мгновений,  с

ужасом осознавая, что из его раскрытого, как устрица, горла  стремительным

потоком вытекает алая горячая кровь. И вместе  с  нею  уходит  жизнь.  Ему

стало страшно и холодно. Он осторожно завалился набок и лег, подобрав ноги

к груди. Тело Хозяина Гамелинов пыталось из последних сил  удержать  малые

крупицы тепла, которые еще оставались в нем. Тщетно.

 

     10

 

     Торвент ничем не мог  помочь  Хозяину  Гамелинов.  Потому  что  топор

Горхлы, временами подрагивая  и  слегка  размазываясь  в  гудящем  воздухе

Измененного Места, в любое мгновение мог раскроить ему череп.

     Небольшая, выложенная по кругу цветными камешками поляна, на  которую

зашвырнула Торвента и Горхлу странная прихоть искажающегося  пространства,

стала ареной последнего боя молодого регента.

     Все в этом мире текло, все изменялось. И изменения  эти  приходили  в

него столь быстро, что Торвент не успевал осознавать их. Он  успевал  лишь

уходить от смертоносной секиры Горхлы и  порою  подставлял  под  нее  свой

двуручный топор.

     - Ты еще не понял?! -- крикнул ему карлик, вонзая секиру в то  место,

где еще мгновение назад находился Торвент.

     - Что?! - хрипло выдохнул Торвент, пытаясь достать Горхлу в  глубоком

выпаде.

     - Ты можешь убить меня, я могу убить тебя - и это ничего  не  решает!

Сейчас все - в руках Шета!

     -  Скажи  мне,  Горхла...  -  топор  Торвента,   который   наконец-то

приноровился к странной рукопашной манере карлика,  вырвал  клок  мяса  из

плеча Горхлы, - почему ты идешь вместе с Шетом? Почему ты с ним?

     - Я иду не вместе с ним, а рядом с ним. Здесь есть разница.

 

     11

 

     Хармана убрала руку со лба неподвижно лежащего Герфегеста и поднялась

на ноги, подбирая второй меч Стагевда, оброненный Хозяином Гамелинов.

     На расщепленном стволе Шета уже не было. Да и самой сикоморы тоже  не

было.  Вместо  нее  в  воздухе  зияла  мерцающая   угольно-черная   пасть.

Измененное место обнажало свои непостижимые клыки.

     Хармана была бела как полотно. На ее правой щеке горела одинокая злая

слеза. Только что ее возлюбленный пал бездыханным. Исчез, словно под землю

провалился, Торвент. Гибло все, что было привычным, любимым,  ненавидимым.

Вместо этого из самых недр Дагаата, клокоча,  подымалась  неведомая  мгла.

Хармана  не  видела,  но  чувствовала  неумолимое   приближение   страшных

изменений.

     - Госпожа Хармана из Дома Гамелинов? Вы что-то обронили...

     Голос был тих, нежен и предупредителен. И принадлежал он  Сиятельному

князю Варана Шету оке Лагину. Хармана обернулась.

     Шет стоял в трех шагах за ее спиной.

     Хармана непроизвольно бросила взгляд под ноги. (Обронила? Что?)

     Там лежали два  меча.  Два  меча  Стагевда.  Две  точных  копии  меча

Стагевда. Такие же точно, то есть именно они, истинные мечи Стагевда, были

сейчас у нее в руках.

     Шет был очень близко. Он завел руки за спину. Коготь Хуммера покоился

в его ножнах. Сиятельный князь  бьш,  таким  образом,  безоружен,  уязвим,

обречен.

     Хармана лихорадочно решала загадку Шета. Мечи. Четыре  меча.  Два  из

них - подлинные, два - наваждение.  Подлинные  у  нее  в  руках.  Нет,  не

обязательно. В Измененных Местах вещи могут быть неуловимо текучими.  Мечи

могли подмениться. Она могла подобрать у  тела  Герфегеста  подделку.  Она

быстра. Она может успеть  вышвырнуть  меч-наваждение  прочь,  подобрать  в

прыжке другой и вонзить его Шету под сердце. Она может  успеть  многое.  И

она не может ничего, Потому что Шет не даст ей ни  малейшего  шанса  убить

себя. Сейчас Хармана поняла это окончательно.

     Хозяйка Гамелинов вышвырнула мечи  себе  под  ноги.  Теперь  их  было

четыре - похожие между собой, как-четыре капли воды.

     Шет одобрительно ухмыльнулся.  Он  сделал  три  шага.  Он  подошел  к

Хармане вплотную, и его ледяное дыхание высушило слезу на ее щеке.

     Хармана  застыла  как  каменное  изваяние.  Она  знала,  что   грань,

отделяющая ее от смерти, сейчас тоньше волоса. Она приготовилась умереть.

     Шет оке Лагин  медленно  провел  ладонью  по  ее  волосам.  Его  рука

остановилась у  Харманы  на  затылке.  Сиятельный  князь  властно  привлек

Харману к себе. Их губы на мгновение слились в поцелуе.

     Хармана была слишком прекрасна, чтобы убивать ее. Шетокс Лагин  знал,

что даже в Мире Хуммера, который должен бь1л восстать по его воле  из  вод

Алу-страла,  найдется  место  для  такой  восхитительной  наложницы,   как

Хармана.

     Шет оке Лагин бережно опустил обмякшее  бесчувственное  тело  Хозяйки

Гамелинов на тропу, сочащуюся в этом месте непривычным  белесым  соком,  и

пошел к Озеру Перевоплощений. Он был один здесь. Он победил.

 

     12

 

     Среди магов всех времен и всех народов не нашлось бы  такого  глупца,

кто бы не позавидовал Шету оке Лагину. Кто не восхитился  бы.  Потому  что

Семя Ветра попадает в мир Перевоплощений  лишь  однажды.  И  лишь  однажды

может оно слиться с водами Озера Перевоплощений.

     Шет оке Лагин снял бронзовую миндалину с Семенем Ветра со своей  шеи.

Ганфала. Этот старик тоже мечтал оказаться на его месте. Но  не  оказался.

Так всегда случается с неудачниками.

     Шет оке Лагин сделал шаг к кромке озера. Он может бросить Семя  прямо

сейчас. Но Шет не  торопился.  Когда  вершатся  судьбы  мира,  спешить  не

следует. Тем более что в запасе у него теперь было довольно много времени.

В запасе у него была теперь целая вечность.

     И потому Шет неспешно вложил Коготь Хуммера в ножны. Здесь не  с  кем

более  драться.  Здесь  некого  более   страшиться.   Если   какому-нибудь

полоумному  Гамелину  придет  в  голову  помешать  Сиятельному  князю,  он

попросту испепелит его взглядом. На каком бы берегу Озера он ни находился.

Здесь нет для него достойных противников.

     И обутая в кожаную сандалию правая нога Шета оке  Лагина  ступила  на

дно озера. Он должен войти в воду по пояс. Она жжется.  Она  ядовита.  Она

тяжела - но это уже не имеет никакого значения.  Тело  Сиятельного  князя,

защищенное силой Семени Ветра, не претерпит никакого ущерба.

     Шет сделал шаг. И еще один. Теперь вода доставала ему  до  колен.  Он

открыл медальон и извлек Семя.  Сколько  жадных  рук  стремилось  к  нему.

Сколько жизней.унесло  оно.  Но  Шету  не  было  дела  до  сентиментальных

размышлений о сути Путей и Судеб.

     А потому он бросил Семя Ветра в воды озера Перевоплощений, и уста его

отверзлись для предвечного Наречия Хуммера.

     Вода  доставала  ему  до  пояса,  но  Шет  не  чувствовал  ее  жгучих

прикосновений к своему телу. Он не видел ничего вокруг - ибо закрыл глаза.

Внешний мир больше не  донимал  его  своей  суетностью.  Весь  мир  теперь

сосредоточился внутри Сиятельного  князя.  Его  разум  заволокло  бордовой

пеленой - словно бы Великая Мать Тайа-Ароан накрыла его своим  покрывалом.

Да и внутри самого Шета оке Лагина теперь не осталось почти ничего,  кроме

пронзительных,  словно  биение  раскаленной  стали,  и  холодных,   словно

предвечный лед, слов, пробуждающих необоримую силу Семени Ветра.

 

     13

 

     Он стоял неподвижно, раскинув руки. Слова текли из его  уст  потоком,

складываясь в стихи заклинаний. Его веки были полузакрыты.  Серьга  в  его

ухе сияла, словно  утренняя  звезда  в  чистом  небе.  Его  пальцы  слегка

подрагивали.

     В трех локтях от него вился крохотный водяной смерч. С  каждым  новым

заклинанием он рос. Становился  все  больше  и  больше.  Семя  Ветра  было

принято водами Озера Перевоплощений, и это не сулило ровным счетом  ничего

хорошего.

     - ...И да воскреснет забытая мощь, неизреченная предками, отвергнутая

потомками, - шептал Шет оке Лагин.

     Губы его едва двигались, но Семя Ветра слышало его. Вот уже на  месте

воронки возник водяной столб, и Священный Остров Дагаат задрожал от самого

основания   до   вершины   Алмазного   Гвоздя,   словно   бы   сотрясаемый

землетрясением. Но Шет лишь улыбнулся. Это значило  лишь  одно:  все  идет

так, как должно идти.

     - ...и да исполнятся пророчества, явные и неявные, я да услышит меня,

попирающего ныне обе половины Круга Земель, все и вся...

     Но на сей раз Шету не  случилось  завершить  заклинание  -  мощная  и

уродливая когтистая лапа вонзилась ему в плечо. Но  Шет  не  сразу  открыл

глаза. Он все еще был полностью поглощен Наречием Хуммера.

     И  только  когда  огромный  нетопырь  потащил  его  на  берег   Озера

Перевоплощений, словно коршун цыпленка, с губ Шета  оке  Лагина  перестали

слетать  слова  на  Истинном  Наречии  Хуммера,   чтобы   уступить   место

одному-единственному имени, сказанному на языке людей. На языке Харрены.

     - Элиен? - в полнейшем недоумении проговорил Шет оке Лагин.

 

     14

 

     - Остановись, любезный брат мой! -  прогремел  голос  Белого  Кузнеца

Гаиллириса, владетеля Орина, Элиена Тремгора, когда он спрыгнул  со  спины

Нетопыря Хегуру и направился к сидящему на траве Шет оке Лагину.

     - Не лезь не в свое дело, харренский выскочка, - бессильно  прохрипел

Шет  оке  Лагин,  предпринимая  отчаянную  попытку  подняться  на  ноги  и

выхватить из ножен Коготь Хуммера.

     Элиен был мощен, словно молодой кедр. В его руках был обнаженный меч.

В его глазах -  решимость  и  несгибаемая  воля.  Его  скулы  были  гладко

выбриты. "Где это он успел? - промелькнуло в голове у Шета оке  Лагина,  -

на спине у нетопыря, что ли, брился?"

     - Если ты отказываешься  величать  меня  братом,  назову  тебя  твоим

истинным именем. Длань, Чресла и Уста Хуммера. И  повторю.  Останови  Семя

Ветра, Ок-танг Урайн! - сказал  Элиен,  и  в  его  глазах  блеснули  искры

ненависти.

     Неожиданно для самого себя Шет оке Лагин расхохотался.  Этот  человек

прилетел сюда верхом на  нетопыре.  Словно  старый  ведьмак  или  грютский

военачальник Аганна. И он, этот  комедиант,  предлагает  ему.  Сиятельному

князю, остановить Семя Ветра! Зачем? Если ему нужно остановить его,  пусть

попробует сделать это сам. Это не так сложно, как может показаться.

     Хохоча, словно буйнопомешанный, Шет оке Лагин указал Элиену в сторону

скромного, но все набирающего и набирающего силу водяного смерча,  который

уже захватил своими крыльями треть Озера Перевоплощений.  Остановить  Семя

Ветра - что может быть глупее? И изумруд в  правом  ухе  Шета  оке  Лагина

засиял еще ярче. Пусть попробует. Он не будет мешать ему, пускай...

     Шет оке Лагин снова сел на  траву.  Похоже,  Коготь  Хуммера  ему  не

понадобится. Все разрешится само собой.

     - Тогда я сделаю это сам, - бесстрастно сказал Элиен.

     Земля под его ногами вновь  задрожала.  Откуда-то  сверху  посыпались

остатки хрустального купола. Скалы пошли трещинами. Жуткий,  утробный  гул

стал прорываться изо всех отверстий и провалов, которыми вдруг разверзлись

берега озера. Похоже, тот чудовищный  шторм,  что  разбушевался  на  море,

теперь грозил захватить и саму  сушу.  Дагаат  уходил  под  воду.  Наречие

Хуммера вошло в уста  Элиена.  Шет  оке  Лагин  не  знал,  как  остановить

разрушение мира. Не знал, как остановить яростное совокупление стихий.  Не

знал этого и Октанг Урайн, овладевший телом Шета. Но то, что  туманно  для

одних, ясно другим. Так всегда. Элиен, сын Тремгора  из  Ласара,  преемник

Леворго, Элиен, новый хранитель Шара, знал нужные слова, и он произнес их.

 

     15

 

     Казалось  бы,  не  произошло  ничего  примечательного.  Водоворот,  в

котором вращалось Семя  Ветра,  не  исчез.  Земля  по-прежнему  стонала  и

тряслась. Трещины ползли по  ней.  Ветер  завывал,  бросая  в  лицо  Шета,

который по-прежнему сидел на траве у берега, соленые брызги.  Внешний  мир

остался таким же.

     Но Шет оке Лагин, Единый  в  Двух  Душах,  понял,  что  слова  Элиена

достигли цели и биение стихий прекратилось.

     Это означало, что нечеловеческим усилием воли Элиену  удалось  то,  в

саму возможность чего Шет оке Лагин не верил.

     Это означало, что Семя Ветра сгинуло в пучине  Озера  Перевоплощений.

Утонуло. Пропало. Как если бы оно было простым гранитным камешком.

     Это означало, что он, Шет оке Лагин,  посрамлен  и  как  маг,  и  как

человек - Элиену удалось пустить вспять время и...

     - Да ты стал силен, братишка, - с недоброй усмешкой  сказал  Шет  оке

Латин, вскочив на ноги. - Ишь ты, видать,  Леворго  тебя  не  калачи  печь

учил.

     Коготь Хуммера вновь покинул ножны. Теперь ему снова нашлась работа.

     Элиен промолчал. Дальнейшее развитие событий он предвидел еще  в  тот

момент, когда его взгляд встретился со  взглядом  брата.  Теперь  Шет  оке

Лагин, разумеется, захочет  произнести  все  требуемые  заклятия  вновь  и

постараться вновь оживить Семя Ветра, отменив все, сказанное Элиеном.

     - Ну что ж, сразимся как брат с братом? - с  этими  словами  Шет  оке

Лагин поцеловал лезвие своего клинка.

     - Я бы согласился с тобой, Единый в Двух Душах,  если  бы  прежде  ты

согласился извлечь из своего уха серьгу. Покуда ты  с  ней,  мой  поединок

останется  поединком  с  герверитским  царьком  и  Хуммеровым  прихвостнем

Октангом Урайном.

     - Что ж, можешь оставаться  при  своем  мнении,  звезднорожденный,  -

бросил Шет оке Лагин.  Его  клинок  взлетел  вверх  и,  описав  в  воздухе

стремительную  дугу,  встретился   с   клинком   Элиена,   высекая   снопы

изумрудно-зеленых искр.

 

     16

 

     Когда брат сходится в смертельном поединке с братом,  зевакам  всегда

хватит пищи для пересудов. Но наблюдать этот поединок не случилось никому.

     Сколь  ни  сильны  были  удары  Шета  оке  Лагина,  Элиену  удавалось

оставаться целым и невредимым.  Но  нанести  по-настоящему  сокрушительный

удар самому Элиену не удавалось.

     В искусстве меча они оба были мастерами  равной  величины.  Так  было

двадцать лет назад. Так было десять лет назад. Так было всегда. Безбородый

Элиен отрабатывал рубящие удары рука об руку с Шетом.

     Неопытный и несколько тщедушный Шет учился закрываться и разить из-за

плеча и наотмашь рука об руку с Элиеном. В смысле техники  владения  мечом

Шет оке Лагин и Элиен были братьями-близнецами. Но на  стороне  Шета  было

одно существенное преимущество. Все его существо желало  скорейшей  смерти

Элиена, преграждающего его путь к совершенству. Все его  существо  ощущало

Элиена как помеху. Досадное препятствие. Почти все его "я" было  поглощено

волей Октанга Урайна, который желал одного - смерти противника.

     Иное дело Элиен. Ему не хотелось смерти Шета. Ради  него  он  некогда

прошел пешком пол-Сармонта-зары. Ради него  осилил  кровопролитную  войну,

свершил немало ратных подвигов и не раз  обнажал  меч.  Сколь  бы  ни  был

коварен Октанг Урайн, сколь бы ни был подл его замысел, Шет оке Лагин  все

равно оставался для него Шетом  оке  Лагином.  Порабощенным.  Загнанным  в

угол. Искалеченным до неузнаваемости. Но все-таки  узнаваемым  Шетом.  Его

Братом по Слову. Человеком, с которым  его  жизнь  была  скреплена  узами,

превосходившими саму смерть.

     - Ты же не станешь убивать меня, Элиен?! Какого же  рожна  ты  ломишь

столь настойчиво? - ехидно спросил Элиена Шет, отирая пот со лба.

     Шет был абсолютно прав. Настолько прав,  что  Элиен  счел  за  лучшее

крепко выругаться по-харрен-ски. Если бы у него было время достать из Шета

оке Лагина Октанга Урайна, разговор был бы совсем иным...

 

     17

 

     Элиену удалось то, что не удалось бы никому, кроме  него.  Остановить

Семя Ветра. Мир не перевернется вверх тормашками - это знали теперь и Шет,

и Элиен. Но Дагаат уйдет под воду.  Неминуемо  -  под  ногами  сражающихся

дрожала земля, и одна из стен, скрывавшая от  взглядов  посторонних  Озеро

Перевоплощений, рухнула наружу.  Нетопырь  Хегуру,  верный  своему  новому

хозяину, тревожно  летал  над  озером,  оглашая  окрестности  протяжной  и

грустной песней.

     Усталость. Она была теперь в каждом движении Элиена, который не  знал

сна долгие трое суток пути. Усталость. Она  сделала  все  движения  Элиена

размеренными, а выпады скупыми. Поединок продолжался долго. Слишком  долго

для того, чтобы можно было позволить себе лишние движения.

     - Если ты уйдешь отсюда, как пришел, это  будет  хорошо,  -  выдохнул

Шет,  дождавшись  крохотной  передышки.  -  Садись  на  своего  певуна   и

отправляйся обратно.

     - Я пришел сюда не ради тебя, Шет, - парировал Элиен.

     - Быть может, ради Герфегеста? -  язвительней-ше  бросил  Шет,  делая

попытку обойти Элиена справа.

     - Да, ради Герфегеста, - спокойно ответил Элиен, отступая на два шага

назад. - Но не только ради него.

     - Но Герфегест, извольте  видеть,  милостивые  ги-азиры,  мертв.  Как

мертвы и все остальные, - меч Шета едва не пропорол Элиену плечо.

     Уязвленный словами Шета, Элиен бросил взгляд туда, где  лежал  раньше

Герфегест. Но Герфегеста не было там, на змеящейся тропе. Лишь  прекрасная

женщина с серебристыми волосами все еще лежала там,  раскинув  руки.  Шет,

довольный своей хитростью, не стал  тратить  время  впустую.  Той  секунды

внимания, что была отнята им у Элиена, хватило ему на то, чтобы  выпустить

на волю обманное движение.  Еще  одно.  Обман.  Заход  сбоку.  Как  же  он

нерасторопен, этот харренит...

     Но обманное движение, задуманное Шетом оке Лагином,  так  и  не  было

доведено до конца. Его меч так и не вонзился в печень брата. Его лицо  так

и не просияло, озаренное улыбкой торжества. Оттого, что  тень,  быстрая  и

стремительная тень Ветра, обманула его несколько раньше. Два  указательных

пальца  вонзились  в  его  шею  чуть  повыше  ключиц.  И  Шет   сполз   на

содрогающуюся  в  родовых  муках  землю,   парализованный,   обессиленный,

обездвиженный.

     - Ты слишком поторопился, записывая Герфегес-та в Скрижали Мертвых, -

сказал Хозяин Дома Гаме-линов.

     - Здравствуй, Брат по Крови, - тихо сказал Эли-ен, и  в  его  голубых

глазах, глазах северянина, засветилась теплота былых дней.

 

     18

 

     Поляна,  окруженная  многоцветными  камешками,  на  которой  рубились

Торвент  и  Горхла,   медленно,   но   неуклонно   прорастала   невиданной

иссиня-черной травой. Сейчас ее жесткие покрытые мельчайшими  зазубринами,

точно гарпуны, стебли поднялись над землей  на  две  ладони.  Над  поляной

дрожало марево тяжелого раскаленного воздуха.

     Торвент и Горхла нещадно резали свои ноги  об  эту  проклятую  траву,

жилы на  их  лбах  вздулись  от  нечеловеческого  напряжения,  но  они  не

прекращали схватки.

     Наконец Торвенту  повезло.  Его  топор  плашмя  обрушился  на  голову

карлика. Тот захрипел, упал на землю и почти полностью  скрылся  в  траве.

Торвент видел, как хищные стебли травы впились в плоть  Гор-хлы,  раздирая

ее на мельчайшие клочки. Торвент отвернулся, чтобы уйти.

     - Глупец, - хрип карлика за спиной был слишком слаб, чтобы  заставить

его обернуться.

     - Жалкий глупец... Хозяйка Гамелинов испита до дна Сиятельным князем,

и лишь я знаю, как вернуть ее к жизни.

     Торвент все-таки  обернулся.  Трава...  Откуда  здесь  эта  проклятая

невиданная трава? Есть ведь где-то и корни...

     Он  подошел  к  тому  месту,  откуда  доносились  стоны  Горхлы,   и,

приноровившись,  нанес  глубокий  косой   удар   топором   под   основание

шевелящихся алчных стеблей.

 

     19

 

     Вихрь, зародившийся в толще вод Озера Перевоплощений, вышел на  сушу.

Трава, кустарники, цветущие деревья - все, что росло на берегах,  пошло  в

пищу смерчу. С неимоверным грохотом обрушилась еще одна скала, ограждавшая

Озеро с севера, открывая вид на бухту, также охваченную  буйством  стихий.

Но Элиен и Герфегест, казалось, не видели  этого.  Они  смотрели  друг  на

друга. Узнавая и не узнавая друг друга.

     - Я впервые вижу в  тебе  человека  Алустрала,  -  усмехнулся  Элиен,

рассматривая черный  камзол  Гер-фегеста,  расшитый  лебедями  и  порядком

перепачканный глиной и пылью Священного Острова.

     - А я впервые вижу тебя в Алустрале, Элиен. Добро пожаловать.

     Едва начавшийся разговор был прерван испуганным воплем нетопыря - все

это время он  вился  неподалеку,  ища  себе  место  побезопасней.  Теперь,

похоже,  опасность  возбудила  в  нем  такую  жажду  жизни,  которая  даже

превышала верность новому хозяину. Нетопырь взмахнул крыльями и понесся  к

провалу в стене, чтобы поскорее выбраться на воздух. Выбраться прежде, чем

стены, опоясывающие Озеро Перевоплощений, станут для всех,  кто  находится

на их берегах, братской могилой.

     - Даже невозмутимый нетопырь понимает, что  самое  лучшее  -  уносить

отсюда ноги, - заметил  Элиен,  наклоняясь  к  Шет  оке  Лагину.  -  Идем,

Герфегест. Мы должны успеть вступить на палубу того огромного корабля, что

стоит в гавани Дагаата. Вступить раньше, чем Священный Остров погрузится в

морскую пучину.

     - Все это верно, Элиен. Все это  верно...  -  Герфегест  посмотрел  в

бледное лицо Шета оке Лагина. Без сомнения, он еще долго пролежит вот  так

без сознания. Пролежал бы, если бы... - Одолжи мне свой меч, Элиен.

     Элиен молча вынул меч из ножен и передал его Герфегесту.

     Герфегест, не говоря ни  слова,  занес  его  над  беззащитным  теперь

горлом Шета, и... и лезвие клинка уперлось в стальную  наручь  Элиена,  не

успев приблизиться к горлу Шета даже на три пальца. Герфегест почувствовал

прилив небывалой и необъяснимой ярости.

     - Не мешай мне, брат! - вскричал Герфегест, отталкивая руку Элиена. -

Этот человек убил мою женщину. Он свершил немало злодеяний, о которых  ты,

верно, осведомлен не хуже, чем я, коль скоро ты примчался сюда  верхом  на

нетопыре. Он овладел Семенем Ветра для  того,  чтобы  сделать  реальностью

тысячелетнее царствие Хуммера. И ты, справедливый  брат  мой,  собираешься

пощадить его.

     - Шет оке Лагин - брат мне. Наши жизни связаны клятвой. Узы  Братства

по Слову столь же крепки, сколь и узы Братства по Крови. Сколь бы  ни  был

подл и жесток он в последние годы,  он  все  равно  был  и  остается  моим

братом. Мой меч бессилен против него. Как бессилен и против тебя.

     - Но ведь он сам только что  едва  не  убил  тебя  -  не  подоспей  я

вовремя... - возмущению и отчаянию Герфегеста не было предела.

     - Тот человек, от  предательского  удара  которого  ты  избавил  меня

несколько мгновений назад, не был моим братом. Я дрался не с Шетом.  И  не

Шет дрался со мной. Мой брат Един в Двух Душах, - Элиен  опустил  глаза  и

положил ладонь на холодный лоб своего  брата.  На  лоб  Шета  оке  Лагина,

полностью порабощенного коварством Октанга Урайна.

     - Сейчас ты сам признаешь мою  правоту!  -  воскликнул  Герфегест.  -

Зачем нам сохранять жизнь этому омерзительному варанскому магу? К чему эта

сентиментальная чушь по поводу  клятв  и  прочего?  Мы  уже  сделали  одну

глупость однажды. К чему пятнать свое честное имя новым повторением старой

ошибки?  -  Герфегест  оживленно  жестикулировал,  и  глаза   его   горели

ненавистью и обидой.

     - Тогда я был слаб, Герфегест, - веско и спокойно сказал Элиен тоном,

не  допускающим  никаких  дальнейших  препирательств.  -  Теперь  я  силен

достаточно для того, чтобы навеки разъединить Шета и Урайна. Я сделаю  это

сегодня же...

     Но Элиен не закончил -  ствол  огромного  кедра,  расколотый  пополам

одним из скальных обломков, в изобилии посыпавшихся  откуда-то  сверху,  с

треском повалился на землю на расстоянии вытянутой руки от того места, где

покоилось тело Шета оке Лагина.

     - Достаточно, Элиен. Делай как знаешь. Но  только  делай  быстрее,  -

проворчал Герфегест.

     Он только что в полной мере осознал грозящую им опасность.  Его  гнев

остыл так же быстро, как  и  вспыхнул.  Теперь  ему  стало  не  до  судьбы

Сиятельного князя. Найти тело Харманы или саму Харману и вынести ее  прочь

с гибнущего острова - вот что казалось ему теперь по-настоящему важным.

 

     20

 

     Они ушли от мятущихся в последних спазмах вод Озера Перевоплощений.

     Они  избегли  теней  и  чудовищных  образов,   которые   стремительно

заполняли все пространство Измененного Места.

     Они смогли найти единственно верную тропу среди тысяч  троп,  которые

синими змеями расползлись по берегам Озера Перевоплощений.

     Элиен нес Шета оке Лагина на своем мощном  плече.  Герфегест  шел  за

ним, испытывая чудовищное искушение оторвать покачивающуюся в  такт  шагам

Элие-на голову звезднорожденного голыми руками.  Оторвать  и  забросить  в

алчную воду Озера Перевоплощений навеки.

     Они поднялись по крошащемуся гребню  рукотворной  скалы,  и  гибнущий

Дагаат распростерся под их ногами.

     Отсюда было видно все, и более чем все.

     Плато Поющих Песков больше не существовало. На его месте бурлили воды

взбесившейся Синевы Алустрала. Три исполинские  метательные  машины  Шета,

использованные им в утреннем штурме, были сокрушены стихией. Равно  как  и

корабли Хеврон. Равно как и все, что только могло быть сокрушено.  И  лишь

огромная туша "Молота  Хуммера"  была  сравнительно  цела.  Обломки  скал,

столкновения с другими кораблями и пенные валы лишили  его  большей  части

весел. Медь на бортах  была  смята  и  местами  разорвана.  Но  величайший

корабль мира все еще жил.

     Цитадель, которую с утра штурмовали варанцы под  началом  Гаассы  оке

Тамая, пока еще возвышалась над водой неприступным утесом. Но  и  остаткам

Гаме-линов, и варанцам было ясно,  что  продолжать  кровопролитие  во  имя

крепости, которая  вот-вот  навсегда  исчезнет  среди  бурлящей  стихии  -

безумие. Сражения не было. И Гамелины, и  чужеземцы,  плечом  к  плечу,  в

молчаливом трепете взирали со стен на близкую  погибель.  "Молот  Хуммера"

медленно проворачивался под ударами волн в сотне шагов от  них.  Несколько

отчаянных варанцев прыгнули в водоворот, наполненный обломками и  трупами,

в надежде достичь спасительных бортов своего флагмана-монстра. Тщетно.

     А надо всем этим дрожал и едва заметно покачивался  Алмазный  Гвоздь.

Он был все еще цел и невредим, но в его надсадном  треске  Герфегесту  уже

слышалась песнь его погибели.

     - Где твой нетопырь?! - проорал Хозяин Дома Гамелинов в ухо Элиену.

     - А что нам нетопырь? - с мрачным спокойствием заметил Элиен,  слегка

поворачивая голову. - Он смертельно напуган.  И  смертельно  голоден.  Ему

сейчас хочется дурных людей есть, а не нас с тобой спасать.

     Словно бы в подтверждение его слов, над застывшими на стенах цитадели

варанцами пронеслась серая тень и спустя мгновение вновь взмыла  ввысь.  В

когтях Нетопыря Хегуру можно было различить человеческую фигуру.

     - А его нельзя попросить перенести  трапезу  на  полчаса?  -  спросил

Герфегест, скрывая за деланной вежливостью истерический порыв  разразиться

самой скверной и отборной хулой, какую он только слышал  от  шлюх  в  Реме

Великолепном.

     -Нет, - покачал головой Элиен. - Пусть уж ест себе. У меня есть  идея

получше.

 

     21

 

     Им повезло. Когда они оказались у подножия Алмазного Гвоздя, тот  все

еще стоял, хотя и ходил ходуном из  стороны  в  сторону,  как  перезревший

стебель мака на осеннем ветру.

     Герфегест  отказывался  понимать  происходящее.  Его  уже  ничего  не

удивляло. Ничего - кроме того, почему он еще жив.

     -  Это  отличный  строительный  материал,  -  Элиен  пнул   основание

Алмазного Гвоздя сапогом. - Он легок, как дерево, и крепок, как  сталь.  У

него есть лишь один недостаток, который важнее сейчас всех его достоинств.

Им очень легко повелевать любому негодяю. Любому звезднорожценному. Идем.

     Они  поднялись  наверх  по  длинной  винтовой  лестнице.   Герфегесту

казалось, что их восхождение не закончится никогда. Но оно закончилось.

     Стоять в полный рост на вершине  было  невозможно.  Так,  по  крайней

мере, счел Герфегест. Он опустился на колени.

     Элиен положил перед Герфегестом тело Шета.

     - Держи его как  брата,  -  сказал  Элиен,  не  обращая  внимания  на

выражение лица Герфегеста, которое не сулило Шету ничего хорошего.

     Сам Элиен остался стоять. Герфегеста на мгновение потряс удивительный

знак сходства. Точно так же -  в  совершенно  противоестественной  позе  -

стоял на вершине расщепленного ствола Шет перед тем, как пробудить  в  нем

вспоминание о его смерти-наваждении от Ганфалова посоха.

     Элиен стоял, и, казалось, нет в мире силы, которая  способна  свалить

его с ног. Герфегест был уверен, что сейчас звезднорожденный заговорит, но

этого не произошло. Элиен молча вонзил Поющее Оружие в золотистый материал

Алмазного Гвоздя под своими ногами. Глаза Элиена были закрыты. Его  пальцы

слегка постукивали по рукояти меча.

     Алмазный Гвоздь услышал зов звезднорожденно-го. Он ожил. Он склонился

перед его волей, как некогда возносился вверх по воле  древних  строителей

Дагаата.

     - Ложись ничком! - приказал Элиен Герфегесту и упал  рядом  с  Шетом,

крепко обхватив его тело за плечи.

     Потрясенные воины на стенах цитадели,  у  самых  ног  которых  теперь

разбивалась на мириады брызг вся ярость вод Алустрала, видели, как  Гвоздь

стал неторопливо клониться набок,  и  наконец  его  "шляпка"  -  смотровая

площадка в двадцать локтей в поперечнике-с мягким стуком коснулась  палубы

"Молота Хуммера".

     - Хороший корабль мой брат построил,  ай,  хороший!  -  сказал  Элиен

по-грютски, подмигнув Герфегесту.

     Хозяин Гамелинов тяжело  вздохнул.  Нет  ни  Семени  Ветра,  ни  Дома

Гамелинов, ничего. Канула в неизвестность Хармана. И он опять  в  обществе

двух, точнее, трех звезднорожденных. Ибо Шет - Един в  Двух  Душах,  и  об

этом не следует забывать.

 

     22

 

     "Молот Хуммера" был  действительно  хорош.  Он  смог  выстоять  среди

страшного буйства стихии, он смог сдержать  и  натиск  последней  огромной

волны, которая разошлась в стороны при последнем содрогании Дагаата.

     По Алмазному Гвоздю на корабль успело перебраться несколько  десятков

человек. Гамелины. Ва-ранцы. Один Лорч. И молодой  флотоводец  Гаасса  оке

Тамай.

     Герфегест метался по палубе, ожидая увидеть Хар-ману. Среди спасшихся

ее не было. Не было Горхлы. Не было Торвента. Он не видел никого из них  с

того самого момента, как был повержен посохом Ганфалы.

     Алмазный Гвоздь больше не имел опоры своему основанию.

     - Мы все погибнем, если немедленно не уберем  вот  это.  -  На  плечо

Герфегеста легла ладонь Элиена.  Звезднорожденный  имел  в  виду  огромную

"шляпку" Гвоздя, которая покоилась на палубе.

     - Гвоздь легок, - добавил Элиен. - Но  он  столь  велик,  что  сможет

утащить под воду все это чудо ва-ранеких корабелов.

     - Пусть утащит все и вся! - бросил в лицо Элиену Хозяин Гамелинов.  -

Мир, в котором нет Харманы, не нужен ни мне, ни  Синему  Алустралу!  Да  и

самого Синего Алустрала нет больше!

     Элиен  молча  покачал  головой.  Сегодня  он  спас  свой  Дом.   Спас

Сармонтазару от той участи, которая у него на глазах  постигла  Дагаат.  В

Вольном Городе Орин его ожидали жена и сын. Он должен был вернуться.

     Элиен приблизился к Алмазному Гвоздю, и вновь Поющее Оружие  вошло  в

его податливую плоть по самую рукоять.

     Спустя  несколько  мгновений   Алмазный   Гвоздь,   словно   издохшая

исполинская змея, бессильно сполз за борт  и  исчез  среди  грязной  пены,

обломков  и  мертвых  тел  лучших  людей  из  четырех  Благородных   Домов

Алустрала.

     Все. Герфегест зажмурился, словно бы ему в  глаза  ударил  нестерпимо

яркий свет. Он не  хотел  поднимать  веки.  Не  хотел  снова  видеть  этот

проклятый мир. В нем всегда гибнут лучшие. Из него всегда  уходят  любимые

женщины  и  преданные  друзья.   В   нем   остаются   только   подонки   и

звезднорожденные.

     - Если бы вы только знали, как мне опротивела вода! - это  был  юный,

но по-старчески сварливый голос. И донесся он из-за спины Герфегеста.

     Хозяин Гамелинов обернулся, боясь даже на мгновение довериться  своей

догадке, чтобы не терзаться потом болью разочарования.

     Трое. Горхла, весь словно бы иссеченный железными  розгами.  Торвент,

чьи уста только что прокляли синеву и Ярость  Вод  Алустрала.  И  Хармана.

Больше похожая на свое восковое изваяние, но все-таки живая.

     Он поцелует ее. Позже. Он обнимет Торвента. Позже. Сейчас - Горхла.

     Сегодня, в День Судеб Дагаата, Герфегест не убил ни одного  человека.

Так  получилось.  Он  был  на  стенах  цитадели,  когда   варанцы   начали

решительный штурм. Он слишком быстро понял  замысел  Шета  и  оказался  на

берегах Озера Перевоплощений. Там, в своей вотчине,  в  Измененном  Месте,

Шет оке Ла-гин с чрезмерной легкостью одержал над ним победу. А потом рука

Элиена преградила путь его клинка к горлу Шета оке Лагина.

     Герфегест пристально посмотрел на Горхлу.

     - Ну а ты что скажешь, варанская крыса? Что тебе  посулил  Сиятельный

князь за добрую службу? Жезл Властелина  Морей?  Или  просто  пару  теплых

слов? Или что?

     В Герфегесте закипала ярость, которая еще  не  имела  сегодня  своего

выхода. Он сделал несколько мягких шагов по направлению к Горхле: Он убьет

безоружного? Да. Ведь он сам безоружен.

     - Ничего, - твердо ответил Горхла. - Не думай,  что  лишь  ты  имеешь

свой путь и свою тайну, Последний из  Конгетларов.  Думай  о  том,  что  я

всегда был верен Ганфале. А после его смерти - Шету,  ближайшему  союзнику

Ганфалы. Думай о том, что ты предал  Ганфалу  во  имя  Хозяйки  Гамелинов.

Думай о том, что я полчаса назад спас Хозяйку Гамелинов от вечного сна.

     - Это правда? - спросил Герфегест у Торвента.

     - Это правда.

     Герфегест видел, что Торвент не  лжет.  Значит,  не  лжет  и  Горхла.

Значит, ему не суждено убить человека в День Судеб Дагаата.

 

     23

 

     Неповоротливая и мощная туша флагмана  варан-ского  флота,  носившего

странное для корабля имя - "Молот Хуммера" - удалялась прочь от гигантской

воронки, в жерле которой исчезал Священный Остров Дагаат.

     Все, кому было  до  этого  дело,  -  Элиен,  обнявшиеся  Герфегест  и

Хармана, Торвент, карлик Горхла и Га-асса оке Тамай  -  молча  следили  за

удаляющейся катастрофой, собравшись на корме. Нетопырь  Хегуру,  прибывший

на корабль позже других, бескрылых и двуногих, теперь сидел на месте,  где

некогда  сиживала  серебряная  птица.  Похоже,  происходящее  заботило   и

интересовало его не менее, чем остальных.

     Поодаль  лежал  Шет  оке  Лагин  -  на  берегу  Озера  Перевоплощений

Герфегест нанес ему один из  самых  страшных  ударов,  каким  только  учат

наставники Следующих Путем Ветра. От таких  ударов  не  сразу  приходят  в

себя, ибо в большинстве своем обездвиженность, которая нисходит на жертву,

чьи  нервные   центры   парализованы   вторжением   указательных   пальцев

противника,   у   большинства   очень   скоро   перерастает    в    вечную

обездвиженность. В обездвиженность смерти.

     Но Шет не умер. Он был жив. Его дыхание было  слабым,  а  пульс  едва

теплился. Элиен то и дело посматривал  на  Шета,  лежащего  на  палубе,  с

тревогой и интересом. Герфегест не обращал на Сиятельного  князя  никакого

внимания. Как,  впрочем,  и  Хармана.  Ледяной  поцелуй  Шета  оке  Лагина

запомнился  ей-слишком  хорошо  для  того,  чтобы  породить  желание   еще

когда-нибудь встретиться с этим человеком хотя бы взглядом.

     Куда плывет "Молот Хуммера", не мог бы сказать никто.  Но  одно  было

очевидно - он удаляется от Да-гаата.

     - Надеюсь видеть тебя своим  гостем,  Элиен,  любезный  брат  мой,  -

сказал Герфегест.

     - Нашим гостем. Гостем  Наг-Нараона,  столицы  нашего  Дома,  -вторил

голосу Герфегеста хрустальный голосок Хозяйки Дома Гамелинов.

     - И всех остальных тоже, - Герфегест развел ру-ками, как бы извиняясь

за допущенную бестактность.

     Торвент,  Горхла  и  Гаасса  оке  Тамай  согласно  кивнули.  Дескать,

бестактность осталась незамеченной, непонятой и прощенной.

     - Я приму приглашение, - отвечал Элиен, окидывая дружелюбным взглядом

присутствующих. - Но сначала мне нужно сделать то,  о  чем  мне  случилось

позабыть в минуты опасности и суматохи.

     Провожаемый вопрошающими взглядами, Элиен подошел к Шет  оке  Лагину.

Склонился над ним. Долго смотрел в лицо брата. Затем спокойно  и  деловито

протянул руку к его уху, в котором  тусклым,  едва  уловимым  светом  сиял

изумруд.  Элиен  рассматривал  серьгу   несколько   мгновений.   Несколько

мгновений, показавшихся  Герфегесту  четвертью  вечности.  А  затем  одним

резким и жестоким движением опытного знахаря и врачевателя выдернул серьгу

из уха Шета. Выдернул вместе с мочкой уха.

     Элиен обернулся  к  остальным  -  никто  не  отваживался  советовать,

вопрошать, комментировать.

     И тогда Элиен вышвырнул изумруд Октанга Урайна  в  пасть  бушующих  и

рвущихся к небу волн, чьи пенные гребни были столь же невесомы,  изменчивы

и полны звезд, как и будущее земель, лежащих  по  обе  стороны  Хелтанских

гор.

 

     1997 г.

 

[X]