Книго
Владимир Заяц. 
                            Дед Патратий
   -----------------------------------------------------------------------
   Сб. "Фантастика-82". М., "Молодая гвардия", 1982.
    & spellcheck by HarryFan, 1 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   В июле 1945 года Киевский отдел охраны здоровья направил меня на работу
в отдаленный район области, и почти сутки я ехал в переполненном вагоне  к
месту назначения. У сонного мрачного проводника осведомился,  когда  будет
моя станция. Он посмотрел на меня так,  словно  я  спросил  его  о  чем-то
непристойном,  и,  пожав  плечами,  буркнул:  "Скоро".  Поколебавшись,   я
поинтересовался, долго ли будет стоять поезд.  Проводник,  удивляясь  моей
назойливости, сурово покачал головой и сказал, что остановка только на три
минуты.
   Я подхватил вещмешок и начал пробираться к тамбуру, протискиваясь через
сплошную массу человеческих тел. Как только поезд, вздрогнув, остановился,
я соскочил с подножки на тускло освещенный  перрон.  Неподалеку  виднелись
смутные очертания клумбы, и прохладный вечерний  ветер  доносил  приторный
запах ночной фиалки. Чуть дальше сплошной стеной темнели деревья. Слева  -
черные руины разбомбленного вокзала, справа - деревянный барак, в  котором
временно ютились станционные службы. Сквозь щели  между  досок  пробивался
желтоватый электрический свет.
   От вокзала шли две дороги, и  я,  вспомнив  советы,  уверенно  двинулся
направо. Этот путь действительно вел к районному отделу  охраны  здоровья,
при котором жил заведующий.
   Иван Фомич, так звали заведующего, принял меня  радушно.  Поужинав,  мы
долго пили чай вприкуску. Иван Фомич,  радуясь  приезду  гостя  из  самого
Киева - "матери городов русских", разговорился и проявил глубокие познания
в древней литературе и искусстве.
   Когда он начал анализировать преимущества гекзаметра и терцин, я сделал
отчаянную попытку подавить зевоту и принялся массировать веки, борясь  изо
всех сил с одолевающей дремотой.
   - У вас необыкновенная эрудиция, -  высказал  я  хозяину  полуискренний
комплимент, стараясь хоть как-то  остановить  поток  его  великолепного  и
утомительного красноречия.
   Иван Фомич смущенно закашлялся.
   - Да что вы, что вы! Просто здесь, на периферии, счету  нет  свободному
времени, а история и литература - мое увлечение еще со студенческих лет. У
вас тоже появится такая возможность. Село, куда мы вас направим, глухое  и
тихое. Люди там, вы только представьте себе, до сих пор в колдунов  верят.
Да, да! Есть у них один такой, что будто  исцеляет  прикосновением  рук  и
волшебными словесами. То ли Перцатием его зовут, то ли  Патратием.  Темные
люди уверяют, что ему ведом даже язык зверей. Вы представляете?! И  это  в
двадцатом веке!
   Так я впервые услышал про сельского волшебника деда Патратия.
   До села Партизанского пришлось  ехать  на  попутной  полуторке.  Шофер,
веселый, общительный парень, узнав, кого и зачем он везет в  Партизанское,
покрутил стриженой головой и, усмехнувшись, заявил:
   - Трудненько тебе придется! Там у тебя, как говорят союзнички,  сильный
конкурент будет. Ты молодой, молодым, известно, всегда, доверия меньше.  А
дед Патратий доверие давно завоевал.
   Как и каждый молодой специалист, я довольно  болезненно  воспринял  его
сомнения относительно моей квалификации и  потому,  обидевшись,  остальную
часть дороги просидел насупившись, сквозь зубы отвечая на его вопросы.
   Председатель колхоза встретил меня приветливо, поинтересовался,  где  я
учился и надолго ли приехал в село. Вопрос с жильем решился очень  просто.
Председатель заметил старушку,  проходившую  мимо  сельсовета,  и  крикнул
через открытое окно:
   - Ганна! Молодого в приймы возьмешь?
   - А кто он такой из себя? - насторожилась та.
   - Доктор из города.
   - Отчего не  взять,  коль  человек  хороший,  -  сразу  же  согласилась
старушка.
   Хата бабушки Ганны была небольшой, аккуратной, снаружи обмазана  глиной
и побелена, как это обычно делают в  селах  на  Украине.  Хата  стояла  на
холме, на склоне которого были посажены кукуруза и картофель.  У  подножия
росли десятка  два  кочанов  капусты.  В  низинке  журчал  ручеек,  начало
которому здесь же, во дворе, давал родник. Землю вокруг родника выбрали, и
образовался миниатюрный пруд - "колобатина",  как  называла  его  хозяйка.
Высокие вязы склонялись над прудочком и давали  ажурную  тень  зеленоватой
прозрачной воде. Возле воды чинно сидели лягушки. Они  совсем  не  боялись
бабки, но с шумом плюхались в воду при моем приближении.
   Бабушка Ганна любила поговорить. В первый же день  я  узнал  все  о  ее
покойном муже - подпоручике ("Хотя царю служил, но был хорошим  человеком,
Игнат мой"), о сыновьях, работающих в Киеве на заводе, и, конечно же,  обо
всех болячках, терзавших ее старое тело.
   Как-то сидел я во  дворе  в  тени  старой  вишни  и  делал  выписки  из
анатомического атласа Воробьева. Бабушка Ганна неподалеку  чистила  куском
кирпича сковороду и по привычке что-то рассказывала. Краем уха  я  уловил,
что она произнесла имя Патратий, и, заинтересовавшись, переспросил:
   - Что-где Патратий?..
   - Да, говорю, что без Патратия все бы мои куры передохли,  -  повторила
хозяйка, поощренная вниманием. - Горе мне да и только было с этими курями.
Разгребли они начисто весь огород соседки моей, Горпины. А Горпина тогда и
говорит: "Будут еще ко мне бегать, отравлю  треклятых!"  -  Бабушка  Ганна
осуждающе покачала головой. - Ну в чем они,  глупые  куры,  виноватые?  Но
Горпина, чтоб ее лихоманка  схватила,  беспременно  сделала  бы  так,  как
сказала. Вот тогда и надумала я привести к ним Патратия.
   - А что, этот Патратий специалист по курам? -  не  удержавшись,  ехидно
спросил я.
   - Не смейся,  сынок.  Патратий,  он  всякую  птицу  и  зверя  понимает.
Свирепейший зверь Патратия не тронет.  Курей  заговорить  ему  легче,  чем
галушку проглотить. Зашел он в мой курятник  и  сказал  курям  слово.  Так
знаешь, впрямь поумнели они после этого. Со двора ни ногой!
   Размеренно и  однообразно  плыли  дни  моей  сельской  жизни:  вправлял
вывихи, лечил мелкие травмы, врачевал  пациентов  и  "от  головы",  и  "от
живота"... В  те  дни,  когда  Патратий  вел  свой  прием,  поток  больных
раздваивался, и та его часть, которая текла к хате Патратия, была  заметно
больше. Это выводило меня из равновесия; я всячески старался выведать, как
же, чем лечит знахарь. Чтобы одолеть врага, нужно получить о нем  наиболее
полную информацию. Но  дошлый  дед  ошибок  не  допускал.  В  тяжелых  или
сомнительных случаях он отправлял больных к доктору.
   Как мне удалось разузнать, метод его лечения  состоял  в  том,  что  он
произносил "слово" -  и  больным  сразу  же  становилось  легче,  по  телу
разливалась приятная теплота, боль утихала...
   Однажды ко мне прибежал запыхавшийся мальчонка.
   - Дя-ядь! Вас до конторы кличут! - прокричал он  с  порога  и  умчался,
мелькая босыми пятками.
   Я быстро собрал чемоданчик с инструментом и заспешил на - площадь,  где
была контора.
   Подойдя туда, увидел небольшую толпу.
   - Владимир Иванович, -  обратился  ко  мне  председатель.  -  Случилось
несчастье. Прибежал Степанов хлопчик и рассказал, что видел в  лесу  тетку
Горпину. То ли уже мертвую, то ли раненую.
   - Ага! - включился в разговор мальчуган, польщенный тем, что  принимает
участие в делах взрослых как равный. - Она вот  в  та-а-кушей  луже  крови
лежит. И вроде вовсе не дышит. Сразу за Панским садочком поляна, там она и
лежит.
   - И чего это тебя туда носило?! - всплеснула руками его мать. - Иль  не
слыхал, что люди вчера вечером там немца бродячего видели?
   - Там ягод много, - насупившись, протянул мальчик.
   - Ну так как, орел, проводишь доктора? - спросил председатель.
   - Нет уж! - Мать схватила сына за руку. - Ишь, чего  надумали!  Ребенка
под немецкую пулю подставлять?! Чтоб фашист его подстрелил?!
   - Я проведу, - послышался хрипловатый голос старого Человека,  похожего
на деда Щукаря. Это и был Патратий.
   Я молча пожал плечами.
   - Может, боишься идти, доктур? - лукаво подмаргивая, пустил он шпильку.
   - Боюсь или нет, а идти нужно, - ответил я, стараясь скрыть неприязнь к
нему, и подумал: "Словно мысли читает".
   - Читать не читаю, а кое-чего чувствую, - услышал я его голос и  онемел
от удивления. А  дед  тем  временем  повернулся  к  председателю:  -  Надо
спешить. Горпина покуда еще жива, но крови много потеряла.
   Меня удивило то, что ни у кого не  возникло  ни  малейшего  сомнения  в
истинности слов старика,  хотя  в  лесу  он  не  был  и  не  мог  знать  о
подробностях случившегося.
   Я торопливо шагал за дедом, а он  хитро  поглядывал  на  меня  шустрыми
мышиными глазками и незлобиво подшучивал:
   - Ну-ка, доктур, не оставай! Аль сундучок подсобить нести?
   Криво улыбаясь, я наддавал ходу, старался не показать своей усталости.
   Мы перебрались через ров  и  начали  взбираться  по  склону,  поросшему
орешником. Это место и называлось Панским садочком. Вода сбегала  вниз,  и
валежник быстро подсыхал. Поэтому местные  жители  часто  ходили  сюда  за
хворостом. Вскоре мы добрались до  поляны.  На  ее  краю,  подмяв  высокую
траву, лежала старая Горпина. Дед поспешно склонился над ней.
   - Жива! - Он поднялся, в глазах его были  боль  и  гнев.  -  Пулей  она
поранена. Во зверюги! Три года нас тиранили и  даже  теперь  вот...  -  Он
взглянул  на  меня  исподлобья  и  сказал,  силясь  вернуться  к  прежнему
шутливому тону: - Давай-ка, доктур, подлечи, поправь свою соседку.
   Я быстро осмотрел раненую. Она была в глубоком  шоке.  Из  поврежденной
бедренной артерии вытекло много крови.  Большая  берцовая  кость  перебита
пулей. Я наложил жгут, сделал необходимые инъекции и сказал Патратию:
   - Нести нужно бабушку Горпину.
   - Носилки? Это я мигом спроворю! -  ответил  Патратий,  доставая  из-за
пояска топорик.
   Внезапно послышался  треск  валежника,  и  на  противоположную  сторону
поляны вышел немец. Одежда на нем висела лохмотьями,  лицо  заросло  рыжей
щетиной, глаза безумно блуждали.  Он  заметил  нас,  и  судорожная  улыбка
оскалила рот. Он медленно стал приближаться, не сводя с  нас  дула  своего
автомата... Сердце у меня замерло.
   Дед тоже заметил немца. Лицо Патратия окаменело, на шее вздулись  вены,
и вдруг он закричал высоким птичьим  голосом.  И  тут  же  меня  будто  бы
ослепили, безжалостной рукой сдавили мозг. Свет, потемневший в  глазах  на
миг, вспыхнул затем с неимоверной яркостью. Из каких-то темных глубин душу
мою захлестнула такая жуткая ненависть, которую  не  описать  человеческим
языком. Вся эта буря, вихрь злобы были направлены  на  идущего  к  нам  по
поляне фашиста. Почувствовав, что весь смысл моего существования сейчас  в
том, чтобы своими пальцами, ставшими  будто  когтями,  рвать,  раздирая  в
клочья ненавистную плоть, и, в ярости зарычав дико, я кинулся вперед... Но
тут же словно сквозь сон услышал голос деда:
   - Стой! Не к тебе слово молвлено!..
   Он железной хваткой держал меня за воротник, и тут  меня  осенило,  что
рычал не я.
   Огромный серый волк метнулся из-за кустов и, изгибаясь  в  прыжках  над
травой, мчался к немцу. В мгновенье фашист был сшиблен с  ног,  с  хрустом
сомкнулись у него на шее страшные клыки, брызнула в стороны яркая кровь.
   Вновь по-птичьи, но в других тонах прокричал старик,  и  волк  большими
скачками умчался в лес.
   Как и раньше, в лесу пересвистывались птицы, было тихо  и  спокойно.  И
все, что произошло, могло  показаться  страшным  видением,  бредом,  но  в
дальнем углу поляны лежал мертвый немецкий офицер.
   Тетку Горпину принесли  мы  в  село,  а  оттуда  отправили  в  районную
больницу.
   Еще по дороге из леса пытался я завести с дедом разговор, выяснить, что
же все-таки произошло. Патратий  некоторое  время  отмалчивался,  а  потом
спросил:
   - Тебе, доктур,  когда  ты  под  стол  пешком  ходил,  давали  спичками
играться?
   - Ну, допустим, не давали. Но к чему тут спички? Мне...
   - А к тому, - поучающе заметил дед, - что людям секрет этот теперь дать
все одно, как детям спички.
   Больше дед ничего не сказал.
   - Чего? А? -  переспрашивал  он  после  каждого  вопроса,  прикидываясь
глуховатым.
   Твердо решив не оставлять старика в покое, на следующий же день я пошел
к нему домой. Была во всем этом какая-то загадка, неведомая  науке.  Можно
было допустить, что  звуки,  издаваемые  стариком,  имели  соответствующую
частоту, которая воздействовала  на  работу  мозга,  накладываясь  на  его
собственные биочастоты. Как и когда возникло у людей это чудесное  умение?
Вполне вероятно, легенды и  сказки  о  дивной  силе  волшебного  слова  не
выдумка, и имеют реальную основу.
   Однако поговорить с дедом Патратием не суждено  было.  Рано  поутру  он
отправился на луга накосить  травы  для  коровы  и  наступил  на  немецкую
противопехотную мину.
   После смерти кудесника я проработал в селе  два  года.  В  Партизанском
остались родственники моей жены, и мы часто  приезжаем  туда  в  гости.  И
поныне в Партизанском живет внук Патратия - заядлый охотник. Поговаривают,
что на охоту он частенько ходит  без  ружья,  но  без  добычи  никогда  не
возвращается.
   Возможно, тайна деда Патратия не исчезла совсем,  и  внук  когда-нибудь
поведает о том, чего не хотел рассказывать его дед?
   Пер. с укр. - Е.Цветков

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 25.07.2001 15:58