А.А. Каменская
МИССИЯ Е.П. БЛАВАТСКОЙ

Посвящается памяти "той, которая принесла нам свет".

Теософия, т. е. богомудрие, существовала во все века: она составляет сокровенную часть всех религий, тот вековой вселенский гнозис, из которого все мистики и пророки черпали свое вдохновение. Это -- та мистическая философия, которая скрыта во всех мировых религиозных системах и которая дает духовной жизни философское и этическое обоснование.

В конце XIX века, в самый разгар торжества материализма, Е. П. Блаватская основала теософское движение, задача которого напомнить человечеству о едином источнике всех религиозных концепций и обнародовать те положения, которые всегда лежали в основе богомудрия (теософии) и которые связывают все религии одной глубокой мистической нитью. Эти положения, вытекающие из всестороннего понимания великого космического закона эволюции, выливаются в стройную философскую систему, краеугольный камень которой составляет научно-религиозный синтез, т. е. примирение разума и сердца. Твердо поставить этот синтез и бесстрашно его провозгласить в самый скептический из всех веков -- было заслугой основательницы Теософского общества, Елены Петровны Блаватской.

Итак, это движение возникло в тот самый сложный исторический момент, когда человечество, развив до полного расцвета свое начало интеллектуальное, подошло к поворотной точке и готовилось к раскрытию нового начала -- духовного. Теософское движение есть знамение времени, указание на то, что синтез должен сменить анализ и что мы подвигаемся к новой заре, новой культуре, основная нота которой будет -- единство. Проводником, посредником, глашатаем этих великих перемен и была Е. П. Блаватская.

На чем же основан этот гениальный синтез? На изучении эзотеризма, той сокровенной мудрости, которую Вл. Соловьев удачно называет "отшельнической теософией". Это изучение приводит к признанию полнейшего единства религиозных концепций всех времен и всех народов. Если мы обратимся к этике, то мы увидим, что всюду, на Востоке и на Западе, религия призывает к очищению помыслов и желаний, к любви, чистоте и милосердию; эти требования составляют азбуку духовной жизни.

"Благословляйте проклинающих вас и молитесь за оскорбляющих и гонящих вас",-- сказал Иисус Христос.

"Благословляйте проклинающих вас",-- говорит Кришна.

"Ненависть не побеждается ненавистью, она побеждается только любовью",-- говорит Будда.

"Отвечайте добротой на ненависть",-- говорит Лао-Цзы.

"Кто герой? Превращающий в друга врага своего",-- гласит Талмуд.

"Совершенство религии состоит в желании добра другим"-- был девиз Магомета.

Почему такое поразительное сходство в религиозной этике всех времен и всех народов? Потому, что эта этика не красивый и случайный вымысел той или другой яркой индивидуальности или плод углубленной работы нескольких гениальных мечтателей: она есть неизбежное проявление в жизни того духовного ведения, которое ясновидцы духа обрели на высших планах бытия. Так, как из элементов данного уравнения непременно должна вылиться та или другая математическая формула, так и из знания космических законов неизбежно вытекает незыблемая основа мировой этики, обнимающая собой как личную, так и общественную этику. Разъединять и противопоставлять друг другу эти части одного целого, как это постоянно делает наша журналистика, так же несообразно, как вынимать камни из строящегося дома и противопоставлять их этому дому. Такое противопоставление указывает на непонимание неразрывной связи законов и мировых явлений и на полную оторванность человека от вселенной,-- оторванность, из которой вытекает весь трагизм душевных переживаний современного человечества. Тщательно отстраняя все то, что не поддается непосредственному чувственному восприятию, и искусственно разъединяя физический мир от всех соприкасающихся с ним сфер, мы наводим на него, как в фокусе, яркий свет электрического фонаря, а затем ужасаемся и недоумеваем, почему этот ярко освещенный обрывок действительности, который мы так искренне мечтаем превратить в рай, вызывает в нас такое глубокое чувство неудовлетворенности, и невольно напрашивается тоскливый вопрос: "Будет ли когда-нибудь человек счастливее?"

Люди с сильным общественным чувством обыкновенно отвечают: "Будет ли человек счастливее или нет, мы не знаем: это не наше дело; наше дело -- строить дом, чтобы было где укрыться от непогоды. Мы не мечтатели, а только строители".

По силе любви и отречению, труд "строителей" несомненно отмечается печатью свыше, печатью духа. Эта печать и дает им право на гордое наименование "богостроителей". Каковы бы ни были утилитарные платформы строителей, творчество их несомненно имеет религиозный источник, так как движущий их категорический императив есть мотив сверхличный, т. е. сила идеальная. Но как бы идеально ни были настроены строители, их работа не может быть прочной, если они не будут ясно видеть, что кладут они в основу своего здания. Для разумного строительства зрение нужно не меньше энтузиазма. А видят ли пламенные строители, на чем они строят, если они так упорно разъединяют явление от его источника, если, не признавая Бога, они хотят осуществить Его Правду?

Отделять Бога от Его Правды, Любовь от проявлений любви, это то же, что желать отделить Солнце от его лучей. Бог есть духовное Солнце вселенной, и те силы, которыми мы пытаемся заменить Его (любовь, красота, правда), -- ничто иное, как видимые лучи Его. Те, кто ищут Бога и не пытаются внести Его Правду в жизнь, не знают Бога; и те, кто пытаются осуществить Его Правду на земле, отрицая Его Самого, также не знают Его. Богоискание и Богостроительство неудержимо сливаются воедино в душе того, кто нашел Бога в себе, кто нашел незримые нити, соединяющие нашего скрытого Бога с Богом вселенной. Ибо Богоискание и Богостроительство сливаются в Богопознании, а познать Бога человек может только познав самого себя. Познав себя, свое "высшее я", человек свободно и сознательно становится на тот путь истинного Богостроительства, который Вл. Соловьев называет "богочеловеческим процессом", а теософия именует "путем ученичества".

Для исцеления и обновления жизни нужно нечто большее, чем любовь и сострадание: нужны знание и вдохновение. Не только художники и поэты, но и деятели во всех сферах жизни должны стать жрецами и пророками. Это относится и к нашим строителям. Величайшее из всех искусств, искусство строить жизнь, требует для своей творческой работы боговдохновенных строителей, не простых архитекторов-любителей, а пророков и жрецов, способных видеть и понимать те силы, которые они будут вкладывать в свое творчество; сознательно управляя ими, они будут и вполне сознательно творить новую жизнь.

Лучшие русские люди не способны без отчаяния отделять Бога от воплощения Его правды. Истина без Добра и Красоты для них так же невозможна, как и Добро без Красоты, или Красота без Добра. Не в этом ли кроется тайна тоски, так сильно гнетущей душу многих наших общественных деятелей?

Мы переживаем совершенно особое время; время, когда рушатся веками утвержденные авторитеты, когда происходит переоценка всех ценностей, всех идеалов, а над кажущимся хаосом разрушения уже проносится веяние новой, могучей жизни. Утеря путей, страстное искание; колебание между гордым самоутверждением и столь же пламенным самоотрицанием, -- все это явные признаки того, что в человечестве совершается какой-то кризис, что оно стоит на пороге новых и чрезвычайно важных переживаний. Рассудочная культура, достигшая на Западе своего апогея, не в силах более удовлетворить человека; она должна уступить место новой, высшей культуре. Каждой культуре соответствует известная ступень сознания, а раскрытие нового сознания сопровождается настоящими родовыми муками духа, муками, при которых неминуемо происходит полная утрата гармонии. Возьмем один из многих признаков этого перелома: так называемый "кризис индивидуализма". Этот кризис, отмеченный и в социологии, и в психологии, и в литературе, есть не что иное, как явно выраженный переход от обособленной жизни к единению всечеловеческому, отражение в общественной психологии великого космического момента. В этом свете и социалистические теории и стремления суть лишь проекция на физическом плане того великого духовного преображения, которое готовится совершиться в иных сферах бытия. Зарождающиеся формы общественности неизбежно выльются в жизнь вслед за новым сознанием человечества, но социальное преображение установится на твердых основах только тогда, когда оно выльется, как естественное последствие обновления и одухотворения человечества, а не тогда, когда оно опередит сознание. "Мир не должен быть спасен насильно", -- сказал Вл. Соловьев. Мы бы сказали: "Мир не может быть спасен насильно", ибо условие духовного творчества есть свобода. Свободно и радостно творить новую жизнь может только религиозное сознание.

В свете теософии раскрытие сознания совершается в том же порядке, как и раскрытие Божества, ибо человек есть храм Бога живого, "град Брахмы". Сперва проявляется Св. Дух деятельности, затем рождается Сын Божий, мудрость (знание и любовь), Св. София; наконец проявляется Воля Отца, Которая совершает то, что духу раскрылось в знании и любви. Таков венец эволюции.

Св. Дух деятельности уже раскрылся в человечестве. В высшей степени ярко сказался он в западноевропейском творчестве. В настоящий момент мы стоим накануне раскрытия нового начала, того, о котором молится апостол Павел в словах: "Молюсь, братия, чтобы родившийся в душе вашей Христос вырос до полного возраста Христова". Христос, которому суждено родиться в нас, это тот пламенный дух единения, который разбивает все стены между нациями и людьми и который творит новую жизнь, основанную на братстве и любви. Этому духу одинаково чужды и партийные распри, и национальная вражда, и религиозный фанатизм, потому что все стены пали, все люди -- братья: одни просветленные, другие еще не прозревшие, но все -- дети единого Бога.

Достоевский и Вл. Соловьев, которым был близок Дух Христов, говорят о "вселенском христианстве" в противоположность "домашнему и храмовому" христианству, т. е. внешнему. "Истинная Церковь, которую проповедовал Достоевский, говорит Вл. Соловьев, есть всечеловеческая прежде всего в том смысле, что в ней должно в конец исчезнуть разделение человечества на соперничающие и враждебные между собою племена и народы. Все они, не теряя своего национального характера, а лишь освобождаясь от своего национального эгоизма, могут и должны соединиться в одном общем деле всемирного возрождения".

Все религии мира призывали к этому всечеловеческому единению, над всеми витал св. дух единения, дух "Христа", и каждая религия давала, в зависимости от исторического момента и особенностей данной культуры, божественное откровение об этом славном единении, об этом рождении Христа грядущего. Экзотерически все религии разные; в сокровенной своей глубине они дают одно и то же духовное видение, одну и ту же теософию. Неисповедимость Первопричины, имманентность проявленного Бога, учение о духовной эволюции и вытекающее отсюда учение о Богочеловечестве, таковы основы религиозного эзотеризма всех времен и всех народов. Центральное место в нем занимает ожидание Христа, учение о "св. дитяти, которому суждено родиться в сердце человечества", о "скрытой жемчужине в глубинах человеческого сердца", о "белом лотосе", который "дремлет под водами Майи" и которому суждено "подняться над Майей" и распуститься в цветок божественной красоты и славы. Этот цветок, эта жемчужина, это святое дитя, это -- то высшее начало, которое уже раскрылось в апостолах и пророках и которое готовится к рождению в душе всего человечества.

Истина многогранна и проявляется в каждом духовном движении, в каждом искреннем порыве человеческого сердца. До бесконечности разнообразны проявления этих отдельных лучей, но все они родились из единого белого Света. Пока человечество развивало святой дух деятельности и работа творческого разума проявлялась в созидании рассудочной культуры, то естественно и неизбежно на первом плане стоял дух анализа, критицизма, самоутверждения и обособления. Эгоцентрическая тенденция ярко сказывалась и в культе личности, и в национализме, и в религиозной розни. Все это проявление самости во всех сферах бытия, на всех "планах", по теософской терминологии. В свете теософии все это -- явления данной ступени, ибо в проявленном мире нет абсолютного зла и добра, а есть лишь Правда осуществляющаяся и Истина, к которой мы двигаемся. То, что идет с эволюцией -- добро; то, что противится ей -- зло, иного определения нет. Человечеству нужно было пройти через период крайнего обособления и самоутверждения, потому что в нем должно было во всей полноте своей раскрыться личное интеллектуальное начало. Но теперь, когда человечество подходит к поворотному пункту и вступает в новый фазис развития, оно должно подняться над эгоцентрическим сознанием и вступить в сферу сверхличных переживаний. Вот почему синтез должен был заменить анализ; настало время свести воедино разбросанные сокровища Добра и Красоты, собрать рассеянные лучи божественного многогранника и зажечь ими ту звезду, которая всегда загорается на небе в минуты великих исторических кризисов, в час космического перелома. Такую минуту мы переживаем, и в ней кроется вся сила и значение теософского движения. Миссия Е. П. Блаватской заключалась в том, чтобы установить научно-религиозный синтез и перебросить мост от эгоистической современной культуры к культуре будущего, постепенно преобразуя рассудочное сознание человечества в сознание духовное, то, которое на Востоке называется "сострадательным разумом" (Буддхи). Пламенный призыв к этому преображению мы слышим в ее книге "Голос Безмолвия".

"Да внимает душа твоя каждому крику страдания, подобно священному лотосу, обнажающему сердце свое, чтобы упиться лучами утреннего солнца".

"Не допускай, чтобы палящее солнце осушило хотя единую слезу страдания прежде, чем ты сам не сотрешь ее с очей скорбящего".

"И да ниспадет каждая жгучая слеза человеческая в глубину твоего сердца и да пребывает она там; не удаляй ее, пока не устранится печаль, ее родившая".

В этой объединяющей работе великое значение и великая заслуга Е. П. Блаватской перед будущими поколениями. Сама она никогда не считала себя творцом своей системы; она была глубоко убеждена, что знание, которое она сообщала, было знание мировое, хранившееся в божественной сокровищнице: вселенской Теософии. Себя она считала лишь маленькой передаточной станцией, проводником Сил высших, смиренной ученицей Тех, Кого на Востоке принято называть "Учителями Сострадания".

В современной русской литературе немало было споров о "человекобожестве" и "Богочеловечестве", причем первое ставилось как идеал, выразитель современных брожений; второе -- как совершившийся исторический факт. Но для теософа то, что в истории было исключительным подвигом Богочеловека, является лишь прообразом того высшего Пути, на который суждено сознательно и свободно стать всему человечеству. Учителя сострадания уже совершили этот путь; мы стоим на пороге его. И именно потому, что мы стоим на пороге, явилась в мир Е. П. Блаватская и создала теософское движение, которое не отнимает ни у одной религии своего венца и потрясающей силой своего синтеза заставляет всех признать загоревшуюся на небе звезду духовности и всем протянуть руку, как братьям по духу, как детям одного Отца. Вместе с vade mecum Pastoral,* Е. П. Блаватская могла бы произнести:

"Вместе с язычниками, поклоняющимися восходящему солнцу, и с магометанами, молящимися с вершин своих минаретов, с евреями, обращающими все молитвы к Новому Иерусалиму, и с христианами, которые молятся перед Распятием, я каждое утро повергаюсь ниц перед зарей и громко восклицаю: "Восходящее на Востоке Солнце Правды, Свет мира, я поклоняюсь Тебе!".

А. А. Каменская

* См. "Вестник теософии", апрель 1908 г., "Теософия во Франции".


Книго

[X]