Моя мама - ведьма

Liliblack

---------------------------------------------------------------------------------------------

Моя мама – ведьма. Вы мне не верите? А напрасно. Девочки, с которыми я сейчас живу в одной

комнате, верят. И очень меня боятся. Правда, зря. Я ведь не кусаюсь, честное слово. И я очень

хорошо воспитана, знаю, когда нужно поздороваться и попрощаться, когда нужно сказать «спасибо»

и «пожалуйста». Я знаю, что не нужно кричать, драться, спорить, отбирать игрушки у младших.

Нет, в самом деле, меня очень хорошо воспитали. Вот и сейчас, мне не нравится, что меня

забрали в этот дом, где я должна жить в одной комнате с еще десятком девочек, когда раньше у

меня была своя комната, свои собственные игрушки, компьютер, множество видеокассет с

мультфильмами, которые мне очень нравились. Здесь же ничего этого нет, но я молчу и говорю

«спасибо» и «пожалуйста» в нужный момент. Я знаю, что нужно только подождать. Скоро я вырасту

и уеду к тете Наташе, которая живет в другом городе. Я помню ее адрес, мама много раз

проверяла, хорошо ли я все запомнила. Вы тоже хотите знать адрес тети Наташи? Простите, но это

невозможно. Мама строго-настрого наказала никогда никому не говорить.

Меня уже раньше спрашивали, не знаю ли я каких-нибудь адресов или имен маминых знакомых. Ну,

разумеется, я не знала! Ведь мама сказала, что это никому нельзя рассказывать. Никогда. И я не

рассказала всем этим бесчисленным мужчинам и женщинам, которые задавали мне этот вопрос. И

множество других вопросов. Я даже удивлялась – как им не надоест спрашивать? Но меня хорошо

воспитывали, как я уже говорила, и я только вежливо качала головой и говорила: «Простите, но я

ничего не знаю. Извините, но мама мне ничего не рассказывала». И они мне поверили. Ведь так

сложно не поверить такой вежливой девочке. А если вежливость подкрепляется еще и большими

голубыми глазами и двумя светло-русыми косами с алыми бантиками, то совершенно невозможно

предположить, что такой ребенок может солгать. Мама мне об этом тоже говорила. Поэтому я

всегда следила за тем, чтобы мои волосы были тщательно причесаны, лицо умыто, а бантики –

аккуратно завязаны.

Я только не знаю, зачем они приводили ко мне всех этих врачей. Они называли это – «тест». Нет,

слово-то само я понимаю. Ведь у меня был свой компьютер, я же говорила уже, правильно? Но ведь

я – не компьютер, зачем же меня тестировать, да еще так глупо? Они показывали мне какие-то

картинки, на которых не было рисунков, а только яркие пятна. А еще были картинки-кляксы. Мне

светили в глаза специальным фонариком и стучали по коленкам резиновым молоточком. Но я все это

терпела, ни разу не выказав своего недовольства, точно так, как учила меня мама. И, в конце

концов, я оказалась здесь. В этом странном доме, в котором у меня нет своей комнаты, а есть

общая спальня, где живут еще девочки. Вообще-то, в этом доме живут дети разного возраста, от

самых маленьких, до таких, которые старше меня. Они называют это – «приют». Мама предупреждала

о существовании таких домов.

Я долго ждала, что мама придет и заберет меня обратно, в нашу уютную квартиру. Но она все не

приходила. Я спрашивала у тех людей, которые задавали мне вопросы, когда же появится мама, но

они не отвечали, только гладили по голове и поправляли бантики в косичках. А когда меня

привезли в этот приют, то воспитательница сказала, что мама никогда за мной не придет. Сначала

я не поверила, но потом увидела газету, в которой было рассказано о наших собраниях, и поняла,

что воспитательница сказала правду, и я больше никогда не увижу маму. Именно на такой случай

мама заставила заучить меня адрес тети Наташи. Я помню все, чему учила меня мама…

Что за собрания, о которых я только что говорила? Ну, это происходило регулярно. Собирались

мамины знакомые для отправления Ритуала. Они были такие же, как моя мама, и я стала такой же.

Мы – ведьмы.

Мама привела меня туда, когда мне исполнилось шесть лет. Я помню этот день, как будто все

происходило вчера. До этого мама, уходя из дому, говорила, что идет к своим подругам. Я

привыкла и никогда не плакала. Мама обещала, что когда-нибудь и я смогу пойти с ней. И вот – я

пошла.

Там было много незнакомых людей, но попадались и знакомые лица. Дядю Сашу и тетю Лену я часто

видела у нас в гостях. Потом я запомнила и остальных. Мама говорила, что они – наша семья. И

это так и есть. Сейчас я думаю о тех, кто лишил меня семьи, и мое воображение рисует сладкие

картины мести. Но я подожду. Главное – не забыть никого. Ни одного из тех, кто задавал мне

дурацкие вопросы, ни одного врача, который подсовывал мне идиотские картинки. А уж

воспитательницу, которая все время придирается ко мне и называет «ведьминым отродьем», я

никогда не смогу забыть.

В тот самый первый день, когда мама взяла меня с собой на собрание, туда принесли ребенка.

Совсем маленького, грудного. Наверное, ему было только несколько недель, не больше. До этого я

никогда не видела таких маленьких детей. Он был такой смешной. Эти маленькие ручки и ножки,

которыми он беспорядочно размахивал, когда его распеленали и положили на стол посреди комнаты,

удивили меня тем, что на каждой ручке, на каждой ножке, было по пять пальчиков, таких

крошечных, совсем-совсем крошечных. И он плакал. Громко, очень громко. Кричал, захлебываясь

своим криком, раскрыв широко маленький ротик, некрасиво краснея всей кожей от своего крика.

Может быть ему было холодно или он хотел есть, я не знаю. Все окружили стол и начали петь,

сначала тихо, потом все громче и громче, перекрывая крик этого ребенка. Что пели? Этого я вам

не скажу. Нет, я знаю слова и мелодию, я даже сама могу это спеть. Но мама говорила, что

нельзя рассказывать об этом непосвященному, не принимавшему участие в Ритуале. Так что, не

просите меня, я не могу сказать.

Да, так вот, об этом ребенке. Все пели, я чувствовала, как звуки голосов сплетаются в какую-то

картину, я просто видела эту картину, понимаете? Видела! Это было прекрасно – алые сполохи на

черном переливчатом бархате. Я раскачивалась в такт звукам, даже хотела подпевать, но могла

только тянуть мелодию, не зная слов. Да, тогда я еще не знала слова…

Потом из круга вышел дядя Сережа. Мы познакомились потом, он был моим лучшим другом, а в тот

день это был просто незнакомый мужчина, про которого мама сказала, что он – хороший.

Он подошел вплотную к столу, на котором лежал плачущий ребенок и поднял руку. Сначала я не

поняла, что же он сжимает в пальцах. Потом увидела – нож. Странный такой нож. Совсем не такой,

как были у нас на кухне. Этот нож был не металлический, а костяной. По тонкому лезвию змеились

непонятные знаки. Он был изящен, этот нож, который дядя Сережа одним плавным движением

погрузил в грудь ребенка.

Наступила тишина. Я помню, мне казалось, что эта тишина – материальна, ее можно трогать руками

и даже отрезать кусочек, попробовать на вкус. Она давила, как толстое одеяло в жаркую летнюю

ночь. Это потому, что в один момент прекратилось и пение людей, и крик ребенка. Я плавала в

волнах тишины, пока не услышала тихий хрип и бульканье, исходившие от стола. Мама подтолкнула

меня вперед, к дяде Сереже. Я увидела, как он аккуратно разрезал младенца вдоль, рассек

грудную клетку точно посередине, вскрыл животик. Но ребенок был еще жив, он хрипел, а внутри

него булькала кровь. Тихо-тихо. Я видела его красные вздрагивающие внутренности, видела как

кровь толчками растекается по крошечным ручкам и ножкам, заливая едва дрожащие малюсенькие

пальчики. От запаха этой крови кружилась голова, и во рту появился кисловатый привкус.

Дядя Сережа взял мою руку и потянул ее к ребенку. Я подчинилась, словно во сне. И я помню это

первое касание, когда мои пальцы погрузились в теплую мокрую плоть, я помню вязкость крови и

скользкость кишок. И сердце. Сердце этого ребенка под моей изучающей рукой. Оно еще билось.

Непередаваемое ощущение! Я даже не могу это описать, это нужно почувствовать самому. Я как-то

сразу поняла, чего от меня ждет дядя Сережа и все, стоящие вокруг. Я сжала это крошечное

сердечко в своей ладони и рванула руку вверх, поднимая ее над головой, с зажатым в пальцах

комочком.

Услышав общий вздох, я поняла, что все сделала правильно. Дядя Сережа одобрительно кивнул мне,

и я повернулась к остальным. Мама смотрела на меня с гордостью. Я все еще держала над головой

это сердце, и мне казалось, что оно бьется, затихая под моими пальцами. Кровь потекла по моей

руке, несколько капель упали на лицо, на губы, и я слизнула их, чем вызвала еще один

восторженный вздох всех. Кто-то подставил специальное блюдо, на которое я положила это сердце,

уже переставшее вздрагивать…

Уже дома я спросила у мамы, все ли сделала правильно.

- Да, доченька, - ответила она. – Ты у меня просто умница.

Меня беспокоил вопрос, хорошо ли то, что произошло там, на собрании. Ведь этот ребенок умер.

- Но ты же ломала кукол, чтобы посмотреть, как они устроены? – сказала моя мама. – Вот и тут –

то же самое. Это – как кукла, не более того. Я горжусь тобой, доченька.

Я поняла, что мама права. Моя мама всегда была права, я привыкла ее слушаться. И потом, это

была такая интересная игра, смотреть, что у них внутри, у этих живых кукол.

Там, в газете, которую я видела у воспитательницы, написано, что их было сорок восемь. Тех,

кто умер на наших ритуалах. Я не помню. Возможно, они правы, возможно – нет. Может быть, их

было больше или меньше. Мы не считали. Зачем был нужен этот подсчет? Некоторых я помню, многих

забыла. Вот женщину с родинкой я помню хорошо. Наверное, это потому, что мне очень понравилась

родинка. Знаете, такая небольшая, темно-коричневая, даже шоколадная, чуть ниже ключицы на

плече. Она так красиво смотрелась на белой коже. Я захотела, чтобы у меня была такая же. Я

хотела быть такой же красивой, как эта женщина с родинкой и волнистыми пепельными волосами.

Волосы у меня тоже красивые, но вот родинки такой нет. Только немного веснушек на носу. Мне

разрешили срезать у нее этот кусочек кожи, с родинкой. Я хранила этот отрезанный клочок в

шкатулке, смазывая кремом, чтобы кожа не засохла, и часто прикладывала к своему плечу,

примеряя – как подошла бы мне такая родинка. Жаль, что у меня такой нет, она красиво выглядела

на фоне моей кожи. Я даже хотела приклеить к плечу этот кусочек, но мама не разрешила, сказав,

что все равно не будет держаться…

Я не знаю, где теперь моя мама, дядя Сережа и все остальные. Я только понимаю, что больше

никогда не увижу их. В тот день, когда чужие люди увезли маму, она сказала мне:

- Доченька, будь умницей и помни все, чему я тебя учила.

Я помню, у меня очень хорошая память. Теперь мне четырнадцать лет и уже год, как я живу в этом

приюте. Скоро, очень скоро я вырасту и поеду к тете Наташе. Я знаю, что она меня ждет, потому

что однажды пришла открытка на мое имя, никем не подписанная и без обратного адреса. Это

прислала она, тетя Наташа. Я приеду к ней, у меня будет новая семья, и я опять буду

чувствовать это непередаваемое словами ощущение биения чужого сердца под ищущими пальцами.

Нет, я не могу это описать, это нужно почувствовать самому…

---------------------------------------------------------------------------------------------