Роберт Мак-Каммон. Участь Эшеров

Чёртова участь
(валлийское поименование бедствия)

ПРОЛОГ

  I

Над Нью-Йорком ударил чугунный колокол грома. Тяжёлый воздух расколола молния. Ударив в высокий шпиль церкви Джеймса Ренвика на Девятой Восточной улице, она затем поразила насмерть полуслепую ломовую лошадь на Четырнадцатой Западной улице. Хозяин лошади, бледный от ужаса, выпрыгнул из повозки и бросился прочь, оставив груз картофеля утопать в грязи.

На дворе было 22 марта 1847 года, и "Нью-Йорк Трибьюн" предсказала "ночь ужасной бури, вселяющей страх в людей и животных". На сей раз предсказание полностью соответствовало действительности. Яркая вспышка озарила небо над Маркет-стрит, и молния ударила в дымоход магазина. Деревянное строение мгновенно вспыхнуло, набежала толпа пялиться на весёлое пламя. Паровые машины и повозки перестали ездить по улицам. Деревянные колеса и лошадиные копыта утопали в грязи. Множество собак, крыс и свиней металось по проулкам, на которых банды типа "Давер Бойс", "Плаг Оглис" и "Моан Стикерс" поджидали свои жертвы, вдоль прямых мощёных улиц. Под газовым фонарём изваянием застыл полицейский.

Нью-Йорк, город молодой, уже был переполнен. Жизнь здесь так и бурлила, полная опасностей -- ибо невольного участника этого исполняемого в бурном темпе уличного представления могли в любой момент бесцеремонно избавить от имеющихся при нём ценностей, -- и щедрая на удачи вроде кошелька, полного золотых монет. Одинаково оживленные улицы вели от доков к театрам, от кегельбанов к веселым домам, от Поворота Убийств к Сити-Холлу, хотя по некоторым авеню прогресса невозможно было пройти из-за куч мусора и отходов.

Опять прогремел гром, и с небес на землю обрушились целые потоки воды. Щеголи и девицы, выходившие из дверей "Дельмонико", мгновенно промокли до нитки. Вода била в чердачные окна домов и просачивалась вниз, в лачуги скваттеров, чёрная от сажи. Дождь загасил фонари, унял драчунов, ускорил неприличные предложения и смертельные нападения. Мутные потоки воды уносили в реку грязь с улиц. По крайней мере ненадолго ночной поток людей был нарушен.

Две рыжие лошади, склонив головы под дождём, тянули чёрное ландо по Бродвею в сторону к гавани. Кучер-ирландец ёжился в насквозь сыром коричневом пальто. Вода стекала с полей его низко надвинутой шляпы. Он проклинал тот час, когда решил проехать мимо отеля "Де Пейзер" на Кэнал-стрит. Если бы не подобрал пассажира, мрачно думал кучер, то был бы уже дома, грея ноги у камина с кружкой крепкого портера в руках. Конечно же, сейчас у него в кармане золотой, но чем может помочь золотой, когда он продрог до костей? Он подстёгивал лошадей, хотя знал, что они не пойдут быстрее. Проклятье! Что этот пассажир ищет?

Этот джентльмен сел у отеля "Де Пейзер", вложил в руку кучера золотой и велел ехать как можно скорей в редакцию газеты "Трибьюн". Там ему было велено ждать, и спустя пятнадцать минут одетый в чёрное джентльмен появился снова и назвал новый адрес. Небо тем временем заволокли тучи, и вдалеке грохотал гром. Они ехали в пригород, расположенный по соседству с Фордхэмом во впадине между Лонг-Айлендскими холмами. Там они остановились у слегка зловеще выглядящего коттеджа, где джентльмена приняла полная, средних лет женщина. Очень неохотно, как показалось кучеру. Спустя полчаса под холодным ливнем, что обещало кучеру тесное знакомство с простудой, джентльмен в чёрном появился с новыми адресами: обратно в Нью-Йорк, как можно быстрее, ради посещения нескольких дешёвых таверн в самом опасном районе города. Юг Треугольника ночью! -- печально думал кучер. Одно из двух: то ли этому джентльмену нужна дешёвая шлюха, то ли ему захотелось поиграть со смертью.

Углубившись в лабиринт южных улиц, кучер испытывал некоторое облегчение от того, что сильный дождь удерживает бандитов под крышей. "Слава Богу!", -- подумал он, и в это мгновение два молодых парня в лохмотьях выбежали из подворотни, направляясь к экипажу. В руке одного из них кучер с ужасом заметил булыжник -- видно, парень намеревался размозжить колесо, а затем как минимум избить и ограбить обоих. Кучер отчаянно взмахнул кнутом и крикнул: "Пошла! Пошла!" Лошади, почуяв надвигающуюся опасность, рванули вперёд по скользкой мостовой. Брошенный камень ударил рядом с кучером, затрещала древесина. "Пошла!" -- снова закричал кучер и держал лошадей на рысях ещё две улицы.

Штора позади кучера приоткрылась.

-- Извозчик, -- осведомился пассажир, -- что это было?

Его голос был спокойным, но с повелительными интонациями. "Привык отдавать распоряжения", -- подумал кучер.

-- Прошу прощения, сэр, но... -- Он оглянулся через плечо и посмотрел на своего пассажира. В тусклом свете фонаря он увидел худое, бледное лицо, на котором выделялись серебристые аккуратные усы и борода. Глубоко посаженные, цвета вороненой стали глаза смотрели на кучера с властностью аристократа. Его возраст был странно неопределенным, лицо казалось гладким, без каких-либо морщин, кожа была мраморно-белая. На джентльмене были чёрный костюм и блестящий чёрный цилиндр. Его руки, длиннопалые, затянутые в чёрные кожаные перчатки, играли тростью черного дерева с роскошным серебряным набалдашником -- головой льва со сверкающими изумрудными глазами.

-- Что "но"? -- спросил он. У кучера слова застряли в горле.

-- Сэр... это не самое безопасное место в городе. Вы выглядите вполне респектабельным джентльменом, сэр, -- такие, как вы, редко заезжают в эту часть города.

-- Не лезьте не в свои дела, -- посоветовал джентльмен. -- Мы напрасно теряем время, -- сказал он и снова задёрнул шторку.

Кучер тихо выругался в промокшую от дождя бороду и повёл экипаж вперёд. "Слишком многого хотят от человека за один золотой! -- думал он. -- Хотя с ним можно неплохо провести время в баре".

Первой остановкой был кабачок на Энн-стрит под названием "Уэльсский погребок". Джентльмен прошёл внутрь, пробыл там мгновение и вернулся. Столько же времени он провёл и в "Павлине" на Салливан-стрит. "Мечта джентльмена", таверна двумя кварталами западнее, также была удостоена лишь краткого посещения. На узкой Пил-стрит, где дохлая свинья привлекла стаю бродячих собак, кучер подогнал экипаж к захудалой таверне под названием "Погонщик мулов". Как только джентльмен вошёл в таверну, кучер надвинул шляпу на лоб и погрузился в раздумья, не стоит ли вернуться к работе на картофельных полях.

Внутри "Погонщика мулов" при тусклом свете лампы развлекалось пёстрое сборище пьяниц, игроков и хулиганов. В воздухе стоял табачный дым, и джентльмен в чёрном брезгливо поморщился от смешанного запашка плохого виски, дешёвых сигар и промокшей одежды. Несколько мужчин посмотрели на джентльмена, оценивая его как потенциальную жертву, но его крепкие плечи и твёрдый взгляд подсказали им искать поживу в другом месте.

Он подошёл к стойке, за которой разливал зеленоватое пиво смуглый мужчина в штанах из оленьей кожи, и произнёс имя.

Бармен слегка улыбнулся и пожал плечами. По грубой сосновой стойке скользнула золотая монета, и в маленьких чёрных глазах мелькнула жадность. Он потянулся за монетой, но трость, увенчанная серебряным львом, прижала его руку к стойке. Джентльмен в чёрном повторил имя, негромко и спокойно.

-- В углу, -- бармен кивком указал на одиноко сидящего человека, старательно пишущего что-то при свете масляного светильника, в котором коптила ворвань. -- Надеюсь, вы не представитель закона?

-- Нет.

-- Не причиняйте ему вреда. Он, знаете ли, наш американский Шекспир.

-- Нет, не знаю. -- Джентльмен поднял трость, и бармен быстро сгреб монету.

Джентльмен в чёрном намеренно медленно подошёл к одинокому человеку, пишущему рядом со светильником. На грубом дощатом столе перед писателем стояла чернильница и лежала стопка дешёвой бледно-голубой бумаги для письма. Рядом стояли полупустая бутылка шерри и грязный стакан. Скомканные испорченные листы были разбросаны по полу. Писатель, бледный, хрупкий человек со слезящимися серыми глазами, работал; перо, зажатое в тонкой нервной руке, быстро бегало по бумаге. По прекратил писать, подпёр лоб кулаком и секунду сидел так без движения, словно у него в голове не было ни одной мысли. Вдруг он нахмурился, желчно выругнувшись, скомкал лист и швырнул его на пол, где тот ударился о ботинок джентльмена.

Писатель поднял взгляд, озадаченно моргнул, на лбу и щеках его выступила лихорадочная испарина.

-- Мистер Эдгар По? -- тихо спросил джентльмен в чёрном.

-- Да, -- ответил писатель; болезнь и шерри сделали его голос глухим, а речь -- невнятной. -- А вы кто?

-- С некоторых пор мне очень хотелось повстречаться с вами... сэр. Могу я сесть?

По пожал плечами и махнул в сторону кресла. Под глазами у него были большие синие отеки, губы серые и дряблые. Дешёвый коричневый костюм был в грязи. Белая льняная сорочка и изношенный черный галстук усеяны винными пятнами. Потёртые манжеты делали его похожим на бедного школяра. От него веяло жаром, порой его пробирала дрожь, и тогда он откладывал перо и подносил дрожащую руку ко лбу. Тёмные волосы были влажными от испарины, бисеринки пота блестели в жёлтоватом свете горящей ворвани. По сильно и громко закашлялся.

-- Простите, -- сказал он. -- Я болен.

Мужчина аккуратно, стараясь не задеть чернильницу или бумагу, положил свою трость на стол и сел в кресло. Сразу же возле него появилась дородная барменша спросить, что их милость желает, но он отослал её лёгким движением руки.

-- Вам следует попробовать здешнее амонтильядо, сэр, -- сказал ему По. -- Оно зажигает искру разума, а на худой конец согревает желудок в сырую ночь. Извините меня, сэр. Вы видите, я работаю. -- Он прищурил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на джентльмене. -- Как, вы сказали, ваше имя?

-- Моё имя, -- сказал джентльмен в чёрном, -- Хадсон Эшер. Родерик Эшер был моим братом.

По на мгновение застыл с полуоткрытым ртом, слабо вздохнул, а затем разразился громким смехом. Он смеялся, пока смех не перешёл в кашель и По не осознал, что может задохнуться.

Овладев собой, он вытер слезящиеся от смеха глаза, ещё раз закашлялся и плеснул себе в стакан шерри.

-- Это отличная шутка! Примите мои поздравления, сэр! Теперь можете вернуть свой наряд в магазин костюмера и скажите моему дорогому другу преподобному Грисволду, что попытка уморить меня смехом почти удалась! Скажите ему, что столь милого розыгрыша я никогда не забуду! -- По набрал полный рот шерри, серые глаза заблестели на болезненно-бледном лице. -- О, нет -- стойте! Я ему ещё кое-что передам! Знаете ли вы, мой дорогой "мистер Эшер", что я сейчас пишу? -- По пьяно ухмыльнулся и постучал по исписанным страницам. -- Это _шедевр_, сэр! Лучшее, что я написал! Взгляд на сущность самого Господа Бога! Всё здесь, всё... -- Он зажал страницы в руке и с хитрой ухмылкой прижал их к своей груди. -- Этот _труд_ поставит Эдгара По в один ряд с Диккенсом и Готорном! Конечно, все мы ослепли от сияния этого светоча литературы, преподобного Грисволда, но я с этим ещё поспорю!

Он помахал страницами перед лицом собеседника. На листках, казалось, не было ничего, кроме расплывшихся клякс и пятен шерри. -- Много он вам заплатил за шпионство для его плагиаторского пера? Убирайтесь, сэр! Мне вам сказать больше нечего!

На протяжении всей этой тирады джентльмен в чёрном не шелохнулся. Затем он смерил Эдгара По твёрдым как сталь взглядом.

-- Вы настолько же глухи, насколько пьяны? -- спросил он со странным певучим акцентом. -- Я сказал, что моё имя Хадсон Эшер, а Родерик, человек, которого вы имели наглость злостно оклеветать, мой брат. Я оказался в этом американском бедламе по делу и решил потратить день, чтобы найти вас. Сначала я пошёл в "Трибьюн", где я узнал от мистера Горация Грили адрес вашего загородного дома. Ваша приёмная мать снабдила меня списком...

-- _Крикунья?_ -- По задохнулся. Одна из страниц выскользнула из его рук и упала в лужицу пролитого пива. -- Вы были у моей Крикуньи?

-- ...списком кабаков, в которых вас можно отыскать, -- продолжал Хадсон Эшер. -- Насколько я понимаю, я немного разминулся с вами в "Уэльсском погребке".

-- Вы лжец! -- прошептал По с расширенными от потрясения глазами. -- Вы не можете... не можете быть тем, кем вы назвались!

-- Не могу? Прекрасно, тогда, может, перейдём к фактам? В 1837 году мой больной старший брат утонул во время наводнения, разрушившего наш дом в Пенсильвании. Я со своей женой был в то время в Лондоне, а моя сестра незадолго до этого сбежала с бродячим актёришкой, оставив Родерика одного. Мы спасли что смогли и сейчас живём в Западной Каролине. -- Неопределённого возраста лицо Эшера, казалось, напряглось и застыло, как маска, а глаза его сверкали долго сдерживаемым гневом. -- Теперь вообразите моё неудовольствие, когда спустя пять лет я наткнулся на книжицу презренных маленьких небылиц, именуемую "Гротески и арабески". Естественно, гротески. Особенно рассказ, названный... Впрочем, я уверен, вы сами прекрасно понимаете, о чём идёт речь. В нём вы изобразили моего брата психом, а мою сестру ходячим трупом! О, я очень хотел встретиться с вами, мистер По; "Трибьюн" часто писала о вас, как я помню, около года назад вы были литературным львом, не правда ли? Но сейчас... Да, слава -- тонкая субстанция, не так ли?

-- Чего вы от меня хотите? -- спросил поражённый По. -- Если вы пришли требовать денег или хотите смешать моё имя с грязью на процессе по делу о клевете, вы зря теряете время, сэр. У меня очень мало денег и, клянусь Богом, я никогда не имел намерения порочить вашу фамилию или честь. Сотни людей в нашей стране носят фамилию Эшер!

-- Возможно, -- согласился Эшер, -- но есть только один утонувший Родерик и только одна оболганная Маделейн. -- Он помедлил минуту, изучая лицо и одежду По, затем чуть заметно недобро улыбнулся, показав краешек белых ровных зубов. -- Нет, мне не нужны ваши деньги; я не верю, что из камня можно выжать кровь, но если бы я мог, я бы изъял все до одного экземпляры этого вздорного рассказа и устроил бы из них костёр. Мне просто хотелось узнать, что вы из себя представляете, и показать вам, что из себя представляю я. Дом Эшеров ещё стоит, мистер По, и будет стоять ещё долго после того, как вы и я обратимся в прах. -- Эшер вытащил портсигар и достал из него первосортную гаванскую сигару; он зажёг её от светильника и убрал портсигар. Выпустив в лицо По струю дыма, он произнёс: -- Я спустил бы с вас шкуру и прибил бы её к дереву за очернение моего рода. Вас следует по меньшей мере заточить в приют для умалишенных.

-- Я клянусь, я... я писал этот рассказ как фантазию! Он всего лишь отражение того, что было у меня на уме и в душе!

-- В таком случае, сэр, мне жаль вашу душу. -- Эшер затянулся сигарой и пустил дым сквозь ноздри, его глаза превратились в маленькие щёлки. -- Но позвольте мне высказать предположение относительно того, как вы наткнулись на эту грязную идею. Никогда не было секретом, что мой брат страдал душевно и физически. Он утратил душевное равновесие, когда наш отец погиб в руднике, ещё до того как мы переехали в эту страну из Уэльса. Когда Маделейн оставила дом, он, должно быть, чувствовал себя всеми покинутым.

Во всяком случае, состояние Родерика и обветшание дома, оставленного мною на его попечение, не остались не замеченными простолюдинами, живущими в ближайших деревнях. Неудивительно поэтому, что его смерть и разрушение дома во время наводнения стали источником всякого рода пагубных слухов! Я допускаю, мистер По, что семя, из которого произросли ваши домыслы, было подобрано вами в месте, подобном этому, где хмель развязывает языки и будоражит воображение. Возможно, вы слышали о Родерике Эшере в какой-нибудь таверне между Питсбургом и Нью-Йорком, а ваше пьяное воображение дорисовало остальное. Я казнил себя, что оставил Родерика одного в столь тяжелое для него время. Так что вы должны понять: ваш гнусный рассказец уколол меня в самое сердце!

По положил страницы на стол и погладил их так, словно они были живые. Он издал тихий стон, заметив страницу, выпавшую в грязь на полу. Он аккуратно поднял её и вытер рукавом, после чего некоторое время пытался дрожащими руками сложить страницы ровно.

-- Мне... было нехорошо некоторое время, мистер Эшер, -- сказал мягко По. -- Моя жена... недавно умерла. Её звали Вирджиния. Я... Я очень хорошо понимаю, что значит навсегда расставаться с близкими людьми. Я клянусь вам перед Богом, сэр, что и в мыслях не имел порочить ваше имя. Возможно, я... слышал где-то имя вашего брата или читал об обстоятельствах этого дела в газете -- не помню, это было так давно. Но я писатель, сэр! А писатель имеет право на любопытство! Я прошу у вас прощения, мистер Эшер, но должен также заметить, что, как писатель, я вынужден видеть мир собственными глазами!

-- В таком случае, -- холодно сказал его собеседник, -- мне кажется, было бы лучше, если бы вы родились слепым.

-- Я сказал вам всё что мог, сэр, -- По опять потянулся к своему стакану с шерри. -- У вас есть ко мне ещё что-то?

-- Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд -- это всё, что я могу вынести. -- Эшер потушил сигару в чернильнице писателя. Раздалось лёгкое шипение, и По тупо уставился на Эшера, не донеся стакан до рта. Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. -- Возьмите ещё одну бутылку, мистер По, -- сказал он. -- Похоже, вы черпаете оттуда вдохновение. -- Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.

-- Я... желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, -- сказал По.

-- И пусть ваша судьба вас не минует. -- Эшер прикоснулся кончиком трости к краю цилиндра и вышел из бара. -- Отель "Де Пейзер", -- сказал он мокрому кучеру, усевшись в ландо.

Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых, и снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная серебристая шевелюра. Он был доволен прошедшим днем. Его любопытство в отношении Эдгара По было удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти безумен и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего действительно важного о семье Эшеров; его рассказ был просто фантазией, слишком близко подошедшей к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в гробу, и рассказ, который он написал, будет всеми забыт, как и другие, столь же малозначащие "литературные" эксперименты. И на этом всё кончится.

Дождь барабанил по верху повозки. Эшер прикрыл глаза, его руки сжимали трость.

О, думал он, если бы Эдгар По знал _всю_ историю! Если бы он только знал истинную природу безумия его брата Родерика! Но Родерик всегда был слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремлённость их отца, инстинкт самосохранения, передающийся сквозь поколения древнего валлийского рода Эшеров. Эшер ходит где пожелает, размышлял он, и берёт что захочет.

Имя Эшеров будет воткано в гобелен будущего. Хадсон Эшер был уверен в этом. И Бог в помощь тем, кто станет на пути Эшеров.

Повозка цокала по скользкой мостовой, и Хадсон Эшер, выглядевший в свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.

  II

-- Отель "Де Пейзер", пожалуйста, -- сказал высокий блондин в коричневом твидовом костюме, садясь в такси на Шестнадцатой Восточной улице менее чем в трёх кварталах от Центрального парка.

-- Э-э? -- таксист нахмурился. Это был растафарьянец с рыжими патлами и янтарными глазами. -- Где это, дорогой?

-- Кэнэл-стрит, на пересечении с Грин.

-- Вы будете там, дорогой. -- Он завёл автомобиль, нажал на гудок и влился в дневной поток машин, выругавшись, когда его чуть не задел грузовик. Он ехал на юг по Пятой авеню, пробираясь сквозь море такси, грузовиков и автобусов.

Пассажир на заднем сиденье расстегнул воротник и ослабил узел галстука. Он обнаружил, что руки его дрожат. Звуки улицы отдавались в его мозгу словно удары отбойного молотка, и он жалел, что мало выпил в "Ля Кокотт", маленьком французском ресторанчике, где только что позавтракал. Ещё один бурбон смягчил бы грохочущие удары в его голове. Но всё будет в порядке, решил он. Он был живчиком, и смог достойно встретить те плохие новости, которые ему только что сообщили.

Резкий гудок грузовика позади них чуть не доконал его. В голове запульсировала острая боль, словно она вся превратилась в гнилой зуб. Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на мерном тиканье счётчика такси, но вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на водителя, на крошечный скелет, болтающийся у него в левом ухе. Скелет прыгал вверх и вниз, реагируя на рывки в движении автомобиля.

Мне становится хуже, подумал пассажир.

-- Вы профессионал, Рикс, -- сказала ему Джоан Рузерфорд менее чем час тому назад в "Ля Кокотт". -- И во всяком случае, это не конец света. -- Она была крепкой женщиной с крашенными чёрными волосами и заядлой курильщицей, не вынимавшей изо рта прокуренный мундштук из слоновой кости. Один из лучших литературных агентов, она работала с тремя его предыдущими романами ужасов и сейчас сообщала ему жестокую правду насчёт его четвёртого творения. -- Я не вижу у "Бедлама" какого-либо будущего, по крайней мере в его нынешней редакции. Роман слишком отрывочен, слишком перегружен персонажами, и дьявольски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь издательству "Стрэтфорд Хаус", Рикс, и они не прочь издать вашу следующую книгу, но, думаю, не эту.

-- Что вы мне предлагаете сделать? Выбросить эту книгу в мусорный ящик после того, как я потратил на неё больше шестнадцати месяцев? В этом проклятом романе почти шестьсот страниц! -- Он заметил в своём голосе просительные интонации и сделал паузу, чтобы справиться с собой. -- Я переписывал его четыре раза и не могу просто так взять и выбросить!

-- "Бедлам" не лучшее из того, на что вы способны, Рикс. -- Джоан Рузерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал, что его прошиб пот. -- У вас персонажи словно сделаны из дерева. Какой-то маленький слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде, сумасшедший доктор, который режет на куски людей в подвале своего дома. Я до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали роман в шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.

Съеденная им пища опилками лежала на дне его желудка. Шестнадцать месяцев. Четыре мучительных переделки. Его последняя книга, средненький бестселлер, "Огненные пальцы", был издан "Стрэтфорд Хаусом" три года назад. Полученные за него деньги уже кончились. Дела с киношниками тоже заглохли. Железная рука нужды взяла его за горло, и ему начали сниться кошмары, в которых голос отца с удовлетворением говорил, что он рождён не для побед.

-- Хорошо, -- сказал Рикс, уставившись в свой бурбон. -- Что мне теперь прикажете делать?

-- Отложите "Бедлам" и начинайте новую книгу.

-- Легко сказать.

-- Да перестаньте! -- Джоан ткнула сигаретой в маленькую керамическую пепельницу. -- Вы уже не маленький, вы сможете! Когда профессионал сталкивается с проблемами, он отступает и начинает с начала.

Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было мрачно, как на кладбище. За три года, прошедших после выхода его бестселлера, он пытался написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать одну свою идею, которая, однако, не прошла, но все замыслы рассыпались словно карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в Атланте и размышляет над продолжением "Огненных пальцев", Рикс понял, что дела совсем никуда. Идея "Бедлама" пришла к нему ночью в кошмаре, в котором смешались тёмные коридоры, искажённые лица и трупы, висящие на крюках. Написав половину романа, он обнаружил, что и эта идея расползлась, как ветхая ткань. Но отказаться от неё после таких трудов! Выбросить из головы все сцены как мишуру, выкинуть из глубины воображения все персонажи и позволить им умереть! Джоан Рузерфорд сказала "начни другую книгу", как будто это так же просто, как сменить одежду. Он боялся, что никогда уже не сможет закончить другую книгу. Он чувствовал, что выжат как лимон этими бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты. Его здоровье ухудшалось, пришли страхи, доселе неведомые -- как боязнь успеха, боязнь провала, боязнь риска. В охватившем его смятении он слышал и издевательскую нотку смеха своего отца.

-- Почему бы вам не попробовать писать рассказы? -- спросила Джоан и попросила счёт. -- Я могла бы разместить что-нибудь в "Плейбое" или "Пентхаузе". И, как вы знаете, я много раз говорила, что использование вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.

-- Я думал, вы согласны с тем, что Джонатан Стрэйндж -- удачный псевдоним.

-- Да, но почему бы не поэксплуатировать ваше настоящее имя, Рикс? Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает в жанре ужасов.

-- Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.

-- А ваша карьера вас интересует? -- резко спросила Джоан. -- Если вы хотите быть писателем, вы должны писать. -- Она достала кредитную карточку "Америкэн экспресс" и после внимательного ознакомления со счётом отдала её официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто давно его не видела. -- Вы мало съели за завтраком. Похоже, вы похудели со времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?

-- Да, всё в порядке, -- соврал он.

Оплатив счёт, Джоан сказала, что вышлет рукопись в Атланту, и покинула ресторан. Он остался сидеть, вертя в руках стакан с вином. Полоска света, появившаяся, когда Джоан открывала дверь, неприятно резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.

Ещё один глоток. Допью, и пора уходить.

Неподалёку от площади Вашингтона шофёр сказал:

-- Вот чёрт, гляди-ка!

Посреди Пятой авеню какой-то маньяк играл на скрипке.

Водитель нажал на гудок, и у Рикса возникло чувство, будто по его позвоночнику провели скребком.

Сумасшедший скрипач, пожилой, с покатыми плечами, продолжал терзать инструмент, застопорив движение на перекрёстке.

-- Эй, чудила! -- закричал водитель из окна. -- Уйди с дороги, милок! -- Он хлопнул рукой по гудку и нажал на газ. Машина рванулась вперёд, едва не задев скрипача, который продолжал играть с закрытыми глазами.

Другая машина внезапно выскочила на перекрёсток и, намереваясь объехать сумасшедшего, врезалась в бок почтового фургона. Ещё одна машина, с орущим итальянцем за рулём, пытаясь избежать столкновения со скрипачом, задела левое переднее крыло их автомобиля.

Оба водителя выскочили из своих машин и принялись кричать друг на друга, а также на скрипача. Рикс сидел, окаменев, его нервы вибрировали. Голова трещала невыносимо; голоса шофёров, гудки машин и нытьё скрипки рождали настоящую симфонию боли. Он крепко сжал кулаки, так, что ногти вонзились в ладони и повторял: "Всё будет в порядке. Нужно только сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять..."

Звук лёгкого удара, а затем шипение жира на сковородке, снова удар и снова шипение. Звуки участились. Лишь через некоторое время Рикс понял, что это такое.

Дождь.

Дождь стучал по крыше и скатывался по стеклу.

Рикс был уже весь в холодном липком поту.

-- Чокнутый старикашка! -- орал итальянец на продолжавшего играть скрипача. Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам машин, застрявших на перекрёстке. -- Эй, ты! Тебе говорю!

-- Кто платит за мою машину, милок?! -- спросил водитель Рикса у другого шофёра. -- Ты стукнул мою машину, тебе и платить! -- провозгласил он.

Стук дождя по крыше автомобиля напоминал Риксу канонаду. Каждый гудок острой иголкой пронзал уши. Сердце немилосердно частило, и он понял, что если останется здесь, в эпицентре шума, то сойдёт с ума. За барабанным боем дождя он расслышал ещё один звук -- гулкий низкий стук, который становился всё громче и громче. Рикс зажал уши, на глазах от боли выступили слёзы, но этот стук отдавался у него в голове, словно кто-то бил его молотком по макушке. Хор автомобильных гудков казался палочными ударами. Сирена приближающейся полицейской машины острой бритвой резанула по его натянутым нервам. Рикс осознал, что глухой стук был стуком его сердца, и паника едва не затопила его сознание.

Со стоном ужаса и боли Рикс вырвался из машины под дождь и бросился к тротуару.

-- Эй, -- закричал водитель голосом, вонзившимся в шею Рикса, как стальной коготь. -- А как насчёт платы за проезд, милок!

Рикс бежал, голова раскалывалась, сердце бухало в такт шагам. Капли дождя били по навесу над тротуаром словно артиллерийские снаряды. Он поскользнулся и, падая, опрокинул мусорный ящик, высыпая его содержимое. Перед глазами Рикса закружилась чёрная пыль, и тусклый серый свет внезапно сделался таким ярким, что он был вынужден прищуриться. Серые дома ослепительно сияли, серый тротуар блестел как зеркало. Он попытался встать и поскользнулся на мусоре, ослеплённый сводящим с ума многоцветьем автомобилей, вывесок, одежды людей. Оранжевый рисунок на боку городского автобуса изумил его, как нечто из иного мира. Пестрый зонтик прохожего, казалось, излучал лазерные лучи боли. Электрическая надпись на углу выжигала глаза. А когда благонамеренный пешеход попытался помочь ему встать, Рикс с криком вырывался -- прикосновение руки жгло его тело сквозь твидовый костюм.

Тихая комната -- он должен попасть в Тихую Комнату.

Атакуемый со всех сторон светом и шумом, Рикс пробирался вперёд, как затравленный зверь. Он чувствовал тепло человеческих тел, словно люди вокруг него были ходячими факелами. К оглушительному стуку его собственного сердца добавлялся стук их сердец. Вселенная человеческих сердец, бьющихся в разных ритмах, с разной интенсивностью. Когда он вскрикивал, его голос повторялся в голове снова и снова, как шальное эхо, записанное на магнитофон. Он бежал по улице, а жёлтые, красные, зелёные, голубые тени кружились рядом и хватали за пятки. Споткнувшись о бордюр, он порвал рукав и ссадил колено, и когда смутно различимая сверкающая фигура с оглушительно бьющимся сердцем остановилась возле него, он закричал, чтобы к нему не прикасались.

Дождь усилился, капли колотили по асфальту рядом с ним с таким грохотом, словно это падали булыжники, выпущенные из катапульты. Каждая капля, попавшая ему на лицо, волосы или руки, жгла кожу, словно кислота. Ему не оставалось ничего другого, кроме как бежать -- бежать к спасительному месту в отеле "Де Пейзер".

В конце концов в белом сиянии пульсирующего неба показался готический шпиль отеля. Его окна блестели и сверкали отражёнными огнями, а видавший виды красный навес над входом со стороны Грин-стрит даже кричал, чудилось Риксу. Когда он перебегал улицу, скрип тормозов вызвал новую волну боли, но он не осмелился замедлить бег. Зажимая уши, он влетел во вращающиеся двери отеля и пересёк длинный холл, покрытый аляповатым красным ковром с вытканными золотыми кругами. Не обращая внимания на окружающих, Рикс жал и жал кнопку вызова единственного лифта. Каждый раз контакт с пластиком вызывал у него боль. Он слышал, как высоко вверху шумят механизмы. Когда лифт подошёл, Рикс, зайдя внутрь, захлопнул дверь, не дав никому войти, и нажал кнопку восьмого, самого верхнего этажа.

Лифт поднимался мучительно медленно. Рикс при этом слышал шум воды в трубах, теле- и радио-шоу, рок-музыку, диско; прошедшие через толстые стены человеческие голоса напоминали ему разговоры в ночных кошмарах, понять которые невозможно. Рикс сидел, скорчившись в углу, с плотно закрытыми глазами, зажав голову между коленями.

Дверь открылась, и Рикс побежал к своей комнате в конец тускло освещённого коридора, лихорадочно нашаривая ключ. Он ворвался в номер, окно которого, к счастью, зашторенное, выходило на Грин-стрит. Свет, просачивающийся сквозь дешёвую ткань, был болезненно ярким. Рикс достал из кармана старинный медный ключ, с годами слегка позеленевший. Он вставил его в замок белой двери рядом с дверью ванной, повернул его и распахнул тяжёлую, обитую резиной дверь, ведущую в безоконную Тихую Комнату.

С непроизвольным воплем облегчения Рикс занес ногу, чтобы переступить порог.

Но внезапно перед ним в дверном проходе возник скелет с кровоточащими глазницами, преграждая ему путь. Костлявые руки тянулись к нему, и Рикс, шатаясь, отступил. Он подумал панически, что Страшила всё-таки отыскал его.

В номере раздался взрыв знакомого смеха. Рикс, дрожа и покрываясь потом, упал на колени и, глянув вверх, увидел лицо своего брата, Буна.

  III

Бун ухмылялся. Длинные белые зубы и грубоватое лицо придавали ему в глазах Рикса вид хищного животного.

-- Я подловил тебя, Рикси! -- сказал он грубым и громким голосом, от которого Рикса забила дрожь. Бун начал было опять хохотать, но тут заметил, что у младшего брата приступ, и улыбка на его лице застыла. -- Рикс? Ты... С тобой всё в порядке?

-- Нет, -- прошептал Рикс, оседая на пол на пороге Тихой Комнаты. Дешёвый пластиковый скелет в человеческий рост болтался перед ним, повешенный на крюк перед дверью. -- Занеси меня... У меня не было времени добраться до тихого места...

-- Господи! -- Бун отступил на несколько шагов, боясь, что его брата вырвет. -- Подожди минуту, держись! -- Он открыл дверь в ванную комнату, где он сидел и читал "Роллинг Стоун", когда в номер ворвался Рикс, и вынес ему пластиковый стакан виски. У виски был лёгкий привкус ржавчины, чего Бун, конечно же, не мог заметить, когда покупал его в винном магазине за углом. -- Льда, к сожалению, нет, -- сказал он, протягивая стакан Риксу.

Рикс быстро осушил стакан. Шотландское виски немедленно повздорило у него в желудке с бурбоном, и Рикс зажмурился так крепко, что на глазах выступили слёзы. Когда он снова открыл глаза, свет уже не казался таким ярким. Дорогой тёмно-синий костюм Буна больше не сверкал в темноте, как сапфир, и даже яркий блеск его зубов немного померк. Шум отеля, как и стук сердца, тоже стал тише. Хотя в голове у Рикса ещё яростно бухало, а в глазах кололо, он знал, что всё проходит. Ещё одна или две минуты. Спокойно, говорил он себе. Вдохни глубоко. Плавно выдохни. Ещё раз вдохни. Боже всемогущий, какой сильный был приступ! Он медленно покачал головой, его чудесные рыжеватые волосы слиплись от дождя и пота.

-- Почти прошло, -- сказал он Буну. -- Подожди минуту. -- Он сел, ожидая, когда стихнет шум в голове. -- Мне уже лучше, -- просипел он. -- Помоги мне встать, а?

-- А ты не собираешься блевать?

-- Помоги мне встать, чёрт тебя подери!

Бун взял Рикса за протянутые руки и поставил на ноги. Поднявшись, Рикс стукнул брата кулаком по лицу, вложив в удар все силы, какие смог собрать.

Получился слабый шлепок. Бун отступил, и его губы вновь растянула ухмылка, когда он заметил, как ярость исказила лицо Рикса.

-- Тупой ублюдок! -- вскипел Рикс. Он хотел было сорвать с крюка пластиковый скелет с грубо сделанными кровавыми глазницами и бросить его на пол, но его рука застыла на полпути. По каким-то причинам он не смог этого сделать и опустил руку. -- В чём смысл _этого_?

-- Просто шутка, не более. Думал, тебе понравится, учитывая, что это соответствует твоим вкусам. -- Бун пожал плечами и усадил скелет в кресло. -- Выглядит вполне натурально, а?

-- Но зачем ты повесил его в Тихой Комнате? Почему не в ванной, не в туалете? Ведь ты понимаешь, что есть только одна причина, по которой я открываю эту дверь!

-- О, -- Бун нахмурился. -- Ты прав, Рикси. Я не подумал об этом. Просто мне показалось, что это подходящее место, только и всего. Ну, ладно. Всё кончилось хорошо. Дьявол! Эта проклятая штука, вероятно, спугнула твой приступ! -- Он по-ослиному заржал и показал на штаны Рикса. -- Ха! Ты опять за своё! Никак, обмочился?

Рикс отправился к шкафу за чистыми брюками и рубашкой.

Бун развалился в изящном кресле, которое явно с трудом выдерживало его шестифутовое тело, и положил ноги на кофейный столик со стеклянными ножками. Он массировал скулу, по которой его ударил Рикс. В Западной Каролине Бун набил бы брату морду за куда менее значительное оскорбление.

-- Воняет, как в конуре! Неужели они даже ковров не моют?

-- Как ты сюда попал? -- спросил Рикс, переодевшись. Его дрожь ещё не прошла.

-- Как любой, кто зовется Эшером, -- ответил Бун и положил ногу на ногу. Он был обут в бежевые ковбойские сапоги из кожи ящерицы, которые никак не подходили к его консервативному костюму. -- Знаешь, что я слышал об этом месте? Что будто бы коридорные иногда видят здесь человека, одетого в чёрное, в цилиндре и с тростью. Похоже, это сам старик Хадсон, а? Несчастный ублюдок, вероятно, обречён целую вечность мерить коридоры "Де Пейзера". Говорят, в его присутствии воздух становится ледяным. Чертовски хорошее место для вечного успокоения, а, Рикси?

-- Я тебя просил не называть меня так.

-- О, прошу прощения. Должен ли я называть тебя Джонатан Стрэйндж? Или на этой неделе твоё имя мистер Знаменитый Автор?

Рикс проигнорировал колкость.

-- Как ты попал в Тихую Комнату?

-- Попросил ключ. У них там, внизу, целый ящик в сейфе. Эти старые зелёные штуки выглядят как ключи от гробницы. На некоторых видны отпечатки пальцев. Интересно, сколько Эшеров ими пользовались? Что до меня, то я бы и ночи не провёл в этом склепе. Боже, почему у нас нет здесь света!

Бун встал и прошел через комнату к окну. Он раздвинул шторы, позволив тусклому свету пробиться сквозь забрызганное стекло, и постоял минуту, наблюдая за уличным движением. На его широком красивом лице морщин почти не было, и хотя три месяца назад ему исполнилось тридцать семь, он запросто мог бы сойти за двадцатипятилетнего. Его пышная волнистая шевелюра была темнее, чем у брата, и имела каштановый оттенок. В чистых, глубоко посаженных, изумрудно-зеленых глазах играли тёмно-зелёные искорки. Он был крепким и широкоплечим, в расцвете сил и лет.

-- Извини насчёт твоего приступа, -- сказал он Риксу. -- Я бы не устраивал такой идиотской шутки, если бы подумал хорошенько. Увидев по дороге сюда эту штуку в витрине магазина, я подумал... не знаю, я подумал, тебе это понравится. Ты знаешь, у меня не было приступов почти шесть месяцев. И последний приступ был не сильный -- всего три или четыре минуты. Может, я забыл, какими тяжёлыми они бывают. -- Он отвернулся от окна, взглянул на брата и от изумления застыл.

Он не видел брата почти год и был поражён тем, как он изменился. Сеть морщин на лице Рикса напоминала битый фарфор. Его тускло-серые глаза смотрели устало и были обведены кругами. И хотя Рикс был на четыре года моложе Буна, выглядел он по меньшей мере на сорок пять лет. Он казался изнурённым и больным. Бун заметил на его висках седину.

-- Рикс, -- прошептал он. -- Боже всемогущий! Что с тобой произошло?

-- Я болел, -- ответил Рикс, зная, что это не всё. По правде говоря, он и сам толком не знал, что с ним происходит -- только, что его приступы стали болезненными и непредсказуемыми, во сне его постоянно преследуют кошмары и чувствует он себя семидесятилетним. -- Думаю, я слишком много работал. -- Он осторожно, так как дрожь его ещё не отпустила, пристроился в кресло.

-- Слушай. Тебе надо есть бифштексы, чтобы улучшить свою кровь. -- Бун выпятил грудь. -- Я ем бифштексы каждый день, и посмотри на меня! Здоров, как племенной бык.

-- Великолепно, -- сказал Рикс. -- Как ты узнал, что я здесь?

-- Ты звонил Кэт и сказал, что вылетаешь из Атланты, чтобы встретиться сегодня со своим литературным агентом, не так ли? Где ещё, кроме этой старой дыры, ты мог остановиться в Нью-Йорке?

Рикс кивнул. Отель "Де Пейзер" был куплен Хадсоном Эшером в 1847 году. В то время отель представлял собой великолепное готическое здание, возвышавшееся над простоватыми строениями. Насколько Рикс знал, компания Хадсона Эшера по производству пороха, расположенная близ Эшвилла в Западной Каролине, поставляла огромное количество пороха и снарядов в Европу через Нью-Йорк. Хадсон хотел присматривать за посредниками и оборудовал в этом номере на случай внезапного приступа обитую резиной Тихую Комнату. Она не менялась с годами и использовалась поколениями Эшеров, в то время как сам номер становился всё более безвкусным. Рикс подозревал, что его отец, Уолен, когда получил выгодное предложение от подрядчика, все ещё оставался единственным владельцем "Де Пейзера". Семья редко покидала Эшерленд, своё огромное поместье двадцатью милями западнее Эшвилла.

-- Ты не должен работать так много. Когда выходит твоя следующая книга? -- Бун налил себе ещё стакан виски и снова сел. Когда он подносил стакан ко рту, на его пальце блеснул ярко-розовый бриллиант. -- Прошло много времени после выхода "Огненных пальцев", верно?

-- Я только что закончил новую книгу.

-- Да? И когда она выходит?

-- Может, следующим летом. -- Он даже сам удивился тому, с какой лёгкостью соврал.

Бун опять встал.

-- Ты должен написать настоящую книгу, Рикс. Знаешь, про что-нибудь, что действительно может случиться. Эти дерьмовые ужасы -- просто вздор. Почему бы тебе не написать такую книгу, которую ты с гордостью подписал бы собственным именем?

-- Давай не будем снова об этом, хорошо? -- При каждой встрече с Буном ему приходилось защищать свой жанр.

Бун пожал плечами.

-- Идёт. Просто мне всегда казалось, что с людьми, пишущими такое дерьмо, должно быть, что-то неладно.

-- Насколько я понимаю, ты приехал сюда не для того, чтобы обсуждать мою литературную карьеру, -- сказал Рикс. -- В чём дело?

Бун помедлил, сделав глоток. Затем тихо сказал:

-- Мама хочет, чтобы ты приехал домой. Папе стало хуже.

-- Какого дьявола он не ляжет в больницу?

-- Ты знаешь, что папа всегда говорил. "Эшер не может жить вне Эшерленда". И глядя на тебя, братец Рикс, я думаю, он прав. Должно быть, что-то есть в воздухе Западной Каролины, раз ты так сильно сдал с тех пор, как покинул её.

-- Мне не нравится имение, мне не нравится Лоджия. Мой дом в Атланте. Кроме того, у меня есть работа.

-- О? Мне показалось, ты говорил, будто только что закончил очередную книгу. Дьявол, если она вроде трёх предыдущих, никакая доработка её не спасёт!

Рикс мрачно улыбнулся.

-- Спасибо, обнадёжил.

-- Папа умирает, -- сказал Бун, и быстрый огонёк гнева промелькнул в его глазах. -- Я пытаюсь делать для него всё, что в моих силах, и все эти годы я пытался быть там, где он хочет. Но теперь он хочет видеть _тебя_. Я не знаю почему, особенно после того, как ты отвернулся от семьи. Я думаю, он настаивает на этом потому, что хочет, чтобы ты был рядом с ним, когда он будет умирать.

-- Тогда, если я не приеду, -- ровно ответил Рикс, -- может быть, он не умрёт? Может быть, он встанет с кровати и опять займется лазерными пушками и бактериологическим оружием, а?

-- О Боже! -- Бун сердито вскочил со своего места. -- Не надо разыгрывать передо мной святошу, Рикс! Этот бизнес принёс тебе лучшее поместье в стране, накормил тебя, одел и послал учиться в лучшую бизнес-школу Америки! Толку от этого, правда, не было. И никто не говорит, что ты непременно должен будешь идти в Лоджию, если приедешь. Ты всегда безумно боялся Лоджии, не так ли? Когда ты там заблудился и Эдвин вытащил тебя оттуда, твоё лицо цветом напоминало зелёный сыр... -- Он внезапно замолчал, потому что ему вдруг показалось, что Рикс бросится на него через стол.

-- Мне помнится нечто иное, -- с напряжением в голосе сказал Рикс.

Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Рикс вспомнил сцену из своего детства. Брат обхватил его сзади, повалил ничком на землю и, придавив коленом, так, что лицо Рикса вжималось в грязь Эшерленда и стало трудно дышать, издевался: _Вставай, Рикси, что же ты не встаешь, а, Рикси?_

-- Хорошо. -- Бун достал из внутреннего кармана пиджака авиабилет первого класса до Эшвилла и бросил его на стол. -- Я повидал тебя и сказал всё, что должен был сказать. Это от мамы. Она думала, что, быть может, у тебя осталась хоть капля жалости и ты навестишь папу на смертном одре. Если нет, пусть останется тебе на память. -- Он подошёл к двери, затем остановился и обернулся. -- Да, катись в свою Атланту, Рикси, -- сказал он. -- Возвращайся в свой выдуманный мир. Чёрт, да ты и сам уже выглядишь, как выходец из могилы. Я скажу маме, чтобы не ждала тебя. -- Он вышел из номера и закрыл за собой дверь. Его кожаные ботинки заскрипели по коридору.

Рикс сидел, уставившись через комнату на скелет. Скелет усмехался ему как старый друг, как знакомый по множеству фильмов ужасов, которые Рикс смотрел. Символ смерти. Скелет в чулане. Кости, спрятанные под полом. Череп в шляпной картонке. Рука скелета, тянущаяся из-под кровати. Кости, лезущие из могилы.

Мой отец умирает, думал он. Нет, нет. Уолен Эшер слишком упрям, чтобы сдаться смерти. Они со смертью закадычные друзья. Они заключили джентльменское соглашение. Его "дело" давало смерти пищу -- зачем ей кусать руку дающего?

Рикс взял авиабилет. Он был на завтрашний дневной рейс. Уолен умирает? Он знал, что здоровье отца за последние шесть месяцев ухудшилось, но _смерть_? Рикс сидел в оцепенении, не зная, плакать ему или смеяться. Он никогда не ладил с отцом, они на протяжении многих лет были друг другу чужие. Уолен Эшер был такой человек, что назначал своим детям часы для встречи и держал их на коротком поводке. Рикс как-то нагрубил ему, заслужив неиссякаемую ненависть отца.

Он не был уверен, любил ли он отца. Он сомневался, знает ли вообще, что такое любовь.

Рикс знал, что Бун всегда был большим любителем розыгрышей.

-- Папа не умирает, -- сказал он скелету. -- Это просто выдумка, чтобы заманить меня обратно. -- Пластиковые костяшки нагло отблеснули, но промолчали. Глядя на них, он вспомнил скелет, болтавшийся в ухе шофёра. По спине пробежали мурашки, и он был вынужден позвать горничную, чтобы убрали скелет -- Рикс не мог заставить себя притронуться к нему.

Потом он позвонил в Эшерленд.

За четыре тысячи миль от него горничная ответила: "Резиденция Эшеров".

-- Позовите Эдвина Бодейна. Скажите ему, что это Рикс.

-- Да, сэр. Одну минуту, сэр.

Рикс ждал. Сейчас он чувствовал себя лучше. Он справился с приступом. Предыдущий приступ был у него неделю назад, посреди ночи, когда он слушал пластинку из своей коллекции джазовой музыки дома в Атланте. После того, как приступ прошёл, он разбил пластинку вдребезги, думая, что спровоцировать его могла музыка. Он где-то читал, что определённые аккорды, тона и вибрации могут оказывать физическое воздействие.

Он знал, что эти приступы -- симптомами состояния, названного в нескольких медицинских журналах "недуг Эшеров". Лекарств не было. Если отец умирает -- значит, "недуг Эшеров" дошёл до последней, смертельной стадии.

-- Мастер Рикс! -- сказал тёплый, добродушный и слегка скрипучий голос в Западной Каролине. -- Где вы?

-- В Нью-Йорке, в "Де Пейзере". -- Голос Эдвина наградил Рикса приятными воспоминаниями. Он представил высокого мужчину в униформе Эшеров -- серая куртка и тёмно-синие брюки с такими острыми складками, что можно порезаться. Он всегда чувствовал себя ближе к Эдвину и Кэсс Бодейнам, чем к собственным родителям.

-- Желаете ли вы поговорить с...

-- Нет. Ни с кем другим я говорить не хочу. Эдвин, у меня только что был Бун. Он сказал, что папе хуже. Так ли это?

-- Здоровье вашего отца быстро ухудшается, -- сказал Эдвин. -- Я уверен, Бун объяснил вам, как сильно ваша матушка хочет, чтобы вы вернулись домой.

-- Я не хочу возвращаться, и ты знаешь, почему.

Возникла пауза. Затем Эдвин произнёс:

-- Мистер Эшер спрашивает о вас каждый день. -- Он понизил голос. -- Я хочу, чтобы вы вернулись. Вы нужны ему.

Рикс не смог подавить натянутый, нервозный смешок.

-- До этого он во мне никогда не нуждался!

-- Нет. Вы не правы. Ваш отец всегда нуждался в вас, а сейчас нуждается больше, чем когда-либо.

Правда дошла до него прежде, чем он смог от неё закрыться: патриарх могущественного клана Эшеров и, возможно, самый богатый человек Америки лежит на смертном одре. Несмотря на то, что его чувства к этому человеку представляли собой мучительный клубок, Рикс знал, что должен навестить отца. Он попросил Эдвина встретить его в аэропорту и быстро повесил трубку, чтобы не передумать. Он пробудет в Эшерленде несколько дней, не больше, сказал он себе. Затем вернётся в Атланту и приведёт собственную жизнь в порядок, найдёт какой-нибудь сюжет и приступит к работе, чтобы окончательно не загубить свою карьеру.

В комнату вошёл присланный для уборки испанец с мешками под глазами. Он ожидал увидеть очередную мёртвую крысу и с облегчением услышал приказание убрать пластиковый скелет.

Рикс лёг и попытался заснуть. В его сознании возникли картины Эшерленда: тёмные леса его детства, где в подлеске, говорят, рыщут кошмарные твари; горы, смутной громадой темнеющие на оранжевой полосе неба; серые знамена облаков, венчающие верхушки гор, и Лоджия -- непременно появляется Лоджия -- огромная, тёмная и тихая, как могила, хранящая свои секреты.

Скелет с кровоточащими глазницами медленно вплыл в его сознание, и он сел, озаренный мрачным светом.

Давняя идея вновь захватила его. Это была та самая идея, ради которой он ездил в Уэльс, ради которой рылся в генеалогической литературе от Нью-Йорка до Атланты в поисках упоминаний об Эшерах в полузабытых записях. Иногда ему казалось, что всё получиться, если он действительно того захочет, иногда -- что тут чертовски много работы и всё впустую.

Может, теперь время пришло, сказал он себе. Да. Ему однозначно нужна тема и он в любом случае возвращается в Эшерленд. По его губам пробежала улыбка; казалось, он услышал гневный крик Уолена за четыре тысячи миль.

Рикс вышел в ванную за стаканом воды и прихватил номер "Роллинг Стоунз", который Бун сложил и оставил на кафеле. Когда он развернул его в постели, крупный тарантул, аккуратно завернутый в журнал, выпал на его грудь и стремглав метнулся вдоль плеч.

Рикс выпрыгнул из постели, пытаясь стряхнуть с себя паука. Приступ, налетевший на него чёрной волной, загнал его в Тихую Комнату. При её закрытых дверях никто не мог слышать его вопли.

Бун всегда был большим шутником.

1. ЭШЕРЛЕНД

  1

_ -- Расскажи мне сказку, -- попросил маленький мальчик отца. -- Что-нибудь жуткое, ладно?

-- Что-нибудь жуткое, -- повторил отец и немного подумал. За окном совсем стемнело, и только лунный серп ухмылялся на небе. Мальчик видел его за спиной отца, месяц напоминал волшебный фонарь на чёрном ночном поле Дня всех святых, по которому никто не смеет ходить.

Отец придвинулся ближе к кровати и сказал: -- Хорошо. -- Его очки блеснули в слабом свете. -- Я расскажу тебе сказку о короле, умирающем в своём замке, и о детях короля, и о всех королях, что правили до него. Сказка может развиваться по-разному, пытаться запутать тебя. Она может кончиться не так, как тебе хочется... но такова уж сказка. А самое жуткое в ней то, что всё это может быть правдой... а может и не быть. Готов?

И мальчик, не зная, следует ли этого бояться, улыбнулся_.

Джонатан Стрэйндж, "Ночь -- не для нас", "Стэнфорд Хаус", 1978

  1

Выходя из авиалайнера "Дельта" на терминал аэропорта, расположенного семью милями южнее Эшвилла, Рикс увидел в группе встречающих Эдвина Бодейна. Высокого, ростом в шесть футов, аристократически худого, Эдвина было трудно не заметить. Он по-детски улыбнулся и кинулся обнять Рикса, который не преминул заметить, как изменилось лицо Эдвина, когда тот обнаружил, как сильно постарел Рикс за последний год.

-- Мастер Рикс, мастер Рикс! -- приговаривал Эдвин. Он говорил с южным, исполненным достоинства акцентом. -- Вы выглядите...

-- Как мороженое в жару. Но ты, Эдвин, выглядишь великолепно. Как поживает Кэсс?

-- Как всегда -- отлично. Боюсь только, с годами становится сварливой. -- Он попытался забрать у Рикса сумку с одеждой, но тот только отмахнулся. -- У вас есть ещё багаж?

-- Только чемодан. Я не думаю оставаться здесь долго.

Они получили багаж и вышли на улицу. Был прекрасный октябрьский день, солнечный и свежий. У тротуара стоял новенький лимузин, каштановый "Линкольн Континенталь" с затемнёнными окнами, непроницаемыми для солнца. Не одни только лошади были страстью Эшеров. Рикс погрузил багаж в обширный багажник и сел на переднее сиденье, не считая нужным отделяться от Эдвина плексигласом. Эдвин надел тёмные очки, и они тронулись, направляясь из аэропорта к Голубым горам.

Эдвин всегда напоминал Риксу Ичабода Крэйна -- персонаж из его любимого рассказа Вашингтона Ирвинга "Легенда сонной лощины". Как бы хорошо на нём ни сидела его серая спортивная куртка, её рукава всегда были коротки. Про его нос, похожий на клюв, Бун говорил, что на него можно вешать шляпу. На квадратном лице с мягкими морщинами светились добрые серо-голубые глаза. Под чёрной шофёрской кепкой был высокий лоб, увенчанный хрупкой шапкой белых волос. Его большие уши, истинный шедевр плоти, опять вызывали ассоциации с бедным школьным учителем из рассказа Ирвинга. Хотя ему было уже далеко за шестьдесят, в его глазах застыло мечтательное выражение ребёнка, который очень хочет сбежать с цирком. Он был рожден чтобы служить Эшерам и продолжил древнюю традицию Бодейнов, всегда бывших доверенными лицами у патриархов рода Эшеров. В серой спортивной куртке с блестящими серебряными пуговицами и с серебряной головой льва, эмблемой Эшеров, на нагрудном кармане, в тёмных, тщательно выглаженных брюках, в чёрном галстуке и с оксфордской заколкой, Эдвин с головы до пят выглядел мажордомом имения Эшеров.

Рикс знал, что за этой комичной физиономией скрывается острый ум, способный организовать всё что угодно, от простых домашних дел до банкета на двести персон. Эдвин и Кэсс командовали маленькой армией горничных, прачек, садовников, конюхов и поваров, хотя готовить для семьи Кэсс предпочитала сама. Они подчинялись только Уолену Эшеру.

-- Мастер Рикс, мастер Рикс! -- повторял Эдвин, смакуя эти слова. -- Так хорошо, что вы опять приехали домой! -- Он слегка нахмурился и умерил свой энтузиазм. -- Конечно... Жаль, что вы вынуждены возвращаться при таких обстоятельствах.

-- Теперь мой дом в Атланте. -- Рикс понял, что оправдывается. -- Я вижу, автомобиль новый. Только три тысячи миль на спидометре.

-- Мистер Эшер выписал его месяц назад. Он тогда ещё мог передвигаться. Сейчас он прикован к постели. Естественно, у него личная сиделка. Миссис Паула Рейнольдс из Эшвилла.

Каштановый лимузин скользил по Эшвиллу, минуя табачные лавки, банки и лотки торговцев. Прямо за северо-восточной границей города стояло большое бетонное сооружение, напоминающее бункер и занимающее почти двенадцать акров дорогой земли. Оно было окружено унылой бетонной оградой с колючей проволокой наверху. Окнами служили горизонтальные щели, напоминающие бойницы, которые были расположены эквидистантно, начиная с крыши. Автостоянка, переполненная машинами, занимала ещё три акра. На фасаде здания чёрными металлическими буквами было написано "Эшер армаментс", а под этими буквами помельче "_Основана в 1841_". Это было самое уродливое здание из всех, какие приходилось видеть Риксу. И каждый раз оно казалось ещё более отвратительным.

Старик Хадсон мог бы гордиться, думал Рикс. Торговля порохом и снарядами превратилась в четыре завода, носящие имя Эшеров, выпускающие оружие и боеприпасы: в Эшвилле, в Вашингтоне, в Сан-Диего и в Бельгии, в Брюсселе. "Дело", как это называлось в семье, поставляло в течение более ста пятидесяти лет ружейный порох, огнестрельное оружие, динамит, пластиковые бомбы и современные системы оружия для самых богатых покупателей. "Дело" создало Эшерленд и сделало имя Эшеров -- имя творцов смерти -- известным и уважаемым. Рикс не мог представить, сколько убитых их оружием приходилось на каждый из тридцати тысяч акров Эшерленда, сколько людей, разорванных на куски, приходилось на каждый тёмный камень Лоджии.

Когда Рикс почти семь лет назад покинул Эшерленд, он сказал себе, что никогда не вернётся. Для него Эшерленд был полон крови, и даже ребёнком он ощущал кровавое присутствие смерти в его диких лесах, в вычурном Гейтхаузе и в безумной Лоджии. Хотя его угнетало собственное кровавое наследство, за эти годы его не раз посещали воспоминания об Эшерленде. Как будто что-то внутри его было не завершено и Эшерленд звал его назад, нашёптывая обещания. Он несколько раз возвращался, но лишь на день или два. Мать и отец оставались такими же далёкими, чужими и бесстрастными, как и всегда, брат тоже не менялся и оставался прежним чопорным задирой, а сестра делала всё, что могла, чтобы избегать реальности.

Они оставили здание позади и свернули на широкое, уходящее в горы шоссе. Рикса приветствовал эффектный пейзаж: крутые холмы и ковры лесной травы пылали сочными багряно-красными, пурпурными и золотыми тонами. Под безоблачным голубым небом развернулась панорама крови и огня.

-- Как восприняла это мама? -- спросил Рикс.

-- Старается вести себя точно так же. Иногда лучше, иногда хуже. Вы же знаете её, Рикс. Она жила в совершенном мире так долго, что не может принять происходящее.

-- Я думал, что он поправится. Ты же знаешь, какой он сильный и какой упрямый. Кто этот доктор, которого ты упоминал по телефону?

-- Доктор Джон Фрэнсис. Мистер Эшер вызвал его из Бостона. Он специалист по клеточным аномалиям.

-- Папа... сильно страдает?

Эдвин не ответил, но Рикс понял. Агония, которую переживал Уолен Эшер, была последней стадией "недуга Эшеров". По сравнению с ней приступы Рикса были просто слабой головной болью.

Эдвин свернул с главного шоссе на узкую, но хорошо ухоженную дорогу. Впереди был перекрёсток, от которого уходили три дороги: на Рэйнбоу, на Тэйлорвилль и на Фокстон. Они поехали на восток, в сторону Фокстона, городка с населением около двух тысяч человек, в основном фермеров, принадлежавшего вместе с окрестными полями семье Эшеров на протяжении пяти поколений.

Лимузин скользил по улицам Фокстона. Благосостояние города неуклонно росло, и Рикс заметил изменения, произошедшие с тех пор, как он был тут в последний раз. Кафе "Широкий лист" переехало в новый кирпичный дом. Появилось современное здание Каролинского банка. Палатка императорского театра предлагала билеты за двойную, по случаю Дня всех святых, цену на фильмы ужасов Орлона Кронстина. Но старый Фокстон тоже продолжал существовать. Двое пожилых фермеров в соломенных шляпах сидели на скамейке перед магазином скобяных изделий и загорали. Мимо проехал побитый пикап, гружённый табачными листьями. Группа мужчин, праздно стоявших возле магазина, обернулась и стала разглядывать проезжающий лимузин, и Рикс заметил в их глазах тлеющие угольки негодования. Они быстро отвернулись. Рикс знал, что когда они заговорят об Эшерах, их голоса, возможно, понизятся до шёпота. Понизятся от страха, что сказанное ими о старике Уолене будет услышано за густым лесом и горным хребтом, разделяющими Фокстон и Эшерленд.

Рикс взглянул на маленький, из грубого камня дом, в котором находилась редакция "Фокстонского демократа", местной еженедельной газеты. Он заметил отражение лимузина в окне дома и проникся уверенностью, что за окном, почти касаясь лицом стекла, стоит темноволосая женщина. На мгновение он вообразил, что её взгляд направлен на него, хотя знал, что она не может его видеть сквозь затемнённые стёкла. Тем не менее он беспокойно отвёл взгляд.

За Фокстоном лес опять быстро погустел и впереди казался непроходимой стеной. Красота гор стала дикой, острые утёсы торчали из земли словно серые кости наполовину зарытых монстров. Случайная лесная тропа уходила, петляя, от главной дороги в лес, в глушь, к горным деревенькам, где жили сотни семей, крепко цепляющиеся за ценности девятнадцатого века. Их оплот, гора Бриатоп, стояла на западном краю Эшерленда, и Рикс часто думал, кто эти люди, поколениями живущие на горе, и что они думают о садах, фонтанах и конюшнях, которые находятся в чужом мире под ними. Они с недоверием относились ко всему чужому и редко спускались торговать в Фокстон.

Рикс неожиданно почувствовал лёгкий укол. Даже не глядя на карту местности, он был совершенно уверен, что они въехали сейчас на территорию имения Эшеров. Лес, казалось, потемнел, осенние листья были таких глубоких тонов, что, казалось, отливали масляной чернотой. Полог чёрной листвы свешивался на дорогу, заросли вереска, судя по виду, способные изодрать до костей, закручивались уродливыми штопорами, опасными как колючая проволока. Массивные россыпи камней лепились к склонам холмов, угрожая скатиться и смять лимузин, как консервную банку. Рикс почувствовал, что на его ладонях выступил пот. Места здесь, казалось, были дикими, враждебными и неподходящими для любого цивилизованного человека, но Хадсон Эшер влюбился в эту землю. Или, возможно, увидел в ней вызов, который надо принять. Во всяком случае, Рикс никогда не считал эти места родными.

Проезжая по этой дороге, в последние годы очень редко, Рикс всегда чувствовал жестокость в этой земле, своего рода бездушие сил разрушения, которые делали его маленьким и слабым. Неудивительно, думал он, что жители Фокстона считают Эшерленд местом, которое лучше обойти стороной, и сочиняют небылицы, подчёркивая свой страх перед мрачными, негостеприимными горами.

-- Страшила всё ещё бродит в лесах? -- тихо спросил Рикс.

Эдвин взглянул на него и улыбнулся.

-- Боже мой! Вы ещё помните эту историю?

-- Как я мог позабыть? Давай вспомним, как это звучит? "Беги, беги, лети стрелой и дома дверь плотней закрой -- Страшила где-то рыщет, детей на ужин ищет". Так?

-- Почти.

-- Когда-нибудь я сделаю Страшилу персонажем своей книги, -- сказал Рикс. -- А как насчёт чёрной пантеры, которая разгуливает там же? Есть какие-нибудь новые наблюдения?

-- В самом деле есть. В августовском "Демократе" писали, что какой-то сумасшедший охотник клялся, будто видел её на Бриатопе. Полагаю, подобные истории и делают газетам тираж.

Рикс обозревал лесные заросли по обе стороны дороги. У него засосало под ложечкой, когда он вспомнил рассказанную ему Эдвином сказку о Страшиле, создании, живущем, по словам местных, в горах более ста лет и ворующем детей, которые уходят слишком далеко от дома. Даже сейчас, уже взрослый, Рикс думал о Страшиле с детским страхом, хотя знал, что эту историю выдумали, чтобы удерживать детей вблизи дома.

За следующим поворотом дороги стояла громадная стена с затейливо отделанными железными воротами. На гранитной арке над воротами железными буквами было написано: ЭШЕР. Когда Эдвин подъехал достаточно близко, сработал радиозамок и ворота распахнулись. Эдвину не пришлось даже снимать ногу с акселератора.

Когда они проехали, Рикс оглянулся через плечо и увидел, как ворота автоматически захлопнулись. Их устройство всегда напоминало ему капкан.

Мгновенно ландшафт переменился. Последние островки дикого и густого леса перемежались сочными газонами и безупречно ухоженными садами, где между статуй важничающих фавнов, кентавров и ангелочков росли розы, фиалки и подсолнечники. Между ровными рядами сосен виднелась высокая стеклянная крыша теплицы, где один из предков Рикса выращивал всевозможные кактусы и тропические растения. Жимолость и английский плющ окаймляли границы леса. Рикс увидел нескольких садовников за работой. Они подравнивали кустарник и обрезали деревья. В одном саду стоял огромный красный локомотив времён первых железных дорог, возведённый на каменный пьедестал. Он был куплен Арамом Эшером, сыном Хадсона и пра-пра-дедушкой Рикса, первым из династии Эшеров. Одно время Эшеры управляли своей собственной железной дорогой -- "Атлантик сиборд лимитед". По ней перевозили порох, боеприпасы и оружие.

Несколько тысяч акров имения Эшеров так никогда и не были картографированы. Эти земли включали в себя горы, медленно текущие реки, широкие луга и три глубоких озера. Как всегда, Рикс был поражён неописуемой красотой Эшерленда. Это было великолепное, роскошное поместье, достойное американских королей. Но тут, мрачно думал Рикс, тут была ещё и Лоджия -- храм, святая святых клана Эшеров.

Эдвин притормозил у въездных ворот Гейтхауза. Особняк из белого известняка с красной шиферной крышей окружали красочные сады и огромные древние дубы. В нём было тридцать две комнаты. Пра-пра-дедушка Рикса Лудлоу построил его как дом для гостей.

Лимузин остановился. Рикс боялся входить в этот дом. Когда Эдвин собрался выходить, Рикс заколебался и почувствовал его руку на плече.

-- Всё будет хорошо, -- уверил Эдвин. -- Вот увидите.

-- Да, -- ответил Рикс. Он заставил себя выйти и достал сумку из багажника, а Эдвин взял чемодан. Они поднялись по каменным ступенькам, прошли через внутренний дворик, посреди которого в маленьком декоративном пруду плавали золотые рыбки, и остановились перед массивной дубовой дверью.

Эдвин позвонил, и молодая горничная-негритянка в бледно-голубой хрустящей униформе впустила их. Другой слуга, средних лет негр в сером костюме, провёл Рикса в дом, взял его багаж и направился к центральной лестнице. Рикс заметил, что дом с каждым его приездом становится всё больше похож на какой-то мрачный музей. Великолепной меблировкой -- персидскими коврами, старинными французскими столами и стульями, позолоченными зеркалами прошлого века и средневековыми гобеленами, изображающими сцены охоты, -- казалось, можно восхищаться лишь на расстоянии. Стулья в стиле Людовика Пятнадцатого никогда не проминались под весом человеческого тела, бронзовые и керамические предметы искусства покрывались пылью, но оставались нетронутыми. Все вещи в доме, казалось, были также холодны к Риксу, как и люди, выбравшие их.

-- Миссис Эшер и мистер Бун в гостиной, сэр, -- сказала молоденькая горничная, явно намереваясь проводить Рикса туда.

Эдвин пожелал удачи и пошёл загнать лимузин обратно в гараж.

Горничная раздвинула ореховые двери гостиной, установленные на колёсиках. Рикс на секунду замер у порога и почувствовал тошнотворный сладковатый запах, неожиданно возникший, казалось, из ниоткуда.

Он понял, что это запах гниения человеческого тела, идущий сверху из комнаты отца.

Рикс собрался с духом и шагнул в гостиную, представая перед братом и хозяйкой Эшерленда.

  2

Вороша бронзовой кочергой дрова в мраморном камине, Бун поднял взгляд на звук открывающейся двери и в позолоченном зеркале над очагом увидел Рикса.

-- О! -- сказал он. -- А вот и знаменитый автор триллеров, мама!

Маргарет Эшер сидела в высоком итальянском кресле, глядя на огонь. Она мёрзла весь день и никак не могла изгнать холод из своих костей. Она не обернулась поздороваться с сыном.

Двери закрылись за Риксом, мягко, но со слабым щелчком, похожим на звук защелкивания капкана. Теперь он был с ними наедине. Он был одет в потёртые джинсы и бледно-голубую рубашку под бежевым свитером -- вполне уместно для любого другого места, за исключением этого, подумал Рикс. На Буне был костюм с иголочки, а на матери -- тщательно подобранное голубое с золотом платье.

-- Здравствуй, мама, -- сказал Рикс.

-- Я замёрзла, -- сказала она, как будто не слыша. -- В доме очень холодно, ты не заметил?

-- Хочешь, принесу тебе свитер, мама?

Она помедлила, размышляя над вопросом Буна, её голова слегка склонилась набок.

-- Да, -- сказала она в конце концов. -- Свитер может помочь.

-- Само собой. Мам, покажи Риксу тот жемчуг, что я привёз тебе из Нью-Йорка. -- Бун показал пальцем на её шею, призывая её поднять голову. Нить жемчуга ярко блестела в золотом свете, который просачивался сквозь большое окно с видом на азалиевый сад. -- Мило, а? Обошлась в четыре тысячи долларов.

-- Очень мило, -- согласился Рикс. -- Бун и мне привёз в Нью-Йорк пару подарков, мама.

Бун невесело рассмеялся.

-- Ну и как тебе эта штука, Рикси? Я думал, тебе понравится! В зоомагазине за два квартала до "Де Пейзера" было как раз то, что я искал. Парень, продававший их, сказал, что именно такие используются в фильмах ужасов.

-- Мне кажется, я просёк твой замысел. Ты, вероятно, хотел, чтобы я нашёл эту штуку первой, и думал, что она вызовет приступ. Затем я поспешил бы в Тихую Комнату и обнаружил второй сюрприз.

-- Не говори так, -- Маргарет пристально смотрела на огонь. -- "Просёк" -- не подходящее слово. -- У неё был спокойный гортанный голос -- голос женщины, привыкшей распоряжаться.

-- Такие слова не должен произносить знаменитый автор, не так ли, мама? -- Бун, как всегда, не упускал случая заработать очко против Рикса. -- Сидите здесь, а я сбегаю за свитером. -- Когда он проходил мимо Рикса, на его лице промелькнула быстрая натянутая улыбка.

-- Бун? -- позвала Маргарет, и он остановился. -- Только чтобы свитер не кусался, дорогой.

-- Хорошо, мама, -- ответил Бун и вышел из комнаты.

Рикс подошёл к матери. Приблизившись, он опять уловил этот дурной запах, как будто в стене была замурована крыса. Маргарет взяла со столика позади кресла баллончик с освежителем, создающим сосновый аромат, и распылила его вокруг себя. После этого в комнате запахло как в сосновом лесу, полном трупов животных.

Рикс стоял позади матери. Она всё ещё пыталась остановить время. В свои пятьдесят восемь лет Маргарет Эшер отчаянно старалась оставаться тридцатипятилетней. Её волосы были коротко, по моде подстрижены и выкрашены в каштановый цвет. Несколько поездок в Калифорнию для пластических операций привели к тому, что кожа на её лице была туго натянута и, казалось, вот-вот лопнет. Косметики было больше, чем раньше, а губная помада, которую она выбрала -- гораздо ярче. Крохотные морщинки собрались вокруг её рта и бледно-зелёных глаз. Её тело оставалось изящным, но всё же появилась лёгкая полнота в районе живота и бёдер. Рикс вспомнил, как Кэт говорила ему, что мать боится лишнего веса, как чумы. На тонких, изящных руках было чрезмерно много колец -- бриллиантов, рубинов и изумрудов. К платью была приколота бриллиантовая брошь, сверкавшая в отблесках огня. Сидящая неподвижно, мать казалась Риксу ещё одним предметом великолепной меблировки Гейтхауза, из тех, которыми можно восхищаться только с расстояния.

У неё был скорбный и беспомощный вид. Риксу стало её жалко. Какую цену она платит, думал он, за то, чтобы быть хозяйкой Эшерленда?

Внезапно мать повернула голову и посмотрела на него тем же туманным взглядом, будто на незнакомца.

-- Ты похудел, -- заметила она. -- Ты болел?

-- Я чувствую себя уже лучше.

-- Ты похож на ходячий скелет.

Он пожал плечами, не желая вспоминать о своих физических страданиях.

-- Я поправлюсь.

-- Но не при таком образе жизни, который ты ведёшь, бедствуя в отдалённом городе, без своей семьи. Я не понимаю, как ты выносишь это так долго. -- В её глазах зажёгся огонёк, и она взяла Рикса за руку. -- Но теперь ты приехал домой, чтобы остаться, не правда ли? Ты нужен нам. Я велела подготовить для тебя твою старую комнату. Там всё, как было раньше. Теперь твой дом здесь.

-- Мама, -- сказал Рикс мягко. -- Я не могу остаться. Я приехал только на несколько дней, повидать отца.

-- Но почему? -- Она сжала его руку. -- Почему ты не можешь остаться здесь, в своем доме?

-- Эшерленд -- не мой дом. -- Он знал, что бессмысленно опять начинать дискуссию. Неизбежно дойдет до ссоры. -- Я должен вернуться к работе.

-- Ты имеешь в виду сочинительство? -- Маргарет отпустила его руку и встала полюбоваться своим жемчугом перед зеркалом. -- Едва ли это можно назвать работой. Скорее, род деятельности, к которой ты способен. Смотри, какой жемчуг мне привёз твой брат. Правда, замечательный? -- Она нахмурилась и провела пальцем под подбородком. -- Боже мой, я выгляжу, как старуха, да? Я подам в суд на доктора, работавшего с моим подбородком. Я подам в суд, чтобы его лишили практики. Видел ли ты когда-нибудь более уродливую старуху, чем я?

-- Ты выглядишь великолепно.

Она оценивающе посмотрела на себя и слабо улыбнулась.

-- О, ты не помнишь, как я выглядела _раньше_. Знаешь, как меня всегда называл папа? Самая прелестная девочка в Западной Каролине. Паддинг думает -- она красива, но она не знает, что такое настоящая красота. -- Маргарет упомянула жену Буна с нескрываемым отвращением. -- Я была такая же, как Кэт. У меня была такая же прекрасная кожа.

-- А где Кэт?

-- Твой брат тебе не говорил? Она уехала куда-то на Багамы, на презентацию журнала. Что-то, что она не может пропустить. Она рассчитывала вернуться либо завтра, либо через день. Знаешь, сколько ей сейчас платят? Две тысячи долларов в час. Они собираются поместить её на обложку "Вога" в следующем месяце. Я в её возрасте выглядела примерно так же.

-- А как поживает Паддинг?

-- Как она может поживать? -- Маргарет безучастно пожала плечами. -- Полагаю, она у себя, наверху. Она всё время спит. Я пыталась говорить Буну, что его маленькая прелестная жена начинает слишком много пить, но разве он будет слушать? Нет. Он уходит в конюшни, на скачки. -- Она опять взяла баллончик и освежила воздух вокруг себя. -- Ты, по крайней мере, свободный человек. Твой брат сделал глупость...

Двери открылись, и вошёл Бун с бледно-жёлтым свитером. То, как Маргарет мгновенно закрыла рот и выпрямилась, ясно дало ему понять, что разговор шёл о нём. На его лице, как маска, появилась широкая ухмылка.

-- Вот твой свитер, мама. -- Бун накинул свитер ей на плечи. -- О чём это вы тут говорите?

-- О, да так, ни о чём, -- мягко сказала Маргарет, её глаза были полуопущены. -- Рикс только что рассказывал мне о своих женщинах. Он не теряет время даром.

Рот Буна растянулся ещё шире, и Риксу показалось, что он слышит треск кожи. В его глазах загорелся знакомый огонёк -- в детстве Рикс видел его много раз перед тем, как Бун нападал на него по любому поводу.

-- Мама хочет сказать, Рикси, что я -- позор семьи, второй после тебя, разумеется. Я дважды разводился и теперь женат на молоденькой кокетке, и мама, видать, думает, что я должен до конца жизни влачить свой крест.

-- Не валяй дурака перед братом, дорогой.

-- Знаешь, мама, почему у Рикси так много женщин? Потому что ни одна из них не хочет гулять с ним во второй раз. Ему доставляет удовольствие во время свидания бродить по ближайшему кладбищу в поисках привидений. И, к тому же, вспомните ту маленькую леди Рикса, которая решила принять прекрасную тёплую...

Рикс уставился на него. Он чувствовал, как гнев исказил его лицо. Бун замер.

-- Не говори так, -- хрипло прошептал Рикс. -- Если ты, ублюдок, ещё раз это скажешь, я буду вынужден убить тебя.

Бун окаменел. Затем он резко и коротко рассмеялся, но в смехе чувствовалась дрожь.

-- _Мальчики_, -- мягко пожурила Маргарет. -- Здесь недостаточно сильный сквозняк?

Бун побродил по комнате и погрел руки перед очагом.

-- Знаешь, мама? Рикс сказал, что закончил новую книгу.

-- О? -- Её голос стал ледяным. -- Я полагаю, это очередная кровавая мерзость? Уверяю, мне совершенно непонятно, почему ты такое пишешь! Неужели ты действительно думаешь, что они _нравятся_ людям?

У Рикса заболела голова. Он потрогал виски, опасаясь приступа. "Боже мой, зачем я приехал?" -- спросил он себя. Намёк Буна на Сандру почти вывел его из себя.

-- Понять Рикси очень просто, мама, -- сказал Бун с бегающим взглядом. -- Когда мы были детьми, он всегда боялся собственной тени. Всегда искал Страшилу у себя под кроватью, а теперь пишет романы ужасов, где может убивать злых демонов. И думает, что он Эдгар Аллан По. Ты знаешь...

-- Тише! -- резко оборвала его мать. -- Как ты смеешь произносить это имя в этом доме! Боже, с твоим отцом сделался бы припадок, услышь он это!

-- Да, но это правда! -- настаивал Бун. Он усмехнулся Риксу, потирая руки. -- Когда мы сможем прочесть что-нибудь про нас, Рикси? Это как раз то, что ты рано или поздно сделаешь.

Уголком глаза Рикс заметил, как мать побледнела.

-- Знаешь, братец Бун, а пожалуй, это неплохая идея. Я действительно мог бы написать книгу об Эшерах. Историю семьи. Что ты об этом думаешь, мама? -- спросил он с самодовольной улыбкой.

Она открыла было рот, чтобы ответить, но быстро его захлопнула. Она опять взяла пульверизатор и освежила воздух. Рикс почувствовал новую волну зловония, идущую из-под двери.

-- Это так трудно, -- сказала Маргарет, продолжая распылять. -- Содержать старый дом в чистоте и свежести. Когда дом достигает определённого возраста, он начинает разваливаться на куски. Я всегда заботилась о доме. -- Она прекратила распылять: было ясно, что это не помогает. -- Моя мама воспитала меня в аккуратности, -- сказала она с гордостью.

Рикс помедлил сколько было возможно.

-- Я лучше сейчас поднимусь к нему, -- покорно сказал он.

-- Нет, не сейчас! -- Маргарет сжала его руку, на её лице появилась натянутая, фальшивая улыбка. -- Давайте посидим все вместе, два моих любимых мальчика. Кэсс делает для вас уэльсский пирог. Она знает, как вы его любите.

-- Мама, я должен подняться наверх.

-- Он, вероятно, спит. Миссис Рейнольдс сказала, что ему нужен сон. Давайте посидим и поговорим о приятном, хорошо?

-- Да пусть идёт, ма, -- ворчливо сказал Бун, наблюдая за Риксом. -- Повидавшись с отцом, он тут же сможет написать новый роман ужасов.

-- _Замолчи!_ -- Маргарет обернулась к нему. -- Ты грубиян, Бун Эшер! Твой брат, по крайней мере, желает выказать своему отцу уважение, чего от тебя не дождёшься! -- Под гневным взглядом матери Бун отвернулся и пробормотал что-то себе под нос.

-- Я лучше пойду наверх, -- сказал Рикс. В глазах матери выступили крошечные бриллианты слёз, и он приблизился, чтобы поцеловать её в щёку.

-- Не надо, -- сказала она, быстро отдёрнув голову. -- Ты испортишь мне причёску.

Он медленно убрал руку. Ничего здесь не меняется, подумал он. Вас так или иначе заманивают сюда, а потом уничтожают все ваши чувства, давят их, как клопов. Он покачал головой, прошёл мимо неё и вышел из гостиной, направляясь через холл к главной лестнице. Она вела наверх, где располагались спальни и приёмные. В них в своё время жили Тедди Рузвельт, Вудро Вильсон, Герберт Гувер и многие другие правительственные и пентагоновские звёзды первой величины, как известные, так и нет.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как страх встречи с отцом гложет его изнутри. Почему Уолен Эшер захотел его увидеть, недоумевал он. Старик ненавидел Рикса за то, что он покинул Эшерленд, а Рикс презирал идеалы "Эшер армаментс". О чём они вообще могли теперь говорить?

На втором этаже запах гниения был сильнее. Он прошёл мимо своей бывшей комнаты, не заглянув туда. Вдоль всего коридора в тщетной попытке заглушить вонь были поставлены прозрачные вазы с яркими цветами и зеленью. Унылые масляные полотна, в том числе "Облака войны" Виктора Холмарка, "После битвы" Рутлиджа Тэйлорсона и "Кровь на снегу" Джорджа Г. Нивенса, висели на стенах, доказывая, как скверно Уолен Эшер разбирался в живописи. В конце коридора ещё одна лестница вела к единственной белой двери -- в Тихую Комнату Гейтхауза.

Рикс остановился у подножия лестницы, собираясь с духом. Запах разложения, его отвратительные миазмы витали вокруг. Ничто живое не может так пахнуть, думал Рикс.

В последний раз, когда Рикс видел отца, Уолен Эшер был рослым мужчиной с властной, типично армейской внешностью, знакомой Риксу с детства. Возраст нисколько не уменьшил ни властность его взгляда, ни силу голоса, и его грубое лицо вполне могло принадлежать сорокалетнему человеку, только на висках проступала седина, а высокий аристократический лоб прорезали несколько глубоких морщин. Челюсти Уолена Эшера выступали вперёд, как нос боевого корабля, а тонкая мрачная линия рта редко изламывалась улыбкой.

Рикс никогда не мог понять, как работает мозг отца. У них не было ни общих интересов, ни общих тем для разговора. Уолен управлял делами и поместьем, как диктатор. Все свои разнообразные деловые планы он всегда держал в секрете от семьи. Когда Рикс был ребёнком, Уолен часто запирался в кабинете и подолгу не выходил. Рикс знал только, что к отцу приходило много военных.

Когда Уолен был рядом, он обращался с детьми, как с солдатами своей личной армии. Утренние поверки, строгие правила, регламентирующие, как вести себя, как одеваться, и грубая брань, если они что-то нарушали. Особенно доставалось Риксу. Он считался ленивым и бездеятельным.

Если Рикс "перечил", не надраивал ботинки до блеска, опаздывал к столу или ещё как-нибудь нарушал неписаные правила, то широкий кожаный ремень отца, названный им Миротворцем, опускался на его ноги и ягодицы, оставляя красные полосы, обычно в присутствии Буна, хихикающего за спиной отца. Бун, напротив, был мастер разыгрывать примерного сына. Он был всегда безукоризненно одет, всегда чист и опрятен и всегда заискивал перед отцом. Кэтрин тоже научилась искусству всегда держать нос по ветру и в основном избегала оскорблений. Маргарет, всегда занятая приёмами и благотворительностью, знала, что лучше не стоять на дороге у Уолена, и никогда не принимала сторону Рикса. Правила, говорила она, есть правила.

Рикс однажды видел, как Уолен сбил с ног слугу и бил его ногами по рёбрам за какое-то мнимое нарушение обязанностей. Если бы не вмешался Эдвин, Уолен мог бы и убить несчастного. Иногда поздно ночью, когда все в доме уже спали, Рикс, лёжа в постели, слышал, как отец выходил из своей комнаты в коридор и расхаживал взад и вперёд, давая выход нервной энергии. В такие ночи Рикс боялся, что отец ворвётся к нему с горящими от гнева глазами и набросится на него с такой же яростью, с какой крушил ребра слуги.

Но в благодушном настроении Уолен мог вызвать Рикса в свою огромную спальню с тёмно-красными стенами и тяжёлой чёрной викторианской мебелью, принесённой из Лоджии, и велеть ему читать вслух Библию. То, что обычно Уолен желал слушать, было не главы с духовным содержанием, а длинные перечни кто за кем родился. Он требовал читать их снова и снова, и, когда Рикс запинался на каком-нибудь имени, черная трость нетерпеливо стучала по полу.

Когда Риксу было десять лет, он после одной особенно неприятной встречи с Миротворцем сбежал из дома. Эдвин нашёл его на автобусной остановке в Фокстоне. Они долго беседовали, и когда Рикс разразился слезами, Эдвин дал ему слово, что, пока он жив, Уолен больше никогда не будет пороть его. Обещание выполнялось все эти годы, хотя насмешки Уолена стали более язвительными. Рикс оставался неудачником, белой вороной, малодушным слабаком, скулящим при виде того, благодаря чему Эшеры процветали и жирели в течение поколений.

Рикс заставил себя пойти наверх, и его сердце забилось сильней. На двери от руки было написано: "НЕ ХЛОПАТЬ". Рядом стоял стол, а на нём -- коробка с зелёными хирургическими масками.

Он взялся за дверную ручку и резко отдёрнул руку. Запах разложения сочился из этой комнаты, Рикс чувствовал его, как жар от печи. Он не знал, сможет ли он вынести то, что ждёт его там, и внезапно его решимость улетучилась. Он начал пятиться вниз по лестнице.

Но в следующее мгновение решение пришло само.

Ручку повернули изнутри, и дверь открылась.

  3

Одетая в униформу сиделка в хирургических перчатках и маске, закрывавшей нижнюю часть лица, уставилась из Тихой Комнаты на Рикса. На её руках были хирургические перчатки. У неё были тёмно-карие глаза, окружённые паутиной морщинок.

Запах гниения волной выкатился из Тихой Комнаты и ударил в Рикса с почти осязаемой силой. Он крепко вцепился в перила и стиснул зубы.

Миссис Рейнольдс прошептала:

-- Маска, должно быть, вам поможет, -- и показала в сторону коробки.

Он взял одну и надел. Внутри маска была проложена ватой, но особого толка от неё не было.

-- Вы Рикс? -- Сиделка была крепкой женщиной примерно пятидесяти пяти лет с коротко подстриженными вьющимися волосами стального серого цвета. Рикс заметил, что глаза у неё покрасневшие.

-- Конечно, это Рикс, дура чёртова! -- донёсся из темноты грубый, едва ли человеческий голос, похожий скорее на скрежет. Рикс окаменел. Мелодичный голос его отца превратился в рычание зверя. -- Я же говорил вам, что это должен быть Рикс, не так ли? Немедленно впустите его!

Миссис Рейнольдс приоткрыла дверь пошире.

-- Быстрее, пожалуйста, -- сказала она. -- Слишком много света вредно для его глаз. И помните: говорить как можно тише.

Рикс вошёл в комнату с высоким потолком и обитыми резиной стенами. Единственным источником света была маленькая лампа с зелёным абажуром на столе, за которым сидела миссис Рейнольдс. Свет от этой лампы простирался не более чем на фут. Перед тем, как миссис Рейнольдс закрыла дверь, Рикс успел разглядеть лишь мрачную меблировку комнаты.

Он увидел кровать отца, покрытую канапе. Там, под пластиковым кислородным тентом что-то лежало. Рикс поблагодарил Бога за то, что дверь закрылась раньше, чем он успел разглядеть это хорошенько.

В темноте он слышал слабое чириканье осциллоскопа. Прибор находился слева от кровати отца. Рикс видел на нём бледно-зелёный зигзаг, отражавший работу сердца Уолена Эшера. У отца было болезненное, булькающее дыхание. Шёлковая простыня шуршала на кровати.

-- Вам что-нибудь нужно, мистер Эшер? -- спросила сиделка.

-- Нет, -- раздался измученный голос. -- Не орите, чёрт подери!

Миссис Рейнольдс вернулась на своё место, оставив Рикса одного, и продолжила чтение романа Барбары Картлэнд.

-- Подойди ближе, -- скомандовал Уолен Эшер.

-- Я здесь ничего не вижу...

Последовал резкий вдох.

-- _Тише!_ О, Боже, мои уши...

-- Прошу прощения, -- прошептал Рикс, вконец лишившись присутствия духа.

Осциллоскоп зачирикал быстрее. Уолен смог заговорить лишь когда сердцебиение замедлилось.

-- Ближе. Ты сейчас споткнёшься о стул. Шагни влево. Не зацепи кабель, идиот! Ещё левее. Отлично, ты в пяти шагах от ножки кровати. Проклятие, парень, неужели обязательно так _топать_?

Приблизившись к кровати, Рикс почувствовал лихорадочный жар, исходивший от тела отца. Он коснулся канапе, и пот потёк вниз по его руке.

-- Хорошо, хорошо, -- сказал Уолен. Рикс ощущал на себе его внимательный, изучающий взгляд. Силуэт на кровати с лёгким шуршанием подвинулся. -- Так, значит, всё-таки приехал? Повернись. Дай мне тебя рассмотреть.

-- Я не призовая лошадь, -- буркнул Рикс себе под нос.

-- Ты и сын не призовой. Одежда на тебе болтается. Что, работа писателя не даёт достаточно пищи для твоего стола?

-- У меня всё в порядке.

Уолен хмыкнул. -- Что-то не верится. -- Он замолчал, и Рикс услышал, как жидкость булькает у него в лёгких. -- Уверен, ты узнал эту комнату, не правда ли? Во время приступов ты, Бун и Кэтрин скрывались здесь. Куда ты уходишь теперь?

-- У себя дома я проложил стены туалета картоном для лучшей звукоизоляции и оборудовал дверь так, чтобы она не пропускала свет.

-- Бьюсь об заклад, ты сидишь там, как в утробе. В тебе всегда было что-то такое, что жаждало вернуться в утробу.

Рикс пропустил последние замечание мимо ушей. Темнота и запах разложения угнетали. Болезненный жар бил ему лицо, как солнце.

-- Куда уходят Бун и Кэт, после того, как ты переехал сюда?

-- Бун устроил за своей спальней собственную Тихую Комнату, а Кэт сделала нишу в стене в своем туалете. У них редко бывают приступы. Они не понимают, что я здесь испытываю. Они всегда жили в Эшерленде, где безопасно. Но _ты_ -- ты представляешь себе этот ад, не так ли?

-- У меня не так уж и много приступов.

-- Не много? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?

-- Тебе Бун рассказал?

-- Я слышал, как он рассказывал это Маргарет вчера вечером в гостиной. Ты забываешь, как хорошо я могу слышать, Рикс. Я слышал, как ты говорил с ними внизу, я слышал, как ты поднимался, я слышу сейчас стук твоего сердца. Это нарастает. Иногда мои чувства обострены более обычного. Это накатывается волнами. Но ты понимаешь, о чём я говорю, не так ли? Эшеры не могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который, я уверен, ты начал осознавать.

Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на кровати лежало что-то похожее на коричневую костистую мумию, страшно истощённую. Она лежала неподвижно, но когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы подтянуть простыню, холодок пробежал по спине Рикса. Чуть больше года назад в Уолене Эшере было более шести футов роста и весил он сто восемьдесят пять фунтов. Скелет на кровати весил раза в два меньше.

-- Нечего на меня пялиться, -- проскрежетал Уолен. -- Настанет и твоё время.

К горлу Рикса подступил комок. Когда он снова смог говорить, он сказал:

-- Не заметно, чтобы жизнь в Эшерленде пошла тебе сильно на пользу. Так что -- что так, что иначе.

-- Ты не прав. Мне шестьдесят четыре года. Моё время почти истекло. Взгляни на себя! Тебя можно было бы принять за моего брата, а не за сына. Каждый год жизни за воротами Эшерленда разрушает твоё здоровье. Твои приступы становятся сильнее. Скоро твоей маленькой утробы будет недостаточно. В один прекрасный день ты попробуешь там спрятаться -- и слишком поздно обнаружишь, что видишь полоску света. И тогда ты ослепнешь и сойдёшь с ума, и никто тебе не поможет. Перед этим, -- в его голосе появились нотки отвращения, -- у меня не было приступов пять лет. Хадсон Эшер знал, что здешний воздух, покой и уединение благотворно влияют на Недуг. Он построил это имение, чтобы его потомки могли жить долго и полнокровно. У нас здесь собственный мир. Ты либо безумен, либо собираешься совершить медленное самоубийство, если хочешь жить где-либо ещё.

-- Я уехал потому, что хотел идти своим путём.

-- _Конечно_. -- Из-под кровати раздалось бульканье. Естественные отходы, понял Рикс. К Уолену тянулись трубки, которые отсасывали жидкость. -- Да, ты определённо пошёл своей дорогой. Некоторое время писал рекламные объявления в каком-то магазине в Атланте. Затем получил работу продавца книг. А после был корректором в какой-то местной газетёнке. Потрясающие достижения, что одно, что другое. Да, и ещё -- твои успехи в личной жизни. Стоит ли нам сейчас обсуждать твою неудачную женитьбу и её последствия?

Рикс сжал челюсти. Он почувствовал себя ребёнком, которого опять порют Миротворцем.

-- Значит, я избавлю тебя от этого. Поговорим о твоих литературных достижениях. Три романа, полные несусветной чуши. Я знаю, что последний из них попал на короткое время в список бестселлеров. Говорят, если посадить обезьяну за пишущую машинку, она когда-нибудь создаст сонет Шекспира. -- Он приостановился, давая как следует прочувствовать боль от порки. Ребёнком Рикс упорно старался не плакать, когда Миротворец был в деле, но боль всегда побеждала. "_Достаточно?_" -- мог спросить Уолен, и если Рикс упрямо молчал, ремень опять начинал свистеть. -- Эти книги вероятно и довели твою жену до самоубийства, -- бесцеремонно закончил Уолен.

Рикс почувствовал, что теряет контроль над собой. Его рот искривился под маской и кровь застучала в ушах.

-- Каково быть умирающим, а, папа? -- услышал Рикс свой язвительный голос. -- Ты ведь скоро всё потеряешь, не так ли? Имение, "дело", Лоджию, деньги. Всё это и гроша ломаного не будет стоить, когда ты сыграешь в ящик, не правда ли? -- Осциллоскоп зачирикал, и на другом конце комнаты миссис Рейнольдс нервно кашлянула. Рикс продолжил: -- Ты скоро умрёшь, и всем будет на это наплевать -- всем, за исключением разве что этих кровопийц из Пентагона. Вы стоите друг друга. Бог свидетель, меня тошнит от имени Эшер!

Скелет на кровати не шелохнулся. Внезапно Уолен поднял свои костлявые руки и мягко хлопнул ими пару раз. -- Очень драматично, -- прошептал он. -- Очень трогательно. Но не беспокойся из-за моей смерти, Рикс. Я уйду, когда захочу, не раньше. А до той поры я буду здесь.

-- До меня всё почему-то никак не доходит, что здесь ничего не меняется. Мне кажется, я и так задержался в этом доме уже слишком долго. -- Он собрался уходить.

-- Нет. Подожди. -- Это был приказ, и, несмотря на гнев, Рикс подчинился. -- Я должен сказать ещё кое-что.

-- Так говори. Я уезжаю.

-- Как угодно. Но ты превратно судишь обо мне, сын. Я всегда желал тебе самого лучшего.

Рикс едва не рассмеялся. -- _Да?_ -- спросил он недоверчиво.

-- Я человек, что бы ты там ни думал. У меня есть чувства. Я делал ошибки. Но я всегда понимал свою судьбу, Рикс, и я приготовился к ней. Только... это пришло ко мне так быстро, так быстро. -- Он подождал, пока жидкость стечёт по трубкам. -- Несправедливость смерти -- самое худшее, -- сказал он мягко. -- Я видел, как умирал мой отец -- подобно мне. Я знал, что это ждёт меня и моих детей. Ты не можешь отвернуться от своего наследства, как бы сильно ты ни старался.

-- Я постараюсь сделать всё от меня зависящее.

-- Да ну? Неужели? -- Уолен вытащил руку из-под простыни и потянулся к маленькой панели позади кровати. Он начал нажимать на кнопки, и на встроенной в стену консоли зажглись телевизионные экраны. Чтобы не вредить глазам Уолена, яркость и контрастность были минимальными, но Рикс мог разглядеть интерьер бассейна в римском стиле, закрытые теннисные корты, вертолётные посадочные площадки, ангар с вертолётами позади Гейтхауза, гараж с коллекцией антикварных автомобилей и вид на парадные ворота Эшерленда. Объективы камер медленно плавали вперёд и назад. -- Жизнь Эшеров должна быть приятной, -- сказал Уолен. -- Взгляни, что у нас здесь есть. Наш собственный мир. Свобода делать, что нам нравится и когда нам нравится. И у нас есть власть, Рикс, такая власть, какая тебе никогда и не снилась.

-- Ты имеешь в виду возможность стереть с лица Земли целую страну? -- резко спросил Рикс. В усилившемся свете он уголком глаза увидел улыбку на черепе отца, но посмотреть более пристально не решился.

-- Погоди. Эшеры только разрабатывают и производят оружие. Направляем его не мы. То же самое делали Кольт, Винчестер и сотни других умных людей. Мы просто ушли ещё на несколько шагов вперёд.

-- От кремниевых мушкетов до лазерного оружия. Что дальше? Оружие для убийства детей в чреве матери? Чтобы они не успели вырасти во вражеских солдат?

Череп на кровати ухмыльнулся.

-- Вот видишь, я всегда говорил, что ты самый изобретательный из моих детей.

-- Я намерен продолжать писать.

Телевизионные экраны померкли.

-- Твоя мать нуждается в тебе, -- сказал Уолен.

-- У неё есть Бун и Кэт.

-- У Буна другие интересы. Жена сделала его неуравновешенным. А Кэт может притворяться сильной, но её эмоции как на ладони. Твоей матери нужно плечо, на которое она смогла бы опереться прямо сейчас. Боже правый! Что это за шипящий звук я всё время слышу? Похоже, он идёт откуда-то снизу!

-- Мать распыляет дезодорант. -- Рикс был поражён тем, что отцу удалось уловить такой отдалённый звук.

-- От этих звуков мне хочется мочиться! Скажи ей, чтобы перестала. Ей нужен _ты_, Рикс. Не Бун, не Кэт, а ты.

-- А как насчёт Кэсс и Эдвина?

-- Им надо присматривать за поместьем. Чёрт подери, парень! Я больше не буду тебя ни о чём просить! Это последнее, о чём я тебя вообще прошу! Останься здесь ради матери!

Рикс был захвачен врасплох. Он не ожидал от отца столь откровенной просьбы. Он приехал в имение ненадолго, но мог сам распоряжаться своим временем. Когда ещё представится возможность поработать над идеей, пришедшей ему в голову в Нью-Йорке? В Гейтхаузе большая библиотека, и в ней может отыскаться что-нибудь полезное. Но нужно быть осторожным. Хотя он и обмолвился о своей идее в разговоре с Кэсс в последний раз, когда был здесь, он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что он настроен серьёзно.

-- Хорошо, -- согласился Рикс. -- Но только на несколько дней -- дольше я не могу остаться.

-- Это всё, о чём я прошу.

Рикс кивнул. Скелет на кровати болезненно дёрнулся. Что-то лежало на кровати позади него. Рикс посмотрел туда и тут же понял, что это трость Эшеров с серебряной головой льва, символ их патриархов. Клешня Уолена сомкнулась на ней.

-- Теперь можешь идти, -- коротко сказал ему Уолен.

Свидание окончено, подумал Рикс. Он резко встал с кровати, повернулся и на ощупь побрёл к двери. Миссис Рейнольдс отложила книгу и встала, чтобы выпустить его.

Свет в коридоре резко ударил в глаза. Рикс сорвал маску с лица и бросил её в стальной таз. От его одежды исходил гнилостный запах.

На дрожащих ногах он начал спускаться по лестнице, но на середине пролета ему стало дурно. Всё завертелось у него перед глазами, и он вынужден был остановиться. На лице выступили холодные капельки пота, он боролся с приступом. Но на этот раз всё обошлось, и он сделал несколько глубоких вздохов, чтобы в голове прояснилось.

Когда он опять был готов идти, он прошёл по коридору и обнаружил там Эдвина. Эдвину не нужно было спрашивать о его впечатлениях от встречи с отцом: лицо Рикса напоминало мятый лист бумаги.

Эдвин кашлянул. -- Вы уже видели вашу комнату?

-- Нет. А что? -- В последний раз, когда Рикс там спал, было удобно, но ничего особенного. Всю его старую мебель давно заменили новой: богатой кроватью, комодом, платяным шкафом красного дерева и мраморным столом, принесённым из Лоджии.

Эдвин открыл ему дверь.

Рикс застыл, как будто наткнулся на стеклянную стену.

Комната опять приняла прежний вид. Вся парадная мебель исчезла, а на её месте стояла знакомая. На видавшем виды сосновом письменном столе стояла зелёная чернильница и побитая пишущая машинка "Ройял", его первая пишущая машинка, та самая, на которой он в десять лет отпечатал свой первый страшный рассказ. Его комод, украшенный сотнями переводных картинок. Кровать с резной спинкой, которая в его представлении была панелью управления на космическом корабле. Даже тёмно-зелёный ковёр, похожий на лесной мох. Всё было то же самое, вплоть до медных ламп на письменном столе и столике рядом с кроватью. Рикс был поражён. У него было жутковатое чувство, будто он шагнул в прошлое. Казалось, открыв дверь в стенной шкаф, он мог бы обнаружить там Буна, маленького, но плута ничуть не меньшего, ждущего, чтобы выпрыгнуть оттуда и крикнуть изо всех сил: "Страшила!"

-- Боже мой, -- сказал Рикс.

-- Ваша мать настояла, чтобы все эти предметы были возвращены из хранилища в Лоджии, -- сказал Эдвин, беспомощно пожав плечами.

-- Я не могу в это поверить! Эта комната выглядит точно так же, как она выглядела, когда мне было десять лет!

-- Миссис Эшер хотела быть уверена в том, что вам будет удобно. Всё это было сделано вчера вечером.

Рикс вошёл в комнату. Всё было то же самое. Даже сине-зелёное покрывало в клетку.

-- Как она вспомнила, где что было? Я не думаю, что она обращала много внимания на мою комнату.

-- Мы с Кэсс помогали ей.

Рикс открыл нижний ящик комода, смутно надеясь найти там три кипы комиксов про Бэтмена, которые он собирал, а затем по дурости выкинул, считая, что вырос из них. Ящик был пуст, как и все остальные, зато в нём появился запах нафталина. На комоде стояла почти забытая Риксом маленькая резная деревянная шкатулка. Рикс открыл её и опять почувствовал себя ребёнком. Внутри лежали гладкие камешки, кусочки мрамора и старинные монеты. Всё это время его коллекция оставалась нетронутой. Он нежно закрыл крышку "сокровищницы", как он её называл, и заглянул в стенной шкаф. Там стоял его чемодан и сумка.

-- Ваша мать хотела узнать, всё ли в порядке?

-- Полагаю, всё отлично. Я до сих пор не могу поверить! Мне кажется, она немного переборщила.

-- Таким образом она хотела показать вам, как рада вашему возвращению, -- сказал Эдвин. -- И я тоже рад, Рикс. Кэсс и я скучали по вас больше, чем вы могли бы подумать. -- Он нежно дотронулся до плеча Рикса.

-- Кэсс на кухне? Я бы хотел её увидеть.

-- Нет, она уехала на рынок в Фокстон за свежими фруктами. Она хочет приготовить к вечеру для вас уэльсский пирог. Э-э... Я полагаю, вы привезли с собой костюм и галстук?

Рикс слабо улыбнулся.

-- Я знал, что если не привезу, меня не пустят к столу. -- Его мать впускала в столовую только тех, кто был одет в её понимании цивилизованно. -- Она ведь никогда не изменится, не так ли?

-- Ваша мать была воспитана как настоящая леди, -- дипломатично ответил Эдвин. -- У неё есть определённые стандарты. Но, пожалуйста, Рикс, помните, что сейчас у неё сильное эмоциональное напряжение.

-- Я буду себя вести образцово, -- пообещал Рикс.

-- Тогда мы поговорим об этом позже. Мне бы хотелось услышать о вашей новой книге. Как она называется? "Бедлам?"

-- Совершенно верно. -- С полгода назад он в длинном вечернем телефонном разговоре изложил Эдвину замысел "Бедлама". Рикс помнил молчание Эдвина, последовавшее за тем, как он пустился в деталях описывать расчленённые тела, висящие в подвале на крюках. Эдвин изо всех сил старался показать Риксу свою заинтересованность, но Рикс знал, что его пристрастия и интересы лежат в области американской истории и биографий различных исторических личностей.

Когда Эдвин ушёл, Рикс положил чемодан на кровать и открыл его. Внутри, среди одежды, лежало около дюжины разных бутылочек с витаминами. Он начал их принимать более трёх лет назад, когда, взглянув как-то в зеркало, обнаружил, что стареет неестественно быстро. Он думал, что сможет с их помощью вернуть аппетит. Однако до сих пор он ел как птичка. Но полагал, что какая-то польза от них всё же была. Во всяком случае, его волосы перестали выпадать клочьями.

В ванной он набрал в стакан воды из-под крана и кинул туда несколько капсул из каждого флакончика.

-- Добро пожаловать домой, -- сказал он старику в зеркале.

2. МАЛЬЧИК С ГОРЫ

  4

Солнце садилось в оранжевую полосу, идущую вдоль горизонта. Холодный ветер, шелестевший в соснах, багряных дубах и густых зарослях колючего кустарника на горе Бриатоп, усилился.

Пятнадцатилетний мальчик с горы по имени Ньюлан Тарп стоял на покатом выпирающем валуне, известном ему под именем Язык Дьявола. В каждой руке он держал по пластиковой корзине, до краёв наполненной ежевикой. Его пальцы, губы и подбородок были в ярко-синих пятнах. Живые тёмно-зелёные глаза смотрели на просеку, лежащую почти семистами футами ниже его.

Густой лес и чёрные озёра Эшерленда были покрыты глубокой тенью, чередующейся с оранжевым светом, и напоминали пестрое одеяло, сотканное красками праздника Дня всех святых. На острове в центре самого большого озера стоял самый большой в мире дом. Он назывался Лоджией Эшеров. Нью когда-то считал, что весь Фокстон поместится там внутри и ещё останется место для ранчо. Ма говорила, что даже сами Эшеры не смогли жить там и дом давно необитаем, не считая тех тварей, что бродят там в одиночестве и темноте.

Но что это за твари, она не сказала.

Сейчас заходящее солнце на несколько минут окрасило стены Лоджии в цвет огня. Нью видел искры света на дюжине флюгеров и на громоотводах, установленных на наклонной, покрытой шифером крыше. Гранитный выступ под крышей украшали статуи львов, одни из которых лежали, а другие стояли. Когда на них падало солнце, как сейчас, мраморные кошки, казалось, приходили в движение и потягивались, охраняя вверенную им территорию.

Нью заметил стаю из шести диких уток, щипавших траву на западном берегу озера. Даже в ярких лучах солнца озеро было глубоко черного цвета. Сколько Нью ни приходил сюда, он ни разу не видел, чтобы на поверхности плескалась рыба.

Лоджия занимала практически всю территорию острова, соединённого с одной из мощёных дорог Эшерленда каменным мостом. Однажды, после особенно сильного дождя, Нью пришёл сюда и увидел, что вода плещется о фундамент Лоджии. Он позволил воображению перенестись за голубые горы, которые были границей его мира, и, как всегда, вернулся к одному вопросу: "Какова была бы моя жизнь, думал он, если бы ма носила фамилию Эшер вместо фамилии Тарп?" Что, если бы он мог бродить по тем лесам, скакать на лошадях по пологим зелёным холмам, увидеть эту здоровенную Лоджию изнутри? Иногда при виде, всадников, скачущих внизу по лесным дорогам, он испытывал сильную зависть. Хотя он жил на западном краю Эшерленда, он знал, что мог бы жить и ста милями восточнее. Лоджия снилась ему по ночам, и желание посетить её становилось всё сильнее. Но он никогда не говорил об этом матери. Она запретила ему и его десятилетнему брату Натану ходить по извивающимся тропинкам Бриатопа в глубь Эшерленда. "Это проклятое место, -- говорила она. -- Эшеры погрязли в пороке, и лучше их оставить в покое".

Помня о Страшиле, разгуливающем по лесам со своим чёрным приятелем, он сдерживал любопытство. Хотя он никогда не видел никого из них, он принимал истории о них близко к сердцу. В лесах жили существа, которые бродили по ночам, существа, которых надо избегать любой ценой. Однажды он обнаружил на земле перед домом большой отпечаток лапы, а как-то в холодную январскую ночь услышал, как что-то большое двигается по крыше. Он взял фонарь, ружьё и вышел наружу. Потому что он был теперь главой семьи, и не важно, боялся он или нет. Он посветил на крышу, но там никого не было.

Неожиданно он увидел, как утки замахали крыльями и дружно взлетели с поверхности озера. Они построились буквой V и полетели через озеро мимо Лоджии.

Летите быстрей, думал Нью. _Быстрей_.

Утки набрали высоту.

Скорей, мысленно подгонял он их. Скорей, до того, как она проснётся...

Внезапно строй уток, будто попав в вихрь, нарушился. Четыре из них, войдя в штопор, яростно замахали крыльями. Две другие упали ниже и заскользили по поверхности озера.

_Скорей_, подумал он и затаил дыхание.

Четыре утки отклонились от курса по направлению к западной стене Лоджии.

Одна за другой они врезались в стену и падали дождём из перьев вниз, где ложились среди гниющих трупов других пернатых.

Нью услышал вдалеке крик одной из спасшихся уток, а затем -- только шелест ветра. В Лоджии не было окон, все они -- сотни окон любых мыслимых размеров и форм -- были заложены кирпичами. Нью догадался почему: за долгие годы птицы, вероятно, выбили все стёкла, и Эшеры решили заложить их вовсе.

-- Темнеет, -- сказал Натан позади брата. Он нёс одну корзину, доверху наполненную ежевикой, и держал ту чёртову дудку, что ма купила ему в Фокстоне.

-- Угу, -- ответил Нью, но не сдвинулся с места. Он поддал ногой камешек, и тот полетел вниз. Всю лучшую часть дня они собирали ежевику. Ма клала её в пироги, которые она пекла для фокстонского кафе "Широкий лист". Им не надо было проходить мимо Языка Дьявола, но Нью выбрал именно эту дорогу и уже десять минут стоял, уставившись вниз, на Лоджию. На многих балконах, как снег, лежали трупы птиц. Над Лоджией, между дымоходами и башенками, возвышалось что-то, похожее на огромный бесцветный фонарь, тусклый и грязный. Почему этот дом был так невероятно огромен, думал мальчик, и почему он день за днём чувствовал всё более настойчивое желание попасть туда, усиливавшееся, к тому же, ещё и снами, намекавшими ему это по ночам? Он увидел, что одна из уток всё ещё бьётся у основания Лоджии, и отвернулся. Образ Лоджии, купающейся в лучах заходящего солнца, застыл в его сознании. -- Хорошо, -- сказал он. -- Я думаю, нам лучше идти домой.

-- Пойдём скорей. Уже темнеет.

Они покинули уступ. Нью бросил короткий взгляд назад, и мальчики пошли по узкой, каменистой тропинке, которая примерно через полторы мили должна была привести их к дому. Им следовало быть дома задолго до темноты, и они бы и были, думал Нью, если бы он не захотел остановиться на уступе. Хорош мужчина в семье, думал он.

Семьи, жившие на ветреных, грязных дорогах Бриатопа, обитали здесь многие поколения. Ютясь в укромных местах или на вырубках, стояло несколько сотен дощатых домиков, в одном из которых жила семья Тарпов. Бриатоп был массивной горой со скалистыми уступами, покрытыми джунглями колючего кустарника. Поговаривали, будто этот кустарник мог обвиться вокруг человека, пока он стоит к нему спиной, поймать, и тому никогда уже было не выбраться. Хорошо известно, что многие охотники, забредшие на Бриатоп в поисках оленей, были схвачены и похоронены кустарником, и даже их костей не осталось.

Бриатоп был частью Эшерленда и стоял на западном краю тридцатитысячеакрового имения. Семьи, населявшие его, были родом из Шотландии или Ирландии. Они держались за свои домишки и жили благодаря обилию оленей, зайцев и перепелов. Чужаков -- всех, кто жил не на горе, -- быстро прогоняли несколькими предупредительными выстрелами, да чужакам гора и не была нужна. Трудности жизни на горе были естественны и принимались как должное. Но люди сторонились нехоженых тропинок и крепко запирали двери после захода солнца.

-- Я бы собрал ягод не меньше тебя, если бы у меня была ещё одна корзина! -- сказал Натан по дороге. -- Я бы мог наполнить три корзины!

-- Ты не можешь нести одну корзину, не опрокидывая другую, -- сказал ему Нью. -- Как в прошлый раз.

-- А вот и могу!

-- Не можешь.

-- Могу!

-- Не можешь.

Подаренная Натану дудка издала гневный свист.

Нью заметил, что тени стали длиннее. Темнота наверняка застанет их в пути. Нам надо было бы выйти на час раньше, подумал он, но они ели ежевику, которую собрали, а солнце так приятно грело спину, что они забыли про время. Стоял сезон сбора урожая, и это означало, что Страшила мог быть рядом.

Он выходит, когда вырастают тыквы, говорила мама. Он может нестись как ветер и просачиваться сквозь кустарник. Он нападает так быстро, что успеваешь это понять только тогда, когда уже поздно...

-- Пойдём скорее, -- сказал Нью.

-- У тебя ноги длинней, чем мои!

-- Прекрати свистеть в эту чёртову дудку!

-- Я скажу маме, что ты ругаешься! -- предупредил Натан.

Поднялся сильный холодный ветер, он обдувал мальчиков и раскачивал кроны деревьев по обе стороны тропинки. Нью поёжился, хотя он был одет в коричневый свитер, заплатанные джинсы и грубую куртку, которую раньше носил его отец. Она ещё сохранила его запах, аромат лавра и сосны.

Нью был высок для своего возраста. Он был очень похож на отца, такой же худой и костлявый, с острым носом и подбородком, с веснушками, рассыпанными по щекам, и вьющимися рыжевато-каштановыми волосами. У него были большие и выразительные глаза, в которых светились одновременно любопытство и озабоченность. Он находился в переходном возрасте, и знал это. Стоя на пороге зрелости, он не знал, чего он хочет, то ли покоя, то ли бури. Натан, напротив, больше походил на мать. Он был маленьким, хилым, только щёки были пухлыми. Дети в школе на противоположном склоне горы дразнили его за это, и Нью не раз дрался, защищая младшего брата.

Нью остановился, чтобы подождать его.

-- Боже! Давай скорей! -- Он старался говорить спокойно, хотя на душе скребли кошки. Темнота начала окутывать Бриатоп. Ма говорила, что у Страшилы в темноте блестят глаза.

-- Я не могу идти так быстро! -- заныл Натан. -- Если бы мы не стояли так долго на...

Раздался резкий пронзительный крик. Внезапно вокруг головы Натана замелькали неясные тени, метнувшиеся из кустов. Он издал сдавленный крик, прыгая по кругу. Что-то было в его волосах. С криком: "Летучие мыши!" -- он в отчаянном испуге швырнул в них корзиной с ягодами. Тени рассыпались и взметнулись в небо.

Нью от страха едва не выскочил из штанов, но, приглядевшись, посмеялся над своими страхами. -- Перепёлки, -- сказал он. -- Ты испугался выводка перепелок.

-- Это были летучие мыши! -- возразил Натан. -- Они залезли мне в волосы!

-- Перепёлки.

-- Летучие мыши! -- Он не собирался признавать, что несколько жалких перепёлок заставили его сердце стучать словно дятел. -- И здоровые! -- Он всё ещё сжимал дудку в руках, но неожиданно понял, что закинул корзину в деревья. -- Мои ягоды! -- вскричал он.

-- О, Боже. Должно быть, ты закинул их прямо в Эшвилл. -- Ягоды были разбросаны по всей тропинке.

-- Ма спустит с меня шкуру, если я не принесу обратно корзину! -- Натан начал шарить в кустах, ойкая каждый раз, когда натыкался на шипы.

-- Нет, не спустит. Давай, нам надо... -- Он запнулся, когда Натан посмотрел на него. Брат был готов заплакать от огорчения: он работал не разгибаясь весь день, и теперь несколько перепёлок всё испортили. Жизнь, казалось, получала злобное наслаждение, мучая Натана. -- Хорошо, -- сказал Нью и поставил свои корзинки. -- Я помогу тебе найти.

Темнота сгущалась. Нью полез в кусты, шипы цеплялись за его одежду.

-- Зачем ты это сделал? -- спросил он сердито. -- Глупо так вести себя!

-- Потому что это были летучие мыши и они запутались в моих волосах, вот почему!

-- Перепёлки, -- веско сказал Нью. Он заметил что-то в нескольких футах от себя и приблизился. Выцветший клочок ткани, наколотый на шип. Похоже, раньше он был рубашкой. Нью поцарапал щёку о шип и тихо выругался. -- Я не знаю, куда она улетела! Ты мог её забросить на луну...

Он сделал ещё шаг вперёд, и земля ушла у него из-под ног.

Он падал, прорываясь сквозь вьюнок, густую траву и живую колючую проволоку.

Он слышал, как Натан выкрикивает его имя, а потом услышал свой собственный крик.

Я свалился с горы, подумал Нью, и сейчас разобьюсь насмерть.

Он катился и катился, его болтающиеся руки без конца натыкались на шипы. Он ударился затылком обо что-то твёрдое -- _о скалу... ударился о скалу... проклятье, моя голова!_ -- и ничего не понимал, пока не услышал крики Натана наверху.

Нью лежал без движения. Он задыхался, и во рту была кровь.

-- ...слышишь меня, Нью? Ты меня слышишь? -- кричал Натан обезумевшим голосом.

От боли по щекам Нью текли слёзы. Он ничего не видел, и когда попытался протереть глаза, то не смог даже освободить руку. Он на чём-то висел. Сильно пахло землёй, к этому запаху примешивался другой, ещё более острый, сладковатый. Запах чего-то мёртвого, прямо рядом с ним.

-- Натан? -- позвал он, не понимая, что говорит почти шёпотом. -- _Натан?_ -- крикнул он громче.

-- С тобой всё в порядке?

Отлично, подумал он, и едва не рассмеялся. Каждый кусочек его тела горел в огне. Он изо всех сил дернул правую руку и услышал треск одежды. Затем он вытер слёзы и липкую грязь с глаз и увидел в слабом свете, где он.

Он не свалился с Бриатопа, а лишь упал в яму, скрытую кустарником. Нью увидел, что она была глубиной примерно тридцать пять футов, с крутыми, уходящими куда-то в темноту земляными стенами. Он угодил в тюрьму с колючей проволокой из шипов, обвившейся вокруг его ног и груди, сковавшей его левую руку. Вокруг него повсюду были уродливые, длиною в дюйм колючки, свившиеся в петли, кольца и узлы. Он с ужасом обнаружил, что если пошевельнётся, они схватят его ещё крепче.

Но хуже всего было содержимое ямы.

Здесь лежали трупы, находящиеся на разных стадиях разложения, начиная от вздувшейся плоти и заканчивая пожелтевшими костями. Стоял безнадежно запутавшийся скелет оленя, задрав в небо рога. Повсюду валялись кости енотов, скунсов, лис, змей и птиц. Справа стоял свежий труп ещё недавно бившейся лани. Нью повернул голову налево, и шипы поцарапали его шею.

Менее чем в шести футах от него стоял оплетенный зарослями скелет человека. На нём были обрывки красной фланелевой рубашки, украшенные бахромой кожаные штаны и ботинки. Вдоль позвоночника торчали шипы, а сквозь череп пророс вьюнок. Правая рука скелета была вывернута за спину под острым углом, кости явно были сломаны. В нескольких футах от скелета лежало проржавевшее ружьё, а на поясе висели пустые ножны.

Нью яростно боролся за свободу, но колючие кольца ещё крепче обвились вокруг его груди.

-- Помогите! -- крикнул он. -- Натан! Беги за помощью! -- У него страшно болела голова.

Натан несколько секунд не отвечал. Затем сказал:

-- Нью, я боюсь. Мне кажется, я сейчас что-то слышал. Чьи-то шаги.

-- Беги за помощью! Беги к маме! Скорей, Натан! -- Шип глубоко вонзился ему в щёку.

-- Я что-то слышу, Нью! -- Голос мальчика дрожал. -- Оно приближается!

Взошла луна. Как тыква, подумал Нью, и похолодел.

-- Беги, -- прошептал он, а затем закричал: -- Беги домой, Натан! Давай! _Беги домой!_

Когда голос Натана донёсся до него, в нём опять была уверенность.

-- Я бегу к ма! Я спасу тебя! Вот увидишь! -- Послышался треск, будто Натан продирается сквозь кустарник, затем слабый крик: "_Вот увидишь!_", и наступила тишина.

Подул ветер, и в яму полетели увядшие листья. Нью слышал своё прерывистое дыхание. Вокруг сгустился запах смерти.

Он не знал, сколько прошло времени, но он внезапно задрожал, как будто ужасный болезненный холод пронизал его до костей. Что-то смотрело на него. Он чувствовал это так же ясно, как борзая чует кровавый след лисицы. Он взглянул наверх, на край ямы, и его сердце учащенно забилось.

На краю ямы, тридцатью пятью футами выше его в лунном свете стояла фигура. Она была закутана в чёрное и держала под правой рукой что-то, похожее на мешок.

Нью хотел было заговорить, но кровь застыла у него в жилах, и он понял, на что смотрит.

Фигура не шевелилась. Нью не мог сказать, что это было, но она как будто бы смутно напоминала человека. То, что было у неё под рукой, также не двигалось, но Нью на короткое ужасное мгновение заметил, как в лунном свете блеснуло белое перевёрнутое лицо. Лицо маленького ребёнка.

Нью моргнул.

Фигура исчезла. Если вообще была. Она пропала бесшумно, в стуке его сердца.

-- _Натан!_ -- закричал он. Он продолжал звать своего брата до тех пор, пока его голос не превратился в усталый шёпот. Его душу окутывало то же чёрное отчаяние, что и тогда, когда он видел, как гроб с отцом опускается в землю.

_Беги, беги, лети стрелой и дома дверь плотней закрой -- в лесу Страшила рыщет, детей на ужин ищет..._

С его губ сорвался дрожащий крик боли. Но вокруг него лишь гремели на ветру кости.

  5

Рикс одевался к обеду. Когда он завязывал галстук, его внимание привлёк порыв ветра, разметавший кроваво-красные листья напротив его окна, выходящего на запад. Деревья на мгновение раздвинулись, как бушующее море, и Рикс увидел вдали дымоходы и высокую крышу Лоджии Эшеров, окрашенную в оранжевые и багряные цвета заходящим солнцем. Деревья опять сомкнулись.

Он был вынужден заново перевязать галстук. Его пальцы сделали неправильное движение.

Когда ему было всего девять лет, он попал в Лоджию в первый и последний раз. Бун заманил его туда играть в прятки. Рикс должен был искать первым. Там было темно, но у них были фонарики. Бун установил следующие правила: прятаться только на первом этаже и не заходить в восточное и западное крыло. Теперь закрой глаза и сосчитай до пятидесяти. Рикс начал искать, досчитав до тридцати. В Лоджии не было электричества, так как с 1945 года в ней никто не жил, и там было тихо. И холодно, как зимой. Чем дальше он заходил в глубь Лоджии, тем холодней становилось. Это было странно, потому что стоял октябрь и снаружи было ещё тепло. Но Лоджия, теперь он был в этом уверен, не принимала тепло. Там всегда царил январь, мир льда и чуждого величия.

Мракобесие, подумал Рикс. Это было слово, которое он думал когда-нибудь использовать в качестве заглавия своей книги. Означало это что-то, имеющее отношение ко злу, имеющее самые злые намерения. Лоджия, построенная на доходы от разрушений и предназначенная давать кров поколениям убийц, как Рикс называл своих предков, была исчадием ада. Если сравнивать Эшерленд с телом, то Лоджия -- это его злобное сердце, теперь тихое, но не остановившееся. Как Уолен Эшер, Лоджия слушает, размышляет и выжидает.

Когда ему было девять лет, она поглотила его своей пастью почти на сорок восемь часов и по-звериному терпеливо пыталась переварить. Иногда, когда сознание Рикса даёт сбои, он возвращается в то время, обратно в темноту Лоджии, навалившуюся на него после того, как слабые батарейки, которые Бун подсунул в его фонарик, сели. Он не помнил хорошо всё, что там происходило, но он не забыл темноту, кромешную и пугающую, её ужасную, тихую силу, которая сначала бросила его на колени, а затем заставила ползти. Тогда он не знал, что в Лоджии около двух сотен комнат, и что, в соответствии с безумными -- а может, и проницательными -- планами этажей, в Лоджии были безоконные пространства, к которым не вёл ни один из доселе известных коридоров. Ему казалось, что он припоминал падение с длинной лестницы, сбитые коленки, но всё это все эти воспоминания для него были окутаны мраком. Всего лишь тени, которые он старался держать за закрытой дверью.

Он проснулся в своей постели несколько дней спустя. Кэсс позже рассказала ему, что Эдвин пошёл внутрь и нашёл его, бродившего по второму этажу восточного крыла. Рикс слепо ходил по Лоджии, натыкаясь на стены и двери, как заводной игрушечный робот. Бог знает, как он не свернул там себе шею. С тех пор он не переступал порога Лоджии.

Образ висящего на крюке скелета с кровоточащими глазницами медленно проник в его сознание. Он быстро отогнал его. Голова тупо болела. Бун намеренно заманил его тогда в Лоджию и сделал так, чтобы он заблудился.

Рикса казалось забавным, что Уолен и близко не подпускал Буна к "Эшер армаментс". Бун даже ни разу не был на заводе, а у Рикса такое желание и не возникало. Хотя скачки, казалось, были его главным занятием, Бун владел агентством по найму артистов с офисами в Хьюстоне, Майами и Новом Орлеане. Он помалкивал о своём бизнесе, но как-то похвастался Риксу контрактами "примерно с дюжиной таких симпатичных голливудских актрис, что у тебя слюнки потекут".

Если так, размышлял Рикс, то почему у Буна нет офиса в Калифорнии? Рикс никогда не бывал ни в одном из офисов брата, не был даже приглашён, но Бун, вероятно, прилично зарабатывал на этом. Во всяком случае, он одевался и вёл себя как удачливый бизнесмен.

Лишь профессия писателя оказалась для Рикса относительно удачной в финансовом отношении. У него было несколько тысяч долларов сбережений, но он знал, что они скоро кончатся. Что тогда? Найти другую, плохо оплачиваемую работу, чтобы оставались свободными четыре, максимум пять месяцев? Если он не сможет написать новую книгу, бестселлер, всё, что наговорил Уолен о его невезении, окажется верным. И он будет вынужден приползти в Эшерленд.

Рикс попытался прогнать из сознания чувство неуверенности. Он надел твидовый пиджак и осмотрел прореху на правом рукаве, след его падения на тротуаре в Нью-Йорке. Шов немного разошёлся, но он решил, что мать не заметит. Готовый настолько, насколько возможно, он пошёл вниз.

По пути в гостиную он остановился и осмотрел игровую комнату. В ней стояло два больших бильярда и висели прозрачные античные лампы. Ничего не изменилось, только появились два новых игровых автомата: "Поиск колдуна" и "Защитник". Они стояли в самом углу, по-видимому, для развлечения Буна. Рикс прошёл дальше, в курительную -- обшитый дубом, с высоким потолком салон, ещё хранящий слабый запах дорогих сигар. Стены украшали картины, изображавшие сцены охоты, а также головы оленей, баранов и медведей. В углу стояло семифутовое чучело медведя-гризли, которого по преданию застрелил в имении Тедди Рузвельт. Высокие напольные часы с красивым медным маятником мягко пробили семь раз.

На другой стороне комнаты была раздвижная дубовая дверь. Рикс подошёл к ней. За дверью была библиотека отца.

Но дверь была крепко заперта.

-- Ты не видел брата?

Рикс подпрыгнул, как ребёнок, застигнутый с куском пирога в руке. Он обернулся и увидел мать, одетую в блестящее вечернее платье. Её макияж и причёска были безукоризненны.

-- Нет, -- ответил он с облегчением.

-- Тогда, полагаю, он опять отправился в конюшни. -- Она неодобрительно нахмурилась. -- Если он не тратит время на лошадей, так играет в покер со своими дружками из местного клуба. Я ему без конца повторяю, что они грабят его, но разве он слушает? Нет, конечно. -- Её рассеянный взгляд стал острее. -- Ищешь что-нибудь почитать?

-- Нет. Так, хожу из угла в угол.

-- Теперь твой отец держит библиотеку на замке.

-- Когда я был здесь в последний раз, она не была заперта.

-- Теперь она заперта, -- повторила мать.

-- Почему?

-- Твой отец проводил некоторые исследования... перед тем как заболел, естественно. -- В её глазах блеснула и погасла искорка огорчения. -- Он велел принести какие-то книги из библиотеки в Лоджии. И, естественно, он не хочет, чтобы с ними что-нибудь случилось.

-- Какие исследования?

Она пожала плечами.

-- Не имею ни малейшего представления. Известно ли твоему брату, что в этом доме садятся за стол _строго_ в семь тридцать? Я не желаю, чтобы за моим столом пахло лошадиным потом!

-- Уверен, что куда сильнее будет пахнуть им самим.

-- Сарказм никогда не бывает в споре хорошим аргументом, сын, -- твёрдо сказала Маргарет. -- Да, но я хотела бы знать, присоединится ли к нам вечером его супруга. Целую неделю она ест в постели.

-- Почему бы тебе не послать к ней слугу, чтобы спросить её?

-- Потому что, -- кисло сказала Маргарет, -- Паддинг -- это его личное дело. Я не хочу, чтобы мои слуги кланялись ей, как принцессе. Мне наплевать, если ей лень вылезти из постели и одеться, но Кэсс хотела бы знать, на сколько персон накрывать.

-- Ничем не могу помочь. -- Он ещё раз взглянул на медные ручки дверей библиотеки, а затем переключил внимание на голову лося, висящую над камином.

-- Надеюсь, ты будешь за столом вовремя. Судя по твоему виду, тебе надо побольше питаться хорошим мясом. А иголка и нитка могут сотворить чудо с твоим ветхим пиджаком. Сними его после еды, я приведу его в порядок.

-- Спасибо.

-- Приходи, когда будешь готов. В этом доме едят в семь тридцать.

Оставшись один, Рикс ещё поразмышлял у закрытой двери, а затем пошёл обратно к главному коридору тем же путём, каким шёл сюда. Минуя гостиную и столовую, он направился в подсобные помещения дома.

Рикс остановился на пороге большой кухни Гейтхауза. Вдоль чистых побеленных стен в определённом порядке висели котлы и прочая кухонная утварь. Он смотрел на невысокую, крепкую седую женщину, проверявшую кипящие котлы, стоявшие в ряд, и спокойным, но твёрдым голосом отдававшею команды двум подчинённым ей поварихам, сновавшим по кухне. На душе у него стало удивительно тепло, и он сразу понял, как сильно ему недоставало Кэсс Бодейн. Одна из поварих взглянула на него через плечо и не узнала, но Кэсс повернулась и замерла.

Рикс приготовился. Только несколько секунд на её овальном, румяном лице было потрясенное выражение, а затем всё вокруг озарила улыбка. Рикс был уверен, что Эдвин рассказал ей, как плохо он выглядит.

-- О, Рикс! -- сказала Кэсс и обняла его. Её макушка едва доходила ему до подбородка. Её тепло было таким же доброжелательным и приятным, как весёлый огонь в камине в студеную зимнюю ночь, и Рикс почувствовал, как жар разливается по его телу. Рикс знал, что без этой женщины и её мужа его жизнь в Эшерленде была бы намного тусклее. Они жили в белом доме за садом и гаражом, и много раз мальчишкой Рикс мечтал, что будет жить вместе с ними. Несмотря на то, что на них лежала громадная ответственность, они никогда не были слишком заняты, чтобы выслушать или подбодрить его.

-- Так _здорово_, что вы опять дома! -- Она отстранилась от него, чтобы разглядеть. В её чистых голубых глазах лишь на мгновение мелькнула тревога.

-- Если ты скажешь, что я прекрасно выгляжу, я буду знать, что ты выпила шерри, -- сказал он с улыбкой.

-- Хватит дразнить меня! -- Она любя толкнула его в грудь, а затем взяла за руку. -- Пойдём посидим. Луиза, принеси, пожалуйста, две чашечки кофе в наш закуток. Одну с сахаром и сливками, другую только с сахаром.

-- Да, мэм, -- ответила одна из поварих.

Кэсс провела его из кухни в маленькую комнатку для отдыха прислуги. Там стояли стулья и стол, а окно выходило в освещаемый фонарями сад. Они сели, и Луиза принесла им кофе.

-- Эдвин сказал мне, что вы наверху, -- сказала Кэсс. -- Но я думала, вам нужно отдохнуть. Как в Нью-Йорке?

-- Нормально. Слишком шумно.

-- Вы были там по делу? Исследования для новой книги?

-- Нет, мне... нужно было утрясти кое-что с моим агентом.

Когда Кэсс улыбалась, к её глазам сбегалось много морщинок. Она и в шестьдесят один год была симпатичной, а в юности, Рикс знал, была настоящей красоткой. Он видел старую фотографию, которую Эдвин хранил в своём бумажнике: Кэсс в двадцать лет -- длинные светлые волосе, безупречное сложение и глаза, которые смогли остановить время. -- Рикс, так здорово! -- сказала она и погладила его по руке. -- Я хочу знать всё о вашей новой книге!

"Бедлам" был мёртв, и он знал это. Не было смысла поднимать его из могилы. -- Я бы... хотел рассказать тебе о своей следующей работе, -- сказал он.

Глаза Кэсс заблестели. -- Новый триллер? Потрясающе!

-- Мы говорили об этом и раньше, когда я был здесь в прошлый раз. -- Он собрался с духом, так как помнил её тогдашнюю реакцию. -- Я хочу написать историю дома Эшеров.

Улыбка на лице Кэсс потухла. Она отвела взгляд и сидела молча, вертя в руках чашечку кофе.

-- Я долго думал об этом, -- продолжал Рикс, -- и даже начал исследования.

-- О? И как?

-- Закончив "Огненные пальцы", я отправился в Уэльс. Я помнил, как папа мне рассказывал, что Малькольм Эшер владел там в начале прошлого века угольной шахтой. Это заняло у меня две недели, но я отыскал то, что от неё осталось неподалёку от деревеньки Госгэрри. Документы были в беспорядке, но местный клерк откопал для меня кое-что об Угольной компании Эшеров. Примерно в 1830 году в шахте произошёл взрыв и обвал. В это время там были Малькольм, Хадсон и Родерик. -- Он ожидал, что Кэсс взглянет на него, но этого не произошло. -- Хадсона и Родерика спасли, а труп их отца так и не обнаружили. Ясно, что они были так расстроены, что решили переселиться вместе с Маделейн в Америку.

Кэсс всё ещё молчала.

-- Я хочу знать, какими были мои предки, -- настаивал Рикс. -- Что побуждало их создавать оружие? Почему они осели здесь и продолжали отстраивать Лоджию? Эдвин рассказывал мне кое-что про дедушку Эрика, а остальные? -- Их портреты висели в библиотеке, и он знал их имена -- Лудлоу, отец Эрика, Арам, отец Лудлоу и сын Хадсона, -- но ничего об их жизни он не знал. -- Что представляли собой женщины клана Эшеров? -- не унимался Рикс. -- Я знаю, что работа над книгой будет нелёгкой. Многие вещи мне, вероятно, придётся домысливать, но я думаю, что смогу это сделать.

Кэсс отпила кофе, держа чашечку между ладонями.

-- Твой отец тебя за это повесит, -- мягко сказала она.

-- Как ты думаешь, людям интересно будет узнать о семье Эшеров? Это будет также и история американской военной индустрии. Смогу ли я это сделать, как ты думаешь?

-- Не в этом дело. Мистер Эшер имеет право сохранять в тайне свою личную жизнь. Вся ваша семья обладает таким правом, включая ваших почивших предков. Вы уверены, что действительно хотите, чтобы посторонние знали всё, что происходило в Эшерленде?

Рикс знал, что Кэсс намекала на его дедушку Эрика. Эрик имел склонность устраивать буйные вечеринки, на которых прислуживали голые женщины. Эдвин рассказал ему, что на одной вечеринке все гости скакали на лошадях по Лоджии, а слуг Эрик заставил надеть боевые доспехи и сражаться для потехи на берегу озера.

-- Простите меня, если я не права, -- сказала Кэсс, поднимая в конце концов на него глаза, -- но мне кажется, вы хотите написать историю семьи потому, что знаете, как это будет болезненно для вашего отца и всего семейного бизнеса. Вы уже дали ему понять, что вы думаете по этому поводу. Неужели вы не видите, как сильно он вас уважает за то, что вы осмелились порвать с семьёй?

-- Уважает?

-- Он гордец и никогда не признает, что ошибался. Он завидует твоей независимости. Мистер Эшер никогда бы не смог порвать с Эриком. Кто-то после смерти Эрика должен был принять семейное дело. Вы не должны его ненавидеть из-за этого. Да... делайте как пожелаете. Всё равно вы поступите по-своему. Но я советую не будить спящего льва.

-- Я мог бы написать эту книгу, -- твёрдо сказал Рикс. -- Я знаю, что смогу.

Кэсс с отсутствующим видом кивнула. Было ясно, что она хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Её рот сжался в тонкую линию.

-- Рикс, -- сказала она, -- вы должны кое-что узнать. О, боже, как мне это сказать? -- Она рассеяно посмотрела в сад. -- Сейчас так много перемен, Рикс, так много вещей меняется. О, дьявол! Я никогда не умела говорить. -- Кэсс посмотрела прямо на него. -- Для нас с Эдвином это последний год в Эшерленде.

Первым побуждением Рикса было рассмеяться. Конечно, она шутит! Но смех застрял у него в горле, так как лицо Кэсс оставалось серьёзным.

-- Нам пора уходить в отставку. -- Она пыталась улыбнуться, но у неё не выходило. -- Давно пора, на самом деле. Мы хотели уйти два года назад, но мистер Эшер отговорил Эдвина. Теперь мы скопили достаточно денег, чтобы купить дом в Пенсаколе. Я всегда мечтала жить во Флориде.

-- Не верю своим ушам! Боже мой! Вы были здесь всю мою жизнь!

-- Я понимаю. Не нужно говорить, что вы были для нас как сын. -- В глазах Кэсс была боль, и ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. -- Эдвин уже не может как прежде следить за поместьем. Эшерленду нужен управляющий помоложе. Мы хотим наслаждаться солнцем, а Эдвин мечтает о морской рыбалке. И я хочу носить шляпки от солнца. -- Она грустно улыбнулась. -- Если мне это надоест, Эдвин сказал, что я смогу открыть маленький магазинчик. Нам пора на покой, Рикс. Правда пора.

Рикс был настолько ошарашен, что едва мог соображать. Эшерленд останется без Эдвина и Кэсс?

-- Флорида... так далеко.

-- Не так уж и далеко. К тому же там есть телефоны, как вы понимаете.

-- Но кто займёт ваше место, да и кто сможет? -- Рикс знал, что ещё со времён Хадсона существовала традиция, согласно которой управляющий Эшерленда должен быть Бодейном. Но так как у Кэсс и Эдвина не было детей, их преемником будет посторонний.

-- Я знаю, почему вы удивляетесь, -- ответила Кэсс. -- За Эшерленд всегда отвечали Бодейны. И Эдвин хочет сохранить традицию. Вы, наверное, слышали от него, что у него есть брат Роберт?

-- Пару раз. -- Брат Эдвина оставил имение в молодости и поселился на другом краю Фокстона. Рикс знал, что Эдвин изредка навещал его.

-- У Роберта есть внук по имени Логан. Ему девятнадцать, и он уже два года работает на военном заводе. Эдвин верит, что у него есть определенные способности, чтобы занять это место.

-- Девятнадцатилетний управляющий? Это безумие!

-- Эдвину было двадцать три, когда он заменил своего отца, -- напомнила ему Кэсс. -- Он говорил об этом с Логаном, и он верит, что Логан справится. Мистер Эшер дал своё согласие. Эдвин собирается завтра или послезавтра привезти Логана сюда и начать его обучать. Конечно, если Логан не захочет остаться, нам придётся объявить конкурс. И если возникнут какие-нибудь проблемы, он уедет.

-- Ты встречала этого парня?

-- Однажды. Он выглядит толковым и на хорошем счету на заводе.

Рикс заметил неуверенность в её голосе.

-- Ты не в восторге от него?

-- Честно? Нет, не в восторге. Он немного неотёсан. Я думаю, ему будет тяжеловато в первое время. Но он согласился попробовать, и я думаю, что у него есть шанс.

На кухне зазвонил звонок. Было почти семь тридцать, и Маргарет вызывала слуг в столовую.

-- Мне надо идти. -- Кэсс быстро встала. Рикс сидел, уставившись в сад, и Кэсс дотронулась до его плеча. -- Мне жаль, если эта новость расстроила вас, Рикс, но всё к лучшему. Такова жизнь. Вам лучше сейчас идти. У меня для вас стоит в печке отличный уэльсский пирог.

Рикс оставил Кэсс хлопотать на кухне и побрёл в столовую. Там за длинным блестящим столом из красного дерева в одиночестве сидела его мать.

Как только одни из многочисленных часов пробили семь тридцать и остальные тотчас откликнулись эхом, в дверях показался Бун. Его лицо горело, а на бровях осела дорожная пыль, признак недавней верховой езды, но на нём был тёмно-синий костюм и узкий галстук.

-- Ты выглядишь как карточный шулер, Рикси, -- сказал Бун, садясь напротив него.

-- Оба моих мальчика дома, -- сказала Маргарет с наигранным весельем и склонила голову. -- Давайте же вознесем благодарность за пищу, которую собираемся принять.

  6

По лесу брёл Страшила.

На нём был траурный костюм из чёрного бархата и чёрный цилиндр. Лицо было жёлтое, как прокисшее молоко. Он нёс косу, блестевшую при луне синим электрическим светом. Одним взмахом костлявой руки он скашивал перед собой кустарник. Те, кто его видели и уцелели, рассказывали, что его глаза сверкают как зелёные фонари, лицо расколото хитрой ухмылкой, а зубы заострены так, что можно порезаться.

Страшила умел ждать. Всё время в мире принадлежало ему. Рано или поздно ребёнок сойдёт со знакомой тропинки или погоня за зайцем приведёт его туда, где тени нависают, как могильные камни. И тогда он никогда больше не вернётся домой.

Легко удерживая своё оружие, он нюхал ночной ветер в поисках запаха человека. Мелкие зверюшки в страхе убегали ещё дальше в лес. Страшила стоял как статуя, и только его взгляд медленно скользил в темноте.

Он смотрел в сторону Гейтхауза, где спал мальчик Эшер. Мальчик Эшер опять приехал домой. Если мальчик Эшер и не выйдет играть завтра, то выйдет послезавтра. Или послепослезавтра. Он стоял под окном ребёнка и смотрел наверх. Выходи, выходи поиграть, шептал он, как ветер в мёртвых деревьях. Ты тот, кто мне нужен, маленький Эшер.

Когда Рикс заставил себя проснуться, его нервы были натянуты как струны. Он сел на кровати. Стены его комнаты были испещрены тенями деревьев, очерченных лунным светом. Он никогда раньше не видал такого яркого кошмара о Страшиле. Страшила в нём походил на Лона Чейни в фильме "Лондон после полуночи" -- те же гипнотические глаза и зубы вампира. Пора кончать с этим ночным "созданием образов", сказал он себе. Это не способствует хорошему сну. Скрипнула половица.

У его кровати кто-то стоял, наблюдая за ним.

Прежде чем Рикс среагировал, а он был готов закричать, как ребёнок, прокуренный женский голос сладко прошептал: "Ш-ш-ш! Это я!"

Пошарив, он нащупал выключатель и включил свет. Щурясь, посмотрел наверх, на Паддинг, жену своего брата.

На ней был прозрачный розовый пеньюар, облегавший её тело так, словно она в нём искупалась. Сквозь материл просвечивали тёмные круги сосков и чёрный треугольник между бёдрами. Она выглядела практически голой, как может быть голой женщина, не снимая одежды. Тяжёлые светлые космы спадали на обнажённые плечи. На лице был толстый слой косметики, в том числе ярко-красная помада на губах и тени под глазами. У неё были тёмно-карие глаза, непроницаемые, как озёра Эшерленда. С тех пор, как Рикс видел её в последний раз, она прибавила в весе примерно десять фунтов, но всё ещё сохраняла дикое, грубое очарование. Её фигура, затянутая в купальный костюм на размер меньше, чем нужно, принесла ей несколько лет назад титул "Мисс Западная Каролина". В Атлантик-сити она крутила бедрами на местном конкурсе, но не прошла даже в финал. Со своим эротичным ротиком, с полными губами она всегда выглядела так, будто умоляла, чтобы её поцеловали, чем крепче, тем лучше. Но сейчас её рот кривился в горькой усмешке, а на лице было мрачное выражение. Глаза были пустыми и встревоженными. Рикс почувствовал аромат духов, возможно "Шанель номер 5", исходивший от неё, но тот не мог перебить резкого запаха бурбона и её тела. Паддинг воняла так, будто не мылась целую неделю, а то и больше.

-- Что ты здесь делаешь? Где Бун?

-- Бун сказал "бай-бай", -- сказала она, и её рот опять скривился в улыбке, -- и уехал до утра играть в покер в этот свой чёртов клуб.

Рикс посмотрел на свои наручные часы, лежавшие рядом на столике. Четверть третьего. Он протёр глаза.

-- Что случилось? Вы поссорились?

Она пожала плечами.

-- Мы с Буном ссоримся время от времени. -- Она говорила с сильным южным акцентом. -- Он уехал около полуночи. Когда он проиграет все деньги и так напьётся, что будет не в состоянии ехать домой, его положат там спать.

-- У тебя что, вошло в привычку ломиться в чужие комнаты? Ты жутко напугала меня.

-- Я не ломилась. Ломиться -- это когда дверь заперта. -- Ни у Рикса, ни у Буна, ни у Кэт в спальнях замков не было. Паддинг посмотрела на него и нахмурилась. -- Ты выглядишь каким-то исхудавшим. Ты болел или как?

-- Или как. Почему бы тебе не пойти спать в свою комнату?

-- Я хочу поговорить. Я должна с кем-то поговорить, иначе у меня крыша поедет! -- она грязно выругалась.

Всё та же прежняя Паддинг, подумал Рикс. Если она пьяна, то может и шофёра вогнать в краску.

-- В чём дело? -- спросил он.

-- Если бы ты был джентльменом, то предложил бы мне сесть.

Рикс неохотно махнул в сторону кресла, но Паддинг предпочла сесть на край кровати. Пеньюар задрался, и Рикс заметил родинку в форме сердечка на её левом колене. Проклятье, подумал Рикс. Его тело реагировало, и он согнул ноги в коленях, чтобы образовать из простыни тент между ногами. Паддинг нервно грызла ногти.

-- Мне не с кем здесь поговорить, -- захныкала она. -- Они меня не любят.

-- Я думал, ты дружишь с Кэт.

-- Кэт слишком занята для дружбы. Либо она носится по поместью, либо сидит на телефоне. Один раз она проговорила с каким-то парнем из журнала целых два часа! Как вообще можно столько говорить по телефону?

-- Ты ещё и телефонные разговоры подслушиваешь?

Она гневно качнула головой.

-- Мне скучно. Здесь абсолютно нечего делать, понимаешь? Бун своим чёртовым лошадям уделяет больше времени, чем мне. -- Она хихикнула. -- Может, если мне надеть на спину седло, он возбудится, а?

-- Паддинг, -- устало произнёс Рикс, -- к чему всё это?

-- Ты... я ведь всегда тебе нравилась, а?

-- Мы едва знали друг друга.

-- Но то, что ты знал, тебе нравилось, не так ли? -- Она прикоснулась к его руке.

-- Думаю, да. -- Он не отдёрнул руку, хотя знал, что надо бы. Он всё более чувствовал себя мужчиной.

Паддинг улыбнулась.

-- Я так и знала. Женщина всегда понимает. Ты знаешь, блеск в глазах мужчин и всё такое. Ты бы видел тех мужиков в Атлантик-сити, когда я вышла на сцену. Ты бы услышал как у них затрещали штаны. Старые педерасты, вот кто голосовал против меня.

-- Я думаю, тебе лучше вернуться к себе. -- Он сморщил нос. -- Когда ты в последний раз принимала ванну?

-- Мыло вызывает рак, -- ответила она. -- Я слышала это в новостях. В мыле есть что-то такое, что вызывает рак. Знаешь, что лучше всего для кожи? Желатин. Знаешь, что это такое? Это такое желе. Я кладу его в ванну и жду, пока оно не затвердеет. Затем лезу туда и кручусь. Оранжевое самое лучшее, потому что в нём ещё есть витамин С.

Рикс хотел было спросить её, не сошла ли она с ума, но передумал. Может, она действительно сошла с ума. Жизнь в этом доме определённо способствует этому.

-- Я знаю, что нравлюсь тебе, -- сказала Паддинг. -- И ты мне тоже нравишься. Правда. Я всегда думала, что ты умный и всё такое. Ты не то, что Бун. Ты... э-э, джентльмен. -- Она склонилась к Риксу, и её грудь открылась ему. Пары бурбона ударили в его лицо. -- Возьми меня с собой, когда уедешь, хорошо? -- прошептала она.

Захваченный врасплох Рикс не нашёлся что ответить, и Паддинг продолжала:

-- Меня здесь все ненавидят! Особенно эта драконовская леди! У вашей мамочки есть глаз на спине! Она просто обожает плести про меня небылицы! Кэт помешана на том, что она модель, знаменитость и всё такое. Эдвин и Кэсс следят за мной. Я даже не могу одна съездить в Эшвилл и пройтись по магазинам!

-- Я этому не верю.

-- Это _правда_, чёрт возьми! Они не выпускают меня за ворота! Я даже пыталась убежать в августе! Осточертело это гнусное место, и я сбежала на "Мазерати". Они послали за мной _легавых_, Рикс! Полиция штата задержала меня прямо рядом с Эшвиллом и отвезла в тюрьму по обвинению в краже автомобиля! Я сидела там всю ночь, пока Бун меня не забрал! -- Она горько нахмурилась. -- Он врал мне, чтобы я вышла за него замуж. Сказал, что будет путешественником и миллиардером в придачу. Я не знала, что буду пленницей здесь и что у него не будет ни одного своего цента!

-- У Буна есть своё агентство.

-- Да. _То самое_. -- Паддинг резко рассмеялась. -- Это всё куплено на деньги Уолена. Бун до сих пор расплачивается с ним, платит проценты. У Буна нет и горшка своего, чтобы помочиться!

-- Он _будет_ богатым, -- сказал Рикс. -- После того, как наш отец умрёт, -- он только сейчас понял это, -- семейное дело перейдёт к Буну.

-- О, нет. Ты ошибаешься. Бун хочет этого, но того же добивается и Кэт. И Бун безумно боится, что старик всё отдаст ей, всё, до последнего цента!

Рикс ненадолго задумался над этим. Все дети Эшеров учились в Гарвардской школе бизнеса с условием проводить каждый уикэнд дома. Бун вылетел через год, Рикс уехал изучать английскую литературу в Университет Западной Каролины, а Кэтрин закончила школу с отличием. Она всегда интересовалась модой и моделями одежды и в двадцать два года открыла собственное агентство в Нью-Йорке. Спустя два года она продала агентство за три с лишним миллиона долларов и решила работать моделью по контрактам, две тысячи долларов в час. Её цветущий, здоровый вид был чрезвычайно популярен в Европе, где её лицо рекламировало всё, начиная от мехов и заканчивая автомобилями "Феррари".

-- Кэт счастлива, -- сказал Рикс. -- Её не интересует семейное дело.

-- Бун знает, что она хочет принять дела. Он сказал, что папа говорил с ней по секрету. И потом, старик Уолен никогда не подпускал Буна к семейному делу.

-- Это ничего не значит. Он не подпускает никого из нас. -- Он улыбнулся. -- Поэтому Бун и хочет всё заполучить, не так ли?

-- Конечно. Как и _ты_.

-- Прости, но я не хочу об это мараться.

-- Бун так не считает. Он говорит, что ты притворяешься, будто тебе ничего не надо. Он говорит, что ты ждёшь смерти старика, как и все остальные. Знаешь, что Бун говорил мне, когда мы поженились? -- Она моргнула тяжёлыми веками. -- Он сказал, что дело стоит около десяти миллиардов долларов, и что если где-то хотя бы думают о войне, то грузовики едва успевают отходить от заводов. Потому что, сказал он, никто в мире, даже немцы, не делают оружие лучше, чем Эшеры. Теперь посмотри мне в глаза и скажи, неужели ты не хочешь получить свой кусок?

-- Нет, -- сказал он твёрдо. -- Не хочу.

-- Дерьмо. -- Её груди были готовы вывалиться из пеньюара, а соски смотрели на него укоризненно, как коричневые глаза. -- Только полный идиот может не хотеть оттяпать кусок от десяти миллиардов баксов! Это же просто немыслимые деньги! Слушай, я знаю, ты протестовал против Вьетнама, когда учился в колледже, но теперь ты уже не хиппи. Ты взрослый человек. -- Её голос сбился, казалось, она вот-вот опрокинется. Она вцепилась в его руку. -- Я больше не могу находиться здесь, Рикс. Здесь жутко, особенно по ночам. Когда стемнеет, поднимается сильный ветер, Бун уезжает и оставляет меня одну. Теперь, со стариком в этой комнате над моей головой... я не могу выносить его _запах_, Рикс! Я хочу быть среди людей, которые меня любят!

-- Ты пробовала говорить с Буном о...

-- Да, я пробовала, -- огрызнулась Паддинг, и её лицо покраснело. -- Он не хочет слушать! Он только смеётся! Бун... больше не хочет быть со мной. -- В её глазах появились слёзы, но Рикс не знал, притворные ли они. -- Он сказал, что он... не будет больше спать со мной. Со _мной_! На всех парадах в высшей школе Даниела Уэбстера я маршировала первой! Победительница конкурса красоты! Дьявол, я раньше заставляла футболистов мечтать лишь понюхать мои трусики! А у Буна в штанах просто какая-то мокрая штучка!

До Рикса не сразу дошли эти слова.

-- Бун... импотент? -- спросил он. В последний раз, когда он здесь был, Бун взял его в клуб под названием "Важный петух", где кружились голые по пояс танцовщицы, а пиво отдавало шваброй. Бун тогда страшно выпендривался, называл всех танцовщиц по именам и хвастался, что всех их имел. Рикс вспомнил, как Бун ухмылялся и его зубы блестели в мигающем свете.

-- Я тебе нравлюсь, не правда ли? -- Она вытерла один глаз, размазав по лицу тушь. -- Я могла бы поехать вместе с тобой в Атланту. Они дадут тебе забрать меня, не попытаются остановить. Бун боится тебя. Он мне сам говорил. Тебе действительно будет хорошо со мной, Рикс. Тебе нужна женщина, и я не буду поступать, как та. Я не сойду с ума и не перережу себе...

-- Возвращайся в свою комнату, -- сказал он. Воспоминание о Сандре, лежащей в ванной в крови, встряхнуло Рикса. Бритва на кафеле. Кровь на стенах. Вьющиеся пепельные волосы, плавающие в воде.

Паддинг выпростала груди из пеньюара. Они висели в дюйме от его лица.

-- Возьми их. Ты можешь, если захочешь. -- Она попыталась направить его руку.

Он сжал пальцы в кулак. -- Нет, -- сказал он, чувствуя себя самым большим дураком в мире.

-- Только прикоснись, прикоснись.

-- _Нет_.

В одно мгновение её лицо смялось, как мокрый картон. Она выпятила нижнюю губу.

-- Я... думала, что нравлюсь тебе.

-- Нравишься, но ты жена моего брата.

-- У тебя что, недомогание по этой части? -- В её голосе был обидный намёк.

-- Нет, но я не распутник. У тебя с Буном есть проблемы, и я не хочу вставать между вами.

Её глаза сузились и превратились в тоненькие щёлочки. Спала маска совершенства, и под ней оказалась настоящая Паддинг.

-- Ты точно такой же, как и они! Ты не беспокоишься ни о ком, кроме самого себя! -- Она встала, пьяно, неловкими движениями, поправляя свою одежду. -- О, ты строишь из себя такого надменного и сильного, а на самом деле ты такой же проклятый Эшер, во всех отношениях!

-- Говори тише. -- Уолен, должно быть, получал сейчас от этого дьявольское наслаждение.

-- Я буду орать, если захочу! -- Но она всё же была недостаточно пьяна, чтобы ей хотелось разбудить Маргарет Эшер. Она прошагала к двери и обернулась. -- Спасибо за помощь, мистер Эшер! Я её никогда не забуду! -- Она покинула комнату в праведном гневе, но дверью хлопнула не слишком сильно.

Рикс лежал на спине и ухмылялся. Значит, Бун просто пускал пыль в глаза, рассказывая о своих сексуальных подвигах. Вот так штука! Бун меня боится, думал он. Невероятно!

И он будет боятся меня до тех пор, пока я не покончу с ним.

Десять миллиардов долларов, размышлял он, постепенно отходя ко сну. С такими деньгами можно делать всё что угодно. Он бы обладал немыслимой властью. Тогда не нужно будет просиживать за пишущей машинкой, разыгрывая из себя то Бога, то Сатану.

..._больше не будет постоянных забот, книг и косых взглядов агентов_...

Странный монотонный голос неожиданно возник в его голове, шепча тихо и искушающе из самых глубин мозга. На мгновение Рикс был убаюкан им и увидел, как выходит из лимузина и направляется к открытым дверям оружейного завода, за которыми военные, симпатичные секретарши и подхалимы поджидали его, чтобы поприветствовать.

_Нет_, подумал он, и образы померкли. Нет. Все эти деньги до последнего цента испачканы кровью. Я должен идти в этом мире своим путём и рассчитывать на собственные силы. Мне не нужны эти кровавые деньги.

Но когда он потушил лампу и опять погрузился в сон, его последней мыслью было

..._десять миллиардов долларов_...

Спустя примерно час шум сильного ветра пробудил Паддинг от тяжёлого сна. Она взглянула на дверь и увидела силуэт, отбрасывающий в комнату тень из коридора. Она затаила дыхание, выжидая. Силуэт помедлил и прошёл. Паддинг вцепилась в шёлковую простыню. По каким-то причинам она не осмелилась открыть дверь и посмотреть, кто это разгуливает по Гейтхаузу среди ночи, но она почувствовала в комнате запах Уолена.

Она крепко зажмурилась и в темноте хриплым шёпотом позвала маму.

  7

Нью Тарп не прекращал бороться до тех пор, пока восходящее солнце не обагрило небеса.

Каждый раз, когда он в течение ночи пытался вырваться, колючки захватывали его ещё крепче. В нескольких местах они вошли в его тело. Пару раз он принимался плакать, но когда понял, что это истощает его силы, а без них он умрёт, он тотчас умолк, словно ему дали пощёчину.

В яму понемногу начал проникать свет. Ветер, такой яростный ночью, стих до едва слышного шёпота. Изо рта Нью ещё шёл пар, но кости уже начали леденеть. Он за всю жизнь никогда так не замерзал.

Дважды за ночь ему чудилось, что его зовут издалека. Он пытался звать на помощь, но его голос был слабым и хриплым, а голова сильно болела. Когда луна начала заходить, он услышал, как что-то движется по краю ямы. Он задрал голову, насколько позволяли обвившие его шею колючки, но ничего не увидел. Судя по треску ломающихся кустов, там было что-то большое. Нью казалось, что он слышит прерывистое дыхание. Но лес оставался тихим. Один из порывов ветра донёс до него мускусный запах зверя на охоте.

Жадный Желудок, подумал Нью, оставаясь совершенно спокойным. Жадный Желудок ходила по краю ямы. Жадный Желудок чуяла его и _хотела_ этот вкусный кусок мяса, но даже ужасная чёрная пантера не решалась спуститься в эти колючки.

Через некоторое время звуки стихли. Зверь ушёл на поиски более лёгкой добычи.

Каждый раз, закрывая глаза, Нью видел фигуру, стоящую на краю с чем-то безвольно висящим под мышкой. Он ничего не мог сказать об этой фигуре. Мужчина или женщина, какого возраста, человек ли вообще? Но он знал, кто это был. У него зашлось сердце и по коже поползли мурашки. Это было то, о чём предупреждала его мама всю жизнь, то, что унесло девочку Парнеллов в третью неделю сентября и маленького Вернона Симмонса прошлой осенью.

Иногда он думал, что всё это лишь сказки, придуманные родителями детей, живущих на горе Бриатоп, чтобы те не уходили далеко в лес.

Но теперь, благодаря лунному свету, он знал другое.

"Я должен выбраться отсюда!" -- мысленно крикнул Нью. Он снова рванулся, пытаясь вырвать у колючих веток левую руку и освободить правую ногу. Шипы вонзились ему в горло, и на коже выступили капельки крови. Маленькие коготки рвали его грудь.

Успокойся. Тише, не дергайся. Шипы задушат тебя. Нужно _обдумать_, как отсюда выбраться.

Он аккуратно повернул голову. Скелет охотника позади него, казалось, слегка светился. Нью увидел, что на нём всё ещё висит сгнивший охотничий рожок. Мертвец пробыл здесь очень, очень долго.

Его взгляд перешёл на вьюнок, оплетавший изломанную правую руку скелета. Зелёные кости пальцев показывали, как стрелка, на кучу поблекших листьев у правой ноги мертвеца.

Нью уставился на пустые ножны от охотничьего ножа.

А где же сам нож?

Выпал во время падения? Нью опять посмотрел на скрюченные кости пальцев. Затем на кучу листьев.

Он вытянул левую ногу и стал ворошить эту кучу носком ботинка. Из-под листьев бросилось врассыпную множество чёрных жуков. В воздухе повис сырой могильный запах. Колючки вонзились в него, как только он попытался дотянуться ещё левее. Он сдвинул ногу и попробовал рыть в другом месте, но раскопал лишь белые листья, червей и слизней.

Шипя от боли, когда шипы вонзались ему в горло, Нью раскапывал носком ботинка листья прямо под рукой скелета. Он орудовал ногой как лопатой, двигая ею вверх и вниз. Из потревоженного гнезда во все стороны поползли пауки.

Один из них вскарабкался на торчащую из сырой земли рукоятку охотничьего ножа, сделанную из оленьего рога.

_Охотник перед смертью должен был тянуться за своим ножом_.

Наверху каркнула ворона -- словно бы прозвучал жестокий смех. Нож с таким же успехом мог быть и в миле отсюда. С одной свободной рукой и свободной ногу Нью никак не мог до него дотянуться.

-- Помогите! -- крикнул он в отчаянии. Его голос прозвучал как предсмертный хрип. Мать, должно быть, уже ищет его. И другие люди тоже. Они должны в конце концов его найти. _Как же_, мрачно подумал он. Кто-то должен был найти и этого охотника.

Нью подавил стон и пристально уставился на нож. Нужно дотянуться до него, сказал он себе. Как-нибудь. Не то я так и умру здесь.

Теперь я глава семьи, подумал он. Мама всегда говорила ему об этом. Его папа погиб в феврале в Фокстоне в гараже, где он работал -- по словам шерифа Кемпа, в результате несчастного случая. Бобби Тарп накачивал шину грузовика, и она взорвалась прямо перед его лицом. Шериф сказал, что отец ничего не почувствовал и скончался там же, на месте.

_Сам в беду попадаешь_, говорила его мама, _сам из неё и выпутывайся_.

Нью очень любил отца. Бобби Тарп женился на Майре Саттервайт поздно, когда ему было уже за тридцать. Когда он умер, ему было сорок два. Как и у Нью, глаза у него были изумрудного цвета. Он был тихим, мирным человеком, но иногда Нью видел, что отец чем-то обеспокоен, и не знал, почему. Отец Нью был очень замкнутым человеком.

_Достать нож. Как-нибудь_.

Он представил, как нож лежит в его руке. Он попытался вытащить его ботинком, но только загнал его ещё глубже в землю. Мысленно он обхватил рукоять ножа из оленьего рога и почувствовал каждую выемку на ней. Нож оттягивал его руку.

_Страшила забрал его младшего брата. Его плоть и кровь. Стоял на краю ямы и всё время ухмылялся_.

Гнев, как молния, блеснул в глазах Нью. Он пристально смотрел на охотничий нож.

Если ты чего-нибудь хочешь достаточно сильно, однажды сказал ему отец, ты можешь этого добиться. Но только если ты хочешь этого умом и сердцем, хочешь каждой порой кожи и каждым волоском на голове и убеждён, что это правильно...

_Страшила ухмылялся. Смеялся над ним, смеялся, украв Натана и унеся его в глубину леса_...

Сердце Нью сильно забилось. Красным заволокло глаза. Он изо всех сил потянулся к ножу. Шипы безжалостно рвали его кожу и не собирались его выпускать.

_Страшила схватил его брата и посмеялся затем над ним из темноты_.

Волна ярости прошла сквозь него и наполнила его горьким гневом. Это был гнев, неведомый ему доселе. Гнев не только на Страшилу, но и на дешёвый сосновый гроб, принявший тело отца, на шину грузовика, которая взорвалась вдруг ни с того, ни с сего, на колючки и на гору Бриатоп, на старенький домик, в котором его молчаливая мать пекла пироги с ежевикой. Всё это Нью почувствовал каждой порой кожи, и его прошиб пот.

"Я ЕГО ХОЧУ", -- мысленно закричал он.

Охотничий нож затрепетал и с лёгким шорохом вышел из земли. Он завис в трёх дюймах над землёй, затем упал обратно в листья.

Нью изумленно вскрикнул.

На секунду он почувствовал, действительно _почувствовал_ нож, зажатый в правой руке, которая теперь сильно горела.

Мальчик посмотрел на нож, не подпрыгнет ли он опять, но этого не произошло. Однако теперь он свободно лежал на земле. Нью вытянул ногу и придвинул его ближе. Пауки поползли по его ботинку.

"Я хочу его... _сейчас_", -- сказал он мысленно и сконцентрировался на ощущении ножа в своей руке. На том, как он сжимает рукоятку пальцами, чувствует его тяжесть.

Нож подпрыгнул, как рыба, и снова лёг на землю.

Всё было как во сне. Там, где Нью ушиб голову о скалу во время падения, она сильно болела. Его виски, казалось, были зажаты в железных тисках. У него было ощущение, прежде ему незнакомое, будто его мозг отделён от тела и, разъединившись, работает по-другому. Сердце у мальчика сильно билось, и на мгновение боль в голове стала настолько невыносимой, что ему показалось, будто он теряет сознание.

Но этого не произошло. Нож лежал без движения на земле возле его ноги. Его лезвие было покрыто ржавчиной, но режущая кромка казалась ослепительно красной.

Нью ощутил остроту этого ножа. Импульс энергии возник между ними, связав их словно бы электричеством.

И Нью понял, что это такое.

_Магия_.

В этом ноже была магия. Он так долго лежал в земле Бриатопа, что впитал в себя часть магии горы. В нём есть магия, и эта магия должна помочь Нью спастись.

Я хочу его, скомандовал он.

Нож не шелохнулся.

Ну же. Я хочу его. Он представил, как нож поднимается с земли, медленно-медленно, плывёт по воздуху к его раскрытой руке. Он ощутил холод рукоятки из оленьего рога и сжал её. Ну. Я хочу этот нож, _сейчас же_.

Нож подпрыгнул, ещё подпрыгнул.

Ну, ну же, чёрт возьми! Нью опять пронизал гнев.

Будто подчиняясь ему, нож высоко подпрыгнул и повис, вращаясь, в трёх футах над землёй. Он начал было двигаться к его руке, но опять упал на землю. В следующий раз было проще, но нож опять упал. Теперь он лежал на земле прямо под правой рукой мальчика.

Поднимайся, командовал Нью. Поднимайся и иди ко мне в руку. Он едва не хихикнул. Что скажет об этом Натан! Но воспоминание о Натане пришло и ушло. Он видел белый лунный свет на бесчувственном лице Натана и мысленно вскрикнул.

Волшебный нож, вращаясь, поднялся с земли, кружась вокруг своей оси, и скользнул Нью прямо в руку, где сидел как влитой.

Нью начал быстро рубить держащие его ветки. Колючие веревки, обхватившие его грудь, рвались с резким звуком, и из них сочилась желтоватая жидкость. Он освободил левую руку и увидел, что всё запястье опоясано ранками. Труднее всего было резать колючки вокруг шеи, так как некоторые из них довольно глубоко вошли в неё, а ему вовсе не хотелось перерезать себе горло.

К тому времени, как он полностью освободился, лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, стали тёплыми и золотыми. Выковыривая в земляной стене отверстия для ног, он стал карабкаться наверх, цепляясь за кусты и корни. Наверху, всё ещё сжимая в руке волшебный нож, он повернул к яме мрачное исцарапанное лицо и прокричал: "Умрите, проклятые!" Его голос напоминал слабый хрип, но был пропитан злостью.

Затем он вернулся на тропинку, где стояли его корзины, содержимое которых было расклёвано воронами, и побежал домой.

Нью не увидел, как колючки в яме начали чернеть и вянуть, погибая.

  8

-- О чём задумался? -- весело спросила Маргарет Эшер.

Рикс очнулся от задумчивости. -- Так, ни о чём, -- ответил он и вновь принялся за колбасу, лежащую у него на тарелке. На самом деле он думал о том, какое замечательное стоит утро. Они сидели на застеклённой веранде позади Гейтхауза, откуда открывался вид на сад и горные пики на западе. Сейчас сад представлял собой настоящее буйство расцветок. Хотя было только восемь часов, чёрнокожий садовник в соломенной шляпе уже вовсю трудился, подметая опавшие листья с мощёных дорожек, пересекавших сад. Мраморные амуры, фавны и сатиры важно стояли в цветах.

Небо было голубым и чистым. По нему пролетела стая диких уток. Завтрак был отличный, кофе крепкий, и Рикс прекрасно выспался после ухода Паддинг. Когда он принимал этим утром витамины, то взглянул в зеркало и заметил, что мешки под глазами стали как будто поменьше. Или ему только показалось? Как бы то ни было, он чувствовал себя прекрасно и даже обрел аппетит, так как прикончил весь завтрак. За год своего отсутствия он соскучился по стряпне Кэсс.

-- Я слышала, как утром приехал Бун, -- сказала Маргарет. Сегодня на её лице был лишь тонкий слой косметики, чтобы оттенить скулы. -- Думаю, это было где-то около пяти. Ты удивишься, узнав, что я могу слышать, когда в доме тишина.

-- Да? -- Рикс быстро насторожился. Она имеет в виду, что слышала его разговор с Паддинг? Вряд ли. Её комната находится в другом конце коридора и между ними много комнат.

-- Я отчётливо слышала, как Бун и та женщина ссорились как кошка с собакой. -- Она покачала головой и презрительно сжала губы. -- О, говорила я ему -- "не женись на ней"! Говорила, что он пожалеет, и, видишь, я ничуть не ошиблась. Да, он очень жалеет об этом.

-- Почему же тогда он не разведётся с ней, как с двумя предыдущими, если он так несчастлив?

Она аккуратно сложила свою салфетку и положила её за тарелкой. Вошла горничная и принялась убирать грязную посуду.

-- Потому что, -- сказала Маргарет после того, как горничная ушла, -- можно не сомневаться в том, что эта шлюха нарасскажет про нас, если её выпустить из имения. Она всего лишь маленькая пьющая дура, но она носила фамилию Эшер в течение двух лет, четырёх месяцев и двенадцати дней, на два года дольше, чем её предшественницы. Она знает про нас... некоторые вещи, которые могут просочиться в печать, если она сорвётся с цепи.

-- Ты имеешь в виду Недуг?

Глаза Маргарет затуманились.

-- Да, его. И не только. Например, сколько у нас денег, какой недвижимостью мы владеем. Она знает о нашем острове в Карибском море, о казино в Монте-Карло, о банках и других компаниях. У Буна язык без костей. Представь себе заголовки газет в случае развода. Эта маленькая шлюха не удовлетворится соглашением без суда, как две другие. Она пойдёт прямо в "Нэшенл Инквайр" и наговорит про нас всякую зловещую ложь.

-- И зловещую правду? -- спросил Рикс.

-- Ты очень плохого мнения о своей семье, Рикс. Ты должен гордиться тем, кто ты есть, и тем вкладом, который внесли твои предки в выживание страны.

-- Верно. Да, я всегда был белой вороной, не так ли? Думаю, мне слишком поздно разыгрывать из себя звёздно-полосатого барабанщика.

-- Пожалуйста, не надо о флагах, -- холодно сказала Маргарет. Рикс знал, что мать помнит о фотографии, появившейся в нескольких газетах Западной Каролины. На ней Рикс в тенниске размахивал чёрным флагом. Его волосы доставали до плеч, и он шагал в первом ряду толпы демонстрантов из Университета Западной Каролины, протестовавших против войны во Вьетнаме. Снимок был сделан за минуту до того, как полиция стала их разгонять. Ещё до того, как сражение было окончено, у девятерых были сломаны кости, а Рикс сидел посреди дороги, с шишкой величиной с куриное яйцо на голове, и наблюдал море ног вокруг себя.

Эта фотография появилась и на первой странице еженедельника "Фокстонский демократ", с кружком вокруг головы Рикса. Уолен был вне себя.

-- Тебе бы следовало изучить достижения твоих предков, -- посоветовала Маргарет. Рикс вежливо слушал, не показывая удивления. -- Они бы преподали тебе пару уроков фамильной гордости.

-- Но как, скажи на милость, я могу это сделать?

Она пожала плечами.

-- Ты мог бы для начала прочитать некоторые из тех книг, что Уолен принёс из библиотеки Лоджии. Последние три месяца он изучает семейные документы.

-- _Что?_ -- сердце Рикса забилось.

-- Семейные документы. Это их Уолен велел слугам принести из Лоджии. Дюжина старых бухгалтерских книг, дневников и других бумаг из фамильного архива. В библиотеке Лоджии их тысячи. Я их, естественно, никогда не видела, но Эдвин мне рассказывал.

Рикс был поражён. Семейные документы? Прямо здесь, в Гейтхаузе?

-- Я думал, ты не знаешь, что это за книги.

-- Да, я не знаю точно, какие это книги и почему Уолен их читает. Но я определённо знаю, что они из библиотеки Лоджии.

-- Ты видела их? -- Спокойно, сказал он себе, не выдавай свою заинтересованность!

-- Конечно, видела. Я была там в то утро, когда их принесли. Некоторые из них так заплесневели, что воняли, как дохлая рыба.

Боже мой, подумал Рикс. Он подпёр подбородок рукой, чтобы удержаться от ухмылки. Фамильные документы в библиотеке Гейтхауза! Он надеялся, что сможет найти что-нибудь стоящее, но это был дар свыше! Нет, подожди-ка. В бочке с мёдом есть ложка дёгтя.

-- Библиотека ведь заперта, -- напомнил он матери. -- Даже если бы я и захотел заглянуть в эти книги, я бы не смог войти, не так ли?

-- Да, Уолен настаивал, чтобы библиотека была закрыта. Но, естественно, у Эдвина есть связка запасных ключей. Мы должны проветривать там и вытирать пыль. Если этого не делать, весь дом пропахнет плесенью. -- Она внезапно моргнула, и Рикс понял, что она подумала о запахе Уолена. -- Прекрасный завтрак, не правда ли? -- спросила она, быстро овладев собой. -- Бун пожалеет, что пропустил его.

Рикс собрался ещё порасспросить её о библиотеке в Лоджии, но тут он услышал тихое завывание. Птицы поспешно взлетели с дерева. Звук становился всё громче. Он посмотрел на небо и увидел серебристый вертолёт, промчавшийся над Гейтхаузом. Он сделал круг и медленно опустился на вертолётную площадку.

-- О, это, наверное, твоя сестра! -- Маргарет поднялась со стула, желая посмотреть. -- Кэтрин вернулась! -- обрадовалась она.

Но вместо Кэт на дорожке появились двое мужчин, один в военной форме, а другой в тёмном деловом костюме, солнечных очках и с дипломатом.

-- Опять они, -- сказала Маргарет, садясь. Она тихо вздохнула. -- Это к Уолену.

-- Кто это? -- спросил Рикс.

-- Один из Пентагона. Думаю, ты видел его раньше, а может и нет. Генерал Маквайр. А другой -- мистер Меридит с военного завода. Доктор Фрэнсис говорил твоему отцу, что он должен соблюдать абсолютный покой, но Уолен ничего не слушает. -- Она улыбнулась Риксу, но её глаза оставались пустыми. -- Когда твой отец поправится, мы уедем в отпуск. Возможно, в Акапулько. Там, должно быть, замечательно в январе, как ты думаешь?

-- Да, -- ответил он, внимательно глядя на неё, -- наверное.

-- В Акапулько всё время солнечно. Твоему отцу нужен хороший отпуск. Ему нужно уехать туда, где солнце и смех.

-- Извини. -- Рикс встал. -- Я бы хотел прогуляться. Подышать свежим воздухом.

-- Сегодня прекрасный день для прогулки, не правда ли? Если хочешь, можешь прогуляться верхом.

-- Я найду, чем заняться. Спасибо за завтрак. -- Он вышел, оставив мать на террасе. Ему было невыносимо сознавать, что она живёт в смутном мире фальшивых надежд и мечтаний, ожидая, что её муж отбросит саван и спустится вниз по лестнице, пританцовывая как Фред Астер. Следующее её путешествие будет на фамильное кладбище Эшеров, расположенное на востоке поместья.

Но сейчас он хотел найти Эдвина. Ему хотелось получить запасной ключ и самому заглянуть в библиотеку. Но нужно быть очень осторожным. Он не хотел, чтобы кто-либо узнал о его намерениях, и теперь даже жалел, что посвятил Кэсс в свои планы. Если у Уолена возникнет хоть малейшее подозрение, что он собирается поворошить старые гробы Эшеров, документы моментально окажутся снова в Лоджии. Он остановил горничную и спросил, не видела ли она Эдвина, но она ответила отрицательно.

Рикс вышел из Гейтхауза. Воздух был удивительно свежим и пьянящим. Эдвин мог быть в дюжине мест, руководя какой-нибудь из многих повседневных работ. Рикс пошёл через сад по дороге, ведущей мимо теннисных кортов к дому Бодейнов.

Он прошёл мимо гаража, длинного, приземистого строения из камня с десятью дверями, при открывании уходящими вверх. Раньше в нём стояли кареты и экипажи Эшеров, теперь же там был красный "Феррари" Буна, розовый "Мазерати" Кэт, новый лимузин, запасной лимузин на случай поломки первого, красный "Тандебёрд 57", синий "Кадиллак 52", белый "Паккард 48", серый "Дузенберг 32", "Штуц Беркат" и "Форд" модели Т в отличном состоянии. Это были те машины, которые Рикс видел, когда был здесь в последний раз. За год их состав вполне мог обновиться.

Дом Бодейнов едва ли можно было сравнить с Гейтхаузом, но это был большой викторианский дом, расположенный между деревьев. За ним стоял гараж с фургоном, принадлежавшим Эдвину. Рикс подошёл к передней двери и позвонил.

Дверь открылась. На пороге стоял Эдвин в униформе, но без кепи.

-- Рикс, -- сказал он и улыбнулся, но в его глазах была боль. -- Пожалуйста, заходи.

-- Рад, что застал тебя, -- сказал Рикс и зашёл в дом. И сразу его захлестнули воспоминания. Этот дом, как и его спальня, ничуть не изменился. Обитые деревом стены были украшены кружевами, сделанными Кэсс. На полу в гостиной лежал местами протёртый бургундский ковёр с золотой каймой по краям. В камине из красного кирпича мигал маленький огонёк, а вокруг него стояли уютные кресла и диван. Над камином висела гирлянда, сделанная из сосновых шишек и желудей. Два больших окна гостиной выходили прямо на Гейтхауз.

Рикс садился на этот ковёр и мечтал перед очагом, а Кэсс читала ему басни Эзопа или сказки Ганса Христиана Андерсена. Кэсс могла растрогать сказкой о стойком оловянном солдатике или рассмешить басней о жадной лисе, захотевшей виноград. Эдвин делал лучший в мире горячий шоколад, а его рука на плече Рикса была приятней всякой похвалы. Что же стало с тем маленьким мальчиком, который сидел, мечтая, перед огнём?

-- Вам что-нибудь нужно от меня? -- спросил Эдвин, нарушив молчание.

-- Да, я... -- Его внимание привлекла фотография на камине. Он пересёк ковёр и увидел на маленькой фотографии в рамке самого себя в возрасте семи или восьми лет, одетого в костюм с галстуком. Он стоял между Кэсс и Эдвином, которые также выглядели значительно моложе. Он вспомнил слугу, который сделал эту фотографию. Снимали в жаркий июльский день, в его день рождения. Родители Рикса уехали в Вашингтон по делам и взяли с собой Буна. Эдвин и Кэсс организовали для него вечеринку и пригласили всех детей слуг и его приятелей из частной школы в Эшвилле. Рикс взял фотографию и пристально посмотрел на неё. Все тогда были счастливы. Весь мир был счастлив. Не было ни войн, ни даже разговоров о войнах. Не было чёрных знамён, демонстраций и полицейских дубинок. Жизнь виделась ему в розовом свете.

-- Я забыл об этом, -- тихо сказал Рикс. Он смотрел то на одно лицо, то на другое, а Эдвин стоял позади него. Три счастливых человека стояли взявшись за руки, думал Рикс. Но на снимке было ещё кое-что, чего он никогда не замечал.

За левым плечом Рикса над верхушками летних деревьев виднелся один из дымоходов Лоджии. Лоджия присутствовала на его дне рождения, а он даже не знал об этом.

Рикс поставил фотографию обратно на камин.

-- Я бы хотел взять у тебя ключ от библиотеки, -- сказал он, обернувшись. -- Папа предложил мне попользоваться находящимися там материалами.

-- Вы имеете в виду... документы, которые ваш отец взял из Лоджии?

-- На самом деле я ищу что-нибудь об Уэльсе и об угольных шахтах. -- Рикс улыбнулся. Он почувствовал, как внутри у него всё сжалось. Он терпеть не мог врать Эдвину Бодейну. Но он боялся, что если Эдвин узнает настоящую причину, то из лояльности к Уолену он не даст ему ключей. -- Как ты думаешь, в библиотеке есть что-нибудь об угольных шахтах?

-- Должно быть. -- Он внимательно посмотрел в глаза Риксу, и на секунду Рикс почувствовал, что Эдвин видит его насквозь. -- Я думаю, там есть книги обо всём на свете. -- Он пересёк комнату и подошёл к полке со множеством ящичков. На первом было написано "МАШИНЫ", на втором "СЛУЖЕБНЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ", на третьем "ДОМ", на четвёртом "МЕСТА ОТДЫХА", и на последних трёх -- "ЛОДЖИЯ". Эдвин выдвинул ящичек с надписью "ДОМ" и достал оттуда большую связку ключей всевозможных форм и размеров. Он нашёл нужный ключ и начал отцеплять его от связки. -- О чём будет ваша следующая книга? Об Уэльсе? -- спросил он.

-- Пока ещё точно не знаю. Ты только не смейся, я хочу написать о вампирах, живущих в старых угольных шахтах. -- За ложью следовала ложь.

-- Боже! -- сказал Эдвин. На его мягком лице появилась лукавая ухмылка. -- Каким же образом вы наткнулись на подобную идею?

Рикс пожал плечами.

-- Понятия не имею. Во всяком случае, я только начал исследования. Может, будет толк, может, нет.

Эдвин отцепил ключ и положил на место связку. Протягивая его Риксу, он тихо сказал:

-- Кэсс мне рассказала, Рикс.

О, Боже!

-- Она рассказала, да?

-- Да, мы говорили об этом вчера вечером.

-- Что ж, хорошо, -- сказал Рикс. -- И каково твоё мнение?

-- Мнение? Ну, моё мнение, как вы выразились, состоит в том, что Логан сможет отлично работать, если научится терпению и дисциплине.

-- Логан?

-- Ну да, ведь мы о нём говорим. Кэсс рассказала мне вчера вечером, что известила вас о нашей отставке. Я собирался сам сказать вам об этом по дороге из аэропорта, но не хотел обременять вас ещё больше.

Рикс с облегчением положил ключ в карман брюк.

-- Другими словами, он нетерпелив и недисциплинирован?

-- Логан очень молод, -- дипломатично ответил Эдвин и поправил фотографию на камине. -- У него ещё недостаточно сильно развито чувство ответственности. Он не понимает до конца значения традиции. С тех пор как Хадсон Эшер нанял человека по имени Витт Бодейн помощником садовника и тот за четыре года стал управляющим, одно поколение Бодейнов сменяется другим. Мне бы меньше всего хотелось ломать эту старую традицию.

-- Значит, ты думаешь, что сможешь научить девятнадцатилетнего мальчика всему, что знаешь?

-- Когда я стал управляющим, в Эшерленде было более трёх сотен слуг. Теперь же меньше восьмидесяти. Я не говорю, что он не будет ошибаться. Я даже не уверен, сможет ли он вообще работать. Но я намерен сделать всё от меня зависящее и даже более, чтобы Логан понял важность этой традиции.

-- Не терпится его увидеть, -- сказал Рикс без особого энтузиазма.

-- Хорошо. -- Эдвин взглянул на свои карманные часы. -- Я сейчас прибирал в своей комнате наверху. Через час я должен забрать Логана с фермы Роберта. Вы могли бы составить мне компанию, если хотите.

Рикс хотел попасть в библиотеку, но у него разгорелось любопытство насчёт юнца, который должен занять место Эдвина. Он решил, что было бы слишком опасно копаться в документах средь бела дня. Это может подождать до вечера. -- Хорошо, -- согласился он. -- Я еду.

Эдвин снял своё кепи с вешалки в прихожей и надел его на голову. Затем они вышли на улицу, сели в фургон Эдвина и выехали из Эшерленда.

  9

Рикс смотрел в окно на табачные поля вдали. Он заметил фермера, погоняющего ломовую лошадь, которая тянула его повозку по проселочной дороге. От дороги поднималась пыль, висевшая в воздухе как блестящий туман. Эдвин ехал с прогулочной скоростью в сторону Тейлорвилля и наслаждался прекрасными пейзажами -- багряными лесами, полями, готовыми к жатве. Они проехали мимо лежащей на поле горы тыкв. Их загружали в кузов грузовика, чтобы продать на эшвилльском рынке. Эти тыквы почему-то напомнили Риксу фотографию, которую он видел во время войны во Вьетнаме: гора человеческих голов, гниющих на солнце.

Старый вопрос опять вертелся у Рикса на языке. Он и раньше задавал его Эдвину и всегда получал один и тот же ответ. Спрашивать про это означало выходить на зыбкую почву, которая в любой момент неожиданно могла уйти у него из-под ног. Но делать было нечего.

-- Эдвин, -- сказал он в конце концов, -- когда ты говорил с Сандрой тем вечером, ты уверен, что она не... понимаешь... казалась бы... она не была... -- он запнулся.

-- Взволнована? -- участливо спросил Эдвин.

-- Да. Взволнована.

-- Нет, не была. Ни в малейшей степени. Она казалась очень счастливой. Она рассказала мне, что вы продали в "Стрэтфорд Хаус" "Сходку", только что окончили "Огненные пальцы" и собираетесь отметить это завтра вечером. Я был абсолютно уверен, что всё в порядке.

-- Всё и было в порядке. За исключением, может быть, нескольких мелочей. Было туговато с деньгами, сломалась посудомоечная машина, барахлила трансмиссия в автомобиле, страховая компания напомнила про очередные взносы. Но, Эдвин, Сандра была сильной женщиной. Сильной морально. До этого мы вместе прошли через тяжёлые времена. Дьявол, ведь именно она меня во всём поддерживала. -- Его пальцы были сжаты в кулаки и одеревенели от напряжения. Он с трудом их разжал.

-- Иногда люди странно себя ведут. Конечно, я никогда не встречал вашу жену, но всегда, когда мы говорили по телефону, она казалась счастливой и очень сильно влюблённой в вас. -- Эдвин сдвинул седые брови. -- Вам следует забыть об этом, Рикс. Это в прошлом.

-- Я не могу забыть об этом! -- Его голос сорвался, и ему пришлось сделать паузу. -- Я пытался. Всё было в порядке, Эдвин. Она не была сумасшедшей. Она не была человеком, который просто так сдаётся и режет себе вены в ванной.

-- Мне очень жаль, -- мягко сказал Эдвин. -- Я хотел бы вам сказать, что она казалась взволнованной, если вам это может помочь. Но когда мы говорили по телефону тем вечером, Сандра казалась очень счастливой. Я был так же потрясён, как и вы, когда это произошло.

Четыре года назад Рикс позвонил Эдвину в Эшерленд, когда обнаружил Сандру, лежащую в ванне. Столько было крови, столько крови! Вода была красной, голова Сандры сползла вниз, и её волосы плавали как лепестки мятого цветка. Испачканная в крови бритва, которой она воспользовалась, валялась на кафеле.

Рикс был в шоке, он просто обезумел, и Эдвин велел ему позвонить в полицию и ни к чему не прикасаться, пока не приедут полицейские. Следующим утром он вылетел в Атланту к Риксу и оставался с ним до похорон.

После этого ночные кошмары Рикса о Лоджии стали чаще, и приступы навалились на него с новой силой.

За день до этого Сандра рассказала ему, что в его отсутствие звонил Эдвин и они немного поговорили о нём, о его новой книге и об их возможном приезде в Эшерленд на Рождество. Она казалась очень счастливой и надеялась и дальше помогать Риксу справляться с его комплексом вины за бизнес своей семьи. Он всегда говорил ей, что она -- его спасательный круг, и что без неё он вряд ли бы смог изливать свои чувства в очередной книге. Они много раз говорили о его детстве в Эшерленде и о необходимости жить самостоятельно. Сандра вдохновляла его писать и оставалась неунывающей оптимисткой.

Спустя четыре года Рикс всё ещё не мог понять, что же произошло. Он любил её очень сильно и думал, что она тоже его любит. Размышляя над её смертью, Рикс находил лишь одно возможное объяснение: он каким-то образом оказывал на неё пагубное воздействие, которое ввергло её в тщательно и трагически замаскированную депрессию.

-- Ещё раньше она говорила мне, как много вы для неё значите, -- сказал Эдвин. -- Я считаю, то, что побудило её лишить себя жизни, было в её сознании задолго до встречи с вами. Я думаю, это было неизбежно. Вам некого винить, Рикс. Некого.

-- Хотелось бы верить.

Эдвин притормозил и свернул с главного шоссе на пыльную, петляющую между табачными полями дорогу. На холме стояли амбар и скромный белый дом. За домом была маленькая мастерская. На крыльце сидела седая женщина в льняном платье и шелушила бобы на металлической сковороде. Как только они подъехали, дверь дома открылась, и оттуда вышел высокий пожилой человек с роскошными седыми усами. Он был в грубой рабочей одежде, но держался с достоинством Бодейнов.

Роберт Бодейн подошёл к вышедшим из машины Риксу и Эдвину. Его жена отложила бобы и тоже спустилась с крыльца.

Братья обменялись рукопожатием.

-- Ты помнишь Рикса? -- спросил Эдвин. -- Думаю, когда ты видел его в последний раз, он был вот такой. -- Он поднял руку фута на четыре от земли.

-- _Рикс?_ Тот маленький мальчик? Боже мой! -- изумился Роберт. Его лицо было сильно обветрено, два нижних передних зуба отсутствовали. Когда они пожали друг другу руки, Рикс удивился его силе. -- Я думаю, вы не помните меня. Я приезжал в Эшерленд.

Рикс не помнил, но улыбнулся и сказал:

-- Кажется, помню. Рад видеть вас снова.

Роберт Бодейн представил свою жену, Дженни, и пару минут говорил с Эдвином о небывалом урожае, который он ожидает в этом году.

-- Тебе бы следовало самому стать фермером, -- сказал Роберт с лукавой ухмылкой. -- Земля под ногтями сделала бы из тебя мужчину.

-- Спасибо, я надеюсь месяца через три гулять по песку Флориды. Логан готов?

-- Его сумки собраны. Я полагаю, парень где-то гуляет. Трудно уследить за таким шалопаем. Эй, Логан! -- крикнул он в сторону леса позади дома. -- Эдвин приехал за тобой!

-- Вероятно, бегает с Маттом, -- сказала его жена. -- Он сразу полюбил этого пса.

-- Эй, Логан! -- опять крикнул Роберт. -- Посидите пока на террасе. Он скоро появится.

Молодой человек с вьющимися волосами цвета начищенной меди выглянул из окна мастерской. Дедушка вместе с гостями шёл на террасу. Он знал, что высокий старый пижон в костюме -- это Эдвин, а второй мог быть кем-нибудь из Эшерленда. Однако девяти тридцати ещё не было. Эдвин приехал раньше. Что ж, подумал молодой человек, тогда он может и подождать.

Он повернулся к верстаку и оценивающе посмотрел на работу, которую только что делал. На Логане был рабочий халат деда. На халате была забавная картинка, изображающая повара, который жарит сосиски в гриле, а над ней была надпись: _Пусть я не слишком симпатичен, зато безусловно умею готовить_. Логан давно уже хотел сделать эту работу. Он убрал молоток и пилу на место, в ящик для инструментов, и аккуратно вытер руки тряпкой.

Он снял халат и накинул его на верстак. Затем, удовлетворённый, закрыл за собой, запер дверь на засов и разнузданной походкой медленно направился к дому.

Рикс увидел приближающегося молодого человека и тут же решил, что не доверит ему даже чистку своих ботинок, не говоря уж об обязанностях Эдвина в Эшерленде.

Логан шёл надменной разболтанной походкой, засунув руки в карманы бледно-голубых джинсов. Поверх серой рабочей рубашки на нём была потёртая кожаная куртка. Он поддал ботинком валявшийся на дороге камешек. Его вытянутое румяное лицо с резко выступающими скулами окаймляли длинные волосы, и когда он подошёл поближе, Рикс заметил, что его глубоко посаженные глаза холодного голубого цвета. Смотрел Логан отчужденно и рассеянно, почти скучающе. Входя на террасу, он смерил каждого из них быстрым взглядом.

-- Мы звали тебя, парень, -- сказал Роберт. -- Где ты был?

-- В мастерской, -- ответил Логан хрипловатым баском. Он действовал Риксу на нервы. -- Так, болтался там без дела.

-- Ну, не стой столбом. Поздоровайся с Эдвином и мистером Эшером.

Молодой человек обратил внимание на Рикса. Когда он улыбался, поднималась лишь одна сторона его рта и его улыбка напоминала презрительную усмешку.

-- Да? -- спросил он. -- Вы действительно Эшер?

-- _Мистер_ Эшер, -- сказал Рикс.

-- Вы будете моим новым боссом?

-- Нет. Им будет Эдвин.

-- Понял, -- Логан протянул руку Риксу, и тот заметил красное вокруг его ногтей. Улыбка на лице Логана дрогнула, и он убрал руку. -- Работал в мастерской, -- сказал он. -- Запачкался в краске, наверное. Следовало бы быть более аккуратным.

-- Следовало.

Эдвин встал со стула и пожал Логану руку. Логан был почти такого же роста, как и Эдвин, но гораздо шире в плечах. У него были большие рабочие руки.

-- Мы должны ехать обратно в Эшерленд, -- сказал Эдвин. -- Твои вещи готовы?

-- Мне нужно всего несколько минут. Рад встрече с вами, мистер Эшер, -- сказал Логан, улыбнулся и ушёл в дом. Улыбка умного зверя, подумал Рикс.

Эдвин внимательно наблюдал за Риксом.

-- Ваше мнение о нём написано у вас на лице, -- сказал он. -- Дайте ему шанс.

-- Логан отличный парень, мистер Эшер, -- сказала Дженни, шелуша бобы. -- О, у него есть острые углы, но у кого их в таком возрасте нет? Он умён и воспитан в строгости.

-- Шалопай, -- сказал Роберт. -- Напоминает мне самого себя в его возрасте.

-- Я его давно исправила. -- Она подмигнула Риксу и резко свистнула. -- Эй, Матт! Иди сюда! Куда эта собака запропастилась? Рано утром этот пёс чуть не взорвался от лая.

-- Гоняется где-нибудь за воробьями, наверное.

Логан вышел из дома с двумя чемоданами, и Рикс встал. Рикс сказал, что был рад встретиться с Бодейнами, Эдвин взял один из чемоданов, и они пошли к фургону.

Логан и Эдвин положили чемоданы в фургон и сели в машину. Логан занял место на заднем сиденье и опустил окно.

-- Будь хорошим мальчиком! -- крикнула ему миссис Бодейн. -- Слушайся Эдвина.

-- Эй, дедуля, -- сказал Логан. -- Я делал кое-какую работу в мастерской и не успел за собой убрать. Там остался небольшой беспорядок.

-- Я приберу. Слушайся Эдвина и работай так, чтобы мы гордились тобой, слышишь?

-- Не бойся, не подкачаю, -- сказал Логан и поднял стекло. Эдвин дал задний ход, а Логан махал рукой бабушке и дедушке. -- В этой штуке есть радио? -- спросил он.

На пороге мастерской Роберт Бодейн остановился и проводил взглядом машину, пока та не скрылась из виду.

-- На завтрак свежие бобы! -- крикнула его жена. -- Хочешь к ним ещё картошки?

-- Это было бы прекрасно, -- ответил он. Он отпер дверь и вошёл в мастерскую. Работа его внука была накрыта халатом, и в воздухе стоял сильный запах.

Он приподнял халат.

До него не сразу дошло, что груда грязи на верстаке была раньше собакой. Матт был обезглавлен и расчленён, а его внутренности лежали в луже густой застывшей крови.

Он услышал, как жена опять зовёт его, и стал искать, чем бы это соскрести.

  10

Когда они приехали, то увидели припаркованный перед Гейтхаузом серебристый "Кадиллак". Логан оценивающе присвистнул с заднего сиденья, нарушив тем самым тишину, царившую в фургоне от Тейлорвилля.

-- Это машина доктора Фрэнсиса, -- сказал Эдвин Риксу и остановил фургон под аркой. -- Я покажу Логану имение, а вам лучше пойти посмотреть, что там происходит.

Когда Рикс выходил, Логан сказал:

-- Рад был познакомиться, мистер Эшер. -- Рикс оглянулся и увидел холодную улыбку молодого человека. Он не продержится здесь и недели, сказал себе Рикс.

Затем он поднялся по ступеням и вошёл в Гейтхауз, где слуга сообщил ему, что мать ищет его и хочет, чтобы он немедленно пришёл в гостиную.

Он быстро прошёл по коридору и открыл двери гостиной.

-- ...разрушительная клеточная активность... -- услышал он. Потом мужчина, говоривший это Буну и Маргарет, обернулся и посмотрел через комнату на него.

-- Доктор Фрэнсис, это наш младший сын, -- сказала Маргарет. -- Рикс, проходи и садись. Я хочу, чтобы ты услышал, что нам хочет сказать доктор.

Рикс сел на стул слева от Буна, так, что можно было хорошо видеть доктора Фрэнсиса. Доктор Фрэнсис был элегантным мужчиной средних лет с темными, местами тронутыми сединой волосами и высоким лбом. Тёмные глаза пристально смотрели на Маргарет из-под очков в черепаховой оправе. Рикс заметил, что у него артистические руки, руки хирурга или пианиста. Доктор был в безукоризненном костюме кирпично-красного цвета и с коричневым галстуком.

Доктор Фрэнсис продолжил с того места, на котором его прервали.

-- Разрушительная клеточная активность в тканях, взятых на анализ у мистера Эшера, усиливается под воздействием радиации. Это говорит нам о том, что традиционные методы лечения рака, при котором это, видимо, зависит от клеточного базиса, не принесут успеха. -- Он снял очки и протёр стёкла пёстрым платком. Под глазами от усталости были тёмные круги. -- Кровяное давление у него взлетает до стратосферы. Мы едва успеваем откачивать жидкость из его лёгких. Я боюсь, что его почки вот-вот откажут. Чувствительность его нервной системы повышается с каждым днём. Он жалуется, что у него проблемы со сном из-за шума его собственного сердца.

-- Единственное, что я хочу знать, -- сказала Маргарет, -- это когда Уолен снова будет здоров.

Возникло тягостное молчание. Доктор Фрэнсис прочистил горло и снова надел очки. Бун внезапно встал со стула и подошёл к буфету, в котором был бар с ликёрами и стаканы.

-- Миссис Эшер, -- в конце концов сказал доктор, -- сейчас ясно только одно, и я думал, вы это понимаете. Недуг Эшеров в настоящее время -- это неизлечимая болезнь, в результате которой происходит разрушение клеточной структуры организма. Белые кровяные тельца поглощают красные. Пищеварительная система питается тканями собственного тела. Клетки мозга, связующие ткани, хрящи и клетки костей разрушаются и поглощаются. Я не претендую на то, чтобы понять, почему или как это происходит.

-- Но вы же доктор. -- Голос Маргарет едва заметно дрожал, а в глазах был безумный блеск. -- Специалист. Вы должны что-то сделать. -- Она вздрогнула, когда Бун кинул в стакан кубик льда.

-- Транквилизаторы ему помогают, действуют и обезболивающие. Миссис Рейнольдс отличная сиделка. Мы продолжим исследование его тканей. Но я не смогу сделать ничего больше, пока он не согласится лечь в больницу.

-- За всю свою жизнь Уолен никогда не лежал в больницах. -- На лице Маргарет отразилось недоумение. -- Огласка. Может быть такая... _ужасная_ огласка.

Доктор Фрэнсис нахмурился.

-- Я полагаю, огласка должна беспокоить вас в последнюю очередь. Ваш муж умирает. Я не могу выразиться более определённо. Я не могу предоставить ему адекватное лечение в той комнате.

-- Сможете ли вы его вылечить в больнице? -- спросил Бун, взбалтывая виски.

-- Я не могу этого обещать. Но мы сможем сделать больше тестов и взять больше тканей на анализ. Мы бы лучше исследовали процесс разрушения.

-- Вы хотите сказать, что будете использовать его как подопытного кролика?

Щёки доктора порозовели и Рикс заметил в его глазах раздражение.

-- Как можно лечить что-то, молодой человек, если не имеешь об этом ни малейшего понятия? Насколько я знаю, физиологи, которые обследовали предыдущие поколения вашей семьи, были так же озадачены, как и я. Почему это происходит только с вашей семьёй? Почему это начинается практически внезапно, когда в остальном состояние здоровья отличное? Почему чувствительность нервов так противоестественно обостряется, в то время как остальные функции организма быстро идут на убыль? В прошлом ваша семья также отказывалась от обследований. -- Он быстро взглянул на Маргарет, но она была слишком заторможенной, чтобы реагировать. -- Если мы хотим хотя бы надеяться излечить эту болезнь, нам сперва надо понять её. Если это означает использовать вашего отца как "подопытного кролика", то так ли это плохо?

-- Пресса в поисках его переберет больницу по кирпичику, -- сказал Бун.

-- Уолен всегда был таким здоровым, -- сказала Маргарет тихим и слабым голосом. Она смотрела на доктора Фрэнсиса невидящим взглядом. -- Он никогда раньше не болел. Никогда. Даже когда он ранился во время бритья, порезы заживали на следующий день. Я никогда не видела, что у него идёт кровь. Может, капля или две. Однажды, когда мы только поженились, Уолен взял меня в конюшню показать нового арабского жеребца. Лошадь его скинула, и он... он ударился затылком о землю. Я никогда не забуду звук этого удара. Я думала, он сломал шею... но Уолен поднялся как ни в чём не бывало. Он никогда раньше не получал травмы и не болел.

-- Теперь он болен, -- сказал доктор Фрэнсис. -- Я не смогу ему помочь, если он не ляжет в больницу.

Она покачала головой. Её взгляд прояснился, а рот сжался в тонкую, жёсткую линию.

-- Нет. Мой муж не хочет покидать Эшерленд. Огласка может иметь ужасные последствия для всей семьи. Привезите ваше оборудование сюда. Привезите сюда весь ваш персонал. Но Уолен дал ясно понять, что он не покинет поместье.

Доктор Фрэнсис посмотрел на Буна и Рикса.

-- Как насчёт вас двоих? Может, вы ляжете в больницу на обследование?

-- Зачем? -- нервно спросил Бун.

-- Чтобы исследовать ваши ткани и кровь.

Бун опорожнил свой стакан с виски одним глотком.

-- Слушайте, док. Я за всю свою жизнь не болел ни одного дня. Ни разу моя нога не ступала в больницу и никогда не ступит.

-- Как насчёт вас? -- доктор Фрэнсис повернулся к Риксу.

-- Тоже не горю желанием лечь в больницу. Кроме того, я через несколько дней отсюда уеду. -- Он почувствовал, как мать взглянула на него.

Доктор вздохнул, покачал головой и встал со стула.

-- Мне кажется, вы не совсем понимаете, что поставлено на карту. Речь идёт не только о жизни Уолена Эшера. Речь идёт о ваших жизнях и о жизни ваших потомков.

-- Ваш пациент -- мой муж, -- заметила Маргарет, -- а не мои сыновья.

-- Ваши сыновья тоже ими будут, миссис Эшер, -- твёрдо ответил он. -- Рано или поздно, но будут.

-- Я очень устала. Не проводит ли кто-нибудь из вас, мальчики, доктора Фрэнсиса до дверей?

Бун занялся второй порцией виски, а Рикс проводил доктора по коридору в вестибюль.

-- Сколько ещё осталось отцу? -- тихо спросил его Рикс у входной двери.

-- Жизненно важные органы могут отказать в течение недели. Максимум двух. -- Рикс ничего не сказал, и доктор Фрэнсис спросил: -- Вы хотите тоже умирать подобным образов? Странно, если хотите. Это печальный факт, которому вам следует посмотреть в лицо. Что вы намерены предпринять на этот счёт?

Услышав от постороннего человека, сколько осталось жить отцу, Рикс оцепенел.

-- Я не знаю, -- тупо сказал он.

-- Послушайте меня. Я остановился в отеле "Шератон" в Эшвилле, рядом с медицинским центром. Если вы передумаете насчёт обследования, позвоните мне, ладно?

Рикс кивнул, хотя решение уже принял. Уолен ему и Буну с раннего возраста внушал, что в больницах сидят шарлатаны, экспериментирующие на умирающих пациентах. Насколько Рикс знал, Уолен никогда не принимал прописанных ему лекарств.

Доктор Фрэнсис вышел и спустился к своему "Кадиллаку". Рикс закрыл за ним дверь.

Когда он вернулся в гостиную, то застал там одного Буна. Бун сидел перед камином и вертел в руках стакан.

-- Дерьмо, не правда ли? -- заметил он. -- Просто куча дерьма.

Рикс налил себе бурбона, положил в стакан кубик льда и глотнул так, что в горле защипало.

-- Что с тобой? От счастья и слова вымолвить не можешь?

-- В каком смысле?

-- В таком. Это должен быть самый счастливый день в твоей жизни, Рикси. Док сказал, нет ни малейшей надежды, что папа выкарабкается. Это должно наполнять твоё сердце настоящей радостью.

-- Брось.

-- Не секрет, что ты всегда ненавидел папу, -- резко сказал Бун. -- И я знаю настоящую причину, по которой ты приехал домой. Хочешь загрести побольше денег, не так ли?

-- Ты говоришь сам с собой?

Бун встал, и Рикс почувствовал, что брат в опасном настроении. Его лицо было багрово от гнева и алкоголя, а на лоб падала непослушная прядь волос.

-- Тебе наплевать на папу! Ты просто сидишь тут и ждёшь когда он умрёт! -- Он сделал несколько шагов вперёд. -- Мне следовало бы вышвырнуть тебя в это чёртово окно!

Рикс знал, что его брат ищет, на ком отвести душу. В натянутой тишине, возникшей между ними, Рикс услышал телефонный звонок в коридоре.

-- Ты сам пригласил меня сюда, помнишь? -- спокойно спросил Рикс.

-- Я тебя не приглашал! Меня послала мама! Дьявол, да я и не думал, что ты покажешься здесь... -- В дверь постучали, и Бун заорал: -- Какого дьявола?

В дверях показалась испуганная горничная, та самая молоденькая негритянка, что вчера встретила Рикса у порога.

-- Мистер Эшер? Звонит женщина по имени Дунстан. Она говорит, что она из "Фокстонского демократа".

Лицо Буна исказилось от ярости.

-- Швырни трубку ей в рожу! -- проревел он. -- Есть у тебя хоть капля мозгов в голове?

Горничная исчезла, как заяц в норе.

-- Идиотка! -- пробормотал Бун. Он допил остатки виски, нахмурился и нетвёрдой походкой опять направился к графину. -- Прочь с дороги, -- сказал он Риксу и тот отошёл, пропуская его.

-- Может, объяснишь мне, что происходит? Кто эта женщина на телефоне?

-- Назойливая сучка из фокстонской газетёнки, вот кто.

-- Она ищет материал для статьи?

Бун фыркнул.

-- Не знаю, чего она там ищет, но от меня она не получит ничего! Если она не звонит, так звонит её отец, старый Уилер Дунстан. Этого ублюдка следовало упрятать в психушку много лет назад! -- Бун налил себе полный стакан, на этот раз обойдясь без льда. Разговор с горничной частично спустил пар, но злость всё ещё исходила от него зловредными миазмами.

-- Уилер Дунстан? -- Это имя было смутно знакомо. -- Это не он хозяин "Демократа"?

-- Да. Хозяин. Пишет в нём. Издаёт. Подтираются им, как, я полагаю, все в округе.

-- Я не знал, что у него есть дочь.

-- Эта сука была в отъезде, в Мемфисе или ещё где-то. По мне, так хоть на луне. Папа велел никому не говорить с газетчиками, особенно из "Демократа". Мы постоянно меняем телефонный номер, и он нигде не зарегистрирован, но они каким-то образом его разнюхивают. Постой. -- Он пристально посмотрел на Рикса своими тусклыми глазами. -- Я думал, ты знаешь. Насчёт книги. Знаешь?

-- Нет. Какой книги?

-- Какой книги?! Боже правый! Этот сумасшедший ублюдок Дунстан пишет книгу о _нас_, Рикси! О семье Эшеров! Он работает над этой проклятой книгой уже много лет!

У Рикса упал на пол стакан.

-- Стакан уронил, дурак, -- сказал Бун.

-- Я... ничего не знал об этом. -- Рикс едва ворочал языком.

-- Чёрт! Этот ублюдок выкапывает про нас всякого рода грязь. Звонил сюда каждый час днём и ночью, пока папа не послал адвоката проведать его. Пыль немного улеглась, но Дунстан сказал адвокату, что мы общественно-значимые личности и потому папа не может законно удержать его от написания этой книги. Вот так новость!

-- Кто ещё кроме Уолена знает об этом?

-- Все. Кроме тебя. А почему? Ты слишком долго отсутствовал.

-- Эта... книга уже закончена?

-- Нет. Пока нет. Папа собирался начать процесс, когда заболел. Но как бы то ни было, папа думает, что книга никогда не будет завершена. Как старик Дунстан будет продолжать исследования, когда все фамильные документы и архивы в подземельях Лоджии? Кроме тех, которые папа принёс в Гейтхауз, естественно. И Дунстан туда никогда не доберётся. Так что папа полагает, что рано или поздно он сдастся. -- Он выпил ещё, и его глаза увлажнились. -- Эдвин ездил домой к Дунстану и пытался посмотреть рукопись. Дунстан её не показал. Папа думает, что старый ублюдок, вероятно, отказался от этой книги и выбросил всё, что у него было, на помойку.

-- Если так, то почему его дочь всё звонит к нам в дом?

-- Кто знает? Папа велел не говорить с ней, бросать тут же трубку. Что я и делаю.

Рикс поднял стакан и поставил его на место. Он чувствовал неуверенность и слабость. Он попытался сдержать смех. Кэсс не сказала ему об этом, когда он упомянул о своей идее. Почему? Боялась, что он станет сотрудничать с Уилером Дунстаном? Переправлять секреты в лагерь врага?

-- И как давно это продолжается? -- спросил он.

-- Кажется, целую вечность. Я полагаю, около шести лет. Тогда Дунстан позвонил в первый раз. Он хотел встретиться с папой и обсудить эту идею. Папа счёл его полным идиотом и так ему и сказал.

-- Шесть лет? -- недоверчиво повторил Рикс. В течение шести лет посторонний человек изучает родословную Эшеров? Каким образом Дунстан наткнулся на эту идею? Что заставляет его думать, будто он может написать эту книгу? И самое главное, как далеко он продвинулся в своих исследованиях?

-- Ты плохо выглядишь, -- сказал Бун. -- У тебя, случайно, не приступ?

Рикс так не думал. Его голова была ясной, боли не было. Однако желудок, казалось, опустился до самых колен.

-- Нет.

-- Если приступ, иди блевать куда-нибудь ещё. Я намерен сидеть здесь и пить.

Рикс ушёл из гостиной к себе наверх. Он закрыл дверь в свою комнату, заложил её стулом, чтобы не забрела Паддинг, и лёг на кровать. Он чувствовал в комнате запах Уолена, сочившийся из его одежды и волос. Внезапно он вскочил как безумный, сорвал с себя одежду и бросился под душ.

Вытираясь, он с ужасом обнаружил, что запах отца въелся в поры его кожи.

  11

На Эшерленд опустилась ночь, и с гор прилетел звенеть окнами в Гейтхаузе сильный ветер.

Около полуночи Рикс, всё ещё в костюме, который он надел к ужину, вышел из спальни и спустился вниз. Все лампы в коридоре горели, а неосвещённые места напоминали чернильные лужицы. Ветер вился вокруг дома, как разъярённый шершень. Рикс залез в карман и достал ключ от библиотеки.

Он прошёл сквозь игровую и курительную и остановился перед дверью в библиотеку. Ключ легко вошёл в замок, но его щелчок заставил Рикса вздрогнуть. Как только он вошёл в библиотеку и включил свет, высокие напольные часы в курительной пробили четверть первого.

Это была одна из самых больших комнат в доме. Вдоль стен стояли полки с книгами. На полу из твёрдого дерева лежал великолепный чёрно-малиновый ковёр. С высокого дубового потолка свисала большая кованая люстра. В библиотеке стояло несколько лёгких стульев, чёрный кожаный диван, резное ореховое бюро и рабочий стол с креслом. На столе -- мощная лампа с зелёным абажуром. Над камином из чёрного мрамора висел герб Эшеров: три серебряных льва на чёрном поле, отделённые друг от друга красными диагональными полосами.

Вся комната была буквально пропитана затхлым ароматом истории. На стенах между книжными полками висели портреты хозяев Эшерленда, написанные маслом. Дед Рикса, коренастый, атлетического сложения Эрик Эшер сидел на прекрасном гнедом скакуне. На заднем плане виднелась Лоджия. Рыжеватые светлые волосы Эрика были напомажены и разделены пробором, а глаза остро смотрели из-за очков в металлической оправе. Аккуратные ухоженные усы. На коленях -- трость с головой льва.

На следующем портрете был отец Эрика, Лудлоу Эшер, крупный блондин. Он стоял в сумрачной комнате и смотрел в окно на леса. На Лудлоу был чёрный костюм, большую часть его бледного, точёного лица скрывала тень. За ним луч света высветил маятник старинных напольных часов, очень похожих на те, что стояли в курительной комнате. Лудлоу опирался на трость с головой льва.

Рядом висел портрет Арама Эшера, отца Лудлоу. Арам был моложавым и энергичным, голову венчала густая шапка светлых, песочного цвета кудрей, узкое привлекательное лицо, казалось, излучало свет. На нём был пояс с двумя золотыми пистолетами. Фон картины представлял собой фантасмагорическую сцену с ревущими локомотивами, бегущими лошадьми, дикими индейцами и буйволами. Трость с головой льва, элегантно перекинутая через правое плечо, смотрела вверх.

Со следующего портрета на Рикса мрачно взирал Хадсон Эшер. Его глаза были, как у Рикса, тускло-серые, и в них светилась сила, передававшаяся из поколения в поколение. Он сидел на высоком, напоминающем трон стуле с багряно-красной обивкой. Правая рука крепко сжимала трость с головой льва, а взгляд был такой проницательный, что хотелось отвести глаза.

Рикс обернулся, чтобы посмотреть на последний портрет, висящий напротив Эрика. Уолен Эшер, широкоплечий, аристократически величественный, был одет в серый костюм с жилетом. Позади него стояла Лоджия, ставшая значительно больше по сравнению с её изображением на портрете Эрика, и виднелись голубые пики гор. Обеими руками он держал трость с головой льва, крепко прижимая её к себе.

Рядом было зарезервировано место для нового хозяина Эшерленда. Бун, наверное, захочет, чтобы его запечатлели на скаковой лошади в костюме для верховой езды, размышлял Рикс. Эту чёртову трость он, вероятно, зажмёт в зубах. А вдруг здесь, на стене, появится Кэт? Он представлял, как затрясутся от негодования старые кости на кладбище Эшеров.

Стены библиотеки были также украшены образцами оружия Эшеров. Винтовка "Буйвол" 1854 года, револьвер "Марк III" 1886 года, который был принят на вооружение китайским флотом, кавалерийский самозарядный пистолет 1900 года и другие, включая семизарядный револьвер "Инфорсер" .455 калибра 1902 года выпуска, использовавшийся полицией от Чикаго до Гонконга. Из него можно было разнести голову человека с расстояния в десять ярдов, и этот револьвер был на вооружении британской армии во время Первой мировой войны.

Вокруг письменного стола стояло несколько ящиков с бумагами. Рикс заглянул в один и обнаружил там сборную солянку: пожелтевшие письма, связанные резинками, кипы счетов и чеков, похожих на старые закладные и журналы. Почти на всех были серо-зелёные полоски плесени. Он достал оттуда книгу в кожаном коричневом переплёте, и из неё, как сухие листья, посыпались на пол старые фотографии.

На всех была изображена Лоджии. Рикс отложил альбом в сторону и нагнулся, чтобы собрать их. На одном из снимков Эрик в твидовом костюме вызывающе улыбался в камеру, в то время как на заднем плане рабочие карабкались по строительным лесам, которыми была обнесена Лоджия. На другом Эрик сидел на белой лошади, стоящей на мосту, и снова сзади была стройка. Рикс заметил, что глаза Эрика не улыбались, а оставались холодными и напряжёнными и смотрели в камеру надменно и с вызовом. По-видимому, его представление об улыбке заключалось в том, чтобы просто кривить тонкий рот то в одну, то в другую сторону.

На большинстве фотографий была Лоджия, снятая с разных сторон. На многих на строительных лесах, напоминающих паутину, смутно виднелись рабочие. Рикс понял, что они расширяли Лоджию. Снимки были сделаны в разные времена года. Вот стоят одетые пышной летней зеленью деревья, вот их же припорошённые снегом скелеты зимой. На крыше Лоджии тоже снег, и из труб вьётся дымок. И рабочие тоже здесь, с молотками и зубилами в руках, поднимают гранитную или мраморную плиту, чтобы сделать дом ещё больше.

Почему Эрик надстраивал Лоджию? Какой был в этом смысл, если это и так самый большой дом в стране? Рикс посмотрел на две фотографии Эрика и внезапно понял, что чего-то в них недоставало.

Трость.

У Эрика на этих фотографиях не было трости с головой льва.

Когда он убирал фотографии обратно в альбом, одна из них привлекла его внимание. Это был вид на Лоджии издалека, снятый, вероятно, с берега озера. На одном из верхних балконов восточного крыла дома стояла белая фигура. Женщина, подумал Рикс, приглядевшись. Женщина в длинном белом платье. Кто это? Одна из многочисленных любовниц Эрика? Мать Уолена?

Он опять полез в ящик и нашёл кучу старых фотокопий, скатанных в рулоны и скреплённых резинками. Рикс развернул одну из них на письменном столе и включил лампу. Фотокопии были чертежами некоторых видов продукции "Эшер армаментс" приблизительно 1941 года. Был чертёж противотанковой мины в разрезе, ручного пускового устройства, огнемёта и различных автоматических ружей.

Следующей вещью, привлёкшей внимание Рикса, стала маленькая потрёпанная тетрадь в чёрном переплёте, вся покрытая плесенью. Он открыл её под лампой, и некоторые страницы чуть не вывалились. Бумага от старости пожелтела, существовала опасность, что страницы рассыплются. Рикс аккуратно листал страницы, и его удивление возрастало. Тетрадь была вся исписана математическими формулами, некоторые из них переходили со страницы на страницу. Присутствовали ещё и странные рисунки, напоминающие подкову на пьедестале. Формулы шли так густо, что Рикс не мог найти в них ни начала, ни конца.

Затем формулы сменились нотами. Опять рисунки подков, затем рисунки длинных прутьев с круглым, треугольным или серповидным основанием. Последняя страница книги была испорчена водой и слишком заплесневела, чтобы что-нибудь можно было разобрать. Озадаченный, Рикс положил тетрадь обратно в ящик и сидел, уставившись на это изобилие документов.

Как, во имя всего святого, он мог хотя бы надеяться понять всё это? Потребуются месяцы исследований, а действительно что-то написать окажется чертовски трудно. Кроме того, он не контролирует эти документы, и в любое время Уолен может решить вернуть их в Лоджию. Тогда они будут потеряны для Рикса. Поскольку больше ноги его в этом доме не будет. Но _почему_ всё-таки Уолен их принёс? Что он искал?

История Эшеров, создавших многомиллиардное дело на бомбах и пулях, лежала в этих коробках. Конечно, не вся, Рикс это понимал, но для начала вполне достаточно. Сколько же трупов и скандалов похоронено в этих замшелых могилах? Весь материал был здесь, оставалось только придумать, как связать его воедино.

Он представил себе, во что превратился отец, лёжа наверху в Тихой Комнате. Потом его мысли перенеслись в безмолвную Лоджию, стоявшую в центре Эшерленда, в её ветвящиеся коридоры, уводящие его всё дальше и дальше.

В его сознание медленно проник скелет с кровоточащими глазницами. В памяти всплыла коварная улыбка Логана Бодейна, так похожая на улыбку Буна.

Уилер Дунстан работает над историей Эшеров шесть лет. _Шесть лет_. Есть ли у него уже хотя бы скелет романа? Знает ли он, как связаны между собой поколения? И какие ещё секреты он может знать?

Рикс очень хотел бы заполучить рукопись Дунстана, если она, конечно, существует. Он никогда не встречал этого человека, но слышал, как его мать возмущалась им. Семья Дунстанов, по всей видимости, владела "Фокстонским демократом" на протяжении многих поколений, и хотя это была всего лишь еженедельная бульварная газетенка, они не отказывали себе в удовольствии печатать статьи про Эшеров, а в редакторской колонке писать о том, как деньги Эшеров разрушают табачный рынок в районе Фокстона, Рейнбоу и Тейлорвилля. Эшеры финансировали почти все крупные табачные фермы в стране и владели всем Фокстоном, кроме земли, на которой стоял офис "Фокстонского демократа".

Рикс порылся в других ящиках и нашёл альбом газетных вырезок на тему открытия в Вашингтоне и Сан-Диего фабрик Эшеров, старую закладную, написанную витиеватым почерком, и коричневую тетрадь в конверте из плотной бумаги.

Он открыл тетрадь, почувствовал запах пыльных роз и увидел красивый женский почерк. Это был дневник, над каждой записью были аккуратно проставлены даты. Он начал читать запись, датированную 5 ноября 1916 года.

_Мистер Эшер сидел напротив меня за обеденным столом. Когда он беседовал с моим отцом о войне и экономике, я всё время чувствовала на себе его взгляд. Он похвалил моё новое голубое платье, в котором я была, и осведомился, люблю ли скачки. Я ответила, что да, люблю, если победившая лошадь из конюшни Сент-Клеров. Мистер Эшер, когда улыбается, кривит губы...

При свечах он кажется красивым, хотя я видела его фотографии в журналах и на них он выглядит, как школяр-задира. Я полагаю, что ему или около тридцати лет или чуть за тридцать, и сложен он как спортсмен. У него очень тёмные глаза, но мне кажется, что при свете я видела в них искорки, похожие на блеск медной монеты. Смех мистера Эшера напоминает фагот, и это побуждает отца рассказывать ему мрачные анекдоты...

При всей своей неотёсанности мистер Эшер обладает определённой привлекательностью. У него волевое лицо, и я заметила, что он пользовался дезодорантом. Из-за меня? Нет, глупости! Мистер Эшер приехал лишь потому, что заинтересован в покупке некоторых новых "Кольтов". После десерта отец осведомился о здоровье мистера Эшера-старшего, и наш гость переменился. Он процедил сквозь зубы, что его отец чувствует себя превосходно, и я заподозрила, не хочет ли мистер Эшер на самом деле обратного. Однако как только мистер Эшер стал рассказывать отцу о новом автоматическом пистолете, который производит его компания, натянутая атмосфера развеялась. Мы с мамой удалились из-за стола, а мистер Эшер с отцом пили бренди и курили сигары в гостиной_.

Рикс нашёл следующую запись, где упоминалось имя Эрика Эшера, датированную девятнадцатым ноября.

_Поражена щедростью мистера Эшера. Сегодня пришёл фургон, полный красных роз. __Для меня!__ Папа сказал, что я весьма понравилась мистеру Эшеру и что я должна написать ему в Эшерленд и поблагодарить его за внимание_.

От тридцатого ноября: _Мистер Эшер обладает странной склонностью к необычным подаркам. Сегодня днём приехал позолоченный экипаж, запряжённый четвёркой великолепнейших арабских скакунов, прекрасней которых я никогда не видела. В нём было более сотни аквариумов с японскими золотыми рыбками. Это было доказательство того, что лошади и экипаж идут так ровно, что не расплескивают их. В письме от мистера Эшера, кстати он хочет, чтобы я звала его просто Эриком, говорится, что он надеется, что я люблю рыбок и что я использую экипаж и скакунов для посещения Эшерленда на Рождество. Мама сказала, что мне не следует ехать без сопровождения, но папа рассердился и сказал, что все эти вещи, что пишут про мистера Эшера, сплошной вздор, и что он замечательный высоконравственный бизнесмен и христианин_.

Верно, подумал Рикс. Он запудрил твоему папе мозги, не правда ли, Нора?

Этот дневник принадлежал Норе Сент-Клер-Эшер, единственной жене Эрика, матери Уолена и его собственной бабушке.

Часы в курительной пробили час ночи. Некоторое время Рикс сидел, прислушиваясь к завыванию ветра за окнами.

Он мог бы начать с этого дневника, сказал он себе. По крайней мере, это может помочь ему лучше понять Эрика Эшера и, конечно, Нору Сент-Клер, о которых Уолен почти не рассказывал. Затем он сможет начать осмысление остального материала.

Рикс сложил всё обратно в коробки и покинул библиотеку, забрав с собой дневник. Он погасил свет, закрыл двери и пошёл наверх в свою спальню. В доме было тихо, только за стенами бушевал ветер.

В своей комнате Рикс сел за стол и продолжил чтение дневника с того места, на котором остановился. В первый день 1917 года Эрик попросил руки Норы. Нора колебалась. Её мать сказала ей, что она должна решить сама, но такой случай представляется раз в жизни. Отец Норы сказал, что только дура упустит такого выгодного жениха.

Они поженились в Первой Методистской церкви Шарлотты второго марта 1917 года. Лудлоу Эшер на церемонии не присутствовал. Детали венчания были опущены. Следующая запись в дневнике была сделана через неделю. Эрик уехал по делам в Англию, и Нора осталась в Лоджии одна.

Старый ублюдок, подумал Рикс.

Его внимание привлекла вспышка света, и он оторвался от дневника.

За окном была непроглядная темень, затем на мгновение в лесу между Гейтхаузом и Лоджией блеснул огонёк. И больше не появлялся.

Рикс наблюдал несколько минут. Тьма была полной. Показалось или нет? Боже, подумал он. Думать о том, что видел свет в тёмном лесу после полуночи! Это старейший штамп из книг ужасов! На этом месте, хотя бы в его собственных книгах, тупой и наивный герой идёт туда, чтобы посмотреть, и превращается в ходячий гамбургер. Но здесь была настоящая жизнь, а Рикс не был героем. Он знал, что ни один местный вор не осмелится ходить по Эшерленду в темноте. Во всём округе не найдётся ни одного человека, ступившего бы в поместье ночью. Не говоря уж о всякого рода историях о Страшиле, чёрной пантере, ведьмах, живущих на одном из озёр, и других тварях, рыщущих по соседству.

Конечно, ничего там не было. Ничего, кроме заброшенного зоопарка Эрика.

И всё же, видел он свет или нет?

Если свет и был, то сейчас его определённо нет. Если какой-то дурак и свалился в пустую яму для аллигатора, то он останется там до утра со сломанной ногой.

Рикс продолжил чтение, но то и дело поглядывал в темноту.

Там была Лоджия. Зло, поджидающее того, кто вставит ключ и снова запустит её механизм. Она ждёт Кэт? Или Буна?

Десять миллиардов долларов, подумал он, и погрузился в жизнь Норы Сент-Клер-Эшер.