Дм. Сверчков.
Г. С. ХРУСТАЛЕВ-НОСАРЬ.

Опыт политической биографии.

В те годы...

(Необходимое предисловие.)

Либеральная буржуазия и мещанство выдвинули в 1905 году двоих "героев" революции, не заметив истинного и единственного героя первой революции - рабочего класса в его совокупности.

Имена этих двоих "героев" прославлены были на все лады тогдашними газетами и известны чуть ли не всей Европе. Это - Георгий Гапон и Георгий Хрусталев-Носарь.

9 января 1905 года громовым раскатом раздалось по всей России. В один день русский рабочий класс понял и истинную сущность революционной борьбы, и значение революционных партий, и собственную роль пролетариата в революции.

Перед 9 января руководителем движения, учитывавшим революционную природу рабочего класса и пытавшимся уложить ее в рамки мещански-поповских воззрений, был священник Георгий Гапон. После 9 января гапоновская ряса перестала сразу играть какую бы то ни было роль в жизни и борьбе революционного пролетариата. Мозг масс прорезал свет понимания действительности, в памяти встали предупреждения революционных партий, и их лозунги, от которых зачастую отворачивался рядовой рабочий, стали близкими, понятными, вполне осознанными. Десятки лет настойчивой пропаганды и агитации не могли бы дать такого результата, который принес один единственный день - 9 января.

Влияние партийных организаций в рабочей среде возрасло в тысячи раз. Только партия давала верный ответ и верную оценку происшедшему. Только после 9 января до очевидности ясными обозначились перед всеми те пути, по которым пойдет русская революция.

Однако при ближайшем ознакомлении с программами и тактикой различных существовавших тогда революционных партий и фракций, рабочие ощущали крайнюю трудность разобраться в причинах их споров. Теперь, когда Советская власть существует уже 6 лет, когда Октябрьская революция поставила весь рабочий класс и все трудовое крестьянство по одну сторону баррикад и отшвырнула в лагерь белогвардейщины социалистов-революционеров и меньшевиков, когда истекли годы нечеловеческой напряженнейшей и небывалой в истории мира борьбы за существование Советской республики с отечественными и иностранными врагами и капиталистами всех национальностей, - не представляет никакой трудности разобраться в тех разногласиях, которые существуют между коммунистами и всеми остальными враждебными им группировками. Теперь уроки русской революции разделили весь мир на два лагеря, между которыми нет никакой связи и которые находятся в ожесточенной борьбе между собою, исход коей в пользу пролетариата предрешен историей. Теперь, кроме программы коммунистической партии, зовущей вперед, к всеобщему труду, основанному на всеобщем равенстве, кроме коммунистической тактики захвата власти рабочим классом и, путем установления диктатуры пролетариата, низвержения политического и экономического господства буржуазии, - нет других не только революционных, но даже просто прогрессивных программ, ибо все они в конечном результате охраняют власть капитала и являются консервативными или реакционными. Тогда социал-демократическая партия делилась на две фракции: большевиков и меньшевиков, тактические разногласия между которыми уже ясно содержали в себе основу для нынешнего расхождения, тогда партия социалистов-революционеров толковала на всех перекрестках о главенствующей роли крестьянства и крестьянской общины, как преддверия к социализму, и применяла охотно террор по отношению к крупным представителям царского правительства. Эти партии тогда одинаково привлекали к себе отдельных революционно настроенных представителей трудового населения. Рабочий класс во всей его совокупности правильно чувствовал приемлемость для него только марксизма, но непреодолимой трудностью стояли перед ним только еще начавшие оформляться разногласия между фракциями единой социал-демократической рабочей партии и вызывали только недоумение. Массе рабочих казалось таким естественным, чтобы все революционные партии об'единились для низвержения царского правительства, и совершенно ненужными представлялись теоретические споры о роли пролетариата и крестьянства в революции, о будущем после революции, об организации власти и т. д. Но к их удивлению партия не оставляла этих вопросов, ибо хорошо понимала, что, свалив старую власть, нужно гарантировать рабочий класс от капиталистической кабалы, нужно готовить немедленный штурм другого врага - буржуазии.

Перед 9 января широким рабочим массам не было очевидно, что кроме революции и вооруженной борьбы другого исхода для пролетариата и крестьянства нет. Поэтому масса пошла за попом, показавшим какую-то другую дорогу, но выставила, однако, в своей петиции царю те требования, которые содержались в программе социал-демократической партии.

После 9 января необходимость революционного пути стала очевидна для всех, но разногласия и споры между партиями приводили к мысли об'единить движение под представительством беспартийного революционера, не доросшего еще до понимания партийной программы и партийных разногласий, а выставлявшего на-ряду с массами лозунг об'единения всех для борьбы с самодержавием и не задумывавшегося о завтрашнем дне.

Таким беспартийным представителем явился в 1905 году помощник присяжного поверенного Георгий Степанович Носарь-Хрусталев.

Теперь, когда жизнь его прошла перед нами и закончилась такой же бесславной смертью, как и священника от охранки Георгия Гапона, можно подвести итоги и выявить, что представлял собою этот второй "герой" 1905 года.

I. Рыба ищет где глубже...

Георгий Степанович Носарь был сыном интеллигентного крестьянина Пирятинского уезда Полтавской губернии. Его отец был прикосновенен к народовольческому движению, участвовал в крестьянских беспорядках, будучи волостным писарем, за что поплатился ссылкой в Сибирь. Он был знаком с Н. К. Михайловским, который считался крестным отцом его сыновей, и поддерживал связи с народниками из "Русского Богатства".

После ссылки отец Г. С. Носаря поселился в Переяславле, где занимался частной адвокатурой и сотрудничал оттуда в петербургских газетах.

В семье Носаря любили рассказывать про предков, бывших запорожскими казаками, обращенных Екатериной II в крепостные, про отказ прапрадеда Г. С. Носаря выполнять крепостные повинности и про жестокие порки, которым он подвергался за это на барской конюшне. Прапрадедом гордились и считали, что его заветам должны следовать все его потомки.

Г. С. Носарь поступил в Переяславскую гимназию, потом перевелся в Киев, где и окончил гимназический курс в 2-й Киевской гимназии, где во время ученичества уже принимал участие в политическом движении среди гимназистов. По окончании гимназии он поступил на юридический факультет Петербургского университета.

Бурный 1899 год, явившийся первым годом широкого развития студенческих беспорядков, застает Носаря студентом. Студенческое движение того времени нельзя назвать революционным, ибо оно в высшей степени слабо касалось политики и преследовало лишь свободу землячеств и студенческих касс взаимопомощи и свободу преподавания. Тем не менее, против руководившего движением студенческого "организационного комитета" выросла черносотенно-белоподкладочная организация "студентов-академистов" (Белоподкладочниками их называли потому, что они отличались франтовством и щегольством и в большинстве носили студенческие сюртуки на белой шелковой подкладке).

Г. С. Носарь примкнул к этим черносотенным академистам и принимал все меры к тому, чтобы не допустить студенчество стать на путь политической борьбы, а ограничить свои стремления лишь частичными изменениями студенческого устава. С речью в этом смысле он и выступил от имени академистов на общей сходке студентов Петербургского университета, созванной для обсуждения вопроса о забастовке.

Речь Носаря, однако, никакого успеха не имела, и забастовка была декретирована огромнейшим большинством студентов, всего против нескольких единичных голосов.

По окончании сходки, Носарь немедленно подошел к членам организационного комитета, руководившим движением, и заявил им следующее:

"Видите ли, я вполне солидарен с вами и выступал против забастовки только потому, что не надеялся, что она может пройти. Мне казалось, что студенчество еще не созрело даже для скромных политических требований. Я ошибся, и потому открываю вам свое настоящее лицо и прошу принять меня в члены организационного комитета"...

Я не знаю, как отнеслись тогда студенты к этому повороту Носаря на 180 градусов, но в том же 1899 году против Носаря в губернском жандармском управлении возбуждается дело, как против одного из руководителей студенческих организаций, его арестуют и высылают под гласный надзор полиции на три года без права жительства в университетских городах и фабричных центрах.

Политическая карьера начата, но Носарю не хочется бросать мечты и о маячащем вдали университетском дипломе...

Он вступает из ссылки в переписку с министром народного просвещения генералом Ванновским. О чем писал высланный студент генералу-министру, чем именно заинтересовал его и привлек к себе его симпатии - неизвестно, но в результате генерал Ванновский сделал распоряжение о предоставлении Носарю - совершенно исключительного права - держать экстерном государственные экзамены при Демидовском лицее в Ярославле.

Чтобы выдержать экзамены - нужно к ним подготовиться, а подготовка требует времени и усидчивой работы. Сократить об'ем экзаменов можно, получив у профессоров удостоверения о сдаче зачетов по предметам студенческого курса. Носарь и здесь проявляет недюжинные способности: он посещает одного за другим профессоров Петербургского университета, явившись нелегально в Петербург, и, перед одними ссылаясь на свое бедственное положение, как сосланного студента, перед другими приводя другие мотивы, получает записи о сдаче зачетов, которых он никогда не держал.

В результате - разрешение министра Ванновского пущено в ход, - и Носарь - обладатель диплома, дающего ему право стать помощником присяжного поверенного и нацепить на себя университетский значок.

Носарь поступает на службу помощником юрисконсульта на Харьково-Николаевскую железную дорогу и занимается на юге России широкой адвокатской практикой, используя связи своего отца.

Защищая правой рукой в качестве юрисконсульта интересы железной дороги на суде против пред'являемых к ней исков (в том числе, конечно, и со стороны рабочих), Носарь левую руку держит в либерально-оппозиционных сферах, не желая терять некоторого стажа, который ему дала студенческая ссылка. Работа его в качестве защитника интересов железной дороги - сначала Харьково-Николаевской, а потом Николаевской (ныне Октябрьской) железных дорог была столь успешна, что, просидев год в тюрьме по делу "Петербургского Совета Рабочих Депутатов 1905 года", будучи осужден и отправлен в ссылку на поселение, бежав оттуда в Париж, Носарь и в Париже все еще получал от железной дороги проценты за выигранные на суде начатые им дела.

В своей речи на суде в 1916 году Носарь сказал:

"Я был юрисконсультом управления железных дорог и считался необходимым человеком как специалист по железнодорожному праву. В течение моей непродолжительной службы я выиграл казне на 2 1/2 миллиона рублей исков. И долго спустя после моего бегства из России я получал судебные издержки и процентное вознаграждение по выигранным делам".

II. На пути к славе.

Гапоновское движение и январские дни 1905 года застают Носаря в Петербурге. Никакой роли во время Гапона Носарь не играл, но всеми силами стремился завязать связи с рабочими, в чем ему покровительствовали, видя в нем своего человека, тогдашние "освобожденцы", - впоследствии "кадеты" во главе с Прокоповичем, Кусковой и петербургскими кругами их заграничного идеолога П. Б. Струве.

После 9 января 1905 года царское правительство учредило "для безотлагательного выяснения рабочих нужд в Петербурге и его пригородах" комиссию сенатора Шидловского. Рабочим было предложено выбрать своих представителей в эту комиссию по расчету 1 делегата на 500 рабочих, при чем было обещано, что депутаты рабочих не понесут наказания за "деловые суждения".

Революционная социал-демократия выставила по отношению к этой комиссии следующую программу действий: выборщики должны пред'явить к правительству ряд требований, - освобождения всех арестованных за участие в движении 9 января, гарантии неприкосновенности рабочих за высказываемые суждения и проч. и в случае неисполнения этих требований - отказаться от участия в комиссии.

Таковы были предложения революционной рабочей социал-демократической партии, но не таковы были желания либеральной буржуазии, мечтавшей об "успокоении" рабочего класса каким бы то ни было путем и видевшей в комиссии сенатора Шидловского один из способов такого успокоения. Проводником этих своих планов господа либералы избрали Носаря.

Вначале Носарь имел намерение пройти в комиссию Шидловского в качестве депутата от рабочих печатного дела, с которыми у него завязались связи. Однако в исполнении желания рабочих выставить своими депутатами интеллигентов им было отказано. Тогда Носарь уговорил рабочего депутата фабрики Чешера Петра Алексеевича Хрусталева уступить ему свои документы и под именем Хрусталева явился в комиссию Шидловского с намерением проводить в ней органическую работу и без тенденции ее бойкотирования.

Как известно, комиссия не успела даже сорганизоваться, как была закрыта, избранные депутатами рабочие были арестованы, и дело кончилось только этим. Был раскрыт и псевдоним Носаря, и способ, каким он проник в комиссию. Он был арестован. На жандармском дознании по этому делу Носарь об'яснил в своем показании, что он проник на выборы в Народный дом Нобеля 18 февраля, интересуясь вообще рабочим вопросом и собирая материалы для своей диссертации...

Не знаю, насколько жандармы поверили этому об'яснению, но история с проникновением в число выборщиков в комиссию Шидловского Носаря с чужими документами нашумела в Петербурге. Либерально-буржуазные круги, конечно, принимали все меры, чтобы как можно более широко рекламировать таланты того, кто - единственный! - брался проводить в рабочих кругах их идеи и вербовать сторонников их политики.

События способствовали такой рекламе.

В июне 1905 года роль "успокоителя" рабочих приняло на себя организовавшееся после 9 января "Общество для активной борьбы с революцией", во главе которого стояли черносотенцы Дезобри и Полубояринова и в числе членов которого находились Юскевич-Красковский и другие лица, прославившиеся впоследствии убийством члена Государственной Думы Герценштейна и покушением на Витте, которого они также считали "революционером". Общество это пригласило рабочих на широкое собрание в зале городской думы для выяснения нужд рабочего класса и способов их удовлетворения. Наша партийная публика призвала всех к бойкоту этого собрания. Тем не менее, в назначенный час в городскую думу явилось свыше тысячи рабочих.

Дезобри открыл собрание и хотел начать речь, но его прервали и заявили, что председателя собрания надо выбрать. Он вынужден был предложить наметить кандидатуры. Напрасно рабочие искали в своей среде кого-либо из известных им партийных работников, чтобы предложить их в председатели. Они отсутствовали, но на-либо был Носарь, известный уже по комиссии Шидловского. Была выставлена его кандидатура, и он был выбран председателем почти единогласно. Заняв председательское место, он прежде всего предложил Дезобри и его присным покинуть собрание и открыл митинг, на котором говорились речи о необходимости свергнуть самодержавие. Этот митинг и обстоятельства его организации еще более увеличили известность Носаря.

Популярность была создана в достаточной мере, и Носарь немедленно решил приступить к ее использованию.

Он не имел ничего общего с социал-демократической средой. О своих политических убеждениях Носарь сам говорил в речи на суде в 1916 году следующее:

"...Я никогда не примыкал ни к каким политическим партиям и никогда не подписывался под их программами, избегая широких торных дорог, я плелся на задворах жизни, где, в тревогах личной уединенной совести таких же искателей, как я, искал новой правды жизни"...

Как это бывает очень часто, непринадлежность ни к какой политической партии и "искание новой правды жизни" привели его окончательно к таким же "искателям", которые состояли в рядах противников революционного рабочего движения, и "тревоги личной уединенной совести" замолкли, как только Носарь попал в среду либеральной буржуазии... Успокоенный Носарь нашел "новую правду жизни" в "Союзе Освобождения" - прародителе "конституционно-демократической партии" и родном детище известного профессора Павла Николаевича Милюкова.

Носарь стал во главе попытки этого "союза" создать среди рабочих желтую организацию сторонников либеральной буржуазии и проводников в рабочую среду взглядов П. Н. Милюкова и П. Б. Струве.

Из материалов департамента полиции, находящихся ныне в нашем распоряжении, видно, что 3 июля 1905 года в квартире Носаря на Удельной было арестовано собрание союза рабочих группы "Освобождение", при чем Носарь являлся главным организатором этого "союза" и его главным руководителем. В последнем жандармы ошиблись: руководителями "союза" были, конечно, Милюков, Струве, Прокопович, Кускова и их присные, а вовсе не "искатель новой правды жизни" беспринципный Носарь.

Как бы то ни было, но Носарь был арестован, содержался в тюрьме до 2 сентября 1905 года, после чего был выслан с воспрещением жительства в Петербурге и в Петербургской губернии.

Вначале к Носарю отнеслись весьма серьезно и заключили его в Петропавловскую крепость. Впоследствии, комендант Петропавловской крепости, генерал от инфантерии Эллис, жалуясь на нарушения Носарем крепостной дисциплины во время его заключения по делу Совета Рабочих Депутатов, вспоминал в официальной бумаге, что когда Носарь сидел в крепости с 26 июля по 2 сентября 1905 года, т.-е. по освобожденческому делу, он "вел себя тихо" и неуклонно исполнял все пред'являвшиеся к арестованным правила (Письмо коменданта Петропавловской крепости директору департамента полиции от 8 декабря 1906 г. N 86).

III. Политическое кредо Носаря.

Как я уже говорил, часто беспартийность означает принадлежность ко всем партиям и течениям, враждебным революционному рабочему движению. Этой же "беспартийностью" характеризуется и политическая физиономия Носаря-Хрусталева на всем протяжении его жизни.

Предоставим слово ему самому:

"Еще студентом первого курса юридического факультета Петроградского университета я веду библиографический отдел в "Русском Богатстве", встреченный радушно выдающимся русским публицистом Н. К. Михайловским. Но официальное народничество меня не удовлетворяет, так как оно не освещает всех запросов моего духа. По личному опыту, как представитель труда, и бессознательным подсказыванием интуиции, я чувствовал, что русское освободительное движение выльется в форму рабочего движения, или оно совсем не будет иметь места в России (Здесь Носарь - совершенно неосновательно - хочет намекнуть, что "мы пахали" вместе с Плехановым, который в 1889 году произнес свое знаменитое пророчество, что "русская революция восторжествует как рабочая революция или не восторжествует вовсе". Д. С.) Но я не примкнул к шумному потоку марксизма, хотя хождение тогда в марксизм и пролетариат было самой модной интеллигентской болезнью вроде инфлуэнцы. Марксизм экономических чертежников, выводивших перпендикуляром из брюха все от идеологии до религии и искусства включительно, претил моей натуре своей схематичностью, явным упрощением и извращением всей сложности жизни. Вследствие этого я не примыкал и к социал-демократам и в то же время настойчиво и страстно порывался подвести разраставшееся стихийное рабочее движение под приемлемую для меня и освещавшую формулу. И я искал ответа во всех направлениях. Предисловие П. Н. Милюкова к его "Истории русской культуры" побудило меня вступить в переписку с П. Н. Милюковым, бывшим тогда профессором Софийского университета в Болгарии... Люди, которые имели в моей жизни наибольшее влияние или к которым я чувствовал наибольшее личное влечение ввиду личных отношений, были: Н. К. Михайловский, П. А. Кропоткин, генерал-адьютант П. А. Ванновский, И. И. Мечников, Жан Жорес и В. Д. Бурцев..." (Г. Хрусталев-Носарь. "Из недавнего прошлого". Переяславль 1918 г.).

Все эти личные искания Хрусталева-Носаря, естественно, прежде всего привели его к тому, что он в опубликованной в газетах и приведенной им в цитируемой мною брошюре речи, произнесенной перед царским судом 16 сентября 1916 г., прежде всего обрушился с обвинениями против революционной социал-демократии, как это он сделал впрочем еще раньше из-за границы в письме, с радостью помещенном Сувориным в черносотенном "Новом Времени".

На суде он говорил:

"Партийные бюрократы, отождествляя партийную бумагу с историческими силами, творящими жизнь, впали в другую крайность и свели к нулю историческое значение акта 17 октября 1905 г. только потому, что он был написан на бумаге, хотя от этой даты начинается новая история России.

"...Вся тактика должна была сводиться к укреплению занятых позиций и их защите, но партийная бюрократия, чуждая верной оценке исторических сил, хотела одним прыжком перескочить из безводных пустынь Сахары в социалистический Эдем, и потому она очутилась у разбитого корыта... Подпольная бюрократия называла проявление общественной мысли "хрусталевщиной", "гапоновщиной" и шельмовала его... Представьте вы, господа, подсудимого между двумя бюрократиями подпольной и надпольной (правительственной), между молотом и наковальней. Я не только их ненавидел всеми силами своей души, но на борьбу с ними отдал всю свою молодость и всю свою энергию. Странное дело. Борясь на оба фронта с обеими бюрократиями, я считался нужным человеком в каждой из них" (Там же, стр. 22 - 24).

Что касается последнего, здесь необходимо сказать, что Носарь жестоко ошибался: партийная "бюрократия", как он ее называет, совершенно не считала его нужным для себя, - в результате чего и получились все его заграничные блуждания. Что касается до того, считала ли Носаря нужным для себя бюрократия царского правительства - ни утверждать, ни отрицать этого у меня нет данных, так что я не могу в этом оспаривать заявления самого Носаря.

IV. На вершине славы.

С таким программным багажем Носарь-Хрусталев появился на широкой арене революционного рабочего движения осенью 1905 года.

Возвратившись нелегально в Петербург в конце сентября 1905 года, он предложил свои услуги в качестве юрисконсульта "союзу рабочих печатного дела", стал выступать на общих собраниях союза и всеми силами искал доверия и популярности.

Началась небывалая в истории революционной борьбы всеобщая забастовка в октябре 1905 года. Социал-демократы, стремясь об'единить силу удара всего восставшего рабочего класса, бросили призыв на фабриках и заводах выбирать представителей в "Совет Рабочих Депутатов", занявший почетное место в истории русской революции и явившийся прообразом государственного устройства вступившей ныне в седьмую годовщину своего существования Советской России.

Союз рабочих печатного дела, по расчету входивших в союз членов, должен был выбрать 10 депутатов в Совет. Последним из десяти - несколькими голосами - прошел в Совет Хрусталев-Носарь.

На втором заседании Совета, председательствовавший т. Зборовский заболел, и в порядок дня стал вопрос о выборе другого председателя. Решено было выбирать председателя на каждое заседание отдельно, чтобы не дать возможности главенства над Советом кому-нибудь из его членов, в случае избрания его постоянным председателем. Но и на этих условиях между депутатами Совета, принадлежавшими к разным партиям и разным фракциям, возникли споры. Каждый хотел провести в председатели представителя своей партии. Вопрос был решен избранием "беспартийного", каковым рекомендовал себя Носарь.

На следующих заседаниях вопрос о выборе председателя не поднимался: слишком непозволительным казалось тратить время на выполнение формальностей, когда каждый день представлял собою целую эпоху революционной борьбы. Носарь-Хрусталев хорошо вел собрания, и его молчаливо решили оставить на прежнем месте. Мы не учитывали и не предполагали нежелательных последствий этого, с которыми пришлось иметь дело потом.

Хрусталев - председатель Совета Рабочих Депутатов. С самого начала он афиширует всюду себя. При помощи услужливых газетчиков из мелко-буржуазной печати, его имя становится известным всему Петербургу. Либеральная буржуазия ликует: ее представитель и единомышленник, который только что - три месяца назад - организовывал рабочую группу милюковского "Союза Освобождения" - выскочил во главу широчайшего революционного рабочего движения. Он не даст рабочим развернуть борьбу с капиталистами. Он удержит их от выявления их классовых требований. Он постарается влить их силы и энергию в дело борьбы с самодержавием, и как только цель - создание буржуазного парламента с господством в нем промышленников и помещиков будет достигнута, - он постарается, чтобы рабочие сложили оружие и предоставили господам Милюковым и Струве пожинать плоды их кровавой борьбы. Надо только увеличить его популярность. Надо сделать так, чтобы революционная рабочая социал-демократическая партия не смогла противодействовать его политике, чтобы всякое несогласие с Носарем считалось рабочими как святотатство, как кощунство над их "вождем".

Старания эти вполне совпали с желаниями самого Носаря. Он почувствовал себя главой революции. Он сам с гордостью называл Совет Рабочих Депутатов - "правительством Хрусталева-Носаря". А мы все, члены Совета и его Исполнительного Комитета, виновны в том, что своевременно не оборвали зазнавшегося выскочку, что смеялись над его честолюбием и самомнением, твердо зная, что рабочее революционное движение идет не по тому пути, который желателен Хрусталеву, что он сам вынужден извиваться, чтобы не разойтись с настроением всего рабочего класса, что он плывет по течению революции, тщетно стараясь удержаться за попадающиеся по пути щепки, напрасно хватаясь за протягиваемые из "Союза Освобождения" руки его либеральных единомышленников. Он видел и понимал, что сколько-нибудь заметный уклон в сторону Милюковщины моментально вышвырнет его из рабочей среды и из Совета.

Выше я приводил заявление Хрусталева-Носаря на суде в 1916 году о том, что он никогда не примыкал ни к каким политическим партиям и не подписывался под их программами. Это неверно. Уже на втором или на третьем собрании Совета Рабочих Депутатов Хрусталев-Носарь заявил официально, что он примкнул к социал-демократической рабочей партии, а равно сказал на нашем суде в 1906 году, что он - член социал-демократической партии. Сделал это он, конечно, против своей воли, но он вынужден был к этому, дабы сохранить свою популярность в рабочей среде и не подорвать доверия к себе: он видел, что огромное большинство членов Совета Рабочих Депутатов принадлежат к социал-демократической партии, что предложение Федеративного Совета партии всегда является точной и ясной формулировкой настроений и стремлений широких рабочих масс, что в партии рабочие видят свой передовой боевой отряд и что вне партии рабочие не признают своих вождей.

Федеративный Совет партии, Ленин, Троцкий, - вот на ком сосредоточилась во время деятельности Совета вся ненависть Хрусталева-Носаря.

Он был настолько умен, что сознавал свое политическое бессилие в каждом выдвигаемом революцией вопросе и свою безграмотность при его решении. Он в этом далеко уступал каждому рядовому рабочему, так как у него не было присущего пролетарию революционного чутья, не было хотя бы бессознательно правильной оценки момента, не было порыва, создаваемого классовой солидарностью и беззаветным стремлением к жертве собой во имя торжества в борьбе с капиталом и освобождения всех трудящихся от ига эксплоататоров. Носарь был связан воспринятой от Милюкова и его компании буржуазной идеологией и являлся олицетворением насмешливой песенки, сложенной Ю. О. Мартовым в эпоху экономизма 1890 годов по адресу рецептов их органа "Рабочего Дела" - "Медленным шагом, робким зигзагом, тише вперед, рабочий народ...".

Носарь не терпел конкуренции, - и вынужден был по каждому вопросу обращаться за советом и указаниями к т. Троцкому... Носарь мнил себя выше всех, - и в силу необходимости подчинялся директивам Федеративного Совета партии... Это выводило его из себя, это заставляло его захлебываться от бешенства, и он не забыл эпохи Совета. Впоследствии не было случая, чтобы он не оклеветал партию, чтобы он не возвел какую угодно гнусность на ее руководителей...

Искренно и правдиво Носарь-Хрусталев излагал свои взгляды на Совет и на революцию 1905 года не в трескучих речах на собраниях Совета, не в невыносимо "левых" резолюциях, предлагавшихся им и постоянно проваливавшихся в Исполнительном Комитете, а тогда, когда ему не перед кем было больше заискивать, когда он свободен был от воздействия на него революционной рабочей массы. Прежде всего в тюрьме, после ареста по делу Совета.

В обвинительном акте по делу Совета Рабочих Депутатов 1905 года жандармы с удовольствием изложили точку зрения Носаря на Совет:

"Обвиняемый Георгий Носарь первоначально отказался от дачи об'яснений, а затем собственноручно изложил свое показание, в котором, исходя из того соображения, что Совет Рабочих Депутатов - председателем коего он состоял - стремился лишь к ограждению интересов рабочего населения и твердо стоял на правовой почве, проведенной в жизнь манифестом 17 октября, доказывал, что в деятельности этого Совета не могло быть и не было "ни ноты насилия"... (стр. 51 обв. акта).

"Вся тактика (Совета) должна была сводиться к укреплению занятых позиций и их защите", - заявляет Носарь суду в 1916 году по поводу деятельности. Спб. Совета 1905 года и жалуется, что "партийные бюрократы" не согласились с этой предлагаемой Носарем тактикой. Дальше, не стесненный больше рамками царского самодержавия (если они когда-нибудь только стесняли Носаря), он высказывается еще определеннее. В цитированной мною уже книжке, выпущенной им в Переяславле в 1918 году, Носарь-Хрусталев обвиняет тов. Троцкого в том, что тот в Совете 1905 года "своей "левой" тактикой отрезал возможность мирного соглашения с абсолютной монархией на почве конституционной монархии..." (стр. VIII). Это - чистейшая программа Родзянко-Милюкова, с которой они носились в дни Февральской революции 1917 года и которая, к их глубочайшему неудовольствию, потерпела полный крах благодаря петербургским рабочим.

Говоря перед Петроградским окружным судом в 1916 году защитительную речь (Носарь привлекался за побег из ссылки на поселение), он не находит ничего лучшего, как обрушиться с грязнейшей клеветой на партию. Рассказывая о Лондонском партийном с'езде, на который он был будто бы выбран, не состоя членом партии и вопреки своему желанию (!), Носарь заявил, что на этом с'езде он окончательно порвал с партией. "Я не занимаюсь анатомией самоубийц, а партия окончила свою жизнь самоубийством на конгрессе в Лондоне, и я порвал последнюю связь с этим живым трупом"...

Во время деятельности Совета Рабочих Депутатов 1905 года было иное. Там Носарь расшаркивался перед партией и говорил о том, что гордится состоять в ее рядах.

Первое политическое выступление Носаря в Совете относится к заседанию 14 октября 1905 г., когда он предложил послать депутацию в городскую думу с требованиями: 1) немедленно принять меры для урегулирования продовольствия многотысячной рабочей массы, 2) отвести помещения для собраний, 3) прекратить всякое довольствие, отвод помещений и ассигновки на полицию и жандармерию и 4) указать, куда израсходованы 15.000 руб., поступившие в думу для рабочих. В требованиях этих не было ничего революционного, но - помимо инициативы Носаря - к ним были прибавлены партийными рабочими еще два: 5) выдать из имеющихся в распоряжении думы народных средств деньги, необходимые для вооружения борющегося за народную свободу петербургского пролетариата и студентов, перешедших на сторону пролетариата. Руководство этой частью народной революционной армии должно находиться в руках самого пролетариата. Суммы должны быть переданы общему Рабочему Совету и 6) Рабочий Совет, находя, что закрытие водопровода может вредно отразиться на здоровьи населения, требует от городской думы немедленного принятия мер к удалению войск из здания городского водопровода и предоставления его в распоряжение рабочих. В противном случае Совет предупреждает о возможности закрытия водопровода.

Хрусталев-Носарь был ошеломлен этими требованиями ровно настолько же, насколько ужасными они показались представителям либеральной буржуазии. Он не мог высказываться против них, но, войдя в число депутатов, отправившихся с требованиями в думу, в своей речи ровно ничего не сказал о пятом требовании и предоставил защищать его другому из депутатов - товарищу Б. М. Кнунианцу.

В дальнейшем ни одного из политических выступлений Носаря в Совете я не помню. Он не пропустил ни одного заседания, аккуратно и умело председательствуя на них, при чем старался быть совершенно об'ективным по отношению ко всем представителям партий, входивших в Совет.

С утра Носаря можно было видеть каждый день в помещении Исполнительного Комитета Совета. Он кончил тем, что переселился туда совсем на жительство, избрав маленькую заднюю комнату. Он старался принять всех, приходивших в Исполнительный Комитет, сам внимательно выслушивал каждого, обращавшегося к нему, и старался у всякого оставить хорошее впечатление о себе. В особенности он не пропускал случая афишировать себя как председателя Совета решительно повсюду, подписывал письма и ордера Совета своей полной фамилией и в результате, как видно из документов по делу Совета, стал известным охранке с первых дней существования Совета. Перед арестом Совета жандармское управление запрашивало Петербургскую охранку о составе Исполнительного Комитета, а охранка жаловалась в ответ, что кроме председателя Совета Хрусталева-Носаря установить фамилии остальных членов Исполнительного Комитета не представилось до сих пор возможным. Этот ответ тем более любопытен, что он относится к тому времени, когда Совет открыто действовал уже 1 1/2 месяца, при чем никто из нас, членов Исполнительного Комитета, никаких особых мер для конспирации не принимал, а только не афишировал там, где это не нужно, свое участие в Совете и Исполнительном Комитете.

Не будучи в состоянии осуществлять политическое руководство революционным движением, Носарь устремил свое внимание на авантюристические выступления. Он совершенно серьезно советовался как-то со мной о плане ареста председателя Совета министров графа Витте. Молва об этом ходила по городу не без участия самого Носаря. Он собирался захватить графа Витте в его квартире или на улице при помощи десятка вооруженных рабочих и отправить его под конвоем для содержания под стражей в одну из путевых железнодорожных будок, о чем вел переговоры с железнодорожниками.

В бумагах Носаря были найдены записи, показывающие, куда была направлена изобретательность этого человека. Он серьезно разрабатывал план ограбления оружейных магазинов Чижова и Венига, для чего имел намерение снять квартиры над этими магазинами и произвести кражу оружия (охотничьего) через пролом потолка. А через месяц, попав в руки к жандармам, он категорически отрицал какое бы то ни было отношение к идее вооруженного восстания и - через несколько лет - обвинял в неудаче революции тех, кто говорил о вооруженном восстании, стремился к вооружению рабочих и подготовлял почву для перехода войск на сторону революции.

18 октября - на следующий день после опубликования манифеста - к зданию Рождественских курсов, где заседал Совет, пришла огромная толпа манифестантов и обратилась с просьбой, чтобы Совет стал во главе шествия по городу. Мы выбрали троих "главнокомандующих" - Хрусталева, Троцкого и Кнунианца, которые стали во главе шествия под красным знаменем Совета, на котором горели слова: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Главнокомандующие повели манифестацию на Невский.

Когда мы вышли с Знаменской площади, перед нами открылся широкий Невский проспект, совершенно пустой почти до Литейного проспекта, возле которого Невский перерезывала поперек рота солдат. Мы бодро с пением революционных песен подвигались к ним. Пустое расстояние между нами уменьшалось. Что будут делать солдаты? Утром уже раздавались залпы войск по манифестантам, уже были убитые и раненые.

Тов. Троцкий, шедший во главе манифестации рядом с Хрусталевым, рассказывал мне, что Носарь совершенно преобразился. Он с'ежился, беспрестанно задавал вопросы будут ли стрелять, говорил, что хочет уйти, что он не совсем здоров и, наконец, заявил Троцкому, что свернет в первую улицу, так как чувствует себя совсем нехорошо и принимать участие в манифестации не может.

Тов. Троцкий резко сказал ему, что если он хочет в одну минуту потерять всю свою популярность в рабочей среде то для этого нет лучшего случая, как покинуть сейчас манифестацию и уйти домой. Хрусталев, скрепя сердце, остался. Солдаты не стреляли.

С каким гордым и геройским видом он потом рассказывал всюду, как он руководил громадной манифестацией рабочих 18 октября!

18 октября - первый день существования "конституционной" России - ознаменовался, как я уже говорил расстрелами рабочих. Совет Рабочих Депутатов решил устроить 23 октября торжественные похороны жертв новорожденной "конституции". С заявлением об этом, а равно с требованием убрать с улиц, по которым пойдет шествие, войска и полицию были командированы к председателю Совета министров графу Витте члены Совета Рабочих Депутатов: депутат Обуховского завода П. А. Злыднев, депутат металлического завода Н. М. Немцов и депутат союза рабочих печатного дела М. Л. Киселевич. Граф Витте дал им письмо к петербургскому градоначальнику. Письмо это было доставлено ими в Исполнительный Комитет Совета, и мы решили к градоначальнику не обращаться, а письмо возвратить нераспечатанным его автору.

Носарь-Хрусталев не пропустил случая изложить всюду это постановление Исполнительного Комитета в таком виде: Исполнительный Комитет поручает председателю Совета Рабочих Депутатов Хрусталеву-Носарю возвратить письмо председателю Совета министров графу Витте. С особым удовольствием он смаковал эту придуманную им редакцию постановления Исполнительного Комитета: им ведь подчеркивалось, что Хрусталев-Носарь является равнозначущим с графом Витте! Какая честь! Уже это одно дает возможность Носарю распространять всюду и везде версию, будто Совет Рабочих Депутатов является "правительством Хрусталева"...

Я не буду подробно останавливаться на истории Совета, излагать которую невольно пришлось бы, поскольку Хрусталев-Носарь являлся председателем его. Роль Носаря в Совете достаточно освещена в литературе об этой эпохе*1. Скажу только, что сразу же после манифеста 17 октября Носарь, оставаясь председателем Совета по официальному положению, был нами отстранен от политического руководства выступлениями петербургских рабочих. Предварительное обсуждение тактики, которую должен предложить Исполнительный Комитет по выдвигаемым революцией вопросам, происходило в тесном кругу членов Исполнительного Комитета в отсутствие Хрусталева, а потом - на заседании Исполнительного Комитета - мы высказывались уже все единодушно, и Носарю не оставалось ничего делать, кроме как присоединяться к предлагаемым нами решениям. /
*1 См., напр., мою книгу "На заре революции".

Чувствуя, что социал-демократы - несмотря на то, что Носарь заявил о своем вступлении в партию - ему не доверяют, он начал окружать себя беспартийными рабочими, слепо верившими в его авторитет и значение, представителями партии социалистов-революционеров и т. д. На сцену появился брат Хрусталева, Степан Носарь, игравший какую-то роль в бомбистских предприятиях эс-эровского толка и старавшийся внести и в Совет атмосферу боевой организации с.-р. партии.

Как страдал потом один из таких рабочих - тов. И. Л. Голынский, бывший честным и искренним революционером, хотя не принадлежавший ни к одной из партий, когда убедился, что только вследствие предательских показаний Хрусталева на жандармском дознании по делу Совета Рабочих Депутатов он попал на скамью подсудимых и получил - в числе 14 осужденных - ссылку на поселение с лишением всех прав, хотя он даже не был членом Совета. Хрусталев раскрыл роль Голынского при захвате типографий для печатания "Известий" Совета, и т. Голынский против которого не было в материалах нашего дела ровно никаких серьезных обвинений, в результате оговора со стороны Хрусталева отправился вместе с нами в Обдорск...

Однако я начал писать главу, озаглавив ее "На вершине славы", а говорю уже о бесславии...

V. По наклонной плоскости.

Когда началось падение Хрусталева-Носаря? В момент, когда он, убедившись, что даже об'явив себя членом партии не сможет играть руководящей роли в рабочем движении, начал противопоставлять себя партии и искать "новых путей" прежде всего для возможности своего главенства.

То обстоятельство, что с первых дней существования Исполнительного Комитета мы отмежевались от него, помогло ему прежде всего на жандармском дознании, где он противопоставлял свою тактику нашей, а потом при его дальнейших политических выступлениях, когда он неудачу революции 1905 года об'яснял тем, что рабочее движение не пошло по проводимому им руслу соглашательства с абсолютной монархией (уже не говоря о буржуазии) вследствие злонамеренной нашей деятельности, отвлекшей рабочие массы от Хрусталевской (Милюковской тож) тактики.

Просматривая в архиве дела 1905 года, я натолкнулся на довольно любопытный документ.

Вот его точная копия:

Его сиятельству графу С. Ю. Витте.

Пишу на машинке сам.

Ваше Сиятельство!

Ради бога запретите арестование Хрусталева и кого бы то ни было из делегатов рабочих. Такая мера вызовет взрыв и окончательно подорвет доверие. Между тем, по сведениям, которые я продолжаю собирать, Хрусталев более и более обрисовывается человеком, сдерживающим страсти. Ваша полиция ничего не понимает.

Прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности. Петербург, 7 ноября 1905 г.

В. Белов.

Это письмо граф Витте переслал директору департамента полиции. Последний, естественно, прежде всего возмутился, что какой-то Белов позволяет себе говорить о том, что полиция ничего не понимает, и приказал доложить ему, что это за Белов. По наведении справок оказалось, что В. Белов - директор правления Юрьевского металлургического общества, знаком с высокопоставленными лицами и часто бывает в гостях у великого князя Александра Михайловича. Последнее обстоятельство моментально примирило директора департамента полиции с отправителем таких дерзких писем.

Фамилия Белова связана еще с кое-какими обстоятельствами жизни Совета Рабочих Депутатов. На одном из заседаний Исполнительного Комитета Хрусталев-Носарь заявил, что одно лицо предложило ему принять пожертвование в 30.000 рублей на расходы по издательской деятельности Совета и просил обсудить это предложение. Мы, естественно, поинтересовались, что это за щедрый жертвователь, и на каких условиях он дает деньги. Что ответил на это Хрусталев - точно не помню, но мы решили от этих денег отказаться, ибо - как это мы и заявили в прениях - от них сильно пахнет самим графом Витте. По некоторым, собранным мною, данным предложение денег исходило от этого самого В. Белова. Кстати отмечу, что (хронологически) после отклонения нами этого предложения граф Витте вступил в переговоры с Гапоном, обещал ему отпустить тоже 30.000 рублей, договорился, за получением этих денег Гапоном был послан Матюшинский, который благополучно украл из них 23.000 рублей, а остальные 7.000 передал Гапоновской организации, пытавшейся в конце ноября 1905 года оживить свою деятельность. На докладе своим единомышленникам Гапон говорил (удивительно схоже с заявлением Хрусталева), что неизвестное лицо, чрезвычайно симпатично относящееся к рабочему движению, хочет пожертвовать 30.000 рублей на рабочую издательскую деятельность...

Выводов из этих двух эпизодов делать не берусь, но думаю, что если бы удалось расследовать их, то могла бы получиться довольно любопытная картинка...

Какие именно "сведения" собрал Белов, убедившие его в том, что цель деятельности Хрусталева - это "сдерживание страстей" рабочих, - неизвестно, но нельзя отказать этому заявлению Белова в некоторой основательности...

Почти с первого дня своего возникновения Совет Рабочих Депутатов решил издавать свою газету, которая во время всеобщей забастовки освещала бы положение и осведомляла население о происходящих событиях (газеты не выходили). Но как это осуществить? В распоряжении Совета не было типографий. В кассе его лежали скудные гроши, собранные изголодавшимися за 1905 год рабочими. Организовать газету на тех началах, на которых существовали органы периодической печати стоило десятки тысяч рублей. Продавать нашу газету и тем покрывать расходы на ее печатание мы не могли. Оставался один выход: при помощи союза рабочих печатного дела использовать существующие типографии и печатать в них наши издания.

Организацией этого занялся депутат союза рабочих печатного дела и член Исполнительного Комитета Совета тов. А. А. Симановский.

Первый номер "Известий Спб. Совета Рабочих Депутатов" мы отпечатали в какой-то типографии за деньги, как частный заказ. Для издания второго номера была захвачена ночью десятком рабочих типография, и дело было сделано. Захват типографии наделал много шума. Владельцы типографий потянулись с запросами в Совет: как им быть? Отказать в предоставлении типографии для отпечатания "Известия Совета" - нельзя, ибо слишком сильна и авторитетна сразу стала эта боевая организация рабочего класса в глазах всего населения. Предоставить добровольно свою типографию для нужд Совета - опасно, ибо правительство не преминет привлечь к ответственности тех, кто содействует изданию революционного печатного органа Совета. С письмом к Хрусталеву по этому поводу обратился и старый лакей самодержавия, издатель и редактор официозной погромно-черносотенной газеты "Новое Время", старик А. С. Суворин. Что писал Хрусталеву Суворин - неизвестно, но вот ответ Хрусталева в том виде, как он изложил его сам на жандармском дознании по делу Совета:

Милостивый государь, господин Суворин!

На ваше предложение отвечаю, что приехать для переговоров не могу. В настоящее время "Известия" будут выходить прежним порядком. Редакциям газет, в том числе и "Новому Времени", придется стать на революционный путь, когда мы будем у Вас печатать. Насчет будущих забастовок издание газеты или "Известий" будет зависеть от Совета. Председатель Хрусталев" (Обвинит. акт. по делу Совета Рабочих Депутатов 1905 г. стр. 52).

Струсившие владельцы типографий договорились с Хрусталевым об одном: для предоставления ими своих типографий Совету и вместе с тем избавления их от ответственности перед правительством, представители Совета при печатании у них "Известий" или других изданий Совета будут инсценировать насильственный захват типографий... Таким образом и овцы будут целы, и волки сыты.

Этот договор, на словах заключенный Хрусталевым с издателями газет и владельцами типографий, Хрусталев не преминул целиком рассказать жандармам на допросе. Вот как изложили жандармы и прокурор в обвинительном акте по делу Совета (стр. 51 и 52) показания Хрусталева-Носаря:

"...В частности, переходя к вопросу о завладении типографиями, Носарь утверждал, что захват их происходил по обоюдному согласию владельцев типографий или их заместителей и Совета (т.-е. Хрусталева. Д. С.). По словам обвиняемого, Совет, вынужденный для проведения всеобщей стачки приостановить выпуск газет в Петербурге, счел необходимым издавать собственный орган, носящий характер бюллетеня. По этому поводу Совет снесся с редакциями некоторых газет с целью выяснить, не уступят ли они для этого своих типографий. Ответы получились однородные: редакции заявили, что они, сочувствуя рабочему движению, готовы были бы помочь, но опасность уголовной кары не позволяет сделать этого. Ввиду сего он, Носарь, предложил "компромисс" такого рода: фиктивное насильственное занятие типографий по ордеру Совета, сопровождающееся якобы арестом застигнутых там служащих, и поэтому в случае возбуждения уголовного преследования против лиц, заведывающих типографиями, - полная безответственность последних. Предложение это было принято и, между прочим, занятие типографии газеты "Русь" было произведено именно на этих условиях, по сношению с заведывающим ею. На том же основании Носарь утверждает, что если бы "Новое Время" отказало ему в предоставлении типографии для напечатания "Известий", то он, в свою очередь, отказался бы и от пользования этой типографией".

Таким образом - чего уже вероятно никак не ожидали газетчики с Сувориным во главе - "революционер" и "вождь рабочих" Хрусталев-Носарь - как только попал в руки жандармам - тотчас же разоблачил все "секретные договоры", заключенные им с представителями буржуазной и реакционной печати...

Все показания Хрусталева-Носаря изложены в обвинительном акте по делу Совета совершенно правильно. Мы были ошеломлены его предательством по всем пунктам и, получив возможность ознакомиться с 33 томами жандармского дознания о Совете, прежде всего бросились к показаниям Носаря и прочитали написанное его собственной рукой именно то, что было со смаком изложено жандармами в обвинительном акте.

Хрусталев-Носарь был арестован 26 ноября 1905 г. На его аресте правительство делало пробу предстоящей ликвидации всего Совета.

Вместе с Хрусталевым был арестован беседовавший с ним вождь партии социалистов-революционеров, известный В. М. Чернов. Однако полиция, по установлении его личности, немедленно освободила его.

У Хрусталева отобрали массу бумаг и всяких записок, в комнате, расположенной рядом с той, которую он занимал, нашли бомбу. Она была приготовлена для взрыва аккумуляторов почтамта, как об'яснял нам потом сам Носарь. Мы о существовании ее не подозревали.

Насколько Носарь небрежно относился к самым элементарным правилам конспирации, можно судить по тому, что в его бумагах найдены записки вроде следующей, имевшей, конечно, печальные последствия для упомянутых в ней лиц и организации:

"Ново-Черкасский полк. Семен Рыжиков, унт.-офиц. Он желает литературы, т. к. у них имеется своя организация и сильно нуждается в литературе..." (Дело департамента полиции, Госуд. архив).

К аресту Носаря правительство прибегло не сразу. Вопрос все время стоял в порядке дня на заседаниях Совета министров (это видно, между прочим, из вышеприведенного письма В. Белова), но правительство ждало, пока революционные выступления рабочих против капиталистов не отбросят всю либеральную буржуазию в об'ятия царского правительства. Расчет был верен. Уже на ноябрьском с'езде Милюковской конституционно-демократической партии раздались сильные голоса лидеров нашего российского либерализма в этом смысле. Профессор П. Н. Милюков крайне был обеспокоен вспыхнувшим в Севастополе восстанием на броненосце "Очаков" под предводительством лейтенанта Шмидта (14 ноября), но через день вздохнул свободно и радостно сообщил с'езду, что "восстание, слава богу, подавлено". Другой лидер либеральной буржуазии, распинавшейся в своем сочувствии рабочему движению, г. И. И. Петрункевич, заявлял на с'езде: "Я не социалист, но если бы мне кто-нибудь сказал, что социалисты спасут Россию, я первый протянул бы им руку... Пока же правительство - единственный орган, вокруг которого можно об'единиться..." ("Право" N 44, 1905 г.).

Уже на учредительском с'езде партии "народной свободы" (к.-д.) в дни Октябрьской революции было установлено, что вопрос идет о том, как заменить "стихийный взрыв" мирным движением. А в ноябре, в дни голодной борьбы рабочих за восьмичасовой рабочий день, в партии "народной свободы" под гром аплодисментов говорилось следующее: "Необходимо бороться со всеми течениями, стремящимися принизить культуру (!), не страшась никаких обвинений... Страшна хозяйственная дезорганизация страны!" (П. Б. Струве на собрании членов к.-д. партии 11 ноября 1905 г.). Еще через неделю тот же оратор партии на учредительном собрании петербургского отдела бросает ничего "не страшась" обвинение социал-демократической партии в том, что она "проповедует принципиальную дезорганизацию общества", - иными словами, проповедует разрушение общества, - и он звал либеральную буржуазию итти походом в рабочие кварталы отвоевывать себе у революционной социал-демократии членов в партию "кадетов" (Стрельский. Партии и революция 1905 г.).

В половине ноября 1905 г. петербургский отдел партии "кадетов" - по докладу того же Струве - отказался от демократических требований своей программы. На ноябрьском земско-городском с'езде Милюков, Струве и компания отказались от требования Учредительного Собрания и на последующем с'езде "кадетской" партии всеми силами старались увлечь мелко-буржуазные и промежуточные слои населения на борьбу против революции, называя это "организацией общественного мнения".

Немецкая буржуазная "Франкфуртская Газета" писала в ноябре 1905 г. о Московском с'езде земских и городских деятелей: "Среди них не нашелся второй виконт де Ноайль, который предложил бы отказаться своим товарищам от прав и привилегий дворянства, как это было в ночь на 4 августа 1789 года во время Великой Французской революции. На Московском с'езде тоже нет недостатка в красивых словах и громких фразах, но там не заметно того идеализма и воодушевления, которое обнаруживали в начале великой революции все французские сословия: буржуазия, дворянство, духовенство"... Да. Но зато на с'езде был А. И. Гучков, который заявил: "Я против отмены военного положения"...

Правительство чрезвычайно чутко прислушивалось ко всем речам либеральной буржуазии и ее партий, и 19 ноября 1905 года на свет появился следующий документ:

      С.-Петерб. Градоначальника              Секретно.
Отдел по охранению общественной          Начальнику С.-Петербургского
безопасности и порядка в столице.        Губернского Жандармского
         19 ноября 1905 г.                Управления.
          N 20967.

---------------

Во время всеобщей политической забастовки, организованной и возникшей в октябре сего года по инициативе "Союза Союзов", в столице выступила на сцену новая, весьма серьезная организация, присвоившая себе наименование "Совет Рабочих Депутатов", фактическим руководителем и вдохновителем которой является известный присяжный поверенный Григорий Степанович Носарь, скрывающийся в столице без прописки и в Совете известный под псевдонимом Хрусталева. Под этим псевдонимом Носарь впервые выступил 18 февраля сего года в Народном доме бр. Нобель во время собрания выборщиков в комиссию Шидловского (отношение Отделения от 19 февраля с. г. за N 3084).

Совет Рабочих Депутатов, являясь организацией беспартийной, имеет целью об'единить действия столичного пролетариата в его революционной борьбе с правительством и современным капиталистическим строем за демократическую республику и социалистический строй.

В состав Совета, число которого 262 человека, входят представители от разных организаций и делегаты со всех фабрик и заводов. Председателем Совета состоит его организатор Носарь (Хрусталев), при чем из Совета выделен Исполнительный Комитет, - фактический вершитель всех дел. В Исполнительном Комитете, состоящем из 10 - 15 членов, преимущественно интеллигентов, председательствует тот же Носарь.

Хотя октябрьская забастовка возникла по инициативе "Союза Союзов", но уже и тогда Совет Рабочих Депутатов стал проявлять свою деятельность в рабочей среде. Тогда же появился официальный орган Совета - его "Известия", печатаемые, как известно, в легальных типографиях с безмолвного согласия одних и посредством насильственного захвата других. В эту забастовку Совет Рабочих Депутатов серьезного значения не имел и руководителем забастовки, несомненно, был "Союз Союзов".

Самостоятельно на арену политической борьбы выступил Совет Рабочих Депутатов и бросил революционный вызов правительству и обществу сего 1-го ноября в знаменитом заседании в Соляном Городке, где решено было об'явить на следующий день в столице всеобщую политическую забастовку, как протест против об'явления Привислинского края на военном положении и суждения обвиняемых в Кронштадтских беспорядках военно-полевым судом.

Забастовка состоялась, и Совет Рабочих Депутатов таким образом доказал, что в среде столичной рабочей массы он пользуется громадным авторитетом и влиянием.

Во время забастовки состоялся под председательством Носаря ряд заседаний Совета Рабочих Депутатов, в которых обсуждались вопросы, связанные с забастовкой, современной политической жизнью страны и борьбой с правительством и капитализмом.

Все отчеты о заседаниях Совета напечатаны в "Известиях" NN 5, 6 и 7, выпущенных во время забастовки.

На этих заседаниях был возбужден и обсуждался вопрос о революционном введении 8-часового рабочего дня на местных фабриках и заводах, и на заседании 6 ноября была вынесена следующая резолюция:

(Следует резолюция о 8-часовом рабочем дне.)

Ввиду этой резолюции, с прекращением забастовки 7 ноября, рабочие на некоторых фабриках и заводах, под давлением делегатов, стали вводить 8-часовой рабочий день, самовольно уходя с работ до свистка. Особенно это движение отразилось на заводах, расположенных по Шлиссельбургскому тракту.

Так как заводчики и фабриканты решили бороться с самовольным сокращением рабочего дня, а рабочие не уступали, то некоторые фабрики и заводы были закрыты, а рабочим об'явлен расчет.

12 и 13 ноября состоялись два экстренных заседания Совета Рабочих Депутатов по вопросу о 8-часовом рабочем дне, на которых вынесена резолюция о необходимости повсеместной агитации за сокращение рабочего времени. Подробный отчет об этих заседаниях с резолюцией прилагается.

В настоящее время, по имеющимся сведениям, в Совете предполагается обсудить вопрос о новой забастовке.

Из изложенного видно, насколько вредна и опасна в смысле государственном деятельность Совета Рабочих Депутатов, главным руководителем которого является вышеназванный Носарь, почему Господин Управляющий Министерством Внутренних Дел выразил желание о возможно скорейшем задержании его.

Сообщая о вышеизложенном вашему превосходительству на предмет возбуждения по настоящему делу формального дознания, Отделение присовокупляет, что если вопрос о привлечении Носаря будет решен в положительном смысле, то будет указано время и место, где может быть арестован Носарь.

Начальник полковник Герасимов.
Делопроизводитель М. Красовский.

В этом секретном письме прежде всего обращает на себя внимание та полнейшая политическая безграмотность, которой обладали его составители, призванные для борьбы с революцией.

Организацию и руководство октябрьской забастовкой охранное отделение приписывает "Союзу Союзов". Для тех, кто не знает, что это была за организация, скажу, что многочисленные союзы либеральной буржуазии, возникшие в 1905 году, об'единились в этом своем центральном органе для координированных выступлений. Туда вошли: союз профессоров, союз врачей, союз адвокатов, союз инженеров, союз журналистов, союз равноправия евреев, союз равноправия женщин и т. п. Стоит только вспомнить, кто начал октябрьскую забастовку и под какими знаменами она проходила, чтобы стало ясно, что ни профессора, ни адвокаты и инженеры, ни врачи не имели к ней почти никакого отношения, а к руководству ею - уже безусловно никакого. Российским рабочим классом никогда не руководила либеральная буржуазия.

Охранка правильно отметила огромную опасность для правительства в существовании Совета Рабочих Депутатов. Но пока на кадетских и других либеральных и радикальных с'ездах не зазвучали ноты недовольства революционным настроением рабочих, пока Милюковы и Петрункевичи не стали открыто заявлять; что в выборе между социалистами и царским правительством они предпочитают последнее, - никаких мер противодействия работе Совета не предпринималось. И лишь, прочитав протоколы кадетских с'ездов и аналогичные им документы, характеризующие поворот либерализма на путь контр-революции, министр внутренних дел "выразил желание о возможно скорейшем задержании Носаря"...

Хрусталев арестован. Немедленно по доставлении его в жандармское управление он гордо заявляет, что куда бы его ни запирали - Совет освободит его из заключения. В результате этого заявления Носаря отправили в Петропавловскую крепость.

В крепости первое время Носарь ведет себя крайне вызывающе и вынуждает коменданта ее неоднократно жаловаться в департамент полиции и противопоставлять его нынешнюю резкость с кротостью, которой он отличался три месяца назад, когда сидел там же по "освобожденческому" делу.

Реакция торжествует. Рабочие изолированы. Изнуренные нечеловеческой борьбой в течение всего 1905 года, они не имеют одни достаточно сил для сопротивления. И 3 декабря 1905 года правительство арестует почти весь Совет. Письмо охранного отделения по поводу ареста Совета тоже очень интересно, почему привожу его целиком:

     С.-Петерб. Градоначальника              Секретно.

Отделение по охранению обще-           Начальнику С.-Петербургского
ственной безопасности и порядка в      Губернского Жандармского
 столице.                              Управления.
         6 декабря 1905 года.
         N 21767.

---------------

После ареста председателя Совета Рабочих Депутатов Георгия Степановича Носаря, Совет Рабочих Депутатов в заседании 27 мин. ноября выбрал исполнительное бюро в лице известного писателя социал-демократа Н. Троцкого (Яновского), рабочего Обуховского завода Петра Злыднева и Введенского-Сверчкова, которые коллегиально должны были исполнять обязанности председателя.

Таким образом деятельность Совета Рабочих Депутатов не прекратилась, и в первом же после ареста Носаря заседании Совет Рабочих Депутатов постановил продолжать подготовку вооруженного восстания с целью ниспровержения революционным путем существующего государственного, экономического и социального строя в России.

Для достижения этой цели и подготовки ожидаемой крайними партиями в скором будущем революции, Совет Рабочих Депутатов и другие революционные организации решили подорвать финансовое положение Империи и с этой целью выпустили об'явление, озаглавленное "Манифестом", заключающее в себе открытый призыв к деянию бунтовщическому и неповиновению закону, выразившийся в призыве: отказаться от взноса выкупных и всех других казенных платежей. Требовать при всех сделках при выдаче рабочей платы и жалования уплаты золотом, при суммах меньше пяти рублей - полновесной звонкой монетой. Брать вклады из сберегательных касс и из Государственного банка, требуя уплаты всей суммы золотом. Не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со "всем народом". Этот "Манифест" был отпечатан в газетах "Сын Отечества", "Новая Жизнь", "Наша Жизнь", "Свободный Народ", "Начало", "Русь", "Свободное Слово" и "Русская газета", против редакторов которых возбуждено судебное преследование.

3 сего декабря вечером, согласно уведомлению, полученному приставом I-го уч. Нарвской части от Председателя II отделения Вольно-Экономического Общества - проф. Явейна, в помещении названного общества, на углу 4-й роты и Забалканского пер. должно было состояться заседание Совета Рабочих Депутатов, а до этого, по имевшимся сведениям, предполагалось отдельное заседание Исполнительного Комитета.

Ввиду полученных распоряжений о задержании Совета Рабочих Депутатов, в 7 часов 20 мин. вечера в помещение Вольно-Экономического Общества был введен наряд полиции и войск, при чем в общем зале застигнуто 230 человек и отдельно, в так называемой "Советской" комнате, в верхнем этаже - 37 человек, заседавших за столом. Когда был замечен приход полиции, один из заседавших в "Советской" комнате через окно, выходящее в общий зал, где предполагалось заседание Совета Рабочих Депутатов, крикнул приблизительно следующее: "Товарищи, Исполнительный Комитет постановил и об'являет, чтобы вы не оказывали сопротивления и не называли себя". При входе чинов полиции в "Советскую" комнату, где, как выше указано, заседало 37 лиц, один из них - Н. Троцкий - он же Яновский, встав с места, предложил собравшимся не называть себя, заявил протест против насилия и об'явил "собрание Исполнительного Комитета Совета Рабочих Депутатов закрытым". При последовавшей за тем переписи задержанных здесь лиц и при личном обыске никто себя не назвал, и лишь по разным документам установлены следующие лица: врач Андрей Юльевич Фейт, дворянин Николай Дмитриевич Авксентьев, сын купца Иосиф Исакович Гинзбург, провизор Семен Моисеев Клячко, наборщик Михаил Леонидов Киселевич, помощник контролера Балтийской жел. дор. Павел Васильевич Балашев, мещанин Николай Михайлов Немцов, Константин Яковлевич Масалов, кр. Александр Никитич Плеханов, Федор Флорианович Шанявский, Василий Иванович Зайцев, Александр Буров и Алексей Журавлев. Остальные не установлены, хотя, судя по приметам, одна из трех задержанных в числе членов Исполнительного Комитета женщин есть известная Вера Засулич.

При личном обыске у некоторых задержанных отобраны разные документы, указанные в приложенной к протоколу описи. Затем в комнате, смежной с "Советской" на шкапу найдены при обыске 4 конверта с разными документами, касающимися деятельности Совета Рабочих Депутатов, в том числе протокол заседания 3 с. декабря Исполнительного Комитета, из которого усматривается, что Исполнительный Комитет обсуждал вопрос о возможности немедленного вооруженного выступления и всеобщей забастовки. Тут же обнаружена печать с надписью: "С.-Петербургский Совет Рабочих Депутатов".

В комнате, где происходило заседание, собрано много изорванных бумаг, а под шкапами - 8 браунингов и один револьвер, каковое оружие оставлено для нужд Отделения.

Все застигнутые в этой комнате члены Исполнительного Комитета арестованы согласно прилагаемых постановлений.

Сообщая об изложенном, Отделение препровождает на распоряжение вашего превосходительства:

1) протокол, составленный о задержании собрания и об обыске;

2) список задержанных лиц;

3) все отобранное у них по личному обыску и по обыску в помещении, где происходило заседание;

4) постановления об аресте (будут присланы дополнительно).

Начальник полковник Герасимов.
И. д. делопроизводителя М. Красовский.

В течение первых месяцев заключения Носарь держался стойко. Коменданту крепости приходилось неоднократно посылать бумаги вроде следующей:

       Управление коменданта                Секретно.

С.-Петербургской крепости.            Заведывающему политической частью
14 декабря 1905 г.                    департамента полиции.
N 1126

---------------

Содержащийся в крепости арестованный Георгий Носарь третий день не ест, с кровати не встает и на прогулку не ходит. Говорит, что его неправильно арестовали и в особенности озлобился, когда получил ответ, что ему не разрешено департаментом полиции выписать двух книг.

О чем довожу до сведения вашего превосходительства.

Комендант, генерал от инфантерии Эллис.

На этой бумаге имеется резолюция директора департамента полиции: "не обращать никакого внимания".

В делах департамента полиции, находящихся ныне в Ленинградском отделении государственного архива, нет больше интересных документов, относящихся к Носарю. Однако переписки о Носаре чрезвычайно много. В особенности часто он занимался подачей жалоб на коменданта Петропавловской крепости и других лиц из крепостной администрации, за что был подвергаем наказаниям вроде лишения свиданий, прогулок и передач, а один раз был даже посажен на сутки в темный карцер.

В феврале - марте 1906 г. он изменил тактику и начал давать жандармам предательские показания, о которых я говорил выше.

VI. Мы и Хрусталев.

3 июня 1906 года Г. Хрусталев-Носарь и т. Л. Д. Троцкий с большими предосторожностями ночью были перевезены из Петропавловской крепости в Дом предварительного заключения и увиделись с нами. Мы уже имели на руках обвинительные акты и знали о недостойном поведении Носаря.

На общей прогулке члены Исполнительного Комитета Совета устроили совещание и решили в письменной форме потребовать от Носаря отказа на суде от данных им показаний и предложить ему присоединиться к нашей революционной тактике под угрозой резкого отмежевания от него на суде всех без исключения привлеченных к суду по делу Совета. Написать такое письмо поручили членам председательского бюро Совета: Л. Д. Троцкому, П. А. Злыдневу и мне. Мы, т.-е., вернее, т. Троцкий написал, а мы лишь подписали письмо Хрусталеву и копию его послали в Ц. К. партии для характеристики Носаря и нашего к нему отношения. Хрусталев ответил нам письмом же, в котором принимал все пред'явленные к нему требования и об'яснял свои показания "нервной развинченностью". Тем не менее, мы совершенно отдалили от себя Носаря.

Получив общие прогулки и свидания с защитниками после вручения нам обвинительного акта, мы задумали написать историю Совета и распределили между собою темы. Написанные статьи прочитывались авторами в редакционной коллегии, состоявшей из всех участников сборника. Больше всего нам пришлось повозиться со статьей Хрусталева-Носаря, который, вопреки всему, настойчиво хотел выставить себя создателем Петербургского Совета Рабочих Депутатов. Некоторые места его статьи переделывались по нашему требованию по нескольку раз, но, тем не менее, он, вопреки нашей цензуре, все-таки сдал в печать такое описание возникновения Совета:

"Стачечная революция родила Совет... Московский Совет Депутатов от литографских рабочих при этом не был забыт (Хрусталев-Носарь принимал какое-то участие в забастовке печатников в конце сентября 1905 г. в Москве и при помощи Московского союза пробрался в Петербургский союз рабочих печатного дела. Д. С.). 12 октября на митинге в Технологическом институте мною излагается история сентябрьских дней и роль в них Московского Совета. В рабочую массу бросается призыв - выбирать в рабочий совет депутатов. Присутствовавшие на митинге в большинстве рабочие Московской заставы уже 13 октября производят выборы депутатов в Совет (курсив мой. Д. С.). 13 октября Петербургская группа Р. С.-Д. Р. П. дает своим агитаторам директиву - агитировать за избрание в рабочий Совет и выбранных направлять в Технологический институт"...

Это изложение оставляет совершенно неверное впечатление, которого и добивался Хрусталев-Носарь. "Мною" излагается роль Московского Совета (типо-литографских рабочих), и в массы "бросается" призыв - выбирать в Совет... А на следующий день с.-д. уже дают задание агитировать за избрание в Совет депутатов от рабочих...

Может быть, Хрусталев-Носарь и говорил на митинге 12 октября о Московской забастовке печатников, но ни в какую связь с организацией Совета Рабочих Депутатов его доклад поставить нельзя, и его изложение является, может быть, не лишенной известной ловкости, но подтасовкой, и его доклад не играл ровно никакой роли в решении Петербургской организации с.-д. призвать рабочих к выборам в Совет, вынесенном раньше Хрусталевского доклада.

В дальнейшем Хрусталев-Носарь еще раз подчеркивает свою роль в названии Совета: "17 октября вышел первый номер "Известий Совета Рабочих Депутатов". И с этого дня октября массовое представительство рабочих получило свое имя. До 17 октября Совет называли стачечным комитетом, рабочим союзом и т. д. С 17 октября руководящий орган пролетариата называется "Советом Рабочих Депутатов". Название это было дано отчасти под воспоминанием сентябрьских дней в Москве (опять! Д. С.). Когда 17 октября наши товарищи приступили к набору первого советского листка и спрашивали, как его озаглавить, я им ответил: "Известиями Совета Рабочих Депутатов".

Если, дескать, не родил, то хоть в крещении принимал участие!

Впоследствии Хрусталев-Носарь придумал еще новую версию создания Совета. В письме, обращенном к т. Л. Д. Троцкому и опубликованному в N 13538 "Биржевых Ведомостей", Хрусталев заявил следующее:

"...Я и мои ближайшие друзья-рабочие создали Совет Рабочих Депутатов. Официальная социал-демократия не принимала в его создании никакого участия. Генезис Совета относится к стачечному комитету, образованному нами 9 января и председателем которого я состоял вплоть до моего ареста, к организационным выступлениям по проведению комиссии Шидловского, к собраниям рабочих, организованным мною летом 1905 года на Удельной".

Только и не хватало вывести родословную Совета от Милюкова, ибо по поручению Милюкова и "кадетской" партии Хрусталев собирал рабочих на Удельной, пытаясь завербовать в рабочей среде сторонников "Союзу Освобождения"!

Нечего и говорить, что эти утверждения Хрусталева являются сплошной выдумкой, появившейся на свет в порыве свободного полета хрусталевской фантазии и не требующей даже опровержения. В частности, решительно никто не знает и не знал о существовании какого-то постоянного стачечного комитета, образованного после 9 января. Такого комитета не было...

Желание всюду и везде выставлять себя на первый план, совершенно не соответствовавшее внутреннему содержанию Хрусталева-Носаря, и его предательское поведение по отношению к Совету, как к организации, и к отдельным лицам на жандармских допросах, где он давал подробные показания, совершенно, как я уже говорил, отдалили его от нашей среды. Впоследствии, когда он бежал из ссылки, заявив, что хочет принять самое активное участие в высших руководящих органах партии, все осужденные члены с.-д. партии отправили из Обдорска в Центральный Комитет партии заявление за своими подписями о том, что "по своим политическим и моральным качествам Хрусталев-Носарь ни в коем случае не может занимать никакого ответственного поста в социал-демократической партии". Наше это письмо было получено за границей, но особой роли не сыграло, ибо облик Хрусталева-Носаря был к этому времени ясен решительно всем партийным руководителям.

В начале января 1906 г. мы, осужденные по делу Совета в ссылку на поселение с лишением всех прав состояния, приехали в Березов. В этом городе удалось задержаться т. Троцкому - по фиктивной болезни, Хрусталеву и мне - в ожидании выехавших вслед наших жен.

Л. Д. Троцкий быстро скрылся с сибирского горизонта за границу. После его побега мне пришлось ехать в место назначения - в Обдорск. Хрусталев-Носарь - по болезни - остался еще в Березове.

В то время назначенных в административную ссылку в Березовский уезд политических ссыльных всех везли в Березов, откуда уже распределяли по деревням и селам. В результате распределения многим приходилось возвращаться южнее, где были расположены назначенные им места жительства. Политические ссыльные, жившие в Березове, организовали для Хрусталева-Носаря "сменку" с одним из административных, назначенных к путешествию на юг. "Сменку" эту тем легче было сделать, что партии отправлялись обычно вечером и принимались конвоем счетом, без личной проверки.

Мне впоследствии рассказывали те, кто принимал участие в устройстве побега Хрусталеву, что он обнаружил при от'езде такую непомерную трусость, что поставил всех в совершенное недоумение. Он отказывался ехать, говорил о грозящем ему наказании в случае обнаружения побега, ссылался на недостаточную организованность от'езда и т. д. Его буквально чуть не насильно посадили в сани и отправили с партией.

В дальнейшем все обошлось благополучно, Носарь прибыл за границу и там рассказывал о трудности своего побега, о связанных с ним опасностях и о своем геройстве...

За границу Хрусталев-Носарь явился как раз к Лондонскому партийному с'езду. Он ожидал, что ему немедленно будет предложена самая высокая роль в революционном движении, ошибся в этом и - порвал всякую связь с социал-демократией, ибо держался за нее лишь постольку, поскольку это способствовало его карьере.

VII. Носарь - эмигрант.

В конце 1907 г., бежав из Обдорска, я приехал в Париж. Я застал Хрусталева-Носаря за организацией русской группы синдикалистов. Он читал рефераты, наполненные злопыхательством по адресу социал-демократии, суетился и доказывал, что синдикализм это - единственно здоровое течение во всем рабочем движении, вербовал себе сторонников. Средой для создания синдикалистской организации должна была служить все та же русская эмигрантская масса. Однако все наиболее активное и сознательное из этой массы принадлежало к той или иной революционной партии. Оставались - блуждающие одиночки, опустившиеся люди, подозрительные типы, которые и составили свиту Носаря, слушая его поучения и выпивая на его счет в парижских кафе, куда он собирал их для вразумления... Из этой среды и вышел потом тип, обвинивший Хрусталева-Носаря перед французским судом в краже у него часов и грязного белья.

Каковы были мотивы, двигавшие Носарем при пропагандировании синдикализма? На этот вопрос может быть только один ответ: в России не было вовсе синдикалистов; создавая такую организацию, Хрусталев работал на целине и, в случае успеха, надеялся явиться первым и главным деятелем этого течения. Что это так, можно судить уже по тому, что, провалившись на синдикализме, Хрусталев в эпоху увлечения богоискательством начал читать рефераты и об этом, выставляя опять-таки свою собственную теорию религиозных стремлений, присущих русскому народу. Прошла пора богоискательства, и Носарь забыл бесповоротно свои рассуждения на эту тему, которые опять-таки были ему нужны только, чтобы быть среди первых и уловить волну, которая - чем чорт не шутит - вновь вынесла бы его на гребень широкого общественного движения (безразлично - синдикалистского, богоискательского или какого-либо другого). Он хватался и за литературу, издавая газету "Парижский Вестник".

Впоследствии, в своей речи на суде в 1916 г., Хрусталев-Носарь заявлял: "Не зная совсем честолюбия, подсудимый (т.-е. Носарь) в период своей общественной деятельности никогда не выпячивал груди колесом, не домогался общественного внимания и чуждался, как проказы, рекламы"...

Страдающие манией величия, кажется, действительно бывают глубоко убеждены, что скромнее их нет никого на свете!

Окруженный всякими сомнительными личностями из эмигрантской среды, Хрусталев-Носарь потерял последнее чувство границы между дозволенным и нечестным. В кругах не только партийной эмиграции, но и французской интеллигенции начали ходить рассказы о целых историях, изобретенных Носарем для того, чтобы раздобыться чужими деньгами. Фигурировали фальшивые векселя, займы под несуществующую контору, получение денег для издания несуществовавших документов, долженствующих скомпрометировать русское царское правительство и помешать ему заключить во Франции заем... Лица, поплатившиеся благодаря своему доверию к Носарю, не хотели обращаться к судебной власти, ибо, конечно, "клиентов" Носарь искал среди людей, сочувствовавших русской революции и видевших в Носаре так или иначе фигуру, имя которой связано с октябрьскими днями 1905 года, и понимавших, что опорочение Носаря будет подхвачено всей черносотенной прессой в целях опорочения революции...

В начале 1910 года я уехал для нелегальной работы в Россию, попал в тюрьму - и о Носаре совершенно неожиданно услышал только в 1913 году, когда прочитал в газетах телеграмму с сообщением о том, что он арестован в Париже по обвинению в краже.

Весть о сенсационном происшествии с Хрусталевым была подхвачена всеми черносотенными и буржуазными газетами, увидевшими в этом повод к тому, чтобы облить грязью революцию и рабочий класс.

"Пошла писать губерния"!.. "Новое Время", "Речь", "Русское Знамя"... К делу руку приложил и Дорошевич, написавший по этому поводу пасквиль на русскую революцию в "Русском Слове"... Словом, "все промелькнули перед нами, все побывали тут"...

С целью дать правильное об'яснение происшедшему т. Л. Д. Троцкий поместил в издававшейся тогда социал-демократической газете "Луч" (N 67 от 21 марта 1913 года) следующую статью:

Хрусталев.

Многих русских рабочих поразит своей трагической неожиданностью весть о том, что Хрусталев, бывший председатель Петербургского Совета Рабочих Депутатов, арестован парижской полицией за воровство.

И они должны сами перед собой поставить вопрос: как могло это случиться? Что означает арест Хрусталева? Как связать его роль в 1905 году с его жалким концом?

Имя Хрусталева в ноябре 1905 г. приобрело колоссальную популярность. Оно повторялось во всех газетах и на всех перекрестках. Огромная политическая инициатива, проявленная Петербургским Рабочим Советом, его энергия, решимость, его авторитет в массах, - все это сразу встало перед пробужденным российским обывателем, как таинственная загадка. "Кто это у них там командует?" спросил себя обыватель, привыкший к мысли, что все на этом свете делается по команде, - и буржуазные газеты в один голос ответили ему: Хрусталев.

До образования Совета Георгий Носарь - таково подлинное имя Хрусталева - был беспартийным левым, из молодых адвокатов. К социал-демократии относился недружелюбно, с рабочим движением сталкивался только тогда, когда оно выходило временно на открытую арену, как в комиссии сенатора Шидловского (февраль 1905 г.). В председатели Совета Хрусталев был выбран на втором заседании. Главным доводом за него была его беспартийность. В Совет, который создавался, главным образом, усилиями меньшевиков, входили также большевики, социалисты-революционеры и беспартийные. Партийный председатель - в ту первую эпоху, когда Совет только создавался - породил бы сразу партийные и фракционные трения.

Без самостоятельной точки зрения, без социалистического образования, довольно посредственный оратор, Хрусталев проявил большую энергию, находчивость и практический смысл. В глазах широких рабочих масс, которые сами с восторгом и изумлением смотрели на свое собственное создание, Хрусталев выступал, как организованное средоточие их собственной силы. Но наиболее сознательные рабочие, составлявшие исполнительный комитет, точно так же, как и интеллигенты - представители социалистических партий, чувствовали в нем чужака, пришельца, человека, внутренно не связанного с делом социализма. В исполнительном комитете Совета социал-демократы окружили Хрусталева надежным конвоем. Сознавая свою полную политическую беспомощность, Хрусталев покорно шел навстречу всем предложениям, вносившимся представителями социал-демократии, а вскоре, считаясь с ее растущим влиянием в Совете, и сам об'явил себя социал-демократом. Хрусталев светил двойным светом: партии и массы. Но и тот, и другой свет был отраженным, т.-е. чужим. Собственный рост Хрусталева совершенно не соответствовал ни той внешней роли, которую ему пришлось сыграть, ни - еще менее - той легендарной популярности, какую ему доставила буржуазная пресса.

В эмиграции это скоро обнаружилось. В развертывавшейся за границей идейной борьбе, хотя и осложненной подчас до неузнаваемости кружковщиной, шла все же важная работа оценки опыта, подведения итогов и определения дальнейшего пути. К этой работе Хрусталев был совершенно не подготовлен. В нем сразу обнаружилось полное отсутствие как политической, так и нравственной устойчивости. Ему не хватало ни той дисциплины мысли, какая дается теорией, ни той дисциплины характера, какая дается партией. Он сразу почувствовал себя не у дел, стал метаться из стороны в сторону, выступил из социал-демократии, где не надеялся добиться влияния, об'явил себя синдикалистом и в то же время ярко стал проявлять оборотную сторону своего авантюристского темперамента - в разных темных операциях финансового характера. Это окончательно отрезало его от политической эмиграции. Он сам потерял всякое уважение к себе, опускался все ниже и ниже, и - может быть, с рассудком, наполовину помутившимся от головокружительных превратностей судьбы - кончил воровством...

Личная судьба Георгия Носаря глубоко трагична. История раздавила этого нравственно-нестойкого человека, взвалив на него тяготу невмоготу. Обывательская фантазия создала, при содействии прессы, романтическую фигуру Хрусталева. Георгий Носарь разбил эту фигуру вдребезги и... разбился сам.

Несчастному Носарю рабочие не откажут в сочувствии. Но о разрушении легенды Хрусталева они жалеть не станут. Подводя свои итоги эпизоду хрусталевщины, они скажут твердо и четко:

"Одной иллюзией меньше, одним опытом больше. Теснее ряды и - вперед".

Н. Троцкий.

Через месяц жизнь подарила всех еще большей сенсацией. В черносотенной полуправительственной петербургской газете "Новое Время" появилось письмо Хрусталева-Носаря. Содержание письма и факт помещения его Носарем именно в "Новом Времени", которым брезговали даже писатели из либеральных правых кругов, показали воочию глубину падения Носаря.

"Новое Время" - в N 13326 - любезно предоставило свои страницы небывалому гостю из революционного лагеря и напечатало письмо, снабдив его таким редакционным примечанием:

"Мы печатаем письмо Хрусталева-Носаря, как показатель, во что выродилась наша "революция". Самое любопытное - признание, что "товарищеская" эмиграция состоит на 95% из евреев и что среди этого кагала плохо приходится даже тем русским, которые намечались в Робеспьеры русской революции".

Письмо Хрусталева в "Новое Время" начинается словами:

"М. г. Я апеллирую к лойяльности вашей газеты и прошу предоставить мне столбцы "Нового Времени" для защиты моей чести".

Всего письма приводить нет никакой возможности. В нем Хрусталев рассказывает историю обвинения его некиим Циммерманом в краже двух рубашек и часов. Французский суд, разобравший это дело, присудил Хрусталева - по собственному его признанию в цитируемом письме - к месячному условному тюремному заключению за невозвращение часов Циммерману и неуказание по требованию суда лица, у которого они находятся. Между прочим, в письме Хрусталев говорит: "Четыре года назад я вышел из рядов социал-демократической партии вследствие моего расхождения с программой и тактикой партии, о чем я и сообщил в мотивированном письме центральному комитету". Впоследствии Хрусталев официально утверждал, что он никогда не был членом с.-д. партии.

Вслед за помещением письма в "Новом Времени" Хрусталев осчастливил своим сотрудничеством еще одну бульварную газетку Петербурга - "Биржевые Ведомости", напечатав в ней "Гласное обращение к Троцкому" по поводу уже приведенной мною статьи т. Троцкого в "Луче". От т. Троцкого он требовал в "десятидневный срок" указать, когда и с кем Хрусталев занимался темными финансовыми операциями, и - попутно - бросал целый ряд обвинений по адресу как партии, так и отдельных партийных работников.

Тов. Л. Д. Троцкий поместил в том же "Луче" (N 111) и в "Киевской Мысли" (16 мая 1913 г.) следующую статью:

К ликвидации легенды.

(Письмо в редакцию).

В N 67 "Луча" я дал краткую характеристику Хрусталева, которая заканчивалась словами: "Личная судьба Георгия Носаря глубоко трагична. История раздавила этого нравственно-нестойкого человека, взвалив на него тяготу невмоготу. Обывательская фантазия создала, при содействии прессы, романтическую фигуру Хрусталева. Георгий Носарь разбил эту фигуру вдребезги и... разбился сам. Несчастному Носарю рабочие не откажут в сочувствии. Но о разрушении легенды Хрусталева они жалеть не станут"... Цель моей статьи была: облегчить русским рабочим понимание страшного нравственного падения этого человека, сыгравшего в известный момент если не серьезную, то яркую роль в русском рабочем движении. И вот теперь Хрусталев требует меня за мою статью к ответу. Он требует, чтобы я указал ему, "когда, с кем и какими темными финансовыми операциями он занимался".

В этой области я ничего не могу прибавить к тем, совершенно точным "указаниям", которые давались Хрусталеву не раз и на которые он, по совершенно понятным причинам, давно перестал реагировать.

В своей статье я не перечислял поименно "темных дел" Хрусталева - по мотивам, которых нет надобности более точно определять. Но после того формальное требование Хрусталева уже было удовлетворено в русской печати. "Часы Циммермана, - писал парижский корреспондент "Киевской Мысли", г. А. Воронов (N 126), - маленькая деталь, пустяки по сравнению с подложными векселями на имя г-жи Скаржинской, с растратой эмигрантских денег, с займами под несуществующую адвокатскую контору и т. д. и т. д.".

Вытесненный естественной логикой вещей из среды людей не только идейных, но и просто опрятных, Хрусталев не только не привел в исполнение данного им три года тому назад обязательства привлечь обвинителей "за клевету", но и давно прекратил всякие вообще попытки в целях своей реабилитации. И только теперь, когда гласное судебное разбирательство в Париже, затронувшее случайно вырванный мелкий эпизод из жизни Хрусталева, выбросило, после большого промежутка, имя его на поверхность и снова сделало его на миг предметом острого любопытства улицы, Хрусталев собрал последние остатки своей духовной энергии и судорожно заметался в стремлении сделать бывшее не бывшим и не бывшее бывшим.

Тягостная картина! Толкаемый нерассуждающим инстинктом самосохранения, Хрусталев случайно ухватился - в качестве точки отправления - за мою статью, которая, как показывает приведенная выше цитата, не обличала и, разумеется, не шельмовала, а об'ясняла его, рассматривая его самого скорее как жертву, чем как виновника собственной злосчастной судьбы. В своем ко мне "гласном обращении" Хрусталев не только отвергает факты, которых я не называл по имени, но которые тем не менее имели место; нет, он пытается на всех и на все по пути набросить сеть сумбурных инсинуаций: на политическую эмиграцию, на партию, к которой я принадлежу, на отдельных моих друзей и прежде всего на меня лично. А так как на свете существуют культурные дикари, которые любят звон разбиваемых бутылок и с наслаждением глядят на человека в припадке падучей болезни, и так как у этих дикарей имеется своя ежедневная пресса, то Хрусталев без труда нашел газету, которая напечатала его "обращение" ко мне. Газета эта называется "Биржевыми Ведомостями".

Возмущаться или негодовать по поводу бессвязного "обращения" Хрусталева я совершенно не в состоянии, ибо для таких чувств отсутствуют в данном случае все необходимые психологические предпосылки. Я ограничусь тем, что спокойно раз'ясню все те обвинения и полуобвинения, в которых вообще можно что-нибудь понять.

1. Хрусталев пишет, что я не имею права считаться с сообщениями прессы об его темных делах, "так как та же (?!) пресса обвиняла вас и всех членов Совета в краже общественных денег". Пресса, обвинявшая членов Совета в хищениях, это - анонимная черносотенная прокламация, распространявшаяся за подписью "Группы русских рабочих" в Петербурге ко времени ареста Совета. Аноним ее давно раскрыт в известном письме г. Лопухина к Столыпину: эта "пресса" была сочинена и напечатана в петербургском жандармском управлении; дело шло попросту о внесении замешательства в среду рабочих к моменту ареста их выборного представительства. Как курьез, отмечу, что на меня лично эта прокламация никаких обвинений не возводила, - наоборот, прямо отговаривалась неимением насчет меня "сведений". Это исключение, разумеется, чисто случайное, было сделано, чтобы демонстрировать "добросовестность" авторов подлога и придать оттенок вероподобия нелепому документу. Товарищ прокурора Бальц, представлявший обвинение на судебном процессе Совета, энергично и определенно отбросил жандармскую клевету, никем на суде не поддержанную и без труда разрушенную свидетельскими показаниями.

Так обстоит дело с "той же прессой".

2. Хрусталев требует также, чтоб я не ссылался на эмигрантские "слухи", "так как (!) эмигрантская среда взвела и распространила позорящие политически слухи по адресу члена исполнительного комитета Введенского-Сверчкова, и вы вынуждены были выступить в защиту вашего друга в заграничной русской прессе". Здесь имеется, повидимому, в виду следующее. Мой товарищ по президиуму Совета Д. Ф. Сверчков, арестованный в 1910 г. в Москве и приговоренный к трехлетней каторге за побег из ссылки, получил - по особому докладу министра юстиции - чрезвычайное смягчение наказания (5 лет надзора), после того, как врачебная комиссия нашла у него туберкулез легких и горла. Так как случай этот сам по себе исключительный и так как лица, не знающие Сверчкова, могли бы предположить, что Д. Ф. добился смягчения наказания какими-либо своими личными шагами, несовместимыми с политической честью, то я, не в опровержение каких-либо слухов (о них мне решительно ничего не было известно), а в предупреждение самой возможности их напечатал в "Будущем" краткую заметку с изложением фактических обстоятельств этого дела. Это все. Больше ничего не было. Имя Д. Ф. Сверчкова привлечено Хрусталевым исключительно для того, чтобы увеличить радиус смуты.

3. Более определенное на вид и очень тяжелое по существу обстоятельство, выдвинутое им против меня, заключается в утверждении, будто в моей книжке "Туда и обратно" (издание "Шиповник", 1907 года) я "разгласил" мой побег, и будто "на основании" этой брошюры был арестован крестьянин, вывезший меня из Березова. Во всем этом верно только то, что я бежал из Березова, что я описал свой побег и что в Березове был арестован крестьянин в связи с моим побегом. Однакоже крестьянин был арестован совершенно независимо от моей брошюры: по предательству рекомендованного мне им проводника. Незачем говорить, что в книжке не было решительно ни одного слова, которое могло бы прямо или косвенно повредить кому-либо из содействовавших мне лиц. Вся та часть повествования, которая непосредственно относилась к побегу из Березова, имеет в моей книжке совершенно вымышленный характер. Для всякого рассуждающего читателя в этом не могло быть сомнения с самого начала.

Проходя мимо следующей далее политической и теоретической полемики Хрусталева (в этой области нам с ним совсем уж делать нечего), проходя мимо утверждения, будто Совет Депутатов был создан не социал-демократией, а им, Хрусталевым (впервые появившимся на втором заседании Совета), остановлюсь еще только на "столкновении" нашем в Доме предварительного заключения, которое должно об'яснить мою будто бы "вражду" к Хрусталеву. "Гласное обращение" рассказывает, что я "стремился навязать обвиняемым свою точку зрения, отстаивая, что Совет Рабочих Депутатов готовился к вооруженному восстанию". Хрусталев же этому противодействовал. Что именно я хотел "навязать", совершенно ясно видно из моего письма к политическим друзьям "на воле". Арестованное у одного из них на вокзале и, следовательно, никак не предназначавшееся для гласности, письмо это, по требованию моего защитника О. О. Грузенберга, было оглашено на суде. У меня и сейчас имеется выданная мне секретарем суда копия. Вот что в ней значится: "Мы хотим восстановить на суде деятельность Совета, какою она была в действительности. О себе каждый будет говорить постольку, поскольку это будет необходимо для выяснения деятельности Совета или партии. У нас так же мало права преуменьшать или коверкать деятельность Совета, как мало охоты преувеличивать ее". Такова же была позиция и остальных обвиняемых: рассказать, что было. И в этой именно плоскости у нас у всех были столкновения с Хрусталевым, характер которых отсюда ясен сам собою. Неверно, будто "мы обошли на суде выдвинутый вопрос". По поручению всех подсудимых я об этом именно вопросе произнес на суде речь*1.
/*1 В стенографическом воспроизведении издательства Н. Глаголева она вошла затем в мою немецкую книгу "Der Krieg und die Internationale". 1909.

Но это было не единственное и не главное "столкновение". Из материалов предварительного дознания мы, подсудимые, увидели, что известные показания Хрусталева имели заведомо предательский характер. Некоторые из подсудимых настаивали на том, чтобы Хрусталев был немедленно извергнут из нашей среды. Я несу главную долю ответственности за то, что этого не случилось. Об'ясняя характер показаний Хрусталева его неврастенической распущенностью и озабоченный достойным проведением политического процесса, я - не без серьезного противодействия со стороны части товарищей - настоял на решении, которое оставляло Хрусталева в нашей среде, но обязывало его итти с нами в ногу. Мы отобрали у него соответственное письменное обязательство, препровожденное нами в центральное учреждение партии.

Ввиду этих обстоятельств совершенно ясно, что никто из подсудимых не заблуждался насчет личности Хрусталева. В июне 1907 года, когда я и Хрусталев были уже за границей, все с.-д., сосланные по делу Совета, обратились из ссылки с письмом к руководящим товарищам, в котором указывали, что "по своим политическим и нравственным качествам Хрусталев не может занимать никакого ответственного поста в партии". Под этим письмом подписались не только "интеллигенты", но и все сосланные рабочие: Киселевич, председатель союза печатников (Хрусталев входил в Совет в качестве одного из 10 делегатов от этого союза), Злыднев (от Обуховского завода), Немцев, Комар... И действительно: несмотря на фантастическую популярность, созданную ему обывательской прессой, Хрусталев никогда ни в какие учреждения партии не выбирался. Он вышел из партии четыре года тому назад именно потому, что "по своим политическим и нравственным качествам" не мог иметь в ней места.

Примите и проч.

Н. Троцкий.

VIII. Хрусталев и война 1914 г.

История с арестом и обвинением в краже часов и белья произошла в то время, когда Хрусталев, по его собственным словам, был полон такими переживаниями (цитирую по его речи на суде в 1916 г., опубликованной им самим в книжке "Из недавнего прошлого" - Переяслав 1918 г.).

"...Я стал почти французом... Но и вся новизна, и все разнообразие новой жизни не могли подавить во мне любви к России. И временами у меня просыпалась острая щемящая тоска по родине"...

У нас, бывших тогда эмигрантами, у всех бывала "тоска по родине", т.-е. невыносимое желание возвратиться в Россию и вновь принять участие в героической борьбе рабочего класса за свое освобождение, что мы и делали, перебираясь через границу с чужими или фальшивыми документами.

У Хрусталева-Носаря это настроение выливалось в совсем другие формы:

"Как подсолнечник органически тянется за солнцем, так я стихийно тянулся из прекрасного далека за Великой Россией, откуда я был выброшен отливом революционной волны, пишет там же Носарь. - Ностальгия по родине и боль по ней особенно остро сказывались в кануны великих праздников - Рождества и Пасхи. Когда французы с шумным весельем проводили свои reveillon'ы (сочельник), неотвратимые приступы тоски по родине захватывали меня в свою власть. Не доставало русского быта, хотелось увидеть русские степи и леса, нашу Волгу и наш Днепр, услышать настоящую народную русскую песню, влиться в толпу русских богомольцев, исколесовывающих Русь из года в год от св. Сергия Радонежского до Антония и Феодосия Печерских, от Соловецких святынь до Митрофания Воронежского, от Почаевской лавры до Серафима Саровского, хотелось окунуться в русскую жизнь, попасть в битком набитый публикой третьеклассный вагон, только во что бы то ни стало быть на родине"...

"Под давлением тоски я решил вернуться в Россию, воспользовавшись Высочайшим указом Сенату от 21 февраля 1913 г..." (Хрусталев старательно пишет "Высочайший" и "Сенат" с больших букв, хотя книга издана летом 1918 г., когда такой почтительности к царю и к сенату уже совсем не требовалось).

Но тут последовал арест Носаря и обвинение в краже. После суда он заболел и собрался вновь осуществить свое намерение, но "...вследствие распоряжения департамента полиции консульствам о неприеме политических эмигрантов в консульствах и о неоказании им законной защиты... возможность явки была исключена", - как об'ясняет сам Носарь в той же своей книжке (стр. 35). Перед судом он ссылался на то, что явиться в посольство или консульство по указанной причине не мог, но заменил это опубликованным им в "Новом Времени" (черносотенной газете) письмом от 19 апреля 1913 года, в котором заявлял о своем желании возвратиться с повинной в Россию и представиться властям...

В июле 1914 года вспыхнула война.

"Немедленный от'езд в Россию из личного дела превратился в гражданский акт, в политическую обязанность", - пишет в своей книжке Носарь (стр. 29).

Хрусталев превращается в ура-патриота.

"Я даже не ставил чудовищного вопроса, - говорит он, - будет или не будет реакция в России после победы... Если бы я ошибался в выводах, и пораженцы доказали бы мне с наглядной очевидностью, как дважды два четыре, что победа России тем самым приведет к новому торжеству русской реакции и русского обскурантизма, то я и тогда без всяких колебаний стоял бы за наше участие в войне и также немедленно приехал бы в Россию. В моих глазах национальная культура, осуществляемая в государственных национальных рамках и только в одних них возможная, представляет самую дорогую культурную ценность. Расщепление России и извращение ее национального развития в чуждых ей исторических государственных формах (т.-е. германское главенство над Россией, рисовавшееся Носарю неизбежным в случае победы Германии над Россией. Д. С.) явилось бы более страшной катастрофой, чем разгром на вечные времена демократии и социализма..." (стр. 31).

Полный таких "патриотических" чувств Хрусталев-Носарь, при содействии французских министров, получил от русского царского консульства в Париже паспорт от 2 сентября 1915 г. за N 101, в котором значилось: "направляется в Петроград на предмет представления судебным властям".

Однако жандармский офицер не допустил Хрусталева представиться властям в Петрограде, а арестовал его на станции Торнео и под конвоем отправил в тюрьму.

После года заключения он появился перед окружным судом.

На суде Носарь сказал, что он - лейтенант французской армии, артиллерист и летчик, раненый в боях на французском фронте и награжденный за свои подвиги ("Речь" от 17 октября 1916 г.). Он рассказал, что вступил во французскую армию, рисовал картины осады Парижа и заявил, что, когда Париж был оставлен всеми властями, когда с минуты на минуту ждали его сдачи, тогда Носарь волонтером стал во главе парижской милиции (Само собою разумелось, что этим Париж был спасен)...

Эти рассказы и многие другие обстоятельства его тюремного поведения дали основание суду назначить медицинскую экспертизу Хрусталева-Носаря для выяснения его умственной нормальности. Экспертиза признала его здоровым.

Единственным свидетелем на суде выступил В. Л. Бурцев, всячески характеризовавший Хрусталева с самой хорошей стороны и призывавший суд оценить Хрусталева так, как оценил его проф. М. М. Ковалевский, сказавший как-то Бурцеву, что "мы должны относиться очень внимательно к этому человеку. Мы не должны забывать того, что им сделано в 1905 году. Если бы не Хрусталев, я был бы не членом Государственного Совета, а до сих пор оставался бы среди эмигрантов".

Почтенный профессор Ковалевский, стоявший правее другого почтенного профессора - Милюкова, видел заслуги 1905 года в том, что революция дала ему место в Государственном Совете! Как откровенно высказал он предельные вожделения крупной буржуазии! Ее политическая программа-максимум в борьбе с самодержавием, действительно, оканчивалась на депутатских креслах и министерских портфелях для них самих... В этом для них была вся цель революции.

Суд приговорил Хрусталева к трем годам каторжных работ за побег из ссылки на поселение, но постановил вместе с этим ходатайствовать перед царем о полном помиловании осужденного.

Хрусталев обжаловал приговор суда. Жалоба была отвергнута.

Во время пребывания в тюрьме Хрусталев-Носарь поддерживал связи с Бурцевым, с которым был в лучших отношениях, и с Струве, в журнал которого писал статьи.

У меня находятся два письма Хрусталева к Бурцеву, крайне характерные и для первого, и для последнего.

6 июня 1916 г. из Дома предварительного заключения Хрусталев писал В. Л. Бурцеву следующее:

"Дорогой Владимир Львович!

Не в службу, а в дружбу заедьте в канцелярию г. прокурора судебной палаты и получите мою рукопись "Проблема смерти", которую я просил выдать Вам на руки. Если будете свободны и в мечтательном настроении, то перелистайте ее, а если нет, то и так передайте с приложенным при сем письмом П. Б. Струве для "Русской Мысли". Не забудьте ему сказать, что посылается первая часть моей работы. Если придется ко двору моя статья, то я немедленно вышлю продолжение.

Не судите строго моей статьи. Еже писах, писах... В конце концов она представляет из себя еретические мысли праздного человека, сидящего неизвестно почему во славу русской юстиции в тюрьме.

Жму крепко Вашу руку
Г. Носарь".

Напомним, что Струве - известный идеолог крупно-помещичьей либеральной буржуазии. В. Л. Бурцев - бывший террорист-революционер - в течение многих лет уже, как верно подметил Хрусталев, находился и до сих пор находится "в мечтательном настроении": поступив на службу к Деникину и Врангелю, он в своей парижской газете "Последние Новости" все еще мечтает о низвержении Советской власти и о победе белых генералов, распространяя свои мечты вплоть до превращения России в монархию с бывшим великим князем Николаем Николаевичем на престоле...

Однако дружеские отношения Хрусталева с Бурцевым прервались. Бурцев еще до февральской революции 1917 года изменил свое отношение к царизму и монархии, что подтверждается следующим письмом Хрусталева, посланным ему 21 февраля 1917 г. из Дома предварительного заключения:

"Г. Бурцеву
Петроград.

Милостивый государь!

Во время вчерашнего свидания г. Гальперин сообщил мне, что Вы собираетесь подать докладную записку г. министру юстиции о моем помиловании.

Заявляю Вам:

1. Что на подобный Ваш шаг я смотрю, как на попытку политического бесчестия моего имени.

2. Что я в самой категорической форме вновь протестую против Вашего самозванного вмешательства в мое дело.

Если Вы позволите действовать в намеченном Вами направлении, то это вынудит меня, в интересах ограждения политической моей чести, предпринять официальные шаги, которые не могут не отягчить моей участи.

Юридическая и политическая ответственность за подобный исход падает всецело на Вас.

Всякие отношения с Вами и даже простое знакомство я прерываю навсегда.

Георгий Хрусталев-Носарь".

Вполне достойное письмо, клеймящее по заслугам В. Л. Бурцева. Но так искренно жаль, что Хрусталев-Носарь не вспомнил о своей политической чести много раньше, задолго до 1917 года...

IX. Хрусталев и революция.

27 февраля 1917 г. Хрусталев-Носарь был освобожден вместе с другими политическими арестованными из Дома предварительного заключения восставшим народом.

В Таврическом дворце - помещении отжившей Государственной Думы - организовывался вновь - после 11 с лишним лет перерыва - Совет Рабочих Депутатов.

Хрусталев-Носарь пытается выступить в качестве "незаменимого специалиста" по организации Совета. Он несколько раз берет слово, воскрешает события 1905 года с расчетом, что рабочие вновь вверят ему, если не руководство, то одну из первых ролей в Совете. Но он жестоко ошибся. Физиономия его была уже ясна каждому. Он встретил более чем холодный прием и, обиженный, скрылся с политического горизонта столицы... чтобы вынырнуть через несколько месяцев в своем родном Переяславе.

Летом 1917 г. в газетах промелькнула весть о том, что в Переяславе об'явлена независимая Переяславская республика во главе с Хрусталевым-Носарем.

Мне не удалось нигде найти каких-либо более подробных сведений об этом новом государственном образовании в недрах тогдашней России. Жизнь в то время кипела ключом. В ней слишком много было трагичного. Слишком яркой была фигура центрального всероссийского фигляра - Керенского, чтобы было место останавливаться на бутафорской республике Хрусталева.

Каковы были в это время политические взгляды Хрусталева-Носаря?

У меня нет данных об этом, относящихся к 1917 году, но в цитированной мною уже книжке "Из недавнего прошлого", изданной Хрусталевым-Носарем в Переяславе в 1918 году, он разразился совершенно неистовой клеветой на всю революцию.

В предисловии к этой книжке, написанном 1 июня 1918 г., Хрусталев говорит, что "революция 1917 г. реабилитировала окончательно "Бесов" (пасквильный роман Достоевского на народовольцев, за который автор его получил достойную отповедь еще в 1871 г. от редакции журнала "Русский Вестник", назвавшей роман "злостной клеветой на революционное подполье"). Хрусталев присоединяется к сделанной в "Бесах" оценке революционеров и берет эпиграфом к цитируемой его книге следующие слова из "Бесов":

"Кого же я бросил? Врагов живой жизни, обтрепанных интернационалистов, боящихся собственной независимости, лакеев мысли, врагов личности и свободы, дряхлых проповедников мертвечины и тухлятины! Что у них: старчество, золотая середина, самая мещанская подлая бездарность, завистливое равенство без собственного достоинства, равенство, как сознает его лакей. А главное - везде мерзавцы, мерзавцы и мерзавцы!.."

Строки эти, повидимому, относятся к Керенскому и компании, наиболее близко, пожалуй, подходивших к либерально-буржуазному образу мыслей самого Хрусталева.

Совсем иначе он честит большевиков. Последние кажутся ему (вполне справедливо!) гораздо более страшными "с их блиндированными поездами, аэропланами и дальнобойными орудиями". Кроме того, Хрусталев в обиде на большевиков потому, что они "участвуют в мирных конгрессах, беспокоят коронованных особ своими многословными радиотелеграммами"... "Устройством жизни народа занялись люди, не сумевшие устроить своей личной жизни", - говорит он дальше про большевиков (стр. VI). Как эти слова напоминают возмущение, высказанное Пуришкевичем по поводу того, что управлять страной берутся люди, у которых никогда не было под командой даже горничной!

"Солдатам вменялось оголять фронт и расхищать государственное имущество, рабочим - не работать и под видом рабочего контроля назначать себе высшие заработки, крестьянам - захватывать чужие земли и чужое имущество", - так извращает лозунги Октябрьской революции Хрусталев, высказываясь против и рабочего контроля над производством, и передачи помещичьей земли крестьянам, и прекращения бессмысленной войны...

Кончается характерное предисловие уверенностью в том, что, "только пройдя надвигающуюся полосу голодовок и эпидемий, измученная и опозоренная Россия обретет затерянное чувство соборности и вернется к своим былым историческим заветам" (стр. 10).

Этот заключительный аккорд хрусталевских убеждений истолковывать не берусь, но, мне кажется, он достаточно ясен и без толкований. Колчак, Деникин, Юденич и Врангель ясно показали, что надо понимать под "былыми историческими заветами", к которым они тоже сильно желали вернуться...

В Переяславе в честь возвращения Хрусталева-Носаря устраивается торжественная встреча. Его избирают членом земской управы. Через некоторое время он становится председателем этой управы.

Он выступает на собраниях и митингах, льстя сильным и клеймя и позоря всех, кто становится ему на пути. Он не стесняется менять свои позиции. Так, высказавшись на учительском с'езде против украинизации школы, он через несколько дней публично выражает свое глубокое почтение Центральной украинской раде и предлагает послать ей приветственную телеграмму, "как единственной спасительнице от большевистского варварства"... В доказательство последнего он с уважением цитирует "социалистическую" газету "Киевская Мысль", забывая о том, что несколько дней назад - после появления в этой газете статей о Кронштадтской, Царицынской и Переяславской республиках - он публично клеймил ее "жидовской"...

Распоряжением Вильгельма в Киеве воцарился Павло Скоропадский - "гетман всея Украины". Казалось бы, тут-то и посылает Носарю судьба случай проявить во всю свой "истинно-русский патриотизм" и применить на деле свои рассуждения по поводу "расщепления России и извращения ее национального развития в чуждых ей исторических государственных формах", что "явилось бы более страшной катастрофой, чем разгром на вечные времена демократии и социализма", - о чем он так горячо писал. Ведь он так ратовал за победоносное окончание войны с Германией! Ведь для того, чтобы принять участие в этой войне против Германии, он и явился в Россию из-за границы!.. Казалось бы, тут-то, когда Украину заполонили крупные помещики, опирающиеся на войска императора Вильгельма, и выступить на борьбу с ними, собрать партизанские отряды, защищать ограбляемое крестьянство, вести словом и делом пропаганду и агитацию против закабаления трудящихся...

Но ни о чем подобном Носарь-Хрусталев не думал. Наоборот, он превратился в вернейшего и преданнейшего слугу гетмана Скоропадского и окружавшей его землевладельческой клики...

Быть может, он забыл то, о чем проповедывал? Быть может, из его памяти ускользнули его приведенные мною выше "патриотические" рассуждения?

Ничуть не бывало, и в этом вся пикантность положения. Свою цитированную мною книжку "Из недавнего прошлого", - ту самую, в которой содержатся приведенные мною мысли и призывы, - он издает в июне 1918 года в Переяславе, то-есть в то время, когда Украина, а с нею и Переяслав, вместе с его обитателем Хрусталевым находились под властью гетмана Скоропадского и Вильгельмовских войск... И в этих условиях он пишет: "На развалинах былого величия и былой силы веков, умевших горячо молиться, страстно веровать и щедро воздвигать храмы, воцарился опьянелый свободой илот и красногвардейская уголовщина. Не в ратном бою и не под напором врага пала Россия. Россию убили отравленными газами народовластия..." (там же, стр. VI).

Летом 1918 года, когда с юга надвигались на красную Москву полчища Деникина, когда на Волге был Колчак, когда молодая республика Советов переживала тягчайшее напряжение всех своих сил и средств, изнемогая в борьбе за свое существование, когда на Украине господствовали помещики и взыскивали с крестьян "убытки" от национализации земли, - Хрусталев острие своего пера направляет не против белых генералов, не против черной стаи губернаторов и помещиков, творивших беспощадную расправу с крестьянами, не против контр-разведок, расстреливавших тысячами рабочих, - а против тех "опьянелых свободой илотов", которые не только сумели освободиться из-под ига царя и капитала, но и удержать эту свободу против напавшего на них союза капиталистов всего мира, но и создать под громом орудийной пальбы и под пулеметным огнем, изнемогая от голода, болезней и нужды, небывалую в истории первую республику трудящихся... Его враги - по ту сторону фронта, в Москве, в небольшом окруженном со всех сторон щетиною штыков оазисе Советской России...

И здесь он от слов переходит к делу. Он отдался целиком Скоропадскому. Он поставил на него свою ставку. Одной рукой он пишет и издает "патриотическую" книжку, другой - получает жалованье, как член Переяславской городской управы, принявший на себя охрану города, сделавшийся начальником гайдамацкой полиции... Охрану города от кого? От русских рабочих и крестьян...

В Переяславе существовал подпольный революционный комитет, готовивший восстание против власти гетмана Скоропадского. Но Хрусталев-Носарь не даром соприкасался с революционной средой, не даром сидел в тюрьмах. Он хорошо помнит, как боролась царская охранка с революционерами. Он подсылает в отряд революционного комитета своих шпионов и провокаторов. Они деятельно осведомляют его обо всех планах и намерениях находящихся в подполье большевиков. Организованное революционным комитетом восстание терпит неудачу. К числу погибших за дело рабочей революции присоединяются новые жертвы...

Носарь-Хрусталев вместе с остальными членами управы производит лично обыски, аресты, затем вызывает для расправы с непокорными гетману Скоропадскому элементами гайдамацкую конницу...

Нескольким человекам из руководителей восстания удается скрыться. Одни из них прячутся по домам у многочисленных сочувствующих им, другие пробираются в деревни.

Хрусталев рвет и мечет. Он хотел одним ударом уничтожить революционную гидру. Он не хочет упустить ни одного из большевиков.

Он знает о скрывшихся от своих шпионов. Он по телефону и всеми другими способами об'являет соседним деревням свой приказ о немедленной и беспрекословной выдаче бежавших. Он назначает награду в 1000 рублей за голову одного из командиров революционным отрядом. Он является несколько раз на квартиру его родных, проживавших в Переяславе, арестовывает его старшего брата, бывшего председателя подпольного революционного комитета. Воспользовавшись тем, что командир и его брат - евреи, Хрусталев отправляется к старосте еврейской общины и предлагает ему предать обоих преступников анафеме... Словом, он в борьбе за гетмана пользуется всеми средствами: и конницей, и провокацией, и полицией, и тюрьмой, и подкупом, и религией... Таким многосторонним он никогда не показывал себя раньше...

X. Конец Хрусталева.

Гетману Скоропадскому не помогла ни кратковременная защита быстро сваленного с германского трона Вильгельма, ни украинские помещики, ни гайдамацкие отряды, ни бывший председатель Петербургского Совета Рабочих Депутатов Г. С. Носарь-Хрусталев. Власть его была низвергнута, и он сам скрылся в те страны, которые стали убежищем всех разграбивших Россию генералов и их присных. Высококультурная Европа с приветом открыла двери всем, кто использовал жесточайшую гражданскую войну, разорявшую Россию в течение трех с лишним лет для своего собственного обогащения. Ведь в этих странах господствуют и процветают те, кому удалось удачнее ограбить других. Не все ли равно, путем ли открытого грабежа с оружием в руках (это называется приобретением "военной добычи"), или путем систематического воровства заработной платы у рабочих, или путем выжимания денег у крестьян...

Скоропадский бежал со своими присными. Конечно, не без предварительного опустошения казны горячо любимой им Украины...

Хрусталев-Носарь остался в Переяславе. Почему? На этот вопрос ответить не могу, ибо не имею данных.

Переяслав под властью Советов. Носарь чувствует себя непринужденно. Ведь Советы это же - его прошлое, ведь благодаря Совету он прогремел на всю Россию.

Он связан со всеми черносотенцами. Он пьянствует в их компании. Заработка больше нет. Управа распущена, полиция ликвидирована, жалованья никто не платит... Носарь занимается спекуляцией в широком размере и развертывает и в этой области недюжинные способности...

Его приятели, с которыми он проводит дни и ночи: священник Верещагин, фельдшер Волковой, торговец Боринцев.

Он еще пользуется некоторой популярностью у базарных торговок. Он широко ведет антисемитскую пропаганду, участвует в темных кружках. Он ходит по городу, высоко подняв голову и напоминая о своих революционных заслугах 1905 года, скромно умалчивая о последующем периоде, вплоть до совсем недавнего...

Его никто не трогает. Тогда он решает перевернуться еще раз и попробовать работать с Советской властью. Какое бы взять место? Конечно, не мелкое... Он является просить пропуск в Харьков к тов. Раковскому. Он доложит председателю Совнаркома Украины о мерах борьбы с продовольственным кризисом. Если ему поручат это дело, он ликвидирует кризис в два счета. Для этого он не отказался бы от должности Народного Комиссара по продовольствию Украины. Он - ценный человек. Помните 1905 год? Он будет очень полезен Советской власти. А без него - все рухнет. Наступит всеобщий голод, и все перемрут, как мухи...

Не встретив сочувствия своим планам и видя, что на этот раз вывернуть шкуры, пожалуй, не удастся, что его слушают, но не особенно верят, Хрусталев-Носарь вступает в связь с петлюровскими шайками. Не все ли равно с кем, лишь бы играть роль: с гетманом, с большевиками или с петлюровцами...

Гражданская война еще не окончена. Для Переяслава наступают вновь тревожные дни. Вновь приходится думать о вооруженной защите. Носарь-Хрусталев ведет свою линию: находится в связи с петлюровцами и одновременно с оставшимися гетманцами; спекулирует, пьянствует, вносит всюду помехи, становится угрозой для Советской власти в тревожной боевой обстановке.

Ликвидация хрусталевской шайки началась с его брата и с фельдшера Волкового. На следующее утро Хрусталев-Носарь явился в Чрезвычайную Комиссию с претензией на арест его друзей и с требованием оградить его от возможного насилия.

Он был расстрелян.

---------------

Многие говорили мне: "Как жаль, что священник Гапон не был убит 9 января! Как досадно, что Хрусталев-Носарь не погиб в ноябре 1905 года! В истории революции остались бы красивые, не обесславленные фигуры. Как жаль, что они не сумели умереть во-время!.."

На это я скажу следующее:

"История поступает правильно. Она доводит до логического конца каждый из своих штрихов. Она учит на примере, как и под чьим руководством нужно бороться. Она разоблачает ворон, быстро выдергивая из их хвостов павлиньи перья. Она отдает себя на служение рабочему классу, ибо знает, что ему принадлежит будущее.

На примере Гапона и Хрусталева-Носаря она говорит рабочим: "Учитесь на своих ошибках". Не верьте в поповскую рясу, - под ней находится полицейский мундир. Смотрите зорче за вашими руководителями из беспартийных: - они часто прикрывают "беспартийностью" принадлежность к врагам рабочего класса. Не идите за одиночками, как бы соблазнительны их призывы ни были. Идите за партией, которая выражает ваши интересы, и за теми, кого она под своим контролем поставит во главе вашей борьбы".