Книго

Эфраим Севела. I love New York

     Том шестой "Собрание сочинений Э. Севелы"
     Издательство "Грамма", М., 1997
     OCR: Гершон. г. Хеврон.
     ---------------------------------------------------------------


     Этот  фильм  -  легкий   и  незамысловатый,  как  уличная  песенка,   о
нью-йоркской  девочке.  Лет четырнадцати. Она-в  том самом  возрасте,  когда
прощаются  с   детством   и  вступают  в  юность.  Худенькая,   длинноногая,
большеглазая  и  большеротая,  живущая,  как  рыба  в воде,  в шуме  и  гаме
Манхэттена, этого современного Вавилона.
     Весь  фильм  она не снимает  с  ног  роликовых коньков и  носится,  как
стрекоза,  среди автомобилей,  в густой толпе пешеходов,  в своих шортиках и
майке с надписью на груди: "I love New York".
     Это - фильм о Нью-Йорке. Как мираж текущем в густой липкой августовской
жаре. Об одной его улице, а именно  -  пятьдесят первой  стрит, перерезающей
Манхэттен  поперек  от  реки  Гудзон до  ист-ривер.  Эта  улица-маршрут,  по
которому из конца  в  конец носится на роликах  девочка. Улица  начинается с
кирпичных трущоб, автомобильных свалок и пустырей десятой, девятой и восьмой
авеню, пересекает Бродвей,
     залепленный до крыш рекламами, весь в плясках неона по вечерам, далее -
авеню  оф Америкас (шестая) - ущелье самых величественных небоскребов, потом
- пятая авеню,  с самыми роскошными в мире  витринами, и тянется дальше,  до
огромного скелета строящегося небоскреба на Мэдисон авеню.
     Девочка  -  вечно  на  улице. Потому что мать  ее занимается древнейшим
ремеслом, и в меблированных комнатах, которые она снимает в трущобном доме у
десятой  авеню, постоянно меняются  клиенты, приводимые ею.  Когда очередной
мужчина уходит,  в  их  окне отдергивается  занавеска  - условный  знак, что
дочери  можно возвращаться домой. И тогда она поднимается по лестнице, стуча
роликовыми коньками - она их не  снимает,  зная, что  скоро все равно  будет
выставлена на улицу, с недоеденным сэндвичем в руке.
     Обедают они вдвоем. Девочка  подкатывает  на роликах к маме, топчущейся
на своем углу, где она ловит клиентов, и они  уходят в кафе. Мать с дочерью.
Нормальная семья.
     Улица знает девочку, и  девочка знает улицу.  Мальчишки и девчонки,  на
таких же  роликовых коньках, с  громогласными транзисторами на  ремнях через
плечо, носятся стайками, как мотыльки, выпархивая из-под колес автомобилей и
до ломоты в ушах оглашая густой, удушливый воздух воплями диско-джазов.
     Прямо напротив меблированных комнат, где они с мамой обитают,-маленькая
церквушка,   приютившаяся   в  такой  же   трущобе  из  красного  кирпича  и
обличающаяся лишь неоновым крестом, подвешенным на кронштейне  над  головами
прохожих. При  ней живет  молодой, с лицом аскета, священник-добрый дух этой
улицы.  Он пытается спасти  детей от  губительных соблазнов. За церковью, на
асфальтовом  пустыре,  он  устраивает  соревнования  -  гонки  на  роликовых
коньках.  А в  подвале вдохновенно репетирует с  девочкой и пареньком,  чуть
постарше ее, сцены из "Ромео и Джульетты".
     Эти двое  мужчин  - кумиры девочки. Перед священником  она благоговеет,
тянется к нему, как к отцу, которого никогда не знала. А паренек, партнер по
репетициям,  - ее чистая, еще детская любовь, трогательная в своем неуклюжем
кокетстве и скрываемая от чужих глаз, дабы не подвергнуться осмеянию.
     Каждый  раз  гонка на  роликах  завершается  у  сорокаэтажного  каркаса
строящегося небоскреба.  Там  на  самом  верху,  в искрах  от электросварки,
работает ее  Ромео, упираясь чуть  ли  не в  облака головой, в пластмассовом
шлеме.  К нему, под  самое  небо, на роликовых  коньках, взлетает в сетчатом
грузовом лифте  девочка  и сидит с  ним на железной балке,  свесив  ноги над
пропастью, беспечно болтая ими и жуя на пару со
     своим  другом разделенный пополам сэндвич, запивая кока-колой из банок.
А под ними, как муравейник, кипит и грохочет Нью-Йорк.
     Паренек иногда посылает ее за сигаретами, и она с радостью мчится вниз,
а  потом   снова,  задыхаясь,  -  наверх  и  в  награду  за   все   получает
покровительственный шлепок по заду. Юноша  относится к ней  как к сестренке.
Ведь он уже почти взрослый. Скоро - семнадцать.  А она -  дитя. Влюбленное и
ревнивое. Умудряющаяся остаться чистой в грязном мире, который ее окружает.
     Каждое утро  девочку будит петушиный крик. В самом центре Нью-Йорка,  в
хаосе каменных джунглей  Манхэттена, неведомо из чьего окна громко и властно
кричит по  утрам  петух. И этот крик словно приносит в  спертый, отравленный
воздух города аромат сельских  полей, отзвук живой природы,  вызывая на лице
просыпающейся   девочки  счастливую  улыбку.   Неизвестно   откуда  кричащая
птица-тоже ее друг. Она даже нашла для него угощение в надежде, что рано или
поздно разыщет его и даст поклевать зернышки со своей ладони.
     А  когда  у матери  допоздна задерживается клиент,  девочка носится  на
роликах  по  ночным улицам, как бы купаясь в отблесках неоновых реклам.  Она
раскатывает  перед витринами пятой авеню, когда на всей этой роскошной улице
остаются лишь манекены. Одетые в
     меха  и  драгоценности.  И  совсем  раздетые,  бесстыдно оголенные.  За
толстым стеклом художники  переодевают манекены, переставляют их  с места на
место, небрежно и бесцеремонно таская и хватая за всякие интимные  места  их
розовых пластмассовых тел. Наряжают их  в новые,  по последней моде одежды и
придают им элегантные позы. И девочка, ритмично танцуя  на роликах, катит от
витрины  к  витрине,  живет одной жизнью с неживыми манекенами,  ставшими  в
ночной час ее воображаемыми партнерами по играм.
     Эти сцены и музыкально,  и изобразительно выльются в танцевальную сюиту
ночной пятой авеню.  А музыка к ним, как  и музыкальное сопровождение  всего
фильма,  - мелодии, исполняемые уличным музыкантом-негром  на металлических,
вогнутых внутрь барабанах-ксилофонах.
     Развязка наступает, когда девочка, мучимая ревностью, выслеживает, куда
направляется ее  Ромео. Вслед за ним  она скрытно пробирается в церквушку, а
оттуда - в жилище священника.
     И небо обрушивается на нее.
     Она  видит  обоих  своих кумиров - двух  самых лучших людей  на  земле,
исступленно предающимися гомосексуальному греху.
     Как громом пораженная пятится, отступая,
     девочка.  Зацепившись  за что-то в потемках, обрушивает  магнитофон. От
удара о пол  он включается, и из его динамиков вырывается громкий  петушиный
крик,  записанный  на  пленку. Тот  самый, что будил ее по  утрам.  Третий и
последний ее друг-петух оказался не живым, а поддельным.
     Девочка выбегает  на  бурлящую  улицу, в столпотворение  автомобилей, в
свистопляску   диско-джаза  и  неона.   Она   -  босиком.   Разулась,  когда
прокрадывалась за Ромео. Ботинки с роликами, впервые за весь фильм, висят на
ее плече.
     Камера оставляет  ее  в гуще людей  и машин  пятьдесят  первой  авеню и
уносится в небо над вопящим и слепящим огнями Нью-Йорком, который  так любит
эта девочка, судя по надписи на ее майке.
     Фильм  я  вижу  с  минимальным  количеством  диалогов.  Полным  музыки,
натуральных шумов и сочных жанровых сценок  из жизни большого города, снятых
с документальной подлинностью.
     Весь  фильм будет  снят  на  натуре,  с четырьмя актерами,  из  которых
девочка и Ромео вполне  могут быть отобраны среди  непрофессионалов. Картину
можно  снять  достаточно   быстро  -  за   две   недели.  И  при  очень,  до
невероятности, малом бюджете.
Книго
[X]